Заседание одиннадцатое: «Последний бой — он трудный самый»

Заседание одиннадцатое: «Последний бой — он трудный самый»

16 апреля 1945 года началась Белинская стратегическая наступательная операция — финальный аккорд Великой Отечественной войны, — завершившаяся сокрушением фашистской Германии. О ней написано очень много, но до сих пор прояснены далеко не все вопросы, и споров вокруг апрельских событий 45-го идет немало... О Берлинской операции на заседании «круглого стола», проведенного 6 мая 2005 года, в канун празднования 60-летия Победы, беседовали Герой Советского Союза генерал-майор авиации Г. А. Баевский, Б. И. Невзоров, Ю. А. Никифоров, А. С. Орлов, О. А. Ржешевский, Е. С. Сенявская, С. А. Тюшкевич, Д. Б. Хазанов и

В. П. Ямпольский.

— Мой первый вопрос — к Георгию Артуровичу, участнику Берлинской операции. Вы помните тот день, когда впервые увидели столицу Германии?

БАЕВСКИЙ: Это было еще в самом начале 1930-х годов, когда мой отец был сотрудником нашего советского посольства — мне тогда было 12-15 лет. Жили мы в Берлине, около аэродрома Темпельхоф, так что все время наблюдали полеты самолетов — в основном спортивных. Конечно, у меня было много знакомых немецких ребят — активных, настырных, весьма задиристых, веселых. Все увлекались спортом. Мог ли я думать тогда, что через некоторое время встречусь с кем-то из них в воздухе — в небе Великой Отечественной войны?

— Приближение войны тогда еще не чувствовалось?

БАЕВСКИЙ: Мы были там как раз в то время, когда Гитлер приходил к власти... Наши друзья, с которыми мы играли в футбол, ездили на велосипедах, куда-то исчезли. Немецкие ребята вступали в гитлерюгенд; те, кто постарше, оканчивали аэроклубы, планерные клубы и очень этим хвастались. Помню, в кинотеатре показывали фильмы о Первой мировой войне. Подходит к пирсу подводная лодка, потопившая несколько кораблей противника, — в зале просто рев стоит. Все ребята хлопают и топают, выражая свой восторг. Если же побеждает не немец — начинается свист... В 1934 году отец был отозван в Советский Союз.

— То есть Германия к войне готовилась всесторонне?

БАЕВСКИЙ: Я думаю, что и мы готовились. Вот, пару лет тому назад мне позвонили из Службы внешней разведки и сказали, что в экспозиции Кабинета истории разведки есть интересный для меня предмет. Я приехал в Ясенево, где мне показали маузер, именное оружие моего отца, Артура Матвеевича Баевского, с надписью на серебряной табличке: «За беспощадную борьбу с контрреволюцией». Эту награду он получил в то самое время, когда находился в Германии — сотрудником посольства, как мы считали.

— Надеюсь, «Красная звезда» сможет рассказать о вашем отце. А пока обратимся к событиям 60-летней давности...

ТЮШКЕВИЧ: Мне кажется, что мы должны оценивать битву за Берлин в двух аспектах: и как нашу заключительную, аккордную операцию Великой Отечественной войны, и в рамках коалиционной стратегии.

РЖЕШЕВСКИЙ: Поэтому начнем с краткого обзора международного военно-политического положения, которое сложилось к моменту принятия решения о взятии Берлина. По существу, уже в начале 1945 года было ясно, что финальной битвой, которая завершит войну в Европе, станет сражение за Берлин. Об этом свидетельствовало положение на фронтах, яростное сопротивление немецких войск, отсутствие перспектив какого-то иного выхода Германии из войны.

— Но понимало ли гитлеровское руководство, что перспектив у них нет? Зачем же они пытались начать сепаратные переговоры с нашими союзниками?

ХАЗАНОВ: Генерал-фельдмаршал Кейтель дал такие показания:«Начиная слета 1944 года Германия вела войну только за выигрыш времени. В войне, в которой с различных сторон участвовали различные государства, различные полководцы, различные армии, различные флоты, в любое время могли возникнуть совершенно неожиданные изменения обстановки в результате комбинации этих различных сил. Эти неожиданные события нельзя было предсказать, но они могли возникнуть и оказать решающее влияние на всю военную обстановку. Таким образом, мы вели войну в ожидании тех событий, которые должны были случиться, но которые не случились». Понятно, что Кейтель имел в виду раскол между странами антигитлеровской коалиции.

— Мог ли Берлин стать «яблоком раздора»?

РЖЕШЕВСКИЙ: Да, потому что вопрос, кто первым достигнет столицы Германии — войска западных союзников или Красная армия, оставался открытым. Стремление каждой из ведущих держав антигитлеровской коалиции решить эту задачу было естественным как для государственного руководства и командования, так и для рядовых солдат и граждан этих стран.

СЕНЯВСКАЯ: Желание закончить войну в сердце фашистской Германии, там, откуда она вышла «на горе и проклятье людям», было весьма характерным настроением последних месяцев и дней войны. Бойцам казалось, что именно те, кто возьмет Берлин, первыми встретят Победу...

ТЮШКЕВИЧ: Было понятно, что взятие Берлина будет означать окончание Второй мировой войны в Европе.

РЖЕШЕВСКИЙ: Взятие Берлина не только приносило лавры победителя в решающем сражении войны за правое дело, что очень повышало авторитет причастных к тому политических и военных лидеров внутри страны и на международной арене, но и укрепляло позиции конкретного государства в решении вопроса послевоенного устройства Германии и, в общем-то, Европы. Словом, ставки были достаточно высоки...

— А когда и кто первым заговорил о конкретных планах взятия Берлина?

ОРЛОВ: Еще в сентябре 1944 года об этом писали и верховный главнокомандующий силами союзников в Западной Европе Эйзенхауэр, и командующий 21-й группой союзных армией в Европе Монтгомери. Мы тогда стояли под Варшавой, а наши союзники — на западной границе Германии. От Берлина нас с ними отделяло примерно одинаковое количество километров.

РЖЕШЕВСКИЙ: Насколько можно судить по документам, которыми мы сейчас располагаем, первым вопрос об этом поставил президент Рузвельт. 19 ноября 1943 года на борту линкора «Айова», по пути в Каир на англо-американо-китайскую конференцию, которая предшествовала встрече глав правительств СССР, США и Великобритании в Тегеране, Рузвельт, мотивируя необходимость открытия второго фронта, отмечал, что советские войска находятся всего лишь в 60 милях от польской границы и в 40 — от Бессарабии. Если Красная армия форсирует реку Буг, что она может сделать в ближайшие две недели, то окажется на пороге Румынии. Президент указал на необходимость оккупации — совместно с Англией — как можно большей части Европы.

Под английскую оккупацию он отдавал Францию, Бельгию, Люксембург и южную часть Германии. «Соединенные Штаты, — сказал Рузвельт, — должны занять северо-западную Германию. Мы можем ввести наши корабли в такие порты, как Бремен и Гамбург, а так же в порты Норвегии и Дании, и мы должны дойти до Берлина. Пусть Советы занимают территорию к востоку от него, но Берлин должны взять Соединенные Штаты!» Вопрос о взятии Берлина и создании для этого необходимой группировки войск интенсивно обсуждался политическим и военным руководством трех держав в феврале-марте 1945 года и приобрел характер соперничества.

ОРЛОВ: Однако весной 1945 года военно-политическая обстановка складывалась уже совершенно по-иному...

РЖЕШЕВСКИЙ: Вот именно! Поэтому 1 апреля в Москву, в Ставку, были вызваны маршалы Жуков и Конев, и Сталин задал им вопрос: кто же будет брать Берлин — мы или союзники? Поводом для такой постановки вопроса были полученные сведения о том, что для взятия Берлина западные союзники создают группировку войск под командованием Монтгомери и что уже развернулись все подготовительные мероприятия.«Берлин будем брать мы, — ответил Конев, — и возьмем его раньше союзников/» Жуков сказал, что это готовы сделать войска 1-го Белорусского фронта, который имел достаточно сил и был нацелен на Берлин с кратчайшего расстояния.

ОРЛОВ: Еще в феврале мы оказались в 60 километрах от Берлина, имея на правом берегу Одера Кюстринский плацдарм, а союзники после Арденнской операции, из которой мы им помогли кое-как выкарабкаться, находились от Берлина в 500-450 километрах. Ближе всего к нему была 21-я группа армий Монтгомери, включавшая канадскую, 2-ю английскую и 9-ю американскую армии...

РЖЕШЕВСКИЙ: Но по стечению, как это бывает в истории, совершенно непредсказуемых обстоятельств, в тот же самый день 1 апреля Черчилль направил Рузвельту телеграмму:«Ничто не окажет такого психологического воздействия и не вызовет такого отчаяния среди всех германских сил сопротивления, как нападение на Берлин. Для германского народа это будет самым убедительным признаком поражения. С другой стороны, если предоставить лежащему в руинах Берлину выдержать осаду русских, то следует учесть, что до тех пор, пока там будет развеваться германский флаг, Берлин будет вдохновлять сопротивление всех находящихся под ружьем немцев. Кроме того, существует еще одна сторона дела, которую вам и мне следовало бы рассмотреть. Русские армии несомненно захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу? И не может ли это привести их: к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы несомненно должны его взять. Это кажется разумным и с военной точки зрения».

ОРЛОВ: Однако еще 28 марта Эйзенхауэр внезапно пишет письмо Сталину, сообщая свое решение, что в нынешней обстановке союзники не должны идти на Берлин. Им следует нанести главный удар американской 12-й группой армий по оси Эрфурт — Лейпциг — Дрезден, т. е.

рассечь германскую армию, и как можно быстрее встретиться с советскими войсками.

ТЮШКЕВИЧ: В общем, несмотря на противоречия на споры, главнокомандующий силами союзников соглашается на то, что овладевать Берлином должен Советский Союз.

ОРЛОВ: Возникает вопрос — а почему? В это время началась Рурская операция, в которой участвовали и 12-я группа армий, и 9-я армия из 21-й группы. Но 4 апреля Рузвельт передает 9-ю армию в распоряжение Эйзенхауэра и пишет гневное письмо Черчиллю, что, мол, мы не изменим решения и пойдем южнее Берлина, потому как скорее закончить войну можно только встретившись с русскими где-то в районе Эльбы.

— Можно, конечно, предположить, что американский президент устал от войны в Европе... Ну а реально, почему он фактически решил отдать Берлин русским?

ОРЛОВ: Все предельно просто: в феврале на Ялтинской конференции Сталин дал обещание, что Советская армия вступит в войну с Японией через три месяца после окончания войны в Европе. Уже была весна, американцы заканчивали воздушную и морскую войну на Тихом океане, подходили к берегам метрополии, война уже шла на территории Китая... То есть начиналась сухопутная война, что для американцев было очень неприятно. Когда они потеряли в Арденнской операции 19 тысяч убитыми, Эйзенхауэра чуть не сняли; впоследствии потеря 13 тысяч при взятии Окинавы решила вопрос об ударе атомной бомбой. Им нужно было быстрее кончить войну в Европе, чтобы СССР принял на себя с севера удар фанатичной японской армии. Американцы полагали, что без помощи Советского Союза на Дальнем Востоке они будут воевать еще минимум год, потеряют полтора миллиона человек. Поэтому для Эйзенхауэра важно было встретиться с Советской армией как можно быстрее... Между тем, основные силы Германии находились в Померании — миллионная группировка «Висла», и вокруг Берлина — миллион.

ТЮШКЕВИЧ: А чтобы одержать победу над противником, прежде всего нужно уничтожить его живую силу...

— То есть джентльмены любезно предоставляли нам честь разгромить основные силы вермахта, чтобы потом иметь честь разгромить и Квантунскую армию.

ОРЛОВ: Между тем, следовало спешить: в Германии народ уже колебался — может быть, бросить Берлин и уйти в «Альпийскую крепость», в Австрийские, Швейцарские и Итальянские Альпы. Там, в горах, при фанатичности немцев, оснащенных фаустпатронами и другим оружием, которое позволяло сражаться даже с тяжелой техникой, можно было продержаться еще, может быть, пол года...

— Не знаю, как тогда было, но вот сейчас Швейцарские Альпы очень похожи на настоящую крепость. Опытным взглядом замечаешь скрытые входы в какие-то тоннели, амбразуры... Там, наверное, можно было сидеть и годами.

ОРЛОВ: Но Антигитлеровская коалиция, вся разъедаемая противоречиями, могла распасться и за полгода...

ХАЗАНОВ: Гитлеровское руководство очень надеялось, что после смерти президента Рузвельта между союзниками уже не будет таких тесных взаимоотношений — но они просчитались.

ОРЛОВ: Действительно, 25 апреля на Эльбе, в районе Торгау, встретились 1-я американская и наша 5-я гвардейская армии. Это сразу оторвало северные группировки немецких войск от южных и лишило всяких оснований разговоры об «Альпийской крепости»... И в тот же самый день советские войска взяли в кольцо Берлин. Сталин торопил Конева и Жукова, чтобы те быстрее осуществили это окружение, потому как происходили очень многие события: переговоры генерала Вольфа в Швейцарии, переговоры Гиммлера, переговоры в Швеции — сепаратные переговоры на односторонней основе, имевшие целью сдаться союзникам.

РЖЕШЕВСКИЙ: Повторю, что в связи с Берлинской битвой день 1 апреля — это какая-то магическая дата: разговор Сталина с Жуковым и Коневым, письмо Черчилля Рузвельту... И так же 1 апреля Сталин дал ответ Эйзенхауэру, и это письмо очень любопытное. Сталин поддерживает точку зрения, которую Эйзенхауэр высказывает относительно военных планов западных союзников — наступление на Дрезден, Лейпциг и т. д. К этому времени уже определялись контуры и сроки нашей Берлинской операции, но Иосиф Виссарионович немножко слукавил. В ответе Эйзенхауэру не указал ни направления нашего главного удара, ни примерных сроков начала операции.

ЯМПОЛЬСКИЙ: В Берлинской операции в основном принимали участие три фронта: 1-й Белорусский — Жукова, 1-й Украинский — Конева и 2-й Белорусский — Рокоссовского. По характеру выполняемых задач было три этапа: прорыв Одерско-Нейсенского рубежа обороны, окружение и расчленение войск противника, уничтожение окруженных группировок и взятие Берлина...

ХАЗАНОВ: Вот очень интересный документ: обращение военного совета 1-го Белорусского фронта к бойцам, сержантам офицерам и генералам фронта накануне наступления — приказ был отдан 15 апреля, подписан Жуковым. «Боевые друзья! Верховный главнокомандующий Маршал Советского Союза товарищ Сталин от имени Родины и всего советского народа приказал войскам нашего фронта разбить противника на ближних подступах к Берлину, захватить столицу фашистской Германии — Берлин и водрузить над ней Знамя Победы. Пришло время нанести врагу последний удар и навсегда избавить нашу Родину от угрозы войны со стороны немецких разбойников. Пришло время вызволить из ярма фашистской неволи томящихся у немцев наших отцов и матерей, братьев и сестре, жен и детей наших. Пришло время подвести итог страшных: злодеяний, совершенных гитлеровскими людоедами на нашей земле и покарать преступников. Пришло время добить врага и победно закончить эту войну».

БАЕВСКИЙ: Наш 5-й гвардейский Краснознаменный истребительный авиационный полк входил в состав 1-го Украинского фронта. 16 апреля, перед началом боевых действий, личный состав полка был построен на аэродроме под развернутым гвардейским знаменем и начштаба гвардии подполковник Калашников зачитал обращение Военного совета фронта:«Пришло время нанести врагу последний удар... Решительным и стремительным штурмом мы возьмем Берлин...» В тот день полк выполнял полеты на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков в районы Котбус, Пейтц, Огрозен, и с каждым последующим днем наша авиация переносила свои удары все ближе к Берлину Мы понимали, что это уже завершающие бои, которые неминуемо закончатся разгромом гитлеровских войск...

СЕНЯВСКАЯ: Вообще, это уникальное явление — психология победителей в Великой Отечественной войне. Это психология тех же самых людей, которые пережили начальный период войны — с тяжелыми поражениями и отступлениями, ее не менее трудные последующие этапы с невиданными по масштабам сражениями, когда еще не было окончательно ясно «кто кого». И вот уже нет никаких сомнений: наша Победа близка...

БАЕВСКИЙ: Я окончил Серпуховское училище: учился около шести месяцев, получил звание младшего лейтенанта. Потом я и еще двое были оставлены инструкторами, а все остальные оказались в частях на Западной Украине и в Западной Белоруссии, на полуострове Ханко. После войны я встретил только трех из них, все — Герои Советского Союза... Рассказывали, как им довелось встретить первые удары опытных немецких войск. Из тех, кто начинал в 41-м, единицы остались.

— А вы когда на фронт попали?

БАЕВСКИЙ: Узнав о войне, мы написали рапорта, чтобы нас отправили на фронт, на что получили короткий и очень жесткий ответ: «Никаких фронтов, вы летчики-инструкторы. Ваше дело готовить, усиленно готовить наших летчиков!» Конечно, я считал, что обязательно должен попасть на фронт, но мы там оказались только апреле 1943 года, на стажировке.

РЖЕШЕВСКИЙ: Позволю себе опять обратиться к документам. Мы говорили о том, что относительно взятия Берлина имел место элемент серьезного соперничества между нами и западными союзниками. Но элемент соперничества был очень силен и между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтом, между Жуковым и Коневым. Вот наиболее показательные приказы Жукова и Конева, которые были отданы в один и тот же день — 20 апреля 1945 года.

«Приказ командующего войсками 1-го Украинского фронта командующим

3-й и 4-й гвардейскими танковыми армиями о вступлении в Берлин раньше войск 1 -го Белорусского фронта.

М исх. 167. Войска маршала Жукова в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми. Исполнение донести.

Конев. Крайнюков».

«Приказ командующего войсками 1-го Белорусского фронта командующему 2-й гвардейской танковой армии с требованием первыми ворваться в Берлин.

№ исх. 10624. 2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Мною Вам поручено организовать исполнение.

Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе.

Жуков. Телегин».

— Сегодня у кого-то эти документы могут вызвать улыбку, но кто из полководцев не стремился связать свое имя с победой? В прежние времена это вообще было буквально: генералиссимус Суворов — князь Италийский, граф Рымникский, маршал Ней — герцог Эльхингенский и князь Московский...

СЕНЯВСКАЯ: Штурмовать Берлин хотели не только военачальники. Известно, что те, кто воевал на других фронтах, не на главном направлении, высказывали свое недовольство: «Как же так, а Берлин? Мы на Берлин хотим! Воевали, воевали, а Берлин без нас брать будут? Ведите нас на Берлин!». Вот как вспоминал об этом сложном психологическом настрое адмирал Б. С. Сысоев: «Все, кто в те дни служил на Черноморском флоте, помнят, что серьезных боевых действий у нас уже не было, и мы, что называется, заскучали. Боевой дух черноморцев был так высок, что они завалили командование рапортами с просьбой списать на берег и дать возможность бить врага в его же логове. Потери в последних боях были немалые, поэтому многие рапорты удовлетворялись. Так что солдаты в бескозырках дошли до Берлина и нагоняли на врага такой же страх, как под Одессой и Севастополем».

РЖЕШЕВСКИЙ: Кстати, откуда появилось чувство соперничества между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтом? Предыстория дела такова: когда в Ставке давались последние указания на Берлинскую операцию, то должна была быть проведена разгранлиния между фронтами. Сталин взял карандаш, вел эту линию и остановился около Люббена, не доведя до Берлина. Конев, Жуков и Рокоссовский посмотрели друг на друга и поняли — это Конев так пишет, — что в этом был намек на соперничество. Тут разные могут быть мнения. Может, и действительно так было...

ОРЛОВ: А может, просто карандаш сломался...

РЖЕШЕВСКИЙ: Возможно... Но мне кажется, что Верховный, человек дальновидный, понимал, что неизвестно, как развернутся события — ведь в ходе операции разгранлиния всегда уточняется. А в результате, как минус, было то, что наши войска в Берлине перемешались, и Генштаб, Ставка, несколько раз по ходу дела меняли разгранлинию... Но документов, что задача штурмовать Берлин была поставлена именно перед Жуковым, нет.

— То есть 1-й Белорусский фронт не был тогда как-то особо усилен, каким-то особенным образом подготовлен?

ТЮШКЕВИЧ: Но я бы сказал, что подготовка к решающей Берлинской битве происходила на протяжении всей войны. Такого превосходства, которое было здесь обеспечено над противником, не было ни в одной из предыдущих операций. Например, в Сталинграде при примерном равенстве сил были определенные колебания. А здесь мы имели превосходство в личном составе в два с половиной раза; в орудиях и минометах — в четыре; в танках и САУ — в четыре; в самолетах — почти в 2,3 раза...

Ранее такого преимущества мы еще не наблюдали. Можно сказать, что эту операцию проводила совершенно новая армия, ни в количественном, ни в качественном отношении совершенно не похожая на прежнюю Красную армию. В 41-м году армия составляла 5,4 миллиона человек, а в

45-м — 12, при том ее техническая оснащенность возросла в разы... Если в начале войны 75 процентов командного состава было призвано из запаса, то в конце ее офицерский состав был подготовленный, прошедший и теоретическую, и, в основном, практическую школу.

БАЕВСКИЙ: Мои товарищи по училищу отправлялись в войска, имея по 35-55 часов налета. Когда же я оказался в 5-м гвардейском истребительном авиационном полку, которым командовал дважды Герой Советского Союза Василий Александрович Зайцев, то налет у меня был несколько сот часов. Поэтому в Курской битве мне удалось сбить 12 самолетов противника — в том числе даже несколько тяжелых «Хенкель-111». Хотя и у нас потери были значительные: за 1943 год мы потеряли 36 своих товарищей — притом что по штату в полку полагалось иметь ровно тридцать летчиков. Но мы все время получали пополнение.

ТЮШКЕВИЧ: Отмечу еще, что изменился моральный настрой личного состава. В нем как бы аккумулировались морально-боевые качества, необходимые и в обороне, и в наступлении. Под Москвой, Сталинградом, Курском нужны были прежде всего такие качества, как стойкость и мужество, без которых нельзя было выстоять и устоять. В наступлении были необходимы смелость, отвага, напор и т. д. В Берлинской операции, учитывая особенности этого театра и укреплений, ожесточенное сопротивление, нужно было быть и стойким, и смелым, и храбрым, и мужественным. Теперь наше моральное превосходство, как в боевом отношении, так и в политическом, и в идеологическом отношении, было бесспорным.

СЕНЯВСКАЯ: Безусловно, весь боевой путь Красной армии был испытанием духовных и нравственных качеств советского воина в условиях постоянного риска, в обстановке, которая требовала огромного напряжения всех человеческих сил, а порой и самопожертвования. Каждый период Великой Отечественной войны, имевший особую морально-психологическую доминанту, определял изменения в духовном облике фронтовиков, в отношениях личности к разным областям действительности и жизненным ценностям. Для заключительного этапа войны было характерным ощущение близости Победы, что вызывало целый комплекс мыслей и чувств, сложный психологический настрой...

ТЮШКЕВИЧ: Кстати, возникает аналогия. Вот, мы спрашиваем, а почему немецкая армия в 41-м году имела такие успехи? Именно потому, что она приобрела определенный опыт: возникла инерция наступления, инерция боевых действий, приобретенные в течение двух лет. Красная армия, в особенности после Курской битвы, приобрела огромную инерцию напора, инерцию наступления. Ту силу напора, с которой нельзя было не считаться.

ХАЗАНОВ: Наша армия накануне Берлинской операции представляла могучую силу, наши бойцы и командиры многому научились — речь идет и о массировании сил и средств в направлении главного удара, и об успешном взаимодействии родов войск, централизованном управлении войсками.

ТЮШКЕВИЧ: Главное, надо подчеркнуть, что наши научились опережать противника и в мыслях, и в действиях, что очень способствовало завершающему успеху...

ХАЗАНОВ: 9 марта командующий Берлинского укрепрайона генерал Рейман отдал приказ о приготовлениях к обороне имперской столицы. В нем говорилось, что надо считаться с возможностью наступления на Берлин с различных сторон: охват, окружение, использование советскими войсками десантов, быстрое продвижение танков с посаженным на броню десантом. Рейман ставил задачу: обороняться до последнего человека, до последнего патрона. С фанатизмом готовились к упорной обороне каждого дома. Были подготовлены возможные объявления тревог: сигнал «Клаузевиц» — приближение противника, т. е. советских войск; «Кольберг» — предполагаемое начало атаки; «Блюхер» — поднятие всех войск по тревоге.

— Понятия, взятые из военной истории... Как тут не вспомнишь: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков...»

БАЕВСКИЙ: Гитлеровцы заглядывали не только в прошлое, но и, в буквальном смысле, в будущее. Во время битвы за Берлин многие из летчиков нашего полка видели, как в воздухе, среди сотен наших самолетов, буквально заполонивших, казалось, все небо, порой появлялся на большой скорости двухдвигательный самолет необычной формы со стреловидными крыльями. Это был Ме-262, первый в мире боевой реактивный самолет. Быстро сближаясь, он пытался сходу внезапно атаковать какой-нибудь из наших самолетов и тут же, используя преимущество в скорости, уйти, не ввязываясь в бой. Однако ни одной успешной атаки этих самолетов мы не видели — атакуемый наш самолет успевал сделать маневр. Но и нам не удавалось атаковать Ме-262... Когда же немцы стали использовать эти самолеты против танков идущей к Берлину

4-й гвардейской танковой армии — подлетая сзади, они открывали огонь из своих четырех пушек и поджигали боевые машины, нашей дивизии была поставлена задача прикрыть танки и сбить Ме-262. Через пару дней звено гвардии старшего лейтенанта Ивана Кузнецова из 107-го гвардейского истребительного полка атаковало «мессер», заходивший на большой скорости и малой высоте с хвоста танковой колонны. Наши самолеты спикировали из-под облачности, открыли огонь — и Ме-262 был сбит. Пилот выпрыгнул с парашютом, но на земле его нашли уже мертвым — это был летчик-испытатель, с высокими наградами на мундире.

— А как развивались в это время действия на земле?

СЕНЯВСКАЯ: Битва за Берлин стала последним большим сражением, разыгравшимся на советско-германском фронте. Наступление советских войск началось 16 апреля. В результате их могучего удара уже через два дня были прорваны все три оборонительные полосы немецкой обороны, прикрывавшие Берлин, а 21 апреля бои завязались в пригородах.

— Понятный вопрос: кто же был первым?

РЖЕШЕВСКИЙ: Первыми в южную окраину Берлина вошли войска Конева. И он первым направил донесение — что он вступил. Но в Ставке видели, что основную роль играет Жуков, и в приказе его фамилия стоит первой.

НЕВЗОРОВ: Сейчас некоторые любят порассуждать о том, что маршал Жуков очень плохо показал себя в этой операции — мол, приказал атаковать Зееловские высоты в лоб, понес ни с чем не сравнимые потери. Давайте рассмотрим эти утверждения. Известно, что в полосе наступления 1-го Белорусского фронта была самая глубокая, самая сильная оборона противника. Если в полосе 2-го Белорусского фронта глубина обороны была 40 км, 1-го Украинского — 30, то в полосе наступления войск Жукова глубина обороны составляла 100 км. Войскам непрерывно, в течение всей операции, приходилось преодолевать мощнейшее сопротивление противника, так что даже танковым армиям пришлось действовать в боевых порядках пехоты...

А что было сделано здесь войсками 1-го Белорусского фронта под командованием Жукова? Главная ударная группировка была сосредоточена на Кюстринском плацдарме; кроме того, наносилось два вспомогательных удара, которые должны были обеспечить фланги главной группировки... В начале была очень успешно проведена разведка боем, которая позволила изменить план операции и внести такие коррективы, как внезапное наступление на врага, используя темное время суток. И вот, после артиллерийской подготовки, в момент начала атаки, противника ослепили 143 зенитных прожектора...

СЕНЯВСКАЯ: А 23 апреля сражение разгорелось уже на улицах немецкой столицы...

ХАЗАНОВ: Длительная подготовка Берлина к обороне безусловно сказалась, причем особенность обороны немцев состояла в том, что к центру города она становилась все более плотной. Немцы оборонялись там особенно упорно; здания, в том числе и разрушенные бомбардировками союзников, были максимально подготовлены к обороне — времени для этого было достаточно. Надо также сказать, что в Берлине было очень много подземных ходов и путей сообщений. Иногда гарнизоны, казалось бы, полностью уничтоженные, уходили по ним из окружения. И наоборот: отдельные группы автоматчиков, фаустников, снайперов проникали в наши тылы, неожиданно открывали огонь по автомашинам и танкам, выводили из строя солдат и офицеров, нарушали связь. Такая борьба продолжалась до первых чисел мая.

СЕНЯВСКАЯ: А вот о какой «психической» атаке рассказал участник штурма Берлина Гельфанд: «Под барабанный бой, строевым шагом, с автоматами и приткнутыми штыками приближался женский батальон: девушки лет по 16-18 — «мстительницы», видимо один из последних резервов врага. Сзади, метрах в двухстах-трехстах, шла группа офицеров СС с ручными пулеметами, направленными им в спины. Так сказать, для «подстраховки». Наши бойцы, только что стойко отразившие натиск «тигров», глядят тревожно, с недоумением. Такого еще не было! Куда вы, одурманенные? Они идут на нас с оружием и вот-вот пустят его вход. Но не воюет советский солдат с женщинами! Наше командование немедленно вызвало огонь артиллерии и «катюш» по офицерам. Один точный залп — и весь их отряд был сметен. Рыдая, с остановившимися от ужаса глазами, «мстительницы» легли на землю. Их батальон избег уничтожения и был взят в плен». Конечно, это все-таки было уже не мирное население, а вооруженный противник, но советские воины сделали все возможное, чтобы избежать лишнего кровопролития, спасти обреченных гитлеровским командованием на смерть немецких девушек...

ХАЗАНОВ: При наступлении в центре города бойцы Красной армии использовали на отдельных направлениях тактику усиленных подразделений — это было своеобразное вбивание клиньев во вражескую оборону. После этого подходили вторые эшелоны, очищали район, но в нашем тылу часто и достаточно долго действовали отдельные подразделения и даже части. Эта тактика была очень похожа на ту, которую применили при штурме Севастополя, буквально годом раньше.

Временами была создана очень большая артиллерийская плотность: в войсках 1-го Белорусского фронта она, судя по документам, достигала 610 стволов на километр фронта. Причем, что является особенностью Берлинской операции, для разрушения каменных зданий огнем прямой наводкой использовались орудия большой мощности, чему вряд ли можно найти аналогии в истории Великой Отечественной войны. Так, по имеющимся материалам, 6-8 прямых попаданий снарядов 203-мм гаубицы было достаточно для разрушения трехэтажного каменного дома.

— Года два тому назад мы проводили «круглый стол» в Санкт-Петербурге, в Михайловской артиллерийской академии. Генерал, участник боев в Берлине, рассказывал, что в уличных боях пришлось применять даже «катюши» — они действовали очень эффективно, хотя, к сожалению, эти громоздкие и ничем не защищенные боевые машины были очень уязвимы. Отправляя расчет в бой, командир знал, что фактически отправляет людей на верную смерть. И они это тоже понимали...

ХАЗАНОВ: В личном составе советской крупнокалиберной артиллерии также были необычно высокие потери...

СЕНЯВСКАЯ: Думаю, что людям, прошедшим через всю войну, через все опасности и испытания, в самые последние ее дни требовалось особое мужество, — впереди был мир, за который они воевали, ради которого стольким было пожертвовано, столько перенесено. И так хотелось жить в этом мире, в котором не будет войны... Участник штурма Берлина Герой Советского Союза Василий Быстров говорил: «Нас, разведчиков, всегда такими бесстрашными представляют, но все мы люди. Всем жизнь один раз дается. И все мы смерти страшимся. До озноба. Сколько раз тебе на огонь идти, столько раз надо побороть, задушить в себе страх смерти. А если это твой последний бой, если завтра войне конец — тут и говорить нечего...» Но вопреки всему поднимался в атаку советский воин и шел под смертельный огонь, и падал, сраженный пулей или осколком, за месяц, за неделю, за день, за час до Победы, и жизнью и смертью своей утверждая верность Родине и воинскому долгу.

НЕВЗОРОВ: О том, какие потери понесли войска 1-го Белорусского фронта... Это можно узнать в статистическом отчете Генерального штаба «Гриф секретности снят». Впрочем, «голые» цифры мало что скажут — чтобы понять, нужно взять сравнимые величины. Сравнимым здесь может быть только удельный вес безвозвратных потерь по отношению ко всему личному составу данного фронта. Так вот, 1-й Украинский фронт — безвозвратные потери 5 процентов; 1-й Белорусский — 4,14 процента.

Сравним условия наступления: если в полосе 1-го Белорусского фронта одна дивизия противника приходилась на три километра, то в 1-м Украинском — на 10. Плотность артиллерии противника у Жукова была в шесть раз больше, чем у Конева. Если возьмем количество танков и штурмовых орудий, то против войск Жукова их было в 8,5 раз больше. И глубина обороны, и количество сил и средств, и плотность — все, казалось бы, работает против войск Жукова. Однако безвозвратные потери в 1 -м Белорусском фронте все равно оказались ниже, чем в 1-м Украинском.

Почему? А мы вспомним, что, например, в первый день наступления главных сил 1-го Белорусского фронта на голову врага был обрушен 1 миллион 236 тысяч снарядов и мин — это в 103 раза больше, чем расходовали три фронта под Москвой за один день. Вот такая мощь артиллерии и авиации, умелые действия войск, инициатива и т. д. способствовали тому, что войска под командованием маршала Жукова и в этой операции понесли меньшие потери, чем утверждают некоторые... Кстати, безвозвратные потери в Венской стратегической наступательной операции составили почти 6 процентов, а в Восточно-Прусской —

7,5 процентов...

СЕНЯВСКАЯ: Всего же безвозвратные потери советских войск в Берлинской операции составили 78,3 тысяч человек, санитарные — 274,2 тысячи.

ХАЗАНОВ: Немцы построили в Берлине очень много баррикад, но оказалось, что 122-миллиметровые кумулятивные снаряды очень эффективны для их сжигания и разрушения. Особенностью применения артиллерии можно считать использование зенитных орудий под большими углами для обстрела верхних этажей зданий — вряд ли где-нибудь еще было нечто подобное... Поскольку у немцев было очень большое число фаустников, в том числе юнцов, очень трудно было использовать танки без поддержки пехоты — были созданы специальные небольшие подразделения из пехотинцев, саперов... Вообще, роль саперов в боях за Берлин очень высока, так же как и дорожных частей, которые расчищали улицы, убирали завалы, разбирали разбитую технику. Причем эта работа велась еще до завершения битвы за Берлин.

СЕНЯВСКАЯ: А вот еще один просто-таки жуткий эпизод тех боев, рассказанный бывшим замполитом стрелкового полка Падериным: «Яз Тиргартена вдоль Колоненштрассе двигались квадраты юнцов — четыре квадрата, в каждом до сотни человек. Все в школьных черных кителях, с ранцами. На плечах — фаустпатроны. Они спешили в засады против наших танков. Что с ними делать? У наших пулеметчиков и артиллеристов просто не поднималась рука открыть огонь по этим юнцам... Решили обезоружить их и пустили в ход дымовые шашки. Поднялась плотная дымовая завеса, юнцы заметались. Падавшие навзничь взрывались: в ранцах вместо книг они несли тротил со взрывателями. Остальные повернули обратно... Гитлер бросил их против наших танков, но “живые мины” не сработали. Мы избавили их от верной гибели. Наверное, многие из них сегодня живы и не могут не помнить об этом...»

— Не знаю почему, но мы очень любим перед всеми извиняться за свои подлинные и мнимые грехи, зато чужие проступки и даже преступления очень «тактично» замалчиваем. А стоило бы иногда напоминать... Впрочем, вернемся к боевым действиям.

ХАЗАНОВ: Ну вот, что касается авиации, то в уличных боях штурмовая авиация оказалась недостаточно эффективна для разрушения городских оборонительных сооружений — ни 50-, ни 100-килограмовые бомбы не были эффективны. Поэтому большая роль принадлежала бомбардировочной авиации, хотя использовать ее было нелегко: город горел, цели надо было отыскивать в дымах.

БАЕВСКИЙ: Признаюсь, что когда 26 апреля я в первый раз вылетел ведущим четырех JIa-5 на Берлин, то имел заветную мечту: найти с воздуха аэродром Тем-пельхоф, улицу Кайзеркорзо, что была с ним рядом, и тот дом, где в начале 1930-х я жил с родителями и младшим братишкой. Погода была хорошая, видимость — отличная, но весь город был в густом дыму, местами были видны крупные очаги пожаров... Аэродром, однако, я нашел сразу — там, судя по многочисленным вспышкам орудийного огня, шел бой. «Свою» улицу, к сожалению, я не нашел...

В последующие дни мы выполняли полеты на сопровождение бомбардировщиков Пе-2 и Ту-2, штурмовиков Ил-2 и Ил-10 для ударов по войскам противника, по отдельным кварталам и улицам города, подавляя очаги сопротивления.

ХАЗАНОВ: Воздушные бои над Берлином велись исключительно напряженно и упорно. Так, 16 апреля только одна 16-я воздушная армия потеряла в воздушных боях и от обстрела с земли 87 самолетов.

— Это, как сказал Георгий Артурович, три истребительных авиационных полка...

ХАЗАНОВ: А общие потери советской авиации в Берлинской битве составили 573 самолета. Если учесть, что время, в течение которого шли бои, достаточно короткое, то цифры очень большие. Однако на голову противника было сброшено почти 15 тысяч тонн бомб; из 43 тысяч вылетов 90 процентов было связано с непосредственной поддержкой наступающих войск. Когда же бои закончились, и наши командиры докладывали об успехах и подсчитывали потери, то по сводкам трех фронтов значилось, что их войсками захвачено свыше 4,5 тысяч немецких самолетов. Это свидетельствует, что противник упорно готовился к воздушной битве за Берлин, используя последние запасы техники и горючего.

БАЕВСКИЙ: Кстати, за участие в этих боях наш полк получил почетное наименование Берлинского.

— Георгий Артурович, сразу вопрос — вы после окончания войны бывали в Берлине?

БАЕВСКИЙ: Да, в 2000 году — в качестве туриста. Тогда я уже нашел тот дом, где мы когда-то жили... Узнал, кстати, что соседняя улица сменила свое историческое название Хохенцоллернкорзо на имя Манфреда Рихтгофена, ведущего немецкого аса Первой мировой войны, идеолога истребительной авиации. Невольно вспомнил, что у нас в Москве бывшая улица легендарного Чкалова ныне носит звучное название Земляной вал...

Побывал я в музее в Карлсхорсте, в доме, где в ночь с 8-го на 9-е Жуковым подписывалась безоговорочная капитуляция Германии. И когда журналисты меня спросили, участвовал ли я в последних боях, я показал им надпись на стене — наименование частей и соединений, отличившиеся при штурме Берлина. «Участвовал, — ответил я. — Вот, посмотрите, полк, в котором я служил, указан здесь в числе лучших».

ХАЗАНОВ: В последние дни апреля — начале мая немецкие войска, оборонявшие город, находились просто в катастрофическом положении, порой у них не хватало самого необходимого. Склады преимущественно размещались на окраинах — немцы боялись, что иначе они будут разрушены ударами авиации...

ОРЛОВ: Между тем, 22 апреля — Сталин это предвидел — Гитлер отдал приказ снять все войска с запада и все бросить на восток, на оборону Берлина, против Советской армии. Когда американцы, как они пишут, начали преследование — преследовать было некого. Один журналист тогда писал: «Мы проехали 150 километров, не слыша ни одного выстрела. Города падали, как кегли. Кассель сдался по телефону. Мангейм ~ при помощи бургомистра, с ключами на подносе».

ТЮШКЕВИЧ: Согласно теории, значение победы, насколько она крупная, определялось в зависимости от того, насколько войска смогли пройти вглубь территории противника. Но если на западном фронте союзники просто продвигались, то на советско-германском фронте к концу апреля — началу мая 1945 года, по существу, было уничтожено три четверти всей военной техники и живой силы противника.

ОРЛОВ: 7 апреля Сталин писал Рузвельту — это было последнее письмо, — что немцы имеют на нашем фронте 147 дивизий. Они спокойно могли бы перебросить на Западный фронт несколько десятков дивизий, но они бьются здесь за несчастную деревню Землянице, которая им совершенно не нужна, а вам запросто, без боя, сдают города.

ЯМПОЛЬСКИЙ: А вот другая телеграмма, отправленная Черчиллем Идену 26 апреля 1945 года. Она была добыта нашей внешней разведкой — агентурным путем. Черчилль предлагает Идену сделать все возможное для того, чтобы США дали указания Эйзенхауэру ускорить продвижение его войск по Чехословакии в целях вступления в Прагу до того, как это сделает Красная армия. Черчилль подчеркнул, что если именно англо-американские войска освободят Прагу, то вся политическая ориентация Чехословакии и чехословацкого правительства в послевоенный период будет иной. Вспомните, сколько мы прилагали усилий для того, чтобы они пораньше вступили в войну, а теперь они спешат иметь навар.

СЕНЯВСКАЯ: Одновременно с развитием боев в Берлине, к 25 апреля советские войска завершили его окружение.

ХАЗАНОВ: В названном уже мною приказе командующего Берлинским укрепрайоном генерала Реймана отдельный раздел назван «Народная война в тылу противника». В приказе есть такие слова: «Противник нигде не должен находить себе покоя. Кто действует в глубоком тылу противника, кто защищает родину, империю в борьбе против врага, причиняя ему урон, несмотря ни на что, тот выполняет высший солдатский долг».

ЯМПОЛЬСКИЙ: Вероятно, немцы оценили эффективность партизанской борьбы, организованной нашей партией на временно оккупированной территории Советского Союза, и решили перенять этот опыт, создав свое партизанское движение под руководством национал-социалистской партии Германии.

— Очевидно, наши органы государственной безопасности могли предполагать, что гитлеровцы попытаются создать свои партизанские отряды?

ЯМПОЛЬСКИЙ: Скажем точнее: уже где-то в конце 1944 года в ГКО начали поступать сведения о том, что немцы готовят свою партизанскую войну. Информация поступала от нашей разведки.

— А кто у нас противостоял проискам германской разведки и различной ее агентуре в период Берлинской операции?

ЯМПОЛЬСКИЙ: Напомню, что органы госбезопасности вступили в войну в составе 3-го управления НКО, созданного в результате реорганизации органов в апреле 1941 года. Существуют различные мнения относительно правильности этого решения. Если рассматривать нашу предвоенную стратегию как наступательную, то, вероятно, нужно согласиться, что введение органов госбезопасности в структуру НКО было правильным. Если же рассматривать ситуацию, которая сложилась после нападения Германии на СССР, то, вероятно, нужно согласиться с теми, кто говорит, что это было неправильно.

В наступательной операции органы госбезопасности должны быть вместе с Вооруженными силами, что позволяет более эффективно решать все задачи. Поэтому в июле 1941-го эти 3-и управления были введены в НКВД в качестве особых отделов НКВД СССР. Но в апреле 1943 года по решению ГКО была создана военная контрразведка «Смерш», введенная в состав НКО, поскольку началось наступление. Начальник «Смерша» Абакумов являлся заместителем наркома обороны. Фактически военная контрразведка была автономна, а юридически — входила в состав НКО. Так вот, после того как сообщение о подготовке немцев к партизанской борьбе поступило в ГКО, Сталин дал Абакумову указание разработать эффективную систему мер по борьбе с этой партизанской деятельностью...

СЕНЯВСКАЯ: Кстати, вам не попадались документы, свидетельствующие о том, что у немцев были специально подготовленные группы, которые, переодевшись в форму бойцов Советской армии, совершали зверства над собственным гражданским населением для того, чтобы побудить их к партизанской войне?

ЯМПОЛЬСКИЙ: Такие документы мне не попадались. Но попадались другие, о том, что отдельные наши военнослужащие-дезертиры объединялись в какие-то банды, терроризировали местное население, вызывая тем самым отрицательное отношение к Красной армии. Органам госбезопасности приходилось решать и эту проблему... Хотя, я думаю, не исключено, что есть и такие документы, о которых вы говорите.

СЕНЯВСКАЯ: В политсводках, в политдонесениях мне попадались специальные предупреждения нашим бойцам на фронте, что могут встречаться вот такие группы.

ЯМПОЛЬСКИЙ: Конечно, ведь немцы имели большой опыт провокаций. Они так действовали и на территории СССР с началом войны, когда переодевались в красноармейскую форму, захватывали мосты, уничтожали линии связи — это было подразделение «Бранденбург-800». Думаю, приобретенный опыт они использовали и на своей территории.

СЕНЯВСКАЯ: Просто парадоксальная ситуация — когда против своих же зверствовали...