Большой стиль: архитектура и жизнь

Большой стиль: архитектура и жизнь

В середине 1930-х годов власть уже награждала жильем не только высшую номенклатуру работников карательных органов. Хорошую квартиру имели шанс получить и пользующиеся покровительством властей деятели культуры. Так, в апреле 1935 года в доме 26/28 специально была расселена большая коммуналка для скульптора М.Г. Манизера. Жившие до него здесь люди, а их было 24 человека, получили жилую площадь в самых разных местах, но по-прежнему в коммуналках. Петербургский искусствовед М.Ю. Герман вспоминает, как в 1935 году его отец, писатель Ю.П. Герман, «стремительно обретший молодую и отчасти… случайную славу, получил летом 1935 года квартиру в так называемой “писательской надстройке” на канале Грибоедова…». Полученное жилье – небольшая отдельная трехкомнатная квартира – явно маркировало новый социальный статус семьи писателя, до этого жившей в одной комнате коммуналки278. По воспоминаниям С.С. Гитович, в том же доме при распределении жилплощади разыгралась трагикомедия в советском стиле. Маленькая квартирка – 25 м² – на последнем этаже первоначально предназначалась для поэта Ю.А. Инге. Но он почему-то, как пишет Гитович, поскандалил и «набил морду писателю Брыкину». За хулиганство Инге жестоко наказали – квартиру отобрали и отдали Гитовичам279.

Квартира становилась инструментом социального стратифицирования, где существовала и страта «знатных рабочих». Стремление власти вознаградить и этот высший слой советского общества нередко доходило до абсурда. Например, зачинатель трудового движения, названного его же именем, А.Г. Стаханов получил в качестве поощрения не просто благоустроенную квартиру, а настоящие апартаменты со специально обставленным кабинетом. Назначение этого помещения в жилье рабочего вызывает некоторые сомнения, особенно если вспомнить, что многие представители научной интеллигенции жили в куда более стесненных условиях и, уж конечно же, без необходимого им по роду профессиональной деятельности кабинета. Шикарная квартира Стаханова находилась в маленьком шахтерском поселке. В других советских городах были свои стахановы, изотовы, сметанины, настоятельно требовавшие улучшения их быта. И все же относительно комфортно к концу 1930-х годов жила очень небольшая часть рабочих. В Ленинграде, например, индивидуальное жилье (квартиру или дом) имело 25 % всех тружеников производства, тогда как в 1914 году – 15%280. Выделение даже в среде рабочего класса узкого слоя новой аристократии, принадлежность к которой маркировалась жилищными привилегиями, – характерная черта большого стиля в сфере повседневности. Власть в данном случае создавала определенные симулякры благополучия народа, хотя, как известно, большая часть горожан в СССР проживала в коммунальных квартирах, ощущая на себе «блага» принципа покомнатного расселения. Немецкий писатель Л. Фейхтвангер, посетивший СССР в 1937 году, писал: «Тяжелее всего ощущается жилищная нужда. Значительная часть населения живет скученно, в крохотных убогих комнатушках, трудно проветриваемых зимой. Приходится становиться в очередь в уборную и к водопроводу»281.

Одновременно в ключе социальной политики большого стиля власть стремилась к упрочению государственной монополии в жилищной сфере. Это выразилось в уничтожении в символичном 1937 году системы советской жилищной кооперации. Согласно постановлению ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 года «О сохранении жилищного фонда и улучшении жилищного хозяйства в города», ликвидировались как ЖАКТы (жилищно-арендные кооперативные товарищества), так и ЖСК (жилищно-строительные кооперативы)282. Одновременно изменился и порядок управления домами на всех уровнях, что закрепляло организационно-управленческую вертикаль в жилищной сфере повседневности. Все жилье в городах становилось коммунальным, то есть принадлежащим государству или государственному учреждению283, что лишний раз демонстрировало могущество власти.

В то же время в официальном дискурсе, озвученном советскими архитекторами второй половины 1930-х годов, все большее место занимала интимизация жилого пространства. В передовой статье журнала «Архитектура СССР» за май 1936 года отмечалось: «В трактовке жилья должен сказаться элемент известной интимности»284. В определенном смысле это была констатация изменений представления власти о жилищных нормах. Действительно, сталинская градостроительная политика внешне базировалась на индивидуализации жилищного пространства, но коснулось это в первую очередь и в основном привилегированных слоев советского общества.

В рамках большого стиля складывались и образцы советского жилищного строительства, становившиеся частью визуальной репрезентации эпохи сталинизма. Сталинские «высотки» и 5–7-этажные дома повышенной комфортности являются порождением советской имперской архитектуры. «Высотки» отличались помпезностью и такими декоративными деталями, как последовательно сужающиеся и увеличивающиеся в высоту ярусы285. Впервые в этом стиле был задуман гигантский Дворец Советов в Москве. Его должна была венчать огромная статуя В.И. Ленина высотой в 100 метров. Однако план по строительству Дворца Советов, утвержденный в 1934 году, не был реализован. Вместо него уже после войны в ходе реконструкции Москвы было выстроено кольцо высотных зданий с той же самой ступенчатой композицией. Решение о возведении восьми таких домов (одного 32-этажного, двух 26-этажных, пяти 16-этажных) было принято Советом Министров СССР 13 января 1947 года286. «Высотки», как писали в то время теоретики архитектуры, должны были продемонстрировать «величие сталинской эпохи, расцвет культуры, героику созидательного труда советского народа»287. Одновременно часть этих зданий представляла собой образец советского элитного жилья. Квартиры, спроектированные в пяти «высотках», различались по размеру: от 160-метровых в центральном корпусе до небольших 40-метровых в боковых крыльях. Организация жилого пространства в «сталинских небоскребах» потребовала от советских архитекторов новых градостроительных разработок – например, принципов проектирования особых систем вентиляции. Благодаря этим новшествам в зданиях удалось создать комфортный микроклимат. Однако эти нормы распространялись только на элитное жилье.

Более «приближенными к жизни» казались так называемые сталинские дома. Их предполагалось строить в СССР начиная с середины 1930-х годов. В апреле 1934 года в специальном постановлении СНК СССР «Об улучшении жилищного строительства» подчеркивалась необходимость возводить жилые здания с высотой потолков не менее 3–3,2 м и толщиной стен не менее двух кирпичей288. Но в реальности это стало возможным лишь в начале 1950-х годов. Участники заседания Московского комитета ВКП(б) в январе 1951 года заявили: «Мы должны строить для советских людей на 100 лет, и нельзя из-за мелочей делать такие квартиры, которые бы вызывали нарекания. Они и через 100 лет должны обеспечивать трудящимся уют, покой и максимально благоприятные условия»289. В начале 1950-х в крупных городах стали строить 5–7-этажные дома. Добротные и основательные, они должны были символизировать незыблемость и вечность социалистического строя. Здания эти были основательны и снаружи, и внутри. Полезная площадь двухкомнатной квартиры там нередко достигала 55–60 м², а высота потолков – 3–3,5 м. В Европе в то время двухкомнатная квартира для среднего класса часто не превышала 50 м², а потолок находился на высоте 2,5 м. Правда, в шикарных сталинских домах нередко были коммуналки, но значительно более комфортные, чем в старом жилом фонде города. В «сталинках» самой большой по площади была четырехкомнатная квартира, как правило, с двумя смежными помещениями. Сюда селили не более трех семей, на которых приходилась одна ванна, один унитаз и две раковины. Занимать целые большие квартиры в «сталинках» могли лишь семьи послевоенной советской элиты.

И все же и «высотки», и «сталинки» не являлись нормой жилья в советских городах. Квартирный вопрос был усугублен последствиями Великой Отечественной войны. И неудивительно, что на большинство горожан по-прежнему распространялся принцип покомнатного наделения жилплощадью. Более того, в городах увеличилось количество людей, проживавших в помещениях барачного типа. Судя по секретной справке ЦСУ от 18 августа 1953 года, объем этого жилья вырос к 1952 году почти на 50 % по сравнению с 1940 годом, а количество «барачных жителей» увеличилось на 33 %, составив 3 847 000 человек. Только в Москве в бараках в 1952 году жило 337 000 человек290. В документе, фиксировавшем итоги социальной политики послевоенного сталинизма, приведены данные о масштабах восстановления жилого фонда страны, о его благоустройстве – оснащении водопроводом, канализацией, электричеством и т.д., но нет никаких сведений о коммунальных квартирах. По-видимому, в представлении власти они являлись нормой организации приватного пространства советского человека и в период апогея большого стиля. И это в значительной мере отвечало интересам государства, строившего свою политику на принципах тотального контроля за личностью. Повседневность коммуналок лишала живущих в ней людей даже маленького кусочка скрытой личной жизни, к которой так тянется человек. Самые потаенные стороны быта становились достоянием всей квартиры. Жилище в советском обществе не являлось просто местом отдыха, потребления, довольно закрытой сферой частной жизни. Оно превратилось в социальный институт, в котором стандарты поведения во многом определялись санитарными и жилищными нормами, а также структурой жилища.

Идеология – стержень всей советской действительности – и ее материализованная реальность (санитарные, жилищные, коммунально-финансовые нормы) позволяли использовать квартиру, комнату, угол как механизм воспитания новой советской ментальности. Число коммунальных квартир в крупных городах продолжало расти. Советский Союз победил во Второй мировой войне, создал атомную бомбу, а быт «вороньих слободок» по-прежнему оставался гнетуще тяжелым и унизительным для человеческого достоинства. Формирование «коммунальных тел» оказалось значительно проще осуществлять насильственными методами без соблюдения цивилизованных границ телесности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.