ПЕРМЬ

ПЕРМЬ

- Для жителя Москвы вроде меня, который на Урале никогда не был, в общем отрадно, что Пермь становится культурной столицей. Думаешь – может, теперь у нас пробок будет меньше. А там людям будет жить получше. И не вдаваясь в детали, думаешь, что Алексей Иванов и Марат Гельман делают одно дело...

- Ну щас.

- А потом выясняется, что они не только не союзники, но и злейшие враги.

- Издалека многим кажется, что Уругвай и Парагвай – это одна страна. Мой враг – местная власть, которая отдала местную культуру на усмотрение Гельмана. Гельман ничего хорошего в ней не усмотрел. Хорошее – оно только в гельмановской тусовке, а все остальное – ерунда. Но мне об этом надоело говорить. Гельман, Гельман, отче наш. Спрашивайте у Гельмана. Он вообще вместе с Сурковым создал структуру, которая называется «Культурный альянс». Будут распространять опыт пермской культурной революции на другие регионы. Об этом уже объявлено в прессе. Теперь местная культура начнет загибаться везде, куда придет этот мезальянс.

- А уже много кто умер?

- Много. За два года не поддержано ни одно местное начинание – это тоже погибель для культуры. Закрылся фестиваль KAMWA, лучший финно-угорский фестиваль России. Галерея лишается своего помещения, а пермские боги едут за границу. Для деревянных скульптур это катастрофа, их даже с места на место в зале передвигать нельзя. Главный хранитель уволился в знак протеста, а нашим бонзам безразлично. Прекратил свою деятельность главный местный меценат – фонд «Новая коллекция». Даже главный столичный меценат в Перми, сенатор Сергей Гордеев, который и привез к нам Гельмана, разочаровался и ушел из края.

- Хорошо, а вот экономический форум, который только-только закончился в Перми, он осмысленный или нет?

- А никто не знает, что это за штука такая – наш форум. Ярмарка тщеславия, рупор власти, тусовка элиты? Ну и что, что этот форум был? Местных-то на него почти не пускали. Меня вот тоже не пустили. Анатолий Борисович Чубайс и Сергей Петрович Капица пригласили меня поговорить, а до высоты форума я не дорос. Собрались там умные дяденьки и тетеньки из столицы и со всего мира, поговорили о своих умных вещах и разъехались по домам. А что это дало Перми? Ничего. Такой форум можно было провести и на Мадагаскаре, и на МКС.

- А фестиваль «Текстура», который только что закончился?

- Много содействует российской киноиндустрии московский кинофестиваль? Не много. Фестивали ничему не содействуют. Они подтверждают тренды. Пермский тренд – отдать жену дяде, а самому идти к … ну, куда по карману. У нас этих фестивалей уже хоть соли. Всю местную культуру Гельман превратил либо в фестивали, либо в выставки. На это кинули весь местный бюджет.

Я недавно говорил с одним важным чиновником и озвучил мое требование: 50% пермского культурного бюджета тратьте на московских деятелей, а 50% на пермских. Но и с таким требованием я выгляжу как идиот, потому что должно быть 100 % на своих, 0% - на остальных. Разве бюджет города Москвы раскошеливается на пермских режиссеров, художников, музыкантов, артистов? Почему пермский должен раскошеливаться на московских? Я говорю о финансировании культуры, а не о художественных достоинствах и недостатках. Достоинства московского продукта – второй вопрос, дискуссионный. Финансирование – первый вопрос, без альтернативы: местные деньги собираются с местных налогоплательщиков и должны идти на местные нужды. На московские и федеральные нужды и так идут налоги.

В городе вопиющие проблемы с состоянием культуры. Про галерею я сказал. Зоопарк у нас на Архиерейском кладбище, где лежат самые уважаемые жители города. Нет своего издательства, киностудии, даже литературного журнала нет. Я уж не говорю про какой-нибудь мюзик-холл.

Но это еще полбеды. Настоящая беда в том, что власть решила сделать из Перми с помощью Гельмана эдакий косопузый и колченогий Винзавод и в 2016 году объявить его культурной столицей Европы. Убиться веником! Губернатор твердит: у города должна быть мечта. Я так мечтать не хочу. Широко шагаешь – штаны порвешь. Я хочу, чтобы измочаленная Пермь стала хотя бы просто Пермью, аутентичным городом, который адекватен своему культурному потенциалу.

С интернетом и открытыми границами мир давно стал глобальным. А в глобальном мире ценно уникальное. Какого черта мы гробим свой эксклюзив? Причем гробим даже не ради сетевого продукта, а ради его гельмановского секонд-хэнда?

- А что было в Перми до Гельмана?

- В Перми есть набор брендов, имеющих мировое значение. Пермский период, пермский звериный стиль, пермская деревянная скульптура. Вот их и надо актуализировать. В крае имеется ещё никак не используемый эксклюзив – последнее древнерусское княжество, город-остров Строгановых, памятники Ермака, заводские комплексы уральской «горнозаводской цивилизации». Есть разные чудеса, вроде Молёбки с инопланетянами или крупнейшей в России подводной пещеры. В Перми есть набор современных институций – театры, не раз получавшие «Золотые маски», фестиваль кинодокументалистики «Флаэртиана», музей политрепрессий и тоталитаризма «Пермь-36», культуртрегерский фонд «Юрятин», та же KAMWA, музеефицированная пещера, школа камнерезов. Есть люди, умеющие работать и обладающие опытом, культурологические лаборатории. Особенность уральской культуры – нерасторжимый сплав искусства с наукой и природой. Активировать культуру надо через эти вещи, а не через совриск. Когда я слышу, что говорят, будто до Гельмана здесь ничего не было и никто ничего не делал, хочется ткнуть человека в экран компьютера и посоветовать: посмотри в Google, умник. А пиар Гельмана тоже оплачен властью, которая раньше плевала на деяния своих культуртрегеров, а сейчас вообще давит. Такая у нас свобода самовыражения.

- Все-таки бренд из Перми сделали именно вы. Это особенность Пермского края, или в других регионах вам также удалось бы найти столько местной истории, колорита, деталей?

- Если бы жил, нашел бы. Но это не моя проблема, а общероссийская, когда толща местной культуры остается вне осмысления и вне актуальности. А бренд Перми сделал не я. Просто мне повезло озвучить его.

- Кажется, Петр Вайль писал, Пермь считается последним городом Европы...

- Какая разница, сколько километров до границы Европы с Азией? Прямо на границе стоят Магнитогорск и Оренбург, тоже не маленькие города. Все равно и Томск, и Новосибирск, и Владивосток – европейские города. Самый европейский город России – Ханты-Мансийск.

- А зачем Перми Москва?

- Москва – точка отсчета. Норма современной России. Все остальные русские города и миры оцениваются по степени отличия. Но отличия бывают качественные и количественные. Количественные – когда труба пониже и дым пожиже. Дороги поуже и зарплаты похуже. А качественные – когда иной контент. У Перми было качественное отличие от Москвы, а его насильно заменяют на количественное.

- А что связывает наш мир? Мобильность населения у нас низкая. Вот вас, например, сложно вытащить в Москву: насколько я знаю, вы довольно редко здесь бываете.

- Наши миры – не раздельные явления. Они, скажем, как грани алмаза. Грани могут быть разные, но алмаз один. Проблема модернизации не в том, чтобы вытеснить локальное глобальным, а чтобы найти в глобальном локальное, а в локальном глобальное. Лично у меня мобильность высокая, только она почти вся мимо Москвы. Я езжу туда, где у меня есть дела. В Москве у меня их нет. От Перми до Оренбурга такое же расстояние, как от Москвы до Парижа. Но почему если я еду из Москвы в Париж, то совершаю путешествие, а если еду из Перми в Оренбург, значит, сижу дома, как приколоченный?

- С точки зрения жителя Москвы, существует только одно движение – в Москву. И за границу еще.

- А с моей точки зрения, существует множество движений. Когда мы начали снимать фильм «Хребет России», для многих в телекомпании «Намедни» было открытием, что расстояние от Перми до Москвы такое же, как от Перми до Тобольска. То есть, мы снимали на территории, равной половине европейской России. Но эта территория не считается, ее нет для москвичей: ты говоришь, что путешествовал по России, а про тебя считают, что ты не вылезаешь из своей норы и ничего на этом свете не видел. Но и внутри России существуют такие контрасты и ландшафтов, и культур, и образа жизни, что диву даешься.

- А где, кстати, проходит, по-вашему, граница Европы и Азии?

- В Оренбурге есть ученый – Александр Чибилев. По гранту Российского географического общества он уточняет границу Европы и Азии. Вроде бы, краеведческое дело – где поставить обелиск, в Оренбурге или в Орске. Но Чибилев завершает дело, начатое Птолемеем. И по результатам его работы треть Казахстана окажется в Европе, и Казахстан сможет войти в Евросоюз – азиатская цивилизация вторгнется в оплот европейской. Вот это – глобальное в локальном.

В Оренбурге Чибилев основал единственный в России Институт степи. Ничего такого в Перми Чибилеву бы не светило – не потому, что степи нет, а потому что власть такая. И одна из идей этого Института – перевод животноводства на полукочевой принцип, потому что степи плодороднее полей и лугов. Эта идея – тот самый постиндустриальный продукт, который дает модернизация культуры по местной идентичности, а не по актуальному искусству. А степи у нас от Дона до Алтая. Местный проект Института степи – одновременно и глобальный.

- А много ли в той же Тюменской области путешествуют?

- По статистике, на Урале вдвое выше процент населения, которое отдыхает в пределах своего региона. У нас большое многообразие ландшафтов, от степей до гор буквально два часа езды на машине. А если смотреть на города, то Оренбург мог бы, скажем, напоминать Стамбул, если бы развивался органично: с караван-сараем и прочим колоритом. Уфа – очень приятный южный город, похожий на Одессу, только с тюркским оттенком. Екатеринбург – помесь патриархального Загорска с хай-тэковским Шанхаем. Он по-уральски наглый, и ему плевать на Москву. Пермь – огромная губернская столица, русская провинция в чистом виде. Ну, и так далее.

- В книге и в сериале «Хребет России» вы развиваете идею «уральской матрицы»: мол, регион формирует особенности проживающих в нем людей...

- Не так прямолинейно. Ландшафт, климат, природа и недра предопределяют наиболее эффективный способ хозяйствования. А уже он формирует ценности местного социума. Если в степи у русских наиболее эффективными были казачьи хозяйства, то и у социума казачьи ценности – справедливость и равенство. Если на Урале наиболее эффективны заводы, то и у социума заводские ценности – труд и работа. Так же и в центральной России, и в Поморье, и в Сибири, и в Приморье, и в национальных регионах. Книга «Хребет России» - презентация уральского типа русского социума, «уральской матрицы» жизни.