ПОЕЗД ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

ПОЕЗД ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

Машинист Александр Иванович Жаринов позвал меня на свой день рождения. Ему стукнуло шестьдесят. Я так и знал, что пригласит. Не потому, что сам был моим гостем, когда я отмечал такую же свою дату. Нет, это не ответный визит вежливости, дело здесь в другом.

…Первое знакомство с ним принесло мне неприятности. Саше в ту пору было двадцать два. В депо Москва-Сортировочная бывшей Казанской железной дороги Жаринов возглавлял первую на транспорте комплексную комсомольско-молодежную бригаду слесарей.

Депо это особое. Придет время, человечество будет жить в коммунистическом обществе. И человечество будет помнить об этом депо.

Когда страна не могла выдавать рабочим положенную норму в полфунта хлеба и делила эту норму на два дня, когда зажали ей горло три смертельные силы: интервенция, разруха и голод, именно в этом депо увидел Ленин светлую зарю будущего, увидел первые «ростки коммунизма».

Трудно сказать, какая техника будет при коммунизме. Возможно, снесут за ненадобностью локомотивные депо. Но депо Москва-Сортировочная бывшей Казанской железной дороги все равно будет жить. Может быть, его превратят в музей или это будет просто увенчанный

Красным знаменем монумент, который останется жить в веках как памятник героизму рабочего класса.

Какие же люди работают там сегодня?

Я расскажу об одном из них, Александре Жаринове. И не потому, что он лучше других. Нет, такие, как он, составляют основной костяк рабочих депо, его командного и инженерно-технического состава. Просто Жаринова я знаю лучше, знаю вот уже сорок лет, с того дня, как паше первое знакомство кончилось для меня неприятностью.

И еще одно весьма важное обстоятельство.

По биографии Александра Ивановича Жаринова можно проследить всю жизнь депо за последние сорок с лишним лет, ее взлеты, на гребне которых он находился, проследить и основные вехи трудовой жизни страны. И не надо, чтобы для этого он рассказывал или писал свою биографию. Она отражена на множестве стендов музея славы депо, в исторических монографиях о продолжателях Великого почина, в знаменах, присуждавшихся его бригаде, в почетных грамотах ЦК комсомола и книгах Почета, в кинокадрах, запечатлевших Колонный зал Дома союзов, где проходили конференции, пленумы, партийно-хозяйственные активы столицы, где в разные годы он выступал как машинист лучшего в стране локомотива, как руководитель бригады, получившей звание лучшей на сети дорог, как председатель совета колонны электровозов, завоевавшей первое место в великой железнодорожной державе.

Биография Жаринова — во множестве очерков и снимков, печатавшихся тоже в разные годы: о его подвигах во время войны и трудовых свершениях в мирные дни или в связи с его отчетами как комсомольского секретаря, как члена парткома, члена бюро районного комитета партии, как делегата партийного съезда.

Из рук М. И. Калинина принимал он первую свою награду — орден Ленина и тридцать лет спустя стоял у знамени исторической «Сортировки», к которому орден Ленина прикреплял П. В. Подгорный. Пятый десяток лет Александр Жаринов работает в этом депо. Он был учеником и подмастерьем рабочих — ветеранов партии, одним из того поколения рабочего класса, которое в тридцатые годы приняло героическую эстафету зачинателей коммунистического труда и пронесло ее сквозь десятилетия борьбы за ленинские заветы. И как символ этого на торжественном собрании в Колонном зале, когда отмечалось пятидесятилетие Великого почина, первому после выступления одного из участников исторического субботника, Якова Михайловича Кондратьева, слово было предоставлено Александру Жаринову.

Он был подмастерьем участников революции и стал достойным мастером нашего времени, воспитавшим десятки людей нового поколения. Более ста рабочих депо были приняты в ленинскую партию по рекомендации Жаринова. Он обучил их профессии, он помогал им в становлении идейном.

Чтобы лучше понять, откуда у простого крестьянского парня, каким и был Саша Жаринов, такая великая вера в идеи партии, такая неистребимая воля в борьбе за ее идеалы, такая огромная нравственная сила, заставляющая во имя общего блага идти на любые самопожертвования, надо знать, кто и как воспитал в человеке эти главные качества коммуниста, знать среду, взрастившую его.

До революции одна из наиболее грузонапряженных магистралей — Московско-Казанская железная дорога — принадлежала немцу П. К. фон Мекку. Потоки грузов из Москвы на восток России и оттуда в Москву постоянно увеличивались, принося владельцу все большие барыши. Фон Мекк получил возможность поставить дело на широкую ногу и возможности этой не упустил. По его приказу прокладывались вторые пути на особо загруженных участках, покупались за границей паровозы и вагоны, расширялась ремонтная база.

В 1903 году у станции Сортировочная, что в шести километрах от Москвы, на унылом склоне горы Соколиной было заложено новое депо. Через шесть лет строительство закончилось, и в 1909 году депо приняло первые паровозы. Так начиналась биография предприятия, которому было суждено сыграть особую роль в истории нашей страны, о котором уже в 1919 году знал каждый сознательный рабочий России.

Фон Мекк хорошо понимал, что главный источник его прибылей — дешевая рабочая сила. Поэтому техническое оснащение депо его не очень занимало. Условия работы здесь были крайне тяжелыми, почти все делалось вручную. Для спуска и подъема паровозов применялись винтовые домкраты, каждый из них приводили в действие своими мускулами пять-шесть рабочих. Когда нужно было приниматься за ремонт очередного паровоза, домкраты из одного стойла в другое перетаскивались опять же вручную, волоком, под знаменитую «Дубинушку».

Работали по 13–14 часов в день, а нередко и дольше — сверхурочные работы были не исключением, скорее, правилом. По вечерам станция и депо освещались очень скудно. В цехах — тускло горели редкие керосиновые лампы, у верстаков — коптилки. Не соблюдались самые элементарные правила санитарии. Старый рабочий слесарь депо Алленов уже в советские годы, вспоминая о прошлом, рассказывал: «В депо не было даже где помыть руки. Умывальники считались излишней роскошью. Обращаясь к рабочему, мастер именовал его не иначе как «вшивый черт».

От непосильного труда к концу рабочего дня люди буквально валились с ног. Травмы, увечья были самыми будничными явлениями. А получить медицинскую помощь было неоткуда. Зато в помещении депо целую стену занимала огромная икона, перед которой в церковные праздники служили молебны. Несколько лет существовал при депо даже церковный хор.

В начале марта 1917 года в депо была создана партячейка РСДРП. В нее вошли восемь передовых рабочих. Под руководством большевиков летом и в начале осени рабочие провели несколько коротких забастовок и вынудили хозяев принять свои условия.

Но главные бои были еще впереди. Готовясь к ним, рабочие «Сортировки» создали свой отряд Красной гвардии, который к октябрю уже насчитывал 130 человек. Под руководством вернувшихся с фронта солдат красногвардейцы овладевали военным искусством, постоянно несли дежурства по охране путей, складов с ценными грузами. Отряд быстро превратился в надежную боевую единицу, и в районном штабе Красной гвардии не раз убеждались, что рабочим депо можно поручить любое задание.

Когда утром 25 октября Московский комитет партии получил известие о том, что в Петрограде началось вооруженное восстание, и возглавил борьбу за переход власти в Москве в руки Советов, штаб Красной гвардии дал указание отрядам железнодорожников во что бы то ни стало найти оружие. Проверить станции, склады, пакгаузы, эшелоны. Шли тяжелые бои. Восставшим не хватало оружия.

В ночь па 28 октября красногвардеец М. Н. Маркин сообщил, что на станции Сокольники стоит состав с винтовками, но он тщательно охраняется. Отряд депо Москва-Сортировочная получил приказ захватить вагоны. Для его выполнения начальник отряда слесарь П. С. Кабанов, тот самый Кабанов, который потом станет одним из организаторов первого коммунистического субботника, отправил группу из 20 человек во главе с молодым рабочим П. Я. Уткиным. Вот как вспоминали впоследствии красногвардейцы, тоже будущие участники исторического субботника, Я. М. Кондратьев, Ф. И. Павлов, В. М, Сидельников о событиях той ночи:

«Перейдя Каланчевскую площадь, наш отряд вышел на линию Казанской железной дороги, соединился с отрядом Московских мастерских, которым руководил Смирнов, и двинулся под общей командой П. Я. Уткина к станции Сокольники. Имея па себе форму железнодорожников, мы для маскировки взяли некоторые инструменты, фонари и под видом работников станции направились К помещению блокпоста, в котором размещался караул, состоявший из солдат-ополченцев Финского полка.

План Уткина был прост. Одна группа красногвардейцев должна была обезоружить солдат, находившихся в помещении блокпоста, другая — снять часовых у вагонов.

Идем. Вот и блокпост. Одни идут дальше, другие вместе с П. Я. Уткиным, не вызывая никакого подозрения у солдат охраны, вошли в помещение, якобы погреться. Внезапно П. Я. Уткин подошел к начальнику караула и, вынув наган, скомандовал: «Руки вверх! Вы окружены!» От неожиданности тот растерялся, покорно поднял руки. Охрана была обезоружена. После этого, оставив несколько человек из отряда па блокпосту, П. Я. Уткин с остальными красногвардейцами в сопровождении М. П. Маркина (это он обнаружил вагоны с оружием и сообщил в штаб Красной гвардии), делая вид, что осматривают железнодорожное полотно, переговариваясь, окружили часовых и, обезоружив их, поставили свою охрану. В вагонах оказалось более 40 тысяч новых русских винтовок.

В эту же ночь все оружие было развезено по районам Москвы. Казанцы не забыли и себя. Два вагона с винтовками были перевезены в Московские мастерские, а красногвардейцы нашего отряда погрузили 12 ящиков на площадку маневрового паровоза, который уходил на экипировку в депо. Так был вооружен пролетариат Москвы в решающей схватке с контрреволюцией».

Рабочая смекалка помогла раздобыть и патроны. Было известно, что хранятся они на Симоновских артиллерийских складах, у станции Бойня. Туда, по заданию ревкома депо, направили маневровый паровоз, бригада которого полностью состояла из красногвардейцев. Охрана не заподозрила ничего дурного — обычное дело: пришел новый локомотив на смену тому, что давно уже здесь работает. Должно быть, так и положено у железнодорожников. Для видимости паровоз с красногвардейцами немного поработал на путях, а потом заехал на территорию склада. Как только он оказался поблизости от накрытой брезентом груды ящиков с патронами, кочегар и помощник машиниста быстро спрыгнули на землю. Не теряя времени, выхватили из-под брезента несколько ящиков с патронами и спрятали на тендере. Паровоз еще с полчаса покрутился по территории складов, а потом покинул ее, негромко посвистев па прощание. Патроны были благополучно доставлены в депо.

Оружие и боеприпасы пригодились в тот же день — 28 октября. После полудня красногвардейцы депо получили приказ прибыть в Лефортово, где в здании кадетского корпуса засели верные Временному правительству войска. Успех дела решила удачно проведенная разведка. Красногвардеец А. П. Отставное хорошо знал расположение зданий на территории корпуса — бывал здесь не раз: у кадетов прачкою работала его мать. Никому не известными закоулками он почти вплотную пробрался к расположению противника и точно засек дислокацию его огневых точек. Исходя из этих сведений и определили направление атаки. Схватка была короткой. Рабочие рассекли оборону кадетов, заставили их укрыться в изолированных друг от друга зданиях. Путь к отступлению оказался для них отрезанным, солдаты вынуждены были сложить оружие.

В это время восставшие уже захватили почту, телеграф, под контролем железнодорожников находились все вокзалы города.

В последние дни октября красногвардейцы депо Москва-Сортировочная несли охрану в районе Каланчевской площади. И здесь еще раз проявил себя инициативным и смекалистым бойцом красногвардеец Отставнов.

«В последних числах октября, — рассказывали впоследствии красногвардейцы депо, — произошел такой случай: перед отходом поезда с Николаевского вокзала под Южным мостом красногвардеец А. П. Отставнов увидел проезжающего извозчика, в пролетке которого сидел генерал. Не долго думая, А. П. Отставнов вскочил на подножку пролетки и крикнул: «Руки вверх!»

Ссадив генерала, доставил его в штаб. Присутствовавшие в штабе красногвардейцы, увидя генерала с поднятыми руками, а за его спиной А. П. Отставнова, рассмеялись. Только тогда генерал обернулся назад и увидел в руках красногвардейца не револьвер, а корку хлеба».

Отряд рабочих депо Москва-Сортировочная оставался на своем боевом посту до полного разгрома правительственных войск. По занятым восставшими железным дорогам в Москву подтягивались отряды питерских рабочих и балтийских матросов, красногвардейцы Иваново-Вознесенска, Тулы, Владимира и других городов. Стягивались силы для решающего штурма. В ноябре Кремль был взят. Власть в Москве полностью перешла Советам.

Частные железные дороги еще принадлежали прежним владельцам. Готовясь к национализации капиталистической собственности, партия большевиков ввела повсюду органы рабочего контроля. В Положении ВЦИК и СНК о рабочем контроле от 14 (27) ноября 1917 года говорилось: «Решения органов рабочего контроля обязательны для владельцев предприятий».

«Изучив ленинское положение о рабочем контроле, — рассказывает один из кадровых рабочих депо Я. М. Кондратьев, — коммунисты депо наметили пути претворения его в жизнь. На общем партийном собрании, проходившем совместно с сочувствующими, был утвержден состав рабочего контроля… Мы были не просто контролерами, а представителями партийной группы — деповскими комиссарами с большими полномочиями…

Ни один приказ или распоряжение администрации не выходили, минуя комиссара».

Однако наладить работу транспорта было чрезвычайно сложно. Не хватало топлива, паровозный и вагонный парк находились в полуразбитом состоянии, рабочие сидели на голодном пайке. Подняли голову меньшевики и эсеры. Они развернули злобную агитацию против большевиков, призывали к неподчинению новой власти.

«И у нас в депо, — рассказывали впоследствии Я. М. Кондратьев, Ф. И. Павлов, В. М. Сидельников, — немало побывало меньшевиков и эсеров, дурманивших головы рабочим. Однажды, это было 7 апреля 1918 года, на митинге в депо от районного комитета меньшевиков выступал такой распоясавшийся оратор. Когда он заявил, что большевики и Ленин, заключив Брестский мир, предали рабочий класс и революцию, председатель нашей ячейки РКП (б) т. Бураков прервал оратора и, обратившись к присутствующим, сказал: «Товарищи! Не слушайте провокатора. Если вы хотите знать правду, идемте сейчас с нами в Алексеевское военное училище. Там будет говорить Ленин».

И вот мы на митинге. В зале шумно. Выступали меньшевики и эсеры. Опять та же песня о гибели революции, о нестойкости большевиков и т. д.

Но вот председательствующий предоставил слово В. И. Ленину…

Нас поразила прямая и открытая ленинская речь. Владимир Ильич разоблачил меньшевиков и эсеров, объяснил, что они «льют воду на мельницу» Дутова, Корнилова и стремятся свергнуть Советскую власть…

Ленин говорил прямо, доходчиво и убежденно. Его слова соответствовали нашим думам и чаяниям. Они стали для нас программой действия».

В партархиве Института истории партии МГК и МК КПСС сохранился протокол собрания коммунистов депо. «13-го сего ноября 1918 г. мы, члены РКП (б), собравшись на общем собрании, заслушав и обсудив доклад тов. Колганова об утверждении ячейки, постановили: «Принимая во внимание состав ячейки в 28 человек членов партии и 2-х сочувствующих, собрание признает ячейку достаточно сильной и способной принять на себя руководящую (организационную) работу. Собрание просит Железнодорожный комитет утвердить упомянутую ячейку. Секретарь — Колганов». 16 ноября состоялось собрание коммунистов и сочувствующих, на котором было выбрано бюро ячейки.

В. И. Ленин, выступая с докладом на Чрезвычайном заседании пленума Московского Совета 3 апреля 1919 года, большое внимание уделил транспортной проблеме. «Работа по транспорту, — говорил Владимир Ильич, — требует величайшего напряжения. Нужно, чтобы рабочие на каждом собрании ставили себе вопрос: чем мы можем помочь транспорту? Не можем ли мы заменить мужчин женщинами на здешних работах и двинуть мужчин либо в ремонтные мастерские, либо на помощь железнодорожникам? Как это сделать — виднее рабочим, которые знают, кого и на какую специальность поставить. Это виднее людям практики, которые должны изыскивать новые и новые средства помощи».

На заседании пленума присутствовал комиссар депо слесарь Иван Ефимович Бураков, депутат Московского Совета. Ему казалось, что Ленин обращается прямо к нему.

5 апреля, в субботу, коммунисты депо, как обычно, собрались после рабочего дня па партийное собрание. Перед его началом стало известно, что Наркомат путей сообщения отдал приказ немедленно отправить на фронт четыре воинских эшелона. Но в депо не было ни одного отремонтированного паровоза. А рабочие уже разошлись по домам. Не должны были они появиться и на следующий день. На 6 апреля (25 марта по старому стилю) приходился в этот год праздник благовещение, депо не работало. Значит, за ремонт паровозов возьмутся только в понедельник и эшелоны смогут отбыть в лучшем случае во вторник. Не надо быть большим специалистом в военном деле, чтобы понять, как может отразиться па фронте двухдневная задержка пополнения, оружия, боеприпасов.

— Не может быть никакой разницы между нами и теми товарищами, которые сейчас дерутся на фронте, — сказал слесарь Михаил Кабанов.

Все поддержали его. И выход нашелся как бы сам собой — не расходиться по домам, а немедленно начать ремонт паровозов. Ведь если чувствовать себя, как на фронте, — нечего считаться с усталостью.

«По приказу комиссара депо И. Е. Буракова, — вспоминали впоследствии коммунисты В. М. Сидельников и А. И. Усачев, — мы вскрыли инструментальную и ящики слесарей и, разбившись на две бригады, приступили к ремонту двух паровозов — Чн-447 и У-517. Общее руководство ремонтом, доставку материалов, расстановку рабочей силы, помощь отдельным товарищам взяли на себя коммунисты Андрей Усачев и Иван Бураков. Работа шла хорошо. К 10 часам вечера в топках паровозов уже бушевало веселое пламя, а на паровоз Чн-447 уже вызвали паровозную бригаду. Вскоре услышали свисток — это Чн-447 выходил из депо. К 9 часам утра пошел под парами последний, четвертый паровоз. Мы не замечали времени и усталости. Никто не уходил, пока последний паровоз не вышел из депо».

Ночью 5 апреля железнодорожники депо Москва-Сортировочная в полной мере ощутили, что такое работа не по чьему-либо приказу, а по велению души. Люди, для которых еще недавно труд был только необходимостью, тяжким ярмом, почувствовали великую радость свободного творческого труда. Этой ночью они работали не ради платы, ими двигал бескорыстный порыв — необходимо было помочь товарищам, сражавшимся на фронте.

Осмысливая результаты своей работы в ту ночь, люди поняли, что стимулы, во имя которых они трудились, станут до конца ясны всем их товарищам, если в следующий раз они вовсе откажутся от вознаграждения за работу. Так было записано в протоколе № 16 собрания партийной ячейки депо — отработать бесплатно в субботу 12 апреля с 8 часов вечера до 6 часов утра.

Во всех цехах депо висели объявления: «Товарищи, 12 апреля 1919 года назначается субботник. Явка всех коммунистов и сочувствующих, свободных от работы, обязательна. На субботник приглашаются товарищи беспартийные. Секретарь бюро ячейки РКП (б) Шатков».

К 8 часам вечера коммунисты закончили все подготовительные работы. В депо притащили три паровоза, и субботник начался.

«Никто не жаловался на усталость, — вспоминал участник его коммунист П. С. Кабанов. — Мы работали с подъемом, подбадривая друг друга: «Кто скорее, кто лучше!» В перерывах нам Ксюша (Аксинья Васильевна Кабанова) грела кипяток. Работа сопровождалась шутками, остротами. Никогда еще труд не был таким вдохновенным и радостным».

К 6 часам утра три паровоза были отремонтированы. Мастер депо, вызванный рабочими, осмотрел и принял все локомотивы. Паровозы были направлены на станцию Сортировочная, где их уже ждали готовые воинские эшелоны, предназначенные для отправки на фронт.

День 12 апреля стал днем рождения коммунистических субботников, днем Великого почина. Первыми его подхватили коммунисты всей Московско-Казанской железной дороги.

7 мая после доклада комиссара депо Москва-Сортировочная И. Е. Буракова о первом коммунистическом субботнике партийное собрание приняло резолюцию:

«Ввиду тяжелого внутреннего и внешнего положения, для перевеса над классовым врагом коммунисты и сочувствующие вновь должны пришпорить себя и вырвать из своего отдыха еще час работы, т. е. увеличить свой рабочий день на час, суммировать его и в субботу сразу отработать 6 часов физическим трудом, дабы произвести немедленно реальную ценность. Считая, что коммунисты не должны щадить своего здоровья и жизни для завоевания революции, — работу производить бесплатно. «Коммунистическую субботу» ввести во всем подрайоне до полной победы над Колчаком».

Через три дня после принятия этой резолюции — 10 мая 1919 года — на коммунистический субботник вышли 205 членов партии и сочувствующих. За 6 часов работы в двух депо — Москва-Пассажирская и Москва-Сортировочная, в вагонном депо дороги, главных паровозных мастерских и главных вагонных мастерских было отремонтировано и выпущено на линию 4 паровоза и 16 вагонов, а кроме того погружено и разгружено 9300 пудов различных грузов.

Волны Великого почина расходились по стране. Труд в «красную субботу» давал поразительные результаты, его производительность была, как правило, в 2–3 раза выше обычной.

Коммунистические субботники не позволяли и в будни работать спустя рукава. Они делали зримыми те лозунги, которые выдвигала большевистская партия. Они имели огромное значение для перестройки психологии. Рабочие понимали, что теперь стали хозяевами страны, ведущим классом общества, им строить социализм.

Обо всем этом говорилось на митингах, собраниях, и тогда все казалось ясным, красивым. Но потом наступали будни. И привычная обстановка, привычная работа как бы отдаляли прекрасные слова о светлом будущем. Потому у иного рабочего и проявлялось в повседневном труде то, что особенно яростно бичевали газеты первых послереволюционных лет — разгильдяйство, расхлябанность. Ведь одно дело — радостно бить в ладоши на митинге, когда разгоряченный оратор, обращаясь к тебе, говорит, что ты хозяин своей страны, своего завода, а другое — куда более сложно в своем ежедневном труде проявлять себя таким хозяином, постоянно делать все так, чтобы чувствовать: работаешь ты на себя, на благо таких же, как ты.

В воспитании этой новой психологии субботники, родиной которых стало депо Москва-Сортировочная, сыграли чрезвычайно важную роль. Ибо человек, выходящий каждую неделю, чтобы добровольно и безвозмездно отработать 6 часов на благо своей страны, начинает не только в теории, но и в повседневной практике ощущать себя хозяином своей страны, и оттого он и во все остальные дни недели трудится по-хозяйски.

В. И. Ленин с гениальной прозорливостью увидел в субботниках ростки нового, коммунистического отношения к труду. Всего через два месяца после проведения первой «красной субботы» — в июне 1919 года — он написал «Великий почин. (О героизме рабочих в тылу. По поводу «коммунистических субботников»)». Дав высокую оценку героической борьбе Красной Армии на фронтах гражданской войны, Владимир Ильич писал: «Не меньшего внимания заслуживает героизм рабочих в тылу. Прямо-таки гигантское значение в этом отношении имеет устройство рабочими, по их собственному почину, коммунистических субботников. Видимо, это только еще начало, но и это начало необыкновенно большой важности. Это — начало переворота, более трудного, более существенного, более коренного, более решающего, чем свержение буржуазии, ибо это — победа над собственной косностью, распущенностью, мелкобуржуазным эгоизмом, над этими привычками, которые проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину. Когда эта победа будет закреплена, тогда и только тогда новая общественная дисциплина, социалистическая дисциплина, будет создана, тогда и только тогда возврат назад, к капитализму, станет невозможным, коммунизм сделается действительно непобедимым».

Дело, начатое рабочими депо Москва-Сортировочная, поддержанное другими коллективами, одобренное В. И. Лениным, приобрело огромный размах. Состоявшийся 29 марта — 5 апреля 1920 года IX съезд РКП (б) постановил:

«Превратить международный пролетарский праздник 1 Мая… в грандиозный Всероссийский субботник».

На этот призыв откликнулись десятки миллионов трудящихся всей России.

В августе 1919 года, когда партячейка депо Москва-Сортировочная обсуждала вопрос о продовольственном положении в стране, родилась идея: своими силами безвозмездно и в неурочное время отремонтировать паровоз и целый состав вагонов, сформировать из них маршрутный эшелон и отправить в Сибирь за хлебом для рабочих Москвы. Нарком одобрил инициативу рабочих. К сентябрю поезд уже был готов отправиться в путь. О дальнейших событиях рассказывал впоследствии токарь депо П. П. Дятлов, назначенный начальником этого эшелона.

«Получив в Наркомпроде мандат, я и машинист И. И. Рыжиков отправились в Моссовет за разрешением на выезд. Пока мы были там, пришло сообщение, что сейчас прибудет Владимир Ильич Ленин. Нас попросили не уходить. Взволнованные и возбужденные, с нетерпением ждали мы встречи с вождем. Но вот быстрой походкой с кепкой в руке вошел Владимир Ильич. Он поздоровался со всеми за руку и, взглянув на нас, спросил, откуда, зачем пришли, и попросил сесть. Робость наша сразу исчезла от простоты и задушевности его обращения. Мы рассказали, как у нас возникла мысль об эшелоне, как сами отремонтировали паровоз и вагоны и куда собираемся ехать.

Владимир Ильич очень обрадовался, что идея эта исходила от самих рабочих, предупредил, что путь опасный, что там действуют колчаковские банды, чтоб мы были осторожны.

Иван Иванович Рыжиков был мужик с хитрецой. Он вынул мандат, полученный в Наркомпроде, и показал Ильичу.

— Конечно, Владимир Ильич, неудобно вас об этом просить. Тут нарком Цюрупа подписал, а вот если бы вы еще подписали…

— А зачем? — быстро спросил Ленин.

— Для подкрепи, Владимир Ильич.

— Для подкрепы? — улыбаясь, переспросил Ленин, и веселые морщинки собрались в уголках его ласковых глаз. — Ну что же… — и он размашисто подписал на мандате: «Председатель Совета Народных Комиссаров Ульянов-Ленин».

Владимир Ильич поднялся, крепко пожал нам руки и сказал:

— Счастливый путь!

Из Моссовета обратно мы не шли, а как бы летели на крыльях. Встреча с великим вождем народа, его напутствие так нас воодушевило, так подняло дух, что никакие трудности и опасности пути нам не были страшны».

Эшелон вернулся в Москву всего через месяц — то была почти рекордная по тем временам скорость передвижения. Железнодорожники доставили в Москву 39 вагонов муки. Это был один из первых хлебных маршрутов, пришедших в столицу.

Большевики депо оказывали решающее влияние на все стороны жизни коллектива. Постоянно рос их авторитет, все больше передовых рабочих вступало в ряды партии. Только за год — с ноября 1918 года по декабрь 1919 года — партийная ячейка депо выросла более чем втрое: с 30 человек до 99. Это был сплоченный, надежный отряд большевистской партии.

В первые мирные годы деповские рабочие добились больших успехов — было ликвидировано паровозное «кладбище» на ближних участках дороги, снижена стоимость текущего и среднего ремонта, увеличен пробег паровоза после ремонта. В 1922 году партийная организация депо была признана лучшей на московском узле.

Вот в это депо и поступил на работу Саша Жаринов, и сразу оказался в выгодном положении. Восемнадцатилетний парень, не знавший жизни, он подпал под влияние слесаря И. Буракова, мастера А. Усачева, старых рабочих Я. Кондратьева, Ф. Павлова, В. Сидельникова. Выгодность положения молодого Жаринова в том и заключалась, что ему не пришлось годами докапываться до секретов мастерства и трудными или извилистыми путями вырабатывать свое мировоззрение. Он все получил из первоисточников, из постоянного общения с рабочими — участниками революции, слышавшими Ленина, свершившими Великий почин.

О многом узнал от них Саша Жаринов. Не из специально организованных бесед, как можно представить себе сейчас. Люди просто разговаривали, и ветераны партии Кондратьев, Павлов, Сидельников, когда приходилось к слову, показывали, что вот эту стену депо занимал иконостас, а вот в тех зарослях на восточном склоне горы Соколиной Иван Бураков тайно собирал рабочих, на этом месте Перовского шоссе в чайной «Кавказ» тоже собирались революционно настроенные рабочие.

И Иван Бураков и другие участники этих событий находились тут же, им можно было задавать вопросы: как же удалось небольшой группе красногвардейцев захватить эшелон, стоявший вот на этом пути, обезоружить усиленную охрану, отобрать сорок тысяч винтовок да еще за одну ночь развезти оружие по всем московским районам? Все это было удивительно, потому что речь шла не вообще о революции и ее участниках, а о своем депо и о людях, с которыми ты работаешь. И депо, и люди эти вошли в великую историю страны.

Стремление тоже совершить необычное стало у Саши не просто мальчишеской фантазией — «хорошо бы придумать что-нибудь выдающееся», а органической потребностью, как результат воспринятого коммунистического мировоззрения, как веление времени. Сашка был еще просто слесаренком, но люди уже видели, что это парень настоящий. Потому, наверное, Костя Бородулин в свою знаменитую бригаду, первую в стране комплексную бригаду слесарей, взял Сашку.

На первом собрании, когда еще никто не знал, что из этой бригады выйдет, получится она знаменитой или все провалится, Сашка сказал:

— Самое главное для пас — работа. Это дело ясное. Но мы сможем хорошо работать, если будем весело жить.

Никто не понял, о чем он толкует. На собраниях было принято говорить обратное: тех, кто хотел весело жить, обвиняли во всех смертных грехах. Поэтому никто не понял Сашку. Тогда он объяснил. Он. сказал: поскольку бригада молодежная, значит, каждый обязан научиться танцевать, и все должны ходить в театры и на концерты, а не только в кино. И на собраниях уже надоело обсуждать вопросы дисциплины и хорошо бы хоть раз обсудить какие-нибудь другие.

Ребята слушали Сашку, улыбаясь, поглядывая друг на друга и на секретаря парткома, который тоже присутствовал на этом профсоюзном собрании. Никто не решился поддержать Сашку, Но и с возражениями не торопились. А когда секретарь парткома сказал, что Жаринов, может, и прав, все обрадовались. И всем не терпелось скорее начать новую, интересную жизнь.

Сашка все время что-нибудь придумывал. Когда он стал бригадиром, ему пришла в голову не очень реальная идея. Вернее, он-то считал ее вполне реальной, но другим трудно было в нее поверить. Он взялся сделать промывочный ремонт паровоза за одну смену вместо 2–3 суток, положенных по норме. Должно быть, не понимал парень, что фактически хочет произвести чуть ли не технический переворот в ремонтном деле па транспорте. А такие перевороты запросто, одним махом не делаются.

Но никто не стал ругать его за мальчишество. Мысли-то в нужном направлении идут. Пусть пробует.

Тем, кто снисходительно улыбался, не веря в его затею, Жаринов приводил только один довод: где-то, в далеком депо Тайга, слесари уже выпустили паровоз из «промывки» за одну смену. Других соображений не высказывал, хотя новую организацию труда, которую он придумал, уже обсудил со своими ребятами и те его поддержали. Может, потому, что были молодыми, горячими, а по всей стране гремело только народившееся стахановское движение, и каждый день приносил новые рекорды, и у них уже не хватало терпения по трое суток топтаться вокруг одного паровоза.

Возможно, именно поэтому они поддержали Сашку, но не исключено, скорее всего, так и было — поняли, какую удивительную штуку он придумал. Удивительную потому, что новый метод оказался проще простого и удивляться надо было лишь тому, что никто до этого не додумался раньше.

А если говорить начистоту, ничего Сашка не изобрел. Просто парень был себе на уме и прикинул — как мог Алексей Стаханов добиться невиданного рекорда? Всего лишь правильно распределил обязанности между забойщиком и крепильщиками. И другие рекорды, о которых ежедневно сообщали газеты, основывались на том же самом принципе — правильно расставить людей. И когда Сашка с этой стороны посмотрел на свою бригаду, увидел, что никуда у них эта расстановка не годится. Большой заслуги его в том не было, любой увидел бы, захоти он вникнуть в дело.

Ну, стала бригада с самого утра работать по-новому. А к концу смены обнаружили, что делать больше нечего, поскольку паровоз готов. Никто не пошел умываться, чтобы поскорее идти домой или куда-нибудь по делам. Стесняясь того, что не хочется уходить от паровоза, кто ветошью вытирал какую-нибудь и без того чистую деталь, кто делал вид, будто осматривает что-то, и каждый находил повод еще побыть возле машины.

А слух про их дела уже пронесся по депо, слесари из других цехов шли к паровозу Жаринова посмотреть, про что это болтают люди.

Когда ребят из бригады восторженно хлопали по плечам и задавали конкретные вопросы: «Да как же это так?», они, как бы между прочим, с безразличным видом отвечали: «Да вот, закончили, делов-то всего пустяки».

А радость распирала их, и они не могли в одиночку нести ее в себе и тоже, будто между делом, все-таки хвастались, что и завтра выпустят паровоз, и каждый день так будет продолжаться. На самом деле, с того первого раза начали управляться с промывкой за день.

Вскоре газета «Гудок», где я тогда нештатно сотрудничал, учась в институте, опубликовала обращение бригады Александра Жаринова к слесарям всей сети дорог. А мне редакция поручила написать об опыте бригады, объяснив, какое огромное значение для страны будет иметь его внедрение на всем транспорте.

Таких ответственных заданий я еще не получал, но оно не показалось мне трудным. На «промывке» я и сам поработал, ремонтное дело знал прилично, а уж написать — дело не хитрое. Но когда выяснилось, что статью мою дали Кузьмичу, начал нервничать. Заместитель главного редактора газеты «Гудок» Дмитрий Васильевич Кузьмич, человек большой культуры, энциклопедически образованный, суховатый и строгий, совершенно не терпел многословия, неаргументированных выводов, стилистических небрежностей. Читал он с непостижимой быстротой, будто одну за другой фотографировал страницы. Его побаивались даже старые газетные «зубры», а уж такие новички, как Н. Томан, С. С. Смирнов и я, вовсе терялись перед ним.

Листая мою статью, Кузьмич неожиданно спросил:

— Вы пишете: «Это положение усугублялось тем…» А что значит «усугублялось»?

Мои попытки объяснить слово при помощи шевеления пальцев его не очень устроили. Он достал с полки том Даля, быстро нашел нужное место и, ткнув в него, сказал:

— Прочтите. Вслух прочтите.

И я прочитал: «Усугубляться — удваиваться, умножаться…»

— Так вот, может ли положение удваиваться или умножаться? — прервал он меня.

— Да, но все так говорят, — горячо возразил я.

— Не все. Только те, кто искажает русский язык, — спокойно сказал Кузьмич. — А вот вина ваша может усугубляться, то есть удваиваться, умножаться от того, что вы пишете слово, не зная его смысла. Следовательно, вам надо усугубить старание в изучении языка, если работаете в газете.

Были в той статье и более существенные недостатки, поскольку света она не увидела. Так первое знакомство с Жариновым, состоявшееся сорок лет назад, ничего, кроме неприятностей, мне не принесло. Но парень тот, Саша Жаринов, запомнился, и я решил в будущем все-таки написать о нем. Желание это осуществилось не скоро, хотя искать Жаринова труда не составляло. Он и сейчас работает в том же самом депо Москва-Сортировочная. Да и поводов писать о нем было всегда хоть отбавляй.

Опыт его бригады довольно быстро подхватили на железных дорогах. Промывка паровоза за одну смену стала нормой для всех деповских слесарей. И получилось, что бригада уже ничем не выделялась среди других и из передовой в стране превратилась в обычную. Но это была бригада ребят из того же депо, где состоялся первый коммунистический субботник, депо, о котором великие слова сказал Ленин. Жаринов понимал, что это значит, и ребята понимали, и у них было такое ощущение, будто работать, как другие, это все равно что отставать. Поэтому за смену они стали выпускать из промывки по два паровоза. А спустя короткое время я узнал из деповской газеты «Первый субботник», что они уже сдают за один рабочий день по три и даже четыре машины.

В бригаде его называли Сашкой или Санькой. Никто иначе не называл. Но это только в своем депо. Когда бригада осуществила уплотненный график ремонта паровозов, газеты снова публиковали ее обращение к слесарям железных дорог страны и под заголовком всегда писали: «Обращение бригады Александра Жаринова».

Сашка хорошо знал паровоз. Но начальство поняло, что не только в этом его достоинство. Многие хорошо знали машину, а работа у них не клеилась.

Сашка был хитер. Еще только став бригадиром, он начал являться на работу чуть пораньше, чем другие, разбирался, какие дела предстоят, какие пришли машины. Давая задание слесарю, говорил: «Если не справишься, скажи. Я сам сделаю». Ну кто из комсомольцев не устыдится прийти сказать: «Не справился»? Тут уж костьми ляжешь, а сделаешь.

Его любили за то, что он характер свой не выказывал. Смотрит: неправильно человек делает, подойдет и тихонько: «А может, вот эдак лучше? А? Прикинь-ка». Видит человек: конечно, дело говорит Сашка.

А иной, смотришь, совсем зашился. «Дай-ка подмогну в охотку», — подойдет Сашка. Подправит деталь, которую чуть было не запорол парень, и виду не подаст, что выручил человека. Зато уж если скажет: «Надо подналечь, ребята», о куреве забудут.

В горячем труде каждый был хорошо виден, и Жаринов примечал, кто чего стоит. Нескольких ребят, наиболее старательных, сметливых и ловких в работе, держал на уме. Особенно по душе ему пришелся Боря Бирюков. Должно быть, не без задней мысли находил всякие причины, чтобы на два-три часа бригаду оставить на него. А потом, не подавая виду, проверял, как парень справился с делом, как вышел из трудного положения. Отстающих в бригаде, можно сказать, не было, и Боря сам не знал, что ему бригадир уделяет особое внимание. Это Жаринов так незаметно передавал свой опыт.

Вскоре убедился: бригада вполне может обходиться и без него. Это радовало Сашку не только потому, что вырос его воспитанник, по и в связи с появившейся возможностью перейти на другую работу, о которой он втихомолку мечтал. И руководители депо видели — вполне ребята обойдутся без Жаринова. Поэтому назначили его мастером, а бригадиром — Бирюкова.

Сашке в ту пору стукнуло двадцать три. Все поздравляли его, ведь не на каждом шагу встретишь мастера в такие годы. А настроение у него было — хоть соболезнование принимай. Не па то он рассчитывал, готовя себе замену. Но капризничать и отказываться не стал и про свою мечту другим не решился сказать.

Новая должность никак не вязалась с его внешним видом. Выглядел он совсем мальчишкой. А ведь люди привыкли, что мастер — это солидный человек, смотрит поверх очков, поглаживает усы, лишнего слова не скажет, зря не улыбнется.

Никаких таких «достоинств» у Сашки не было. Он будто и не понимал, что теперь без солидности ему нельзя. Усов даже не отпустил. И вообще каким был заводилой, таким и остался.

Несмотря на это, дела у него шли хорошо. А он тосковал. Ему хотелось не ремонтировать паровозы, а ездить на них. Он завидовал машинистам. Может быть, от этой зависти изливал злость на нерадивых паровозниках. «Ну что ты пишешь в книгу ремонта? — набросился как-то на одного из них. — «Греются подшипники» пишешь. Неужели не чувствуешь, как они затянуты?» «Ишь, какой прыткий, — с издевкой ответил машинист. — Разобрал все, рассмотрел: конечно, стало ясно. А ты на ходу машину почувствуй. Съезди попробуй, не то запоешь».

Сашка ничего не ответил. Он пошел к начальнику депо и решительно потребовал, чтобы его отпустили на паровоз.

Начальник депо подписывал какие-то бумаги и одновременно разговаривал по телефону. В промежутках между этими делами сказал: пусть Сашка не морочит голову и не набивает себе цену, так как хорошо знает, что никто его никуда не отпустит, и лучше бы он по-пустому не тратил время, не отнимал его у других, а занимался бы своим делом.

Но совершенно неожиданно Сашку поддержал секретарь парткома. У того был свой дальний прицел. Комсомольская организация паровозников работала плохо, освобожденный секретарь ей не был положен, и секретарь парткома давно думал, что если предложить Сашкину кандидатуру, комсомольцы обязательно выберут его единогласно.

Так потом и получилось в действительности. Один год Сашка работал помощником, с блеском сдал экзамены на машиниста и встал за правое крыло. Вскоре назначили его старшим машинистом. Досрочно получил он и диплом механика первого класса.

Я собирал материалы о Жаринове, уже готов был сесть за очерк, когда началась война. Впервые написал о нем спустя много лет,

В первые же военные месяцы Московско-Рязанская железная дорога приобрела особо важное стратегическое значение. Через станцию Москва-Сортировочная шли на восток эшелоны эвакуированных предприятий. В обратном направлении с тыла на фронт — особо важные грузы. Эшелоны с танками и артиллерией посылал Красной Армии промышленный Урал, различное вооружение шло из городов Поволжья, из Баку и Башкирии направлялось на фронты горючее, с Кубани, из областей Черноземного центра — продовольствие. Участок Московско-Рязанской железной дороги от столицы до станции Рыбное, который обслуживало депо Москва-Сортировочная, в те годы нередко называли главным направлением.

Железнодорожники хорошо понимали, какая важная задача встала перед ними. В первый же военный день — 22 июня 1941 года — рабочие, собравшиеся в депо на митинг, приняли резолюцию, которая звучала как клятва, как военная присяга:

«Железнодорожный транспорт — родной брат доблестной Красной Армии. Советские железнодорожники полны решимости и боевой готовности обеспечить перевозками все нужды вооруженных сил, готовы отдать свою жизнь за победу нашего правого дела в Отечественной войне».

И все трудные четыре огненные года рабочие и командиры депо были неизменно верны этой клятве.

Вражеская авиация прорывалась к Москве. С июля 1941 года станция и депо не раз подвергались бомбежкам. На их территорию были сброшены фугасные и зажигательные бомбы. Но ни разрушения, ни жертвы не смогли вывести из строя железнодорожный узел. Четко была налажена работа команд противовоздушной обороны, которым удавалось в короткий срок ликвидировать очаги пожаров и разрушения.

Враг подступал к столице. Налеты вражеской авиации участились. Поезда нередко приходилось вести под огнем.

В ноябре 1941 года коммунист Иван Васильевич Мокринский, работавший тогда машинистом-инструктором, сопровождал воинский эшелон, шедший из Рязани в Москву. Уже совсем рядом со столицей — на станции Подлипки — оказался закрыт входной семафор, поезд вынужден был остановиться. И тут па него налетел вражеский бомбардировщик. Рядом с паровозом упала бомба. Мокринский видел фашистский самолет, который, чувствуя полную незащищенность эшелона, пролетел совсем низко над ним, видел свастики на крыльях, слышал грохот взрыва.

Потом наступила темнота, безмолвие. Когда Иван Васильевич очнулся, он лежал в десятке метров от паровоза, полузасыпанный землей. Пытаясь выбраться, почувствовал, что левая рука ему не подчиняется. Опираясь на правую, все же сумел высвободить тело. Поднялся на ноги, и, шатаясь, побрел к паровозу. Возле путей увидел трупы машиниста и помощника. Часть эшелона горела.

Мокринский с трудом держался на ногах, все вокруг виделось, как сквозь туманную пелену, рука висела, словно плеть. Но какое все это сейчас имело значение? Надо спасти вагоны, до которых не добрался огонь. Превозмогая боль, Мокринский залез па паровоз и вместе с подоспевшим дежурным по станции стал растаскивать эшелон.

Многие вагоны с боеприпасами удалось спасти. Машинист-инструктор, едва оправившись от контузии, довел эшелон до Москвы, хотя работать приходилось одной рукой — левая по-прежнему бездействовала.

В годы войны коллектив депо четырежды завоевывал переходящее Красное знамя Наркомата путей сообщения. За победы во Всесоюзном социалистическом соревновании депо получило переходящее Красное знамя Государственного Комитета Обороны. В предмайском социалистическом соревновании 1945 года депо заняло первое место по Московско-Рязанской железной дороге.

Среди рабочих депо героически трудился, не щадя ни сил, ни самой жизни, во имя победы и машинист Александр Иванович Жаринов.

В один из дней тягчайшего сорок первого года он привел состав из Москвы в Рыбное. Дальше вести поезд предстояло другой бригаде, он рассчитывал отдохнуть немного в оборотном депо, а потом взять состав на Москву. Отдых был необходим: ведь бригада ушла в рейс, не успев отдохнуть после предыдущего, да и рейс выдался трудным: уголь дали плохой, одну пыль, не хватало пару. Пока доехали до Рыбного, намучились изрядно.