И случилась беда
И случилась беда
Алеша писал все реже. В январе 43-го пришла почтовая открытка в несколько строк да одно письмо:
«…Сегодня получил вашу вторую посылку. Большое спасибо. Но, откровенно говоря, вам эти вещи нужнее, чем мне, ведь я питаюсь вполне прилично; только что сладкого недостает, но ведь и у вас оно не часто на столе…
Как бабушка живет? После смерти тети Мани она мне не пишет. Каковы ее дальнейшие планы?
Привет Ирочке, моей дорогой сестричке. Желаю ей успехов в учебе и на работе. Она, наверное, еще выросла и выше своего брата на голову стала.
Как папа поживает, как его рука? Еще не скоро я увижусь с вами, но все мы видим, что дела наши идут неплохо, и победа придет. Ваш Алеша».
По его намекам родные могли предположить, что он оказался в самом пекле сражений, в районе Курска. И действительно, февральская почта подарила две небольшие, но радостные весточки от сына:
«…Писать совсем некогда – наступаем. Уже полмесяца я в непрерывном движении… Питаюсь очень хорошо – в основном немецкими консервами, сыром, конфетами, пью кофе и немецкий шнапс… Любые личные неприятности ничего не значат. Важно то, что противник терпит решительное поражение…»
«… Дорогие мои, привет! Мы все время двигаемся вперед. Я все время в разъездах и лишь изредка бываю в части. Настроение прекрасное… Получил письма от друзей – Миши Цветаева и Олега. Недавно в Москву приезжал Миша Стрельников, руководитель джаза где-то под Горьким. Так на фронте и не был.
Я горд тем, что среди моих друзей я один все время на фронте, из них почти год был на передовой. Кубань, Ростов, Харьков, Курск освобождены – родине дышать становится легче…»
Мартовская открытка принесла известие, что Алеша стал капитаном и простужен из-за наступившей оттепели. Потом – непонятное письмо на розовом листке из школьной тетради, где крупно карандашом выведено несколько слов: «Дорогие мои папа, мама и Ирочка, привет. Алеша». И после этого – тишина, на долгий нескончаемый месяц. Вера Александровна не находила себе места. Да и отец, зная обязательный и заботливый характер сына, тревожился его молчанием. Звонили в Москву – может быть, до Уфы почта долго идет или какие-то иные причины задержали Алешины письма?
Но и на Таганке – полное молчание.
Лишь в начале апреля до Москвы дошла весточка, не принесшая успокоения:
«… Пишу вам из госпиталя. Я переболел тяжелой болезнью – менингитом, и сейчас еще очень слаб. Но уже дело идет на лад. Во всяком случае еще предстоит длительное путешествие по госпиталям. Видимо, заразился в одной из деревень… Я болею уже больше полмесяца и давно не имею известий ни от вас, ни из дому. Что слышно из Уфы? Пишите мне пока по старому адресу…»
Сообщили в Уфу, что Алеша жив, но болеет, лежит в госпитале. Нового адреса не указал. Климовы встревожились не на шутку. Узнав о тяжелой болезни сына, Владимир Яковлевич начинает бить во все колокола, направляет запросы в самые высокие инстанции, договариваясь об отправке Алексея на лечение в Москву. Но его сына нигде не могут найти. Шестого мая на завод приходит телеграмма: «Уфа 27 почтовый ящик 20 Герою Социалистического Труда Климову= Для розыска вашего сына уточните каком фронте он находился если известно укажите номер госпиталя= Ходорковский».
Еще через неделю Вера Александровна дождалась-таки письма. Оно было от Алеши, но написано чужой рукой, под диктовку сына. Лишь подпись и дата выведены его нетвердой рукой:
«… Дорогие мои родные, мама, папа и Ирочка. Я еще не могу сам писать после болезни, поэтому пишу вам письмо под диктовку. Я перенес менингит и пролежал в госпитале полтора месяца. Теперь, т. е. сегодня или завтра, меня отсюда эвакуируют в тыл, но куда – я еще точно не знаю. Как перееду в другое место, тогда вам напишу. Эвакуировать будут на самолете. Письма ваши получил, за которые большое спасибо.
Я возражаю, чтобы Ира училась в Москве. Пусть она подождет, чтобы в Москве было больше жизненных благ. Я ей советую учиться пока в Уфе, потом она догонит. Она у нас умная девочка. В Москве она зачахнет на перловом супе в столовках. Как ей не скучно, пусть годик поучится в Уфе.
Я понемногу выздоравливаю. Целую вас всех крепко. Меня наградили медалью за боевые заслуги. Алеша. 17/IV-43».
Обратный адрес снова не указан.
Владимир Яковлевич вылетает в Москву, пытается разыскать сына через все возможные инстанции, обращается к своим высоким знакомым. Но в Уфу пришлось возвратиться ни с чем. Ни среди живых, ни среди раненых в госпиталях Алеши нет. Жена буквально почернела от тревоги и неизвестности. Когда муж с дочерью уходили на завод, она потерянно бродила по квартире из угла в угол, не позволяя себе думать о худшем. Алеша найдется, его вылечат, они еще будут все вместе…
Двадцатого мая на завод из Москвы приходит телеграмма: «Уфа почтовый ящик 20 Климову 1127= Жасмин Алексей Георгиевич находившийся излечении поводу менингоэнцефалита скончался 23 апреля эвакуация самолетом оказалась невозможной причине тяжелого состояния больного= Ходорковский».
Почти месяц, как Алеши нет больше на свете. Как сказать об этом страшном известии Вере? Она так надеялась, перечитывала письма сына, а оказалось, что последнее письмо дошло до Уфы уже после его гибели. Что же произошло и почему ни в одном госпитале он не числился? История напоминает исчезновение Вериного отца, о смерти которого они узнали значительно позже. А причина так и осталась за семью печатями…
И в приемной, и в соседних комнатах уже установилась абсолютная тишина. На улице – давно стемнело, а Владимир Яковлевич, не зажигая света, все сидел за рабочим столом в своем кабинете, обхватив голову руками.
В квартире Климовых раздался телефонный звонок. Вера Александровна не ложилась спать, ожидая мужа с завода. А Ира, отработав и прослушав две пары лекций в институте, уже начала засыпать. Телефон висел над ее кроватью. Она сняла трубку:
– Ира, подготовь маму. Алеша умер, – изменившимся, каким-то глухим севшим голосом произнес отец.
В комнату вошла Вера Александровна:
– Ирочка, кто звонил?
Оцепенев от услышанного, еще не до конца проснувшись, дочь не успела ничего сообразить и ответила безо всяких хитростей:
– Звонил папа с завода. Сказал, что Алеши больше нет. Мамочка, что с тобой?!!
Вера Александровна начала медленно оседать. И, не проронив ни звука, упала.
Если есть на земле самое страшное испытание, нечеловеческое страдание – это боль матери, потерявшей своего ребенка и вынужденной жить дальше. Смириться с этой утратой нельзя, пережить эту боль – невозможно. Время лишь загоняет ее вглубь, делая закрытой от посторонних. И спустя годы уже мало кто сумеет определить, отчего у сравнительно молодой женщины случился разрыв сердца или началось неизлечимое заболевание. Родители не должны хоронить или терять детей, это противоестественно. И естество надламывается, душа начинает медленно умирать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.