Белая армия, английский генерал
Белая армия, английский генерал
После падения Советской власти на Севере с помощью интервентов стали усиленно формировать белые части, в том числе и из возвращавшихся из кратковременной эмиграции офицеров. Надо сказать, что уже в начале 1918 г. первая волна эмиграции была совершенно хаотичной, составляли ее зачастую те самые спекулянты, чьи действия во многом приблизили события 1917 года. Крысы всегда первыми бегут с корабля.
В воспоминаниях бывшего командующего Северной армией генерала В.В. Марушевского так описывалась русская эмиграция 1918 года в Стокгольме и действия по созданию русской Северной армии:
«Если русская миссия представляла из себя что-то уже несколько распавшееся, то русская колония являлась уже не только не целым организмом, но случайным сборищем людей всех состояний, верований и направлений.
Яркую картину этого русского разложения можно было наблюдать в «Гранд-отеле».
Грандиозная гостиница сверхъевропейского масштаба без труда давала приют этим приезжающим или уезжающим толпам русских или бывших русских, т. е. финнов, эстонцев, украинцев и других народившихся национальностей.
Там я встретился и с рядом союзных представителей, пробиравшихся из России на родину.
Интересную картину представлял собою зимний сад, столовая и кафе «Гранд-отеля». Были там и большевики в безукоризненных фраках, и крупные русские баре, уцелевшие от резни, толпы несчастных изголодавшихся людей, служивших разведкам государств всего мира. И спекуляция. Знаменитый Д. Рубинштейн плавал как рыба в воде. Вся шайка “валютчиков”, которую я в свое время наблюдал в Гельсингфорсе, непрерывно курсировала между Финляндией, Стокгольмом и Ревелем. Визы, даваемые с таким трудом порядочным людям, для этих, так сказать, “финансистов” не существовали.
Одновременно с этим в стокгольмском Лувре — “Nordiska” — распродавалась по партиям обстановка наших дворцов и крупных собственников. Антиквары заваливались драгоценным фарфором и бронзой, редкостные экземпляры старины стали дешевкой.
На этом фоне Стокгольм вырисовывался громадным рынком спекулятивно-политического характера. Люди терялись, заблуждались и в конце концов покупались той или иной политиканствующей и спекулировавшей группой.
Попутно не могу не отметить еще одной спекуляции, совершенно специального характера. Это торговля нашими судами Морского ведомства. Суда эти прибывали в стокгольмский рейд под разными фантастическими флагами, чаще всего украинскими, и продавались всякому, кто рисковал иметь дело с этого рода дельцами. Имея в виду чисто уголовный характер этих предприятий, я не хочу вспоминать имен тех лиц, которых я встретил на этом поприще…
Далее шли упорные слухи о бесконтрольном хозяйничании англичан на Севере, о непорядках во вновь формируемых русских войсках, о полном хаосе в администрации в Северной области.
Решившись на отъезд, я горячо принялся за работу по организации всего того, что могло сосредоточить на Севере необходимый офицерский состав, бедствовавший в Стокгольме в условиях беженства.
В отношении возможностей отправки офицеров и обеспечения их семей мне оказал полную поддержку К.Н. Гулькевич (российский посланник в Стокгольме. — Авт.), который немедленно выделил из имеющихся в его распоряжении казенных денег 100 тысяч шведских крон на образование первоначального фонда.
Для заведывания этим делом мною была образована комиссия под председательством вызванного мною из Финляндии полковника М.Н. Архипова, высоко мною почитаемого за его доблестную, известную мне службу в финляндских стрелковых бригадах. Бесконечно нуждаясь в сотрудничестве М.Н. Архипова на Севере, я тем не менее решил временно оставить его в Стокгольме для налаживания отправки военнослужащих и борьбы с пропагандою большевиков, распространявших о Севере самые нелепые, но вместе с тем упорные слухи…»[52]
Неудивительно, что Северная армия была сформирована достаточно быстро, равно как и местное правительство, созданное сразу после переворота из местных депутатов Учредительного Собрания — Верховное Управление Северной области. Состав его был эсеровским, возглавил правительство народный социалист Н.В. Чайковский. Но реальные бразды правления, и армией и тылом, были у англичан. Недаром объединенное командование над всем Севером было возложено на английского генерала Пуля, которого затем сменил генерал Айронсайд. Экономическая политика, в том числе и товарно-денежные отношения, также фактически контролировалась Великобританией.
После захвата Архангельска, 2 августа, интервенты, игравшие решающую роль в управлении, объявили военное положение во всем Северном крае, ввели военно-полевые суды. При том, что роль первой скрипки исполняли англичане, функции карателей выполняли американские войска. В тюрьмы Архангельска, Мурманска, Печенги, Иоканьги было брошено свыше 50 тысяч человек из 400 тысяч населения края. Правительство же Чайковского в это время занималось внутренними интригами, демагогическими попытками «углубления завоеваний революции», что, естественно, не прибавляло к нему у населения ни уважения, ни симпатии. Генерал Марушевский, прибывший в ноябре 1918 года в Архангельск, вспоминал: «Архангельская общественность относилась к своему правительству с полным безразличием, поражавшим каждого вновь прибывшего в город. Правительство не подвергалось нападкам или резкой критике со стороны общественности, но и не встречало ни малейшей поддержки. Представители лучших классов Архангельска охотно осаждали представителей власти с массою мелочных жалоб и дрязг, но вместе с тем сторонились от участия в правительственной работе. Думаю я, что происходило это прежде всего от недоверия к твердости и продолжительности власти, а затем играла роль и осторожность, чтобы не провиниться перед большевиками, в конечном возвращении которых, по-видимому, не сомневались.
Пока же финансово-промышленные круги занимались обращением всех возможных средств в иностранную валюту, которая систематически выкачивалась за границу, крестьянство держало деньги в сундуках, не веря возможности держать их даже в государственном банке, а так называемое “общество” беспрерывно танцевало в зале городской думы»[53].
В итоге 6 сентября 1918 г. военные во главе с Чаплиным, которых до крайности бесила создавшаяся ситуация, попытались найти выход по-своему. Членов Верховного Управления арестовали и отвезли на Соловки, причем в результате Север остался вообще без правительства. Эсеры Лихач и Иванов выпустили воззвание к населению против насильников-офицеров, которые якобы желают восстановить монархию и прячут для этого в Архангельске великого князя Михаила Александровича. На город двинулись вооруженные крестьяне во главе с агрономом Капустиным.
В столь кризисную ситуацию пришлось срочно вмешиваться союзникам. Английская контрразведка арестовала лиц, распространявших слухи про великого князя. Американский посол Френсис свел этих задержанных с крестьянской делегацией Капустина — чтобы сознались перед ними во лжи или указали адрес, где же скрывают Михаила Александровича. Между тем у союзников тоже произошел раскол — политики (т. е. послы), стояли за «демократию», требовали вернуть «законное» правительство и арестовать путчистов. А командование во главе с англичанином Пулем стояло за офицеров, исходя из практических соображений. Дело кончилось компромиссом — членов Верховного Управления вернули с Соловков, но предложили Чайковскому сформировать новый кабинет из более умеренных элементов. В результате образовалось Временное правительство Северной области из народных социалистов и кадетов. Только Чаплин был отставлен от должности главнокомандующего, на его место назначили полковника Дурова, бывшего военного агента в Лондоне. Но вскоре и Дуров заразился демократическими настроениями «керенщины», вплоть до участия в солдатских митингах и заигрывания с рядовыми в ущерб дисциплине.
В итоге его пришлось заменить прибывшим из Стокгольма генералом В.В. Марушевским, ставшим новым командующим войсками Северной области. Марушевский сумел создать действительно боеспособную белую Северную армию, а заодно он и тесно сотрудничал с правительством и был в курсе его экономической политики. Он достаточно высоко оценивал его, вплоть до личной честности членов правительства. Вот что он писал: «Правительство Северной области было бедно… и в этом наша гордость. Члены правительства не могли устраивать ни больших, ни малых приемов. Если за все время моего пребывания в области я могу насчитать два-три лишь раза, когда в доме у Н.В. Чайковского, а затем П.Ю. Зубова (министр финансов, впоследствии фактический заменивший Чайковского на посту председателя правительства. — Авт.), был народ, то это доказывает, как ограничены были в своих окладах носители высшей власти в крае. Именно в этих вопросах князь Иван Анатольевич Куракин был беспощаден, и даже необходимые увеличения окладов из-за возраставшей дороговизны вызывали с его стороны неизменные протесты. Прибавлю здесь, что, потеряв все, князь Куракин сильно нуждался и болел душой за семью, которой надо было высылать средства.
В такой обстановке, которую можно назвать и спокойной, и благоприятной, мы подошли к 1919 году, исполненные самых оптимистических надежд и упований на победный конец той борьбы, которую мы вели»[54].
Действительно, к концу 1918 г. военные действия, и так проходившие на северном направлении из-за особенностей местности достаточно вяло, в основном вдоль Мурманской железной дороги, приняли устойчивый характер позиционной войны. Этим воспользовались интервенты, в первую очередь англичане, и так контролировавшие всю экономику области. Уже в течение 1918 г. их добычей стал весь военный, торговый и промысловый флот Севера. В руках союзников оказались все порты, железные дороги с подвижным составом. Мало того, даже денежная эмиссия да и разновидности местных денег тоже контролировались ими. Часть денег печатались или прямо в Англии, или на привезенных оттуда печатных станках. По приблизительным подсчетам, за время оккупации интервенты вывезли 2 686 тыс. пудов разных грузов на общую сумму свыше 950 млн рублей золотом. Между тем, получая колоссальные прибыли, на русских войсках союзники пытались всячески экономить (может быть, это было и одной из причин поражения Белого движения). Характерно, например, столкновение командующего Марушевского с английским генералом Ниддэмом, отвечавшим за снабжение войск:
«Все внимание и все заботы уделялись строю и, главным образом, фронту. Одной из первых же моих мер было установление значительной разницы в окладах на фронте и в тылу, с точным указанием фронтовых районов…
Я получил официальное письмо генерала Ниддэма, в коем он запрашивал меня, правда ли, что мною были повышены некоторые оклады чинам армии. Дело касалось очень небольшого увеличения содержания самым младшим чинам армии.
Далее, генерал Ниддэм объяснял мне в весьма категорической форме, что все расходы в области делаются на средства великобританской казны и что в дальнейшем я должен обращаться по подобного рода вопросам за разрешением в английский штаб или обсуждать эти вопросы с участием английских представителей.
Я немедленно ответил на это Ниддэму, что прежде всего я занимал государственные должности в прежней России, когда она была великой и сильной, а следовательно, не имею никакой нужды в указаниях и советах по моей компетенции. Далее по деловой части письма я указал, что все финансовые вопросы в широком масштабе должны обсуждаться между правительством и английской миссией, что на самом деле фактически и происходило. Что касается моих действий, то я определенно заявил, что никакого контроля, кроме моего правительства, я не допущу. В отношении же расчетов с великобританским правительством я с уверенностью высказал, что все наши долги будут оплачены из неисчерпаемых богатств России.
Копию с этого письма я представил председателю правительства и генералу Айронсайду.
В первую же мою встречу с Айронсайдом он сам заговорил о письме Ниддэма и характеризовал его поступок как “недостаток такта”»[55].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.