От рыковки к советской монопольке

От рыковки к советской монопольке

Еще в конце XIX века российское правительство пришло к выводу о том, что самый быстрый способ мобилизации денежных средств – монополия государства на производство и продажу алкоголя. К середине 1920-х большевики решили воспользоваться этим рецептом, рассматривая его как социальную и экономическую норму, позволяющую обеспечить устойчивость государственной системы. Это решение не было неожиданным. В 1919–1924 годах в Советской России производились и распространялись виноградные вина крепостью до 12 градусов, пиво и «русская горькая» – «рыковка». Ее начали производить согласно постановлению ЦИК и СНК СССР «О разрешении выделки и продажи наливок, настоек, коньяка и ликерных вин крепостью не свыше 30° и об установлении размера акцизного обложения указанных напитков» от 3 декабря 1924 года864. Любопытно, что уже через несколько дней после выхода декрета, в двадцатых числах декабря 1924 года, только что появившийся спиртосодержащий напиток именовали «рыковкой», а иногда и «полурыковкой». Об этом свидетельствует нарратив, в первую очередь записки М.А. Булгакова «Под пятой»865. Они имеют подзаголовок «Мой дневник 1923 года», хотя в реальности записи делались с мая 1923 по декабрь 1925 года. Крепость «рыковки» не превышала 30 градусов, над чем иронизировал герой повести М.А. Булгакова «Собачье сердце» профессор Преображенский. Свое народное название новый вид алкоголя получил в честь тогдашнего Председателя СНК А.И. Рыкова, полагавшего, что с помощью водки можно будет победить самогонщиков. Самое же имя А.И. Рыкова в 1920-е годы стало нарицательным как в стане противников, так и в стане сторонников свободной продажи крепких алкогольных напитков. А в среде интеллигенции, по воспоминаниям современников, был популярен анекдот: «В Кремле каждый играл в свою карточную игру: Сталин – в “короли”, Крупская – в “акульку”, Рыков – в “пьяницу”»866. Однако «рыковка» не была водкой-монополькой.

28 августа 1925 года появилось постановление ЦИК и СНК СССР «О введении в действие положения о производстве спирта и спиртных напитков и торговле ими»867, и с 1 октября 1925 года государство стало выпускать крепкие спиртные напитки и торговать ими. Свободная продажа спиртного вызвала невиданный ажиотаж. В Ленинграде, как описывали современники, «в первый день выпуска сорокоградусной люди на улицах… плакали, целовались, обнимались… За ней кинулись, как в 1920 году за хлебом»868. В Пензе появление советской полноценной монопольки вызвало рост волны криминальных проявлений. Представители местной власти сообщали в губком РКП(б): «В связи с выпуском сорокаградусной водки хулиганство в городе приняло стихийный характер. В ночь на 2 октября было задержано 50 пьяных, хулиганивших по городу»869.

Производство спирта подвергалось строгому учету со стороны властей, но продавать водку разрешалось и частникам. По словам И.В. Сталина, это позволяло создать условия «для развития нашей индустрии собственными силами»870. Первая советская сорокоградусная водка сначала продавалась по довольно низкой цене. Это вызывало неподдельный восторг населения и на короткое время даже привело к снижению уровня самогоноварения в стране. Появилась и новая, советская расфасовка спиртного, в народе сразу получившая политизированные названия: бутылочку объемом в 0,1 л называли пионером, 0,25 л – комсомольцем, 0,5 л – партийцем. В декабре 1927 года на XV съезде ВКП(б) «вождь всех народов» демагогически заявил о возможности постепенно свернуть выпуск водки, «вводя в дело, вместо водки, такие источники дохода, как радио и кино»871. Однако за все годы существования советской власти это намерение не было воплощено в жизнь. Алкогольные напитки всегда составляли важнейший источник пополнения бюджета. Монополия советской власти на продажу водки являлась одним из первых признаков формирования большого стиля с присущими ему элементами тоталитарного содержания режима партии большевиков.

Власть стала безудержно наращивать производство алкоголя, который должен был раскупаться населением. Утопическая идея полной трезвости, по сути дела, становилась антигосударственной. Однако не следует считать, что сталинское руководство страны ставило прямую цель спаивания народа, отменяя «сухой закон». Как показывает опыт многих стран, именно в период полного запрета на торговлю спиртными напитками их потребление возрастает и приобретает уродливые формы. В данной ситуации нельзя не признать справедливость слов Сталина на встрече с делегациями иностранных рабочих 5 ноября 1927 года об отсутствии «оснований утверждать, что алкоголизма будет меньше без государственного производства водки, так как крестьянин начнет производить свою собственную водку, отравляя себя самогоном»872.

Переход к свободной продаже спиртных напитков продемонстрировал несостоятельность представлений большевиков об абсолютной трезвости как норме, существовавшей в ментальности трудящихся. Конечно, официальная статистика зафиксировала рост потребления водки. Основная масса горожан не смогла противиться искусу спиртного, которое теперь можно было приобрести в магазинах. По данным ЦСУ СССР, по сравнению с 1922 годом расходы рабочей семьи на спиртные напитки выросли в 1927 году почти в 18 раз873. В РСФСР в 1924–1925 годах в расчете на душу населения потреблялось 0,48 л алкоголя, в 1925–1926 – 1,85 л, в 1926–1927 – 3,2 л, в 1927–1928 – 4,06 л, а в 1928–1929 – уже 4,18 л. Это почти в шесть раз превышало показатели среднедушевого потребления на территории России в 1913 году874.

В пьянство втягивалось новое поколение горожан. По материалам обследования 1927 года, в крупных городах европейской части РСФСР расходы на пиво и вино только у молодых рабочих составляли уже 16–17 % заработка и в полтора раза превышали затраты на книги875. В Ленинграде на вопрос о систематическом потреблении алкоголя в 1929 году положительно ответило 58 % молодых мужчин и 23 % женщин, а в Москве – 49,9 % и 21,2 % соответственно876. Ситуация в провинциальных городах была тоже напряженной. По данным опроса, проведенного в городе Шуя в 1926 году, все молодые рабочие выпивали по будням и праздникам, а 44,7 %, по их собственному выражению, при возможности «накушивались до потери сознания»877.

В Иваново-Вознесенске в 1929 году 20 % несовершеннолетних рабочих пили водку, в среде комсомольцев эти показатели достигали 46%878. Медики Москвы обнаружили совсем удручающую закономерность – с ростом заработной платы у рабочих в первую очередь увеличивалось и потребление спиртного879.

Для большинства рабочих основным местом проведения досуга, скрашиваемого приемом алкоголя, с середины 1920-х годов вновь стала пивная, где было разрешено торговать и водкой. В Ленинграде, например, в 1926 году действовало около 360 таких заведений. Какое-то время в прессе, особенно в многотиражных фабрично-заводских газетах, появлялись статьи, пытавшиеся облагородить дух советских пивных. Рабкоры и профессиональные журналисты с умилением писали, что за кружкой пива, часто сдобренного водкой, рабочие обсуждали положение братьев по классу в Англии, Китае, дискутировали о существовании бога и т.д. Это рассматривалось как своеобразное доказательство высокого уровня политической сознательности пролетариев. Любопытно отметить, что эти идеи оказали влияние на некоторых западных исследователей. В 1970-е годы в американской историографии можно было встретить рассуждения о том, что русская пивная, как аналогичные заведения в Германии, была местом политического образования рабочих880. Недолгая эпоха восхваления питейных заведений фабричных окраин объяснялась необходимостью противопоставить их частным ресторанам, которые посещали в основном представители новой буржуазии, служащие, интеллигенция. Пьяный разгул, царивший там, описывался в советской прессе с явным сарказмом. Посещение ресторанов во второй половине 1920-х годов было удовольствием весьма дорогим. Недешево стоили и хорошие вина, продававшиеся в специализированных магазинах. Более доступные по цене пиво и рыковка, а затем и советская монополька употреблялись именно в рабочей среде. Знаковым в этом контексте является документ, свидетельствующий об обстановке в Ленинграде в 1927 году. Заведующий Ленинградским областным здравотделом констатировал: «23-24 год налицо ПИВНОЙ АЛКОГОЛИЗМ, в настоящее время, главным образом, ВОДОЧНЫЙ АЛКОГОЛИЗМ»881.

Причины роста пьянства после отмены «сухого закона» чаще носили бытовой характер. Однако более явным, чем в начале 1920-х годов, стал поиск забвения в алкоголе. Свидетельством этого явилось пьянство рабочих – членов ВКП(б), особенно выдвиженцев, отмеченное контрольной комиссией ЦК ВКП(б) уже в 1924 году. После обследования фабрично-заводских партийных ячеек в ряде городов РСФСР выяснилось, что среди выдвиженцев из пролетарских рядов «пьянство в два раза сильнее, чем среди рабочих от станка»882. Рост алкоголизма в среде коммунистов был зафиксирован в период борьбы с троцкизмом и новой оппозицией. В секретной сводке Ленинградского губкома ВЛКСМ «Итоги проведения кампании по разъяснению решений XIV съезда партии» отмечалось, например, «развивающееся пьянство среди снятых с работы оппозиционеров»883. Отчасти в этой информации можно усмотреть желание идеологических структур отождествить человека пьющего с идейно неполноценным. Но подмеченные факты пьянства людей, потерявших работу и утративших былой социальный статус из-за своей приверженности к идеям «новой оппозиции» или троцкизма, во многом также свидетельствовали о нарастающем чувстве социальной нестабильности, желании уйти от необходимости решения проблем, найти забвение в алкоголе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.