В Париж к Ленину! Подготовка новых кадров

В Париж к Ленину!

Подготовка новых кадров

Огромное влияние на возрождение партийных организаций оказали не только статьи Ленина, его письма, советы, но и его встречи с представителями многих местных организаций. Живые нити общения связывали Ленина с комитетами РСДРП всех главных промышленных районов России. Преодолевая слежку, пренебрегая опасностью немедленного ареста по возвращении, с большим риском для себя представители московской, петербургской, уральских партийных организаций, организации моряков Балтийского флота и многих, многих других пробираются через границы нескольких государств, чтобы увидеть Ленина, поговорить с ним, получить от него советы и указания. Множество посетителей из России побывало в маленькой квартирке на улице Мари-Роз.

С большой радостью встречал Ленин каждого приезжавшего из России партийного работника, засыпал его вопросами о делах и нуждах партийных организаций на местах, положении в комитетах РСДРП. Особенно интересовали Ленина жизнь и настроения русских рабочих.

"В эмиграции, — вспоминает Крупская, — Ильич очень тяготился тем, что приходится мало видеть рабочих. Правда, в эмиграции было много рабочих, но они обычно быстро устраивались на работу и жили уже местными французскими или швейцарскими интересами, и жизнь в эмиграции очень быстро накладывала на них свой отпечаток. Поэтому он всегда был рад общению с рабочими, приезжавшими за границу ненадолго. Ильич особенно доволен был работой с рабочими из Каприйской школы, с учениками партийной школы в Лонжюмо"63.

"Приезд свежего человека, связанного с революционной работой в России, был для Владимира Ильича всегда праздником… — вспоминает и Мария Ильинична Ульянова. — Когда заграницу приезжал кто-нибудь из местных работников, особенно из рабочих, Владимир Ильич буквально впивался в него, стараясь рядом наводящих вопросов разузнать о настроениях рабочих в России, и почерпал из таких расспросов очень многое. Безгранична была его вера в рабочие массы, в их творческие силы… Владимир Ильич буквально обсасывал со всех сторон всякого свежего попадавшего за рубеж человека. Особенно любил он беседовать с рабочими, непосредственно сталкивавшимися с массами"64.

Л. Н. Сталь, член РСДРП с 1897 года, видный партийный работник (в 1905 году она была членом Московского комитета партии, а в 1906-м, как член Петербургского комитета, вела большую работу в военной организации большевиков), вынуждена была в 1907 году эмигрировать. Она жила в Париже и стала активным членом группы большевиков, возглавляемой Лениным. Бывая на квартире Владимира Ильича, Людмила (это была ее партийная кличка) часто наблюдала встречи Ленина с приезжавшими из России товарищами. Вот что она вспоминает в этой связи:

"Жил он очень просто в очень бедной, чистенькой квартире на окраине Парижа. Улица, где он жил, называлась Мари-Роз. Мне довольно часто приходилось бывать у него на квартире, и вот что особенно запомнилось, что Ленин всегда очень приветливо встречал приходящих товарищей. Он сам готовил чай, сам наливал воду, ставил на газ и поил нас чаем. Это была его отличительная черта, на которую обращали внимание буквально все товарищи, и если вы будете читать воспоминания о Ленине, то почти у всех товарищей вы найдете это указание, как Владимир Ильич поил нас за границей чаем; это как-то у него вошло в обычай, что надо товарищей чаем напоить, а затем уже он начинал беседовать. Он всегда был очень внимательный, интересовался, как товарищи живут, причем этот интерес он проявлял не только формально, но всегда бывала какая-то особая задушевность в его улыбке, в его вопросах и заботах. Особенно он интересовался товарищами рабочими, приезжавшими из России. На них он прямо жадно набрасывался, задавал им массу вопросов, чтобы узнать, чем живут и чем дышат рабочие в России. Владимир Ильич умел выспрашивать и из небольших ответов, которые давали ему приехавшие товарищи, составить себе, совершенно незаметно для беседовавших с ним, целую картину настроений рабочих и крестьянских масс в России"65.

Ленина интересовало абсолютно все о деятельности местных партийных организаций, о России вообще. Особенно было ему приятно получить привет от старых своих друзей. Когда в Париж в 1909 году приехал по поручению Самарского комитета Г. С. Соколов, член РСДРП с 1903 года, активный участник первой русской революции, он не только подробно рассказал Владимиру Ильичу о работе самарской организации, но и передал ему привет от его старого друга по Самаре, А. А. Преображенского.

"В ответ он живо забросал меня вопросами, — вспоминал впоследствии Г. С. Соколов — "Ну как он живет? Не сдал?" — имея в виду, что некоторые оставшиеся в России товарищи под гнетом реакции иногда уходили от борьбы, "сдавали"…

— Нет, не сдал, все такой же революционер каким был раньше, таким и остался, — ответил я Владимиру Ильичу. Этот ответ, видимо, его очень удовлетворил, и глаза его тепло заискрились"66.

Ленин очень ценил возможность переписываться со старыми друзьями. "Дорогой друг! — пишет он И. И. Скворцову-Степанову из Парижа в Петербург 2 декабря 1909 года. — Получил Ваше письмо от 20.IX.09 и чрезвычайно обрадовался вести от Вас. Жаль, что раньше не было вестей от Вас — мы здесь страшно оторваны теперь… Годы действительно адски- трудные, и возможность сношений с старыми друзьями вдесятеро ценнее поэтому"67.

Встречи в Париже, вдали от родины, со старыми товарищами по борьбе приносили большую радость Ленину. Вот одна из таких встреч. В конце 1909 года к Ленину приезжает Р. С. Землячка, бывший агент "Искры", делегат II съезда партии, секретарь петербургской, а затем московской партийных организаций. Приехала она из Баку.

"Ильич был счастлив, — вспоминает Землячка, — слушая мои рассказы о Баку, о балаханских рабочих, начинавших нащупывать почву для ликвидации ликвидаторов… Но никогда я не видела Ильича таким озабоченным, осунувшимся, как тогда. Травля меньшевиков, отход многих близких и дурные вести из России преждевременно состарили его. Но… Ленин с той же глубокой верой и энергией продолжал разъяснять, доказывать и убеждать, ни на йоту не усомнившись в грядущей победе рабочего класса… Когда я уезжала в Россию, Ильич напутствовал меня, указывал, что в дальнейшей моей работе я должна уделять максимум внимания связи с интеллигенцией"68.

Внимание Ленина к вопросам работы партии среди интеллигенции особенно усилилось в те годы, когда большая часть интеллигенции отошла от революционной работы, испугавшись контрреволюции. Характерно в этой связи, что, когда в январе 1909 года Ленин беседовал на своей квартире с приехавшим из России Ильей Эренбургом, он расспрашивал его о том, каких писателей больше читают, популярны ли сборники "Знание", какие спектакли идут в Москве в Художественном театре и у Корша, о настроении молодежи и т. д.69

Настроения молодежи, студенческое движение Ленина очень интересовали. Зная это, товарищи старались пересылать ему документы, связанные с волнениями студентов в России.

Одной из самых трогательных встреч в Париже на Мари-Роз была встреча с Камо (Тер- Петросяном). Он приехал в Париж, просидев в немецкой тюрьме более полутора лет, где симулировал сумасшествие. После этого он был в Метехском замке в Тифлисе (еще год и 4 месяца). Признанный безнадежно больным психически, Камо был переведен в Михайловскую психиатрическую больницу, откуда бежал и приехал нелегально в 1911 году в Париж, чтобы встретиться с Лениным. "Камо попросил меня, — вспоминает Крупская, — купить ему миндалю. Сидел в нашей парижской гостиной-кухне, ел миндаль, как он это делал у себя на родине, и рассказывал… Ильич слушал и остро жалко ему было этого беззаветно смелого человека, детски-наивного, с горячим сердцем, готового на великие подвиги… было решено, что Камо доедет в Бельгию, сделает себе там глазную операцию (он косил, и шпики сразу его узнавали по этому признаку), а потом морем проберется на юг, потом на Кавказ"70.

И далее Крупская приводит такую, очень характерную для Ленина деталь. Осматривая пальто Камо, Владимир Ильич спросил: "А есть у Вас теплое пальто, ведь в этом Вам будет холодно ходить по палубе?" Дело в том, что, когда Ленин ездил на пароходах, он всегда любил ходить по палубе взад и вперед. Когда выяснилось, что у Камо другого пальто нет, Ленин принес свой мягкий серый плащ, который ему подарила мать при их последней встрече в Стокгольме и который Владимиру Ильичу очень нравился.

В сентябре 1910 года в Париж после нелегальной работы в Одессе, Николаеве и Екатеринославе приезжает С. И. Гопнер. С волнением подходила она в назначенный час к дому № 4 на улице Мари-Роз. Уже после первых слов Владимира Ильича, после первых же вопросов пережитое молодой революционеркой за последние месяцы на родине представилось ей вдруг в новом свете. Причина была в том напряженном внимании, с которым слушал ее Владимир Ильич. Она рассказала ему о событиях 1909 и 1910 годов в Одессе, Николаеве и Екатеринославе, о попытке издавать в Одессе печатный орган партии, о налете полиции на типографию, о такой же попытке в Екатеринославе, о работе подпольных Лужков, о проникновении в кружки тайных агентов охранки, об арестах, о предстоявшем судебном процессе Одесского комитета большевиков.

"В этот вечер, — вспоминает Гопнер, — я впервые испытала всепокоряющую силу воздействия Ленина на людей. Многие современники Владимира Ильича подчеркивают в своих воспоминаниях его способность слушать… К концу беседы я прониклась сознанием того, что и тут, в эмиграции, я пригожусь для партии. В особенности я ободрилась, когда Владимир Ильич предложил изложить мое сообщение в форме краткой корреспонденции для центрального органа партии — "Социал-Демократа", который издавался в Париже и тайно переправлялся в Россию"71

Вскоре в этой же квартирке появилась другая молодая большевичка, приехавшая из России, Т. Ф. Людвинская. "Владимир Ильич хотел знать все, вплоть до малейшей детали, — вспоминает она, — если она помогала воссоздать картину партийной работы… Я рассказала, как жила и работала петербургская партийная организация в эти годы, как пробравшиеся в руководящие органы партии провокаторы проваливали отдельные звенья подпольной организации…"72

Ленина особенно интересовало, как петербургские рабочие совмещают нелегальную работу с легальной, как борются они против ликвидаторов и отзовистов.

Большевика И. М. Полонского, бежавшего из Енисейской ссылки, поразило то обстоятельство, что Ленин держал себя так просто с ним, молодым рабочим. "Я был тогда провинциальным юношей, печатником, — вспоминает Полонский. — Интерес к личности Владимира Ильича заслонил в моей памяти те конкретные вопросы, которые он тогда задавал, помню только, что все они касались положения в стране и взаимоотношений между ссыльными- большевиками и другими политическими партиями"73.

Григорий Котов, бежавший из Сибирской ссылки в Париж вместе с Полонским, через пять дней после приезда полечил через товарищей приглашение от Владимира Ильича прийти к нему. Он еще не был знаком ни с Лениным, ни с Крупской. Они узнали, что из России появился новый человек и, не дожидаясь, пока он сам решится зайти к ним, отыскали и пригласили его к себе.

"Внешность Владимира Ильича, — вспоминает Котов, — мне описывали товарищи раньше, поэтому я не ожидал увидеть надменного лидера. Все в нем было на удивление просто. А глаза, казалось, пронизывали меня насквозь. Они, высматривая из глубины его громадного лба, были хитровато прищурены и вместе с тем добродушно улыбались".

Прежде всего Ленин расспросил о том, как он себя чувствует в Париже, как устроился. Затем он стал расспрашивать о дороге, о том, откуда и почему он приехал. Узнав, что Котов бежал из ссылки, Ленин стал расспрашивать его, как живут ссыльные, каков их социальный и партийный состав, какие политические течения имеются среди ссыльных, занимаются ли бйй чем-нибудь, какие у них взаимоотношенйя с местными крестьянами, организованы ли оыи. Он очень интересовался, какие именно газеты и журналы получают ссыльные вообще и в частности, как регулярно доходит к ним нелегальная литература из-за границы. Все это Котов рассказывал ему с большой охотой. Прощаясь, он получил приглашение заходить к ним и впредь. "Простота, товарищеская задушевность, внимание и всеохватывающий интерес к людям, умение открыть душу человека и своим наиострейшим взглядом высмотреть в ней все интересное — вот что было особенно присуще Владимиру Ильичу"74,— вспоминает Котов.

А. С. Гречнев-Чернов приехал в Париж в мае 1909 года после нелегальной работы в Донбассе. Ленин расспрашивал его о Горловском вооруженном восстании, интересовался деталями боевых действий, поведением дружинников, настроениями рабочих во время восстания и после его поражения, расспрашивал об отношении Гречнева-Чернова к профсоюзам.

Вот каким увидел Ленина Гречнев-Чернов: "На вид ему было лет сорок; он был чуть ниже среднего роста, коренастый, пропорционально сложенный. Его крупную голову правильной формы, с большим, выпуклым лбом, с боков и на затылке покрывали волосы каштанового оттенка, без седины… А глаза у него были чудесные. Они выражали волю, целеустремленность, мягкость и в то же время настойчивость. Часто в них вспыхивали огоньки иронии, и в это время, как-то особенно поблескивая, они сужались и делались насмешливыми. Владимир Ильич неясно выговаривал звук "р"… Я ответил на все его вопросы"75.

Интересны первые впечатления о встрече с Лениным, которые Г. К. Орджоникидзе, приехавший в Париж 81 января 1911 года и прямо с вокзала отправившийся на квартиру к Ленину, сообщает в своем письме в Баку: "Он с внешней стороны похож на типичного русского рабочего… ничуть не дает чувствовать, что дело имеешь с человеком, стоящим в миллион раз выше тебя, напротив, с первой же встречи как будто обнимает тебя всей душой. Я оставался у него часа 3–4. Беседовали обо всем, о Персии, о Баку, о Кавказе и др. Потом мне нашли комнату и поместили…"76

Как известно, Орджоникидзе приехал в Париж по направлению бакинской организации РСДРП для учебы в ленинской партийной школе. Задолго до начала ее работы Ленин встретился с бывшими учениками каприйской школы.

16 ноября 1909 года к Ленину пришел Н. Е. Вилонов. Это был человек нелегкой судьбы. Рабочий, активный революционер, он в 1906 году был партийным организатором Лефортовского района, входил в состав Московского комитета РСДРП. После очередного ареста Вилонов был сослан в Астраханскую губернию. В арестантских ротах нажил он туберкулез легких (эта болезнь и послужила причиной его безвременной смерти в 1910 году).

Когда Михаил попал за границу (ему удалось бежать из ссылки), он стал одним из организаторов школы на Капри, совершенно искренне полагая, что принесет пользу рабочим, которых агитировал ехать в эту школу.

Однако вскоре Вилонов убеждается в антипартийном характере школы. Он порывает с фракционерами-отзовистами и вместе с группой слушателей уезжает по приглашению Ленина и Париж.

"Помню первую встречу с Вилоновым, — вспоминает Крупская. — Начал он рассказывать о своей работе в Екатеринославе. Из Екатеринослава нам часто писал раньше корреспонденции какой-то рабочий, подписывавшийся "Миша Заводский". Корреспонденции были очень хороши… "Не знаете ли Вы Мишу Заводского", — спросила я Вилонова. "Да это я и есть", — ответил он. Это сразу настроило Ильича дружески к Михаилу, и они долго проговорили в тот день"77.

Вечером того же дня под впечатлением разговора с Вилоновым Ленин пишет письмо Горькому. "Дорогой Алексей Максимович! Я был все время в полнейшем убеждении, что Вы и тов. Михаил — самые твердые фракционеры новой фракции, с которыми было бы нелепо мне пытаться поговорить по-дружески. Сегодня увидел в первый раз т. Михаила, покалякал с ним по душам и о делах и о Вас и увидел, что ошибался жестоко… школа черпнула из настоящей рабочей жизни настоящих рабочих передовиков… на Капри развернулось противоречие между частью с.-д. интеллигенции и рабочими-русаками, которые вывезут социал-демократию на верный путь во что бы то ни стало… Такие люди, как Михаил, тому порукой".

Это замечательное письмо наполнено страстной верой Ленина в силы рабочего класса, который, по его словам, обязательно "выкует превосходную революционную социал-демократию в России… Такие люди, как Михаил, тому порукой"78, — вновь повторяет в этой связи Ленин.

Вместе с пятью своими товарищами рабочими, исключенными, как и он, из каприйской школы, Вилонов слушает в Париже в конце ноября 1909 года курс лекций, которые Ленин читает специально для них, отложив все свои дела.

На январском Пленуме ЦК 1910 года Вилонов был намечен большевиками кандидатом в состав ЦК. Однако болезнь его обострилась. По инициативе Ленина его устраивают в санаторий. Ленин пишет Вилонову, трогательно беспокоится о его здоровье, рассказывает о партийных делах.

"Дорогой товарищ Михаил! — читаем мы в письме от 27 марта 1910 года. — Как-то Ваше здоровье? Поправляетесь ли? Напишите об этом, сообщите точно, прибываете ли в весе и насколько именно.

У нас примиренческо-объединительный туман начинает рассеиваться. Посылаю Вам оттиск из № 12 "Социал-Демократа"6*. Из него Вы увидите, что с голосовцами пошла драка вовсю…

Будьте здоровы и пишите. Жму руку. Ваш Ленин"79.

7 апреля 1910 года Ленин посылает Вилонову резолюцию, принятую за три дня до того меньшевиками-партийцами (находившимися в Париже), о необходимости закрытия ликвидаторской газеты "Голос Социал-Демократа" согласно решению январского Пленума ЦК РСДРП 1910 года.

Ленин все время старается держать Михаила в курсе партийных дел. надеется использовать его замечательные организаторские способности, его преданность делу рабочего класса Для революционной работы. Однако Михаилу становится хуже. 30 апреля Ленин пишет письмо М. М. Золиной (жене Вилонова, жившей с ним в Давосе):

"Дорогой товарищ! Благодарю, что известили о положении Михаила, Я сейчас же предпринял шаги для проведении ему субсидии… Во всяком случае необходимо было бы добиться, чтобы Михаил продолжал лечение, оставался пока в Давосе до полного выздоровления.

Жму крепко руку. Ваш Н. Ленин"80.

К несчастью, болезнь Вилонова быстро прогрессировала. И 1 мая 1910 года он скончался. Ему было всего 27 лет.

Вместе с Вилоновым слушать лекции Ленина в Париж приезжали исключенные ученики каприйской школы: И. И. Панкратов (Ваня Казанец), В. Е. Люшвин (Пахом), Н. Н. Козырев (Фома), Н. У. Устинов (Василий) и А. С. Романов (Аля Алексинский)7*. Среди них особенно отличался, по словам Крупской, своей активностью и прямолинейностью И. И. Панкратов, молодой рабочий, вступивший на путь революционной борьбы в 1905 году. Каждого из прибывших Владимир Ильич расспрашивал о его работе в России. Панкратов рассказал о событиях на Московско-Казанской железной дороге в 1905 году, об октябрьской всеобщей забастовке, о декабрьском вооруженном восстании, о том, как в июле 1906 года большевикам удалось остановить работу железнодорожных мастерских и добиться от администрации восстановления всех уволенных после забастовки; рассказал, что когда к двухтысячной толпе рабочих вышел начальник мастерских, то его от страха так прошибло потом, что чесучевый костюм на нем стал мокрым. Этот эпизод особенно понравился Ленину.

По возвращении в Россию Панкратов работает в Петербурге как представитель Большевистского центра, проводя в жизнь ленинские наставления. Но работать пришлось ему не долго. Он был арестован в начале 1910 года и выслан в Сибирь на вечное поселение.

Царское "правосудие" карало всех, кто осмеливался общаться с Лениным: кроме Панкратова в России были арестованы один за другим посланные на нелегальную работу Б. А. Бреслав, И. И. Шварц, И. Ф. Дубровинский, И. Ф. Арманд. Однако, несмотря на постоянную опасность, на угрозу немедленного ареста по приезде в Россию, все новые и новые революционеры приезжают к Ленину. Линия Россия — Франция — Россия действует непрерывно.

В конце декабря 1909 года в Париже появляется вторая группа слушателей каприйской школы. Ленин читает им лекции о текущем моменте, о столыпинской реформе и ее курсе на "крепкого" крестьянина, о ведущей роли пролетариата и о думской фракции. Один из "каприйцев" (так называли бывших учеников каприйской школы) задал во время беседы вопрос — правда ли, что он теперь ставит работу Государственной думы выше агитации в войсках. Ленин "улыбнулся, — вспоминает Крупская, — и заговорил о важности думской работы. Конечно, он нисколько не думал, что нужно в какой-нибудь мере ослаблять работу в войсках, но считал, что ее нужно как можно глубже законспирировать. Об этой работе надо было не говорить, а делать ее"8*. Как раз в это время Ленин получил письмо из Тулона (порт на юге Франции) от группы моряков социал-демократов с русского крейсера "Слава". Они просили прислать им литературу и командировать человека, который помогал бы вести революционную работу среди моряков. И Ленин направил туда одного из членов парижской группы большевиков. Однако "каприйцам" он об этом не сказал ни слова (из конспиративных соображений)81.

Проезд первой группы слушателей с острова Капри до Парижа, содержание их в Париже и проезд в Россию оплачивал Большевистский центр. Содержание в Париже второй группы слушателей также оплачивал Большевистский центр82.

Продолжением каприйской школы стала отзовистская фракционная школа в Болонье (ноябрь 1910 — март 1911 года). Среди ее лекторов были Л. Д. Троцкий и А. А. Богданов. Ленину было в конце 1910 года послано приглашение читать лекции в болонской школе. Он отказался ввиду антипартийного направления и раскольнических действий организаторов этой школы и пригласил слушателей приехать в Париж. В письме "Товарищам — слушателям школы в Болонье" Ленин 3 декабря 1910 года писал: "И направление, и приемы деятельности той группы, которая устроила школу на Капри и в Болонье, я считаю вредными для партии и несоциал-демократическими… Но, разумеется, слушателям школы в Болонье я с величайшим удовольствием, независимо от их взглядов и симпатий, готов прочесть ряд лекций и по вопросу о тактике, и о положении партии, и об аграрном вопросе. Для этого позволю себе пригласить товарищей слушателей на обратном пути в Париж… Париж достаточно велик, чтобы устроиться в нем вполне конспиративно… а кроме того можно устроиться в окрестностях Парижа"83.

Занятия в Париже так и не состоялись. Организаторы, помня опыт каприйской школы, не пустили слушателей к Ленину. А в окрестностях Парижа — в Лонжюмо — вскоре начала функционировать ленинская школа, сыгравшая выдающуюся роль в укреплении партийных организации и их сплочении.

Незадолго до открытия школы в Лонжюмо, весной 1911 года, Ленин читает ряд лекций на Курсах социальных наук в Париже9*. Первую из них он прочитал 9 февраля 1911 года, в день открытия курсов (эта лекция открывала цикл "Начала политической экономии"). Сохранился план четвертой лекции Ленина "Начала политической экономии". Слушатели курсов были рабочие, как члены партии, так и беспартийные. Было предусмотрено, что слушателям (а их приходило на каждую лекцию до 100 человек) будут выдаваться программа и конспекты лекций. Вот почему единственный документ, до нас дошедший, — план четвертой лекции Ленина, — был размножен на стеклографе в виде листовки, изданной организационной комиссией Курсов социальных наук84.

Школа в Лонжюмо была высшей школой революционного марксизма для рабочих, делегированных из России местными партийными организациями, а также для тех профессиональных революционеров, которые жили в эмиграции, но должны были сразу же после окончания школы поехать в Россию на подпольную работу. Первых называли слушателями школы, вторых — вольнослушателями.

Слушателями школы в Лонжюмо были представители партийных организаций крупных пролетарских центров России: из Петербурга — рабочий-металлист И. С. Белостоцкий ("Владимир"), работница фабрики "Треугольник" А. И. Иванова ("Вера") и рабочий-металлист М. Е. Клоков ("Георгии"); из Москвы — рабочий-кожевник И. В. Присягин ("Степан") и рабочий-ткач "Александр-поэт"; из Сормова — рабочий-кровельщик И. Д. Чугурин ("Петр"); из Баку — рабочий А. И. Догадов ("Павел"); из Николаева — рабочий-металлист Андреев ("Иван"); из Домбровского района (Польша) — рабочий-электромонтер 0. Прухняк ("Олег"); из Екатеринославской губернии — рабочий Я. Д. Зевин ("Савва"); из Тифлиса — Г. И. Уротадзе ("Вано"). Двое учеников школы — С. Искрянистов ("Василий" из Иваново-Вознесенска) и М. Н. Малиновский ("Андрей" из Москвы) оказались провокаторами.

Почти все ученики школы имели большой практический опыт подпольной работы. Многие из них являлись активными участниками революции 1905–1907 годов и прошли суровую школу царских тюрем и ссылки.

Школа в Лонжюмо создавалась в ожесточенной борьбе с ликвидаторами, отзовистами и другими антиленинскими течениями и группами. Враги упрекали школу во "фракционности", а ее организаторов-большевиков во главе с Лениным — в сектантстве. Однако необходимо подчеркнуть, что одной из основных особенностей школы в Лонжюмо явилось то, что она стала именно общепартийной — в отличие от фракционных отзовистских школ на Капри и в Болонье.

Об общепартийном характере школы в Лонжюмо свидетельствует прежде всего состав ее слушателей. Из 18 учеников школы 10 были большевиками (в том числе все пять вольнослушателей: Г. К. Орджоникидзе, И. И. Шварц, Б. А. Бреслав, С. М. Семков, В. Н. Манцев), 4 причисляли себя к меньшевикам-партийцам, 1 был впередовцем, 1 — польский социал-демократ, и, наконец, двое называли себя "нефракционными".

Отбор слушателей на местах производился партийными организациями без различия принадлежности кандидатов к тому или иному течению в партии теми организационными коллегиями, которые стояли наиболее близко к массам в данном районе, данном городе. В тех же случаях, когда из-за полицейских преследований выборы произвести было невозможно, агент школьного комитета — большевик, посланный в Россию для организации выборов в школу, — направлял учеников в Париж, руководствуясь рекомендациями партийных работников, заслуживавших доверия.

Полномочия учеников утверждались школьным комитетом (этот комитет, созданный по решению январского Пленума ЦК РСДРП в 1910 году, провел большую подготовительную работу по организации школы в Лонжюмо; от большевиков в него входил Н. А. Семашко), а также мандатной комиссией, в состав которой от учеников школы были включены Я. Д. Зевин и А. И. Догадов.

В мандатах подчеркивался общепартийный характер школы. "Товарищ податель сего выбран группою социал-демократов города Николаева в партийную школу, — говорится в одном из мандатов. — Группа посылает товарища в школу общепартийную… Если при существовании школы партийной представитель от Николаева предпочтет ей школу фракционную, или, будучи в общепартийной школе, поведет в ней фракционную политику, — то он теряет представительство от Николаева"85.

Об общепартийном характере школы в Лонжюмо говорит и состав ее лекторов. Они принадлежали к различным течениям в РСДРП. Это обстоятельство должно было, по замыслу Ленина, дать возможность ученикам школы своими глазами увидеть представителей всех, в том числе и новых, группировок. Ученики должны были сами убедиться в ошибочности тех или иных взглядов отдельных группировок. Однако следует подчеркнуть, что, несмотря на различные оттенки в составе лекторов Лонжюмо, среди них не было ни одного ликвидатора, ни одного открытого врага партии, в то время как в болонской школе — как подчеркивалось в одном из документов школьного комитета — лекторы "воспитывали рабочих в антипартийном духе, проповедуя идеи отзовизма, ультиматизма и махизма, давая возможность Троцкому сделать школу орудием блока ликвидаторов и отзовистов"86.

Среди лекторов в Лонжюмо были В. И. Ленин, Н. А. Семашко, И. Ф. Арманд, Ю. М. Стеклов, Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев, один меньшевик-партиец (Шарль Раппопорт), два представителя группы "Вперед" (А. В. Луначарский и Станислав Вольский), один польский социал-демократ (В. Л. Ледер), один деятель социал-демократии Латышского края (Я. Э. Янсон), один бундовец (И. Давидсон) и двое примиренцев (Д. Б. Рязанов и М. К. Владимиров). Меньшевики-голосовцы не представили ни одного лектора в Лонжюмо, хотя четырем из них (а именно Дану, Мартову, Волонтеру и Маслову) были отправлены приглашения. Свой отказ от чтения лекций они аргументировали ссылкой на якобы "фракционный" характер школы. Письмо за подписью Мартова, Дана и других, где содержались эти необоснованные нападки, обсуждалось на собрании учеников школы и вызвало их резкий протест87.

Регулярные занятия начались в мае и продолжались до 17 (30) августа 1911 года. Основную часть лекций прочли лекторы-большевики. Из 158 лекций на их долю падает 98.

Курс охватывал как чисто теоретические проблемы, так и практические вопросы текущей партийной жизни. Были прочитаны лекции по истории РСДРП, истории социалистического движения на Западе, профессиональному движению, рабочему законодательству на Западе и в России, кооперативному движению, об отношении социал-демократической партии к парламентаризму (и в связи с этим о работе социал-демократической фракции в III Думе), о национальном вопросе в программе РСДРП и т. д.

Занятия в школе не сводились только к лекциям. Слушатели самостоятельно работали над первоисточниками, делали доклады, выступали на семинарах. С ними проводились практические занятия. Писать корреспонденции, заметки в газету учила их Надежда Константиновна Крупская. Об этом мы узнаем из письма Я. Д. Зевина, направленного из Парижа в Россию.

"Здравствуй, дорогой товарищ!.. — пишет он. — Покуда идут подготовительные занятия, Ленин читает с нами Коммунистический Манифест… В школе будут читать Плеханов о материалистическом понимании истории, Ленин о политической экономии, Рязанов о профсоюзном движении и др. Роза Люксембург, кажется, будет. Список лекторов будет составляться сообща с нами… Когда примем программу, тогда я ее пришлю. Читать покуда еще не читаем, так как приехал я еще 4 дня как только, но теперь взялся приготовить небольшой реферат "Что такое профессиональные союзы и каковы они должны быть, т. е. нейтральные или партийные"… Город я еще не осматривал, в воскресенье пойдем в Лувр и, наверное, будем каждое воскресенье осматривать его исторические редкости… Иду на занятия, учимся писать статьи и корреспонденции в газеты. Учит жена Ленина.

Крепко жму руку, привет всем"88.

Занимались слушатели упорно и очень продуктивно. "Нам приходилось основательно работать, — писал впоследствии в своих воспоминаниях один из учеников школы Б. А. Бреслав. — Как-то стыдно было оскандалиться перед Ильичем"89.

Идейным руководителем школы, подлинной душой ее и ведущим лектором был Ленин. Он прочел в Лонжюмо 56 лекций. Еще до открытия школы Владимир Ильич провел с частью слушателей занятия о "Манифесте Коммунистической партии" К. Маркса и Ф. Энгельса. Ленин прочел в школе 29 лекций по политической экономии (43 часа), в которых он с изумительным педагогическим мастерством изложил "Капитал" Маркса и подверг критике буржуазные теории о взаимоотношении труда с капиталом.

В курсе лекций по аграрному вопросу (12 лекций — 18 часов) Ленин познакомил слушателей как с теорией аграрного вопроса, так и с аграрным законодательством царского правительства за последние годы. 12 лекций были посвящены теории и практике социализма в России. В этом курсе дан разбор основных течений в РСДРП и главнейших партийных решений. Кроме того, по просьбе слушателей Ленин прочел три лекции о материалистическом понимании истории (этот курс должен был, по первоначальному замыслу, читать Плеханов, но он не смог приехать), а также реферат о текущем моменте и о положении дел в партии.

Все выступления Ленина в школе были теснейшим образом связаны с практикой революционной борьбы, они давали ученикам не только глубокие теоретические знания, но и руководство к действию. "От его лекций веяло дыханием революции"90,— вспоминает А. И. Иванова.

Во внеучебное время Владимир Ильич часто беседовал со слушателями по вопросам партийной практики, подробно расспрашивал об их деятельности в России, о семье, об условиях жизни.

В Лонжюмо до сих пор сохранился домик, где Ленин и Крупская снимали летом 1911 года две маленькие комнатушки (Гранд-рю, № 91). На фасаде этого дома в 1946 году была прикреплена мемориальная доска с надписью: "Здесь жил и работал в 1911 г. В. И. Ленин, теоретик и вождь мирового коммунистического движения, основатель Советского Союза". Домик принадлежал торговцу горчицей. Соседом Ленина был рабочий-кожевник с семьей.

Сохранилось и помещение по адресу Гранд-рю, 17, где помещалась школа: большое застекленное помещение в глубине двора дома, принадлежавшего Леону Дюшону. Первоначально оно служило складом и каретным сараем. Потом, в 1908 году, Дюшон сдал его столяру Картевийя, который открыл здесь мастерскую. Но дела у него пошли плохо, и в 1911 году он уехал. Увидев это освободившееся помещение, Ленин снял его на несколько месяцев.

Мастерская представляла собой довольно большую, почти квадратную комнату, ее застекленные фасады выходили один во двор, другой на соседнюю улицу, на каждой стороне была дверь. Две другие стены из песчаника не имели окон, но застекленные фасады пропускали достаточно света.

Инесса Арманд с помощью нескольких товарищей сумела превратить столярную мастерскую в учебное помещение. В один угол свалили старый инструмент и всякий хлам, валявшийся повсюду, в комнате поставили скамейки, несколько табуретов, длинный стол, у хозяина дома взяли маленький стол и соломенный стул к нему — получилась "кафедра" для преподавателей.

Прошло больше полувека, над Францией прогремели две мировые войны, но маленькая мастерская, где помещалась ленинская школа, сохранилась. Здесь теперь опять мастерская: сын Леона Дюшона, Морис, занимается слесарным ремеслом.

Морис Дюшон видел Ленина в 1911 году, помнит его, сохранил в памяти и облик некоторых преподавателей и учеников школы в Лонжюмо.

В Лонжюмо родился и вырос Огюст Жилло, коммунист, бессменный мэр Сен-Дени с августа 1944 года. Он учился там в начальной школе до 1915 года, там же обучался ремеслу кузнеца. В 1927 году его избрали казначеем местной ячейки коммунистов. С 1934 года Шилло целиком посвящает себя политической работе, главным образом в Сен-Дени. "Сколько раз, — рассказывал он Жану Фревилю, — по окончании занятий в школе мы играли в прятки около дома с двумя выходами, где жил Ленин (№ 91 по Гранд-рю), не подозревая, что за несколько лет до того здесь проходил Ленин!"91

Кроме мастерской у Л. Дюшона сняли и часть дома, выходившую на Гранд-рю: две комнаты внизу (здесь устроили столовую — "коммуну" для слушателей и преподавателей) и три наверху. Некоторые ученики жили в доме № 60 по той же улице.

Лекции Ленина, ежедневное общение с ним запечатлелись в памяти его учеников на всю жизнь. "Ленинская школа в Лонжюмо! — вспоминает И. С. Белостоцкий, — Мы, ученики ее, обогатились там не только политическими знаниями, ознакомились с достижениями культуры, но научились ленинской непримиримости к врагам, беспощадной борьбе с ними на нашем трудном революционном пути". "Лонжюмо, — говорил Я. Д. Зевин, — это такие светлые страницы моей жизни, что я никогда их не забуду"92.

О высокой оценке школы в Лонжюмо ее выпускниками свидетельствует отчет, написанный Н. А. Семашко — представителем большевиков в школьном комитете. В этом документе, созданном по горячим следам событий (в сентябре 1911 года), говорится: "Все слушатели без различия течений сходились в констатировании того громадного значения, какое имела для них партийная школа… С удовольствием отмечали они, что школа дала им не только фактические сведения, но, что важнее, сообщила им основы марксистскою миросозерцания… Гораздо яснее стало для них и… общепартийное положение, понятнее партийный кризис, виднее выход из него"93.

Слушатели школы — ученики Ленина хорошо понимали, что для выхода из партийного кризиса нужна была конференция, которая сплотила бы подлинно партийные силы и окончательно отсекла все оппортунистические элементы. Ленин подчеркивал, что конференция необходима "в первую голову, прежде всего, немедленно и во что бы то ни стало"94.

Заграничная организационная комиссия, созданная на июньском совещании членов ЦК в 1911 году для подготовки конференции, решила использовать учеников школы для восстановления связей с подпольными социал-демократическими организациями России. "Ввиду того, что в числе слушателей общепартийной школы находится много товарищей, только что прибывших с мест и непосредственно связанных с организациями на местах, — говорится в письме комиссии школьному комитету от 8 июля 1911 года, — ОК считает чрезвычайно желательным обсудить совместно со слушателями школы некоторые вопросы, связанные с конференцией, как-то: организация выборов представителей нелегальных организаций, возможность объединения нескольких организаций для посылки одного представителя, привлечение деятелей легальных организаций и т. д. и т. п."95.

Для подготовки конференции в Россию, по рекомендации Ленина, еще до окончания курса занятий, были посланы Г. К. Орджоникидзе (Серго), Б. А. Бреслав (Захар) и И. И. Шварц (Семен). Обсуждая с товарищами задачи предстоящей поездки, Серго говорил: "Раньше от ЦК уезжали в Россию высококвалифицированные интеллигентные работники… а теперь их нет, значит, очередь за нами, Захарами, Семенами и т.и. незаметными работниками партии" 9б. Он имел в виду известное обстоятельство, что в период нарастания нового революционного подъема руководящая роль в местных организациях и в партии в целом переходит к рабочим (взамен интеллигентов, откачнувшихся в большинстве своем от нелегальной работы после поражения революции 1905–1907 годов).

Школа в Лонжюмо дала теоретическую закалку слушателям, в частности, помогла и дальнейшему идейному становлению, переходу на большевистские позиции слушателей меньшевиков-партийцев. Выпускники школы Лонжюмо смогли еще более успешно, чем раньше, руководить подпольными партийными организациями, нести в массы великие ленинские идеи10*.

Через школу Ленин смог еще теснее связаться с местными партийными организациями пославшими в Лонжюмо своих представителей. "Ильич был очень доволен работой школы"97 — вспоминает Крупская.

Деятельность школы в Лонжюмо, судьба ее учеников — одно из многих свидетельств неразрывной связи Ленина с Россией в период парижской эмиграции.

Через переписку и встречи с представителями комитетов РСДРП и отдельными партийными работниками, через большевиков — членов социал-демократической фракции III Государственной думы, через статьи в "Пролетарии", "Социал-Демократе" и "Рабочей газете", через легальную большевистскую печать, выходившую в России, через русских рабочих, учившихся у него в Париже и в Лонжюмо, Ленин осуществлял практическое руководство партийными организациями России.

Почти все враждебные ленинизму историки, касаясь жизни Ленина во второй эмиграции (во Франции и в Швейцарии), пишут о его "оторванности" от России, от русского революционного движения. Клеветническая версия о том, что Ленин, большевики после революции 1905–1907 годов и вплоть до октября 1917 года якобы не имели никакого влияния (или во всяком случае влияние крайне незначительное) на революционное движение в России; что Ленин за время своей эмиграции был "всеми забыт в России", варьируется почти во всех "трудах" буржуазных и реформистских историков, посвященных русской революции. Так, Г. Катков, эмигрант, покинувший Советскую Россию в 1921 году и сделавшийся "специалистом по русским делам" в Англии, в книге, посвященной Февральской революции 1917 года, утверждает, что после 1905 года "большевистская ветвь русской социал-демократии растеряла большинство своих последователей среди рабочих и была дискредитирована в глазах других революционеров"98.

А вот как выглядит эта версия в одной из наиболее распространенных на Западе "биографий" Ленина, вышедшей в США в 1948 году и за два десятилетия переведенной на 20 европейских и азиатских языков. Ее автор — Давид Шуб, бывший меньшевик, живущий с 1908 года в США, один из самых активных деятелей русской эмиграции. Прошло уже более 60 лет, но до сих пор Шуб — уже глубокий старик — пишет свои "воспоминания", а также "исторические исследования" о Ленине и о русской революции, наполненные злобной клеветой. Их часто печатает, в частности, выходящий на русском языке в Нью-Йорке "Новый журнал" — орган белоэмигрантов (меньшевиков, эсеров, кадетов, бундовцев и т. п.), ярых антисоветчиков, всех, кого объединяет ненависть к Советскому Союзу, к Коммунистической партии, к Ленину.

Рисуя в нарочито мрачных красках положение Ленина в эмиграции, Шуб приходит к следующему выводу: "Изолированный от событий в России, покинутый многими из своих прежних последователей, борющийся из-за куска хлеба и тщетно пытающийся объединить социалистов других стран вокруг своих лозунгов интернациональной гражданской войны, Ленин в конце 1916 года достиг нижней ступени своей лестницы…"99

И вот, наконец, как звучит эта мысль в книге Л. Шапиро, считающейся на Западе "классической": он утверждает, что вплоть до 1917 года большевиков как партию можно было не принимать в расчет — так малочисленна и невлиятельна она, по его мнению, была в русском революционном движении. Леонард Шапиро, преподаватель Лондонской школы экономических и политических знаний, автор ряда работ о Советском Союзе, написанных с откровенно враждебных коммунизму позиций, выпустил в 1960 году объемистый труд — "Коммунистическая партия Советского Союза", своеобразную фальсифицированную "энциклопедию" истории КПСС и мирового коммунистического движения. В 1970 году Шапиро выпустил второе, "пересмотренное" ж дополненное издание своей книги. "Пересмотр" не коснулся позиции автора: жизнь и деятельность Ленина в целом, в том числе интересующий нас период, фальсифицируются по-прежнему в том же духе100.

Исторические документы опровергают лживую версию "советологов" об оторванности

Ленина от России в период его эмиграции. Документы неопровержимо свидетельствуют о масштабах, разнообразии, непрерывности, высокой эффективности и действенности связей Ленина с Россией — связей, в которых практически реализовалась ленинская политическая и тактическая линия в 1908–1912 годах.

Примечания:

1* После ликвидации Большевистского центра и закрытия "Пролетария" (по решению январского Пленума ЦК 1910 года) вся официальная переписка с Россией велась через Заграничное бюро ЦК (последняя запись в приходно-расходной тетради хозяйственной комиссии сделана 9 февраля 1910 года). 18 февраля Крупская, извещая Михаила (Н. Е. Виланова) — в числе других адресатов — о роспуске Большевистского центра, закрытии большевистской кассы и газеты "Пролетарий", предупреждала: "Надписывайте на письмах, какое письмо, личное или официальное. Отделяйте строго одно от другого. Все официальные письма идут теперь через Заграничное бюро ЦК, также переписка с Россией" ("Исторический архив", 1959, № 1, стр. 74–75).

2* Боровский — видный деятель большевистской партии, публицист и литературный критик, соредактор Ленина в 1905 году в газетах "Вперед" и "Пролетарий"— руководил с 1907 по 1912 год одесской (большевистской) организацией.

3* См. Приложение (документ № 2).

4* См. Приложение (документ № 3).

5* В Париже Житомирский входил от большевиков в выборные партийные учреждения. Не только Крупской чрезмерная "активность" Житомирского казалась подозрительной. Об этом пишет в своих воспоминаниях и Пятницкий (О. А. Пятницкий. Избранные воспоминания и статьи. М., 1969, стр. 182–185).

6* Это была статья ""Голос" ликвидаторов против партии (Ответ "Голосу Социал-Демократа")" (см. ПСС, т. П, стр. 202–210).

7* В 1910 году, после возвращения в Россию, Романов был арестован и стал постоянным сотрудником охранки, одним из крупных провокаторов. В 1912 году он дал охранке сведения о VI (Пражской) конференции, на которой присутствовал

8* О том, какое значение придавал Ленин революционной работе в войсках, свидетельствует его тесная связь с моряками Балтийского флота. В 1911–1912 годах на всех крупных кораблях Балтийского флота ведется нелегальная работа, организуемая большевиками, живущими в Финляндии. Там работали в то время А. В. Шотман, Э. А. Рахья, Н. И. Кокко, С. В. Воробьев и др.

В начале февраля 1912 года к Ленину приезжает представитель финляндской социал-демократической организации А. В. Шотман. Он был послан в Париж, чтобы сообщить Ленину, что в Финляндии все готово к восстанию (предполагалось силами флота захватить Свеаборгскую и Кронштадтскую крепости), и получить соответствующие инструкции. Ленин с большим интересом расспрашивал Шотмана о нелегальной организации, работавшей во флоте, но указал на нецелесообразность в данный момент таких выступлений. Главный аргумент Ленина заключался в том, что вряд ли восстание сейчас будет поддержано питерским рабочими, а без этого оно было бы обречено. Ленин советовал укрепить связи с рабочими Петербурга (Я. К. Крупская. Воспоминания о В. И. Ленине, стр. 200).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.