А. Мишо – А. Михайловскому-Данилевскому

А. Мишо – А. Михайловскому-Данилевскому

Мой дорогой полковник!

После нашего вчерашнего разговора о событиях войны 12-го года, я думаю, мой дорогой, что доставлю Вам удовольствие передачей небольшого разговора, который я имел честь вести с его величеством, нашим всемилостивейшим императором 8 сентября 1812 года. Он должен был бы составить эпоху в истории, показывая силу души нашего монарха, плохо понятого теми, кто думал, что он готов заключить мир после потери Москвы.

Вы знаете, мой дорогой рыцарь, что я был послан маршалом Кутузовым отвезти известие его величеству об оставлении Москвы, огни которой освещали мне путь вплоть до самого Мурома. Никогда сердце путешественника не было затронуто ощутительнее, чем мое в этот раз. Русский сердцем и душой, хотя и иностранец, вестник одного из печальнейших событий лучшему из монархов, проезжающий через страну среди более полумиллиона жителей всех классов, которые выселяются, унося с собой только любовь к Отечеству, надежду на отмщение и безграничную преданность своему уважаемому монарху, поражаемый поочередно то тягостью своей миссии и скорбью обо всем, что я видел, то радостью, испытываемой мной при виде повсюду вокруг себя народного энтузиазма, – я прибыл 8-го утром в столицу, исполненный скорби о тех печальных известиях, которые мне предстоит передать. Принимая меня тотчас же по моем прибытии в своем кабинете, его величество уже по моему виду понял, что я не привез ничего утешительного…

«Вы привезли мне печальные известия, полковник?» – сказал он мне. «Очень печальные, – ответил я ему. – Оставление Москвы». – «Неужели же отдали мою древнюю столицу без боя?» – «Ваше величество, окрестности Москвы не представляют никакой позиции, чтобы можно было отважиться на сражение, имея военные силы в меньшем числе, чем у неприятеля. Маршал рассчитывал сделать лучше, сохраняя вашему величеству армию, потеря которой без спасения Москвы могла бы быть ужасным результатом сражения, но которая, благодаря только что доставленным вашим величеством подкреплениям, встречаемым мною со всех сторон, вскоре окажется даже переходящей в наступление и заставит неприятеля раскаяться в том, что он проник в недра ее государства». – «Неприятель вошел в город?» – «Да, ваше величество, и город обратился в пепел тотчас по его входе туда; я оставил его весь в пламени».

При этих словах глаза монарха поведали мне о состоянии его души, которое меня так взволновало, что я еле сдерживался… «Я вижу, полковник, по всему происходящему с нами, что Провидение требует от нас великих жертв; я вполне готов всецело подчиниться Его воле. Но скажите мне, Мишо, каким вы оставили дух армии, видящей мою древнюю столицу, покидаемую без кровопролития? Разве это не повлияло на умы солдат? Не заметили ли вы упадка духа?» – «Ваше величество, вы мне позволите, – ответил я ему, – говорить с вами откровенно, как подобает военному человеку?» – «Полковник, я этого требую всегда, а в настоящий момент в особенности я прошу вас говорить со мной так, как вы делали это в другое время; не скрывайте от меня ничего, я хочу знать безусловно все то, что есть». – «Ваше величество, я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата включительно, в ужасном, чрезвычайном страхе». – «Как это?! – возразил монарх с негодующим видом. – Откуда могут рождаться страхи? Разве когда-либо мои русские позволяли каким-либо несчастиям сломить себя?» – «Никогда, ваше величество! Они боятся только, как бы ваше величество по доброте сердечной не решились бы заключить мир; они сгорают от нетерпения вступить в бой и доказать монарху свое мужество и преданность ему ценой своей жизни». – «Ах, вы меня успокаиваете, полковник! (При этом он похлопал меня по плечу.) Итак, возвращайтесь в армию, скажите нашим храбрецам, всем моим верноподданным, всюду, где только вы будете проезжать, что, если у меня не останется ни одного солдата, я сам стану во главе моего дорогого дворянства, моих дорогих крестьян и употреблю все до последнего средства моей империи! Она мне предлагает их еще больше, чем рассчитывают мои враги. Но, если только судьбы Божьи предопределили моей династии прекращение царствования на престоле моих предков, то я, истощив все до последнего средства, находящиеся в моей власти, отращу себе бороду до сих пор (при этом он показал рукой по пояс) и пойду есть картофель с последним из моих крестьян скорее, чем подпишу мир, позорный для моего Отечества и для моего дорогого народа, все жертвы которого, приносимые для меня, я умею ценить!»

Затем, ушедши в глубину кабинета и вновь возвратившись быстрыми шагами с оживленным лицом, он сказал мне, сжимая мою руку в своей: «Полковник Мишо, не забывайте того, что я вам здесь говорил! Может быть, мы когда-либо вспомним об этом с удовольствием. Наполеон или я, но вместе – он и я – мы царствовать не можем! Я уже выучился понимать его – он меня больше не обманет!»

Мне не удалось, мой дорогой, описать вам здесь состояние моей души при мысли о том счастии, которое я готовился возвестить армии.

«Ваше величество! – ответил я ему, восхищенный всем, что только что слышал. – Ваше величество в настоящий момент возвещаете славу своего народа и спасение Европы!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.