Эпилог ЛЕГЕНДА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Эпилог

ЛЕГЕНДА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Многие ненавистники Кеннеди, так же как, впрочем, и многие его почитатели, были поражены той волной эмоций, которая возникла после похорон и продолжала затем нарастать с каждым годом. Циники саркастически назвали это явление «культом Кеннеди», как будто кончина всякого выдающегося человека не ведет к усилению чувств у искренне преданных ему людей. Суть этого явления заключалась в том, что личность Кеннеди отвечала эмоциональным потребностям американского народа. По наблюдению Джеймса Рестона, «легенда о Кеннеди растет — и вглубь и вширь. Даже те, кто всячески проклинал его при жизни, теперь чуть ли не боготворят его имя, а многие его политические противники, столь безжалостно судившие его в прошлом, теперь подыскивают кандидата, который походил бы на него своей внешностью и манерой говорить».

Официально период траура был установлен в тридцать дней. Это означало всего лишь приспущенные флаги и отмену разного рода балов и правительственных приемов. За пределами государственного аппарата деловая активность возобновилась на утро после похорон. На экранах телевизоров вновь замелькала реклама, курс акций на бирже снова подскочил, и театральные огни засияли по-старому. Люди, наиболее тяжело перенесшие трагедию, стали постепенно возвращаться в русло нормальной жизни.

Но вот прошло и тридцать дней. Полотнища флагов затрепетали на самой вершине флагштоков, рояль вкатили обратно в Восточный зал Белого дома, хозяйки вашингтонских гостиных возобновили свои приемы, и неожиданно для себя все обнаружили, что траур отнюдь не окончился. Безусловно, лихорадка, бившая страну с 23 по 25 ноября, прошла. Но это было состояние явно противоестественное. Поэтому никого не удивило, когда опросы населения показали, что уже на следующей после убийства неделе — со среды до субботы — три четверти взрослого населения вернулись к обычному для них образу жизни. Раны на теле нации начали заживать, и этот процесс шел так быстро, что каждый, кто пытался их бередить, наталкивался на уклончивость или неприкрытую враждебность.

И все же скорбь не исчезала. В Нью-Йорке процессия медленным шагом проследовала по Пятой авеню; у каждого из тысячи ее участников в руке горела свеча в память президента Кеннеди. Покупатели, приобретавшие рождественские подарки, были подавлены унынием, царившим в обычно оживленных магазинах. Журналы стали выпускать специальные номера, посвященные памяти Джона Ф. Кеннеди, и на полках каждого книжного магазина столицы был отведен особый угол для альбомов с его фотографиями.

Аукционисты, специализирующиеся на продаже реликвий американской истории, установили, что письма Кеннеди, написанные им от руки, ценятся не менее писем Линкольна. Книга Кеннеди «Галерея мужественных» с автографами автора оценивалась в 375 долларов. Детали трибуны, откуда он произнес свою речь в Сан-Антонио за день до убийства, стали предметом зависти коллекционеров, а табличка с надписью «номер 850», висевшая на дверях его спальни в отеле «Техас», где он провел последнюю ночь, бесследно исчезла.

Во время поездок Линдона Джонсона по США сотрудники Белого дома стали раздавать желающим фотографии обоих президентов, стремясь подчеркнуть таким образом преемственность власти. Однако от этого пришлось быстро отказаться. На одну карточку нового главы государства брали десять портретов Кеннеди. Все агенты секретной службы буквально кипели от возмущения, когда Джонсон сделал выговор одному из агентов, носившему в качестве булавки для галстука миниатюрное изображение «ПТ-109» — военного катера, на котором служил во время войны Кеннеди, и в резкой форме напомнил ему, что он служит при новом президенте. И все же раздражение Джонсона легко было понять. Его повсюду преследовал призрак покойного президента. Даже на съезде демократической партии в 1964 году, на котором обсуждалась кандидатура на пост президента, Джонсона, буквально в последнюю минуту, оставили на бобах, хотя все это мероприятие тщательно готовилось как его триумфальный выход. За месяц до съезда Джонсон вычеркнул имя Роберта Кеннеди из списка возможных кандидатов на пост вице-президента. Тем не менее самые волнующие минуты в зале съездов принадлежали не Джонсону. Они наступили, когда на трибуну поднялся министр юстиции и предложил вниманию делегатов кинофильм о тысяче дней, проведенных его братом в Белом доме. Делегаты вскочили на ноги и, стоя, устроили Роберту Кеннеди оглушительную овацию, продолжавшуюся целых пятнадцать минут.

Чем больше люди задумывались над сущностью легенды о Джоне Кеннеди, тем меньше они ее понимали. Младший брат убитого президента не сделал ничего, что могло бы поощрить такую демонстрацию. Напротив, он несколько раз пытался прервать ее, затем слегка улыбнулся и, прикусив губу, склонил голову, как перед неукротимым ураганом. Комментатор Дэвид Бринкли решил, что убийство и его последствия следует отнести к числу загадочных явлений, не поддающихся логическому анализу.

Но, не взирая ни на что, люди по-прежнему стремились вместить эти события в рамки своей жизни. Наиболее очевидный путь заключался в присвоении имени покойного президента разным населенным пунктам, улицам и т. д. Жаклин Кеннеди попросила Джонсона переименовать мыс Канаверал в мыс Кеннеди. Он сразу же удовлетворил ее просьбу. Тогда на ум пришла мысль о том, что в будущем ей, чего доброго, придется ехать на автомашине «по шоссе имени Кеннеди на аэродром имени Кеннеди для того, чтобы посетить школу имени Кеннеди». Мэр Нью-Йорка Вагнер переименовал аэропорт Айдлуайлд в аэропорт Кеннеди, конгресс изменил прежнее наименование Общенационального культурного центра на Центр исполнительского искусства имени Джона Ф. Кеннеди. Министерство финансов приступило к чеканке пятидесяти миллионов пятидесятицентовых монет с изображением Кеннеди и установило, что они исчезают из обращения, так как их берут на сувениры.

Во всех частях страны различные комиссии и муниципальные советы единодушно голосовали за то, чтобы увековечить имя президента, изменив названия на карте соответствующих городов и штатов.

В беседе с супругой французского посла Николь Альфан Жаклин Кеннеди сказала, что чувствует себя как «раненый зверь. Единственное, чего я хочу, — это забраться куда-нибудь в потайное место и затихнуть». Вместо этого ей пришлось без устали решать одну задачу за другой. Ее родственники помогали ей как могли. Однако она сама справлялась с большинством дел. Она не пожелала переложить на кого-нибудь ответственность за подготовку похорон. Впоследствии она так же стремилась сделать все сама. Зачастую у нее просто не было выбора. Если она хотела оказать поддержку новому президенту, то ее присутствие во время соответствующих церемоний было абсолютно необходимым, так как никто не мог ее заменить.

Жаклин стремилась как можно быстрее освободить Белый дом для его нового хозяина. Ее последний полный драматизма жест перед тем, как переехать в новый дом, был целиком задуман ею самой. После нескольких неудачных попыток она написала на листе бумаги своим тонким почерком:

«В этой комнате жил Джон Фитцджеральд Кеннеди со своей женой Жаклин в течение двух лет десяти месяцев и двух дней пребывания на посту президента Соединенных Штатов».

Эти слова были вырезаны на дверях непосредственно под старой подписью:

«В этой комнате спал Авраам Линкольн в период пребывания в Белом доме с 4 марта 1861 года по 13 апреля 1865 года».

Жаклин уложилась в ею самой установленные сроки. Ровно через 11 дней после похорон она переехала в дом Гарриманов.

Президент Джонсон приколол высшую награду министерства финансов на грудь Руфуса Янгблада, превознося его как «одного из самых отважных и талантливых служащих, каких я только знал». По настоянию Жаклин Кеннеди министр финансов Диллон наградил также Клинта Хилла. Хотя оба агента великолепно вели себя в момент покушения — особой похвалы заслуживает драматический прыжок Клинта, который благодаря фотографиям стал широко известен всей стране, — эти награждения вызвали скрытое недовольство среди большей части официального Вашингтона. Секретная служба не выполнила свой долг перед президентом Кеннеди, в этом было главное. И, по всеобщему мнению, первой реакцией ее сотрудников должно было быть чувство коллективной вины и стыда, а не гордость за выдающиеся успехи. Вначале нужно было расследовать причины провала, а лишь затем заниматься раздачей медалей. Конечно, следствие об убийстве Кеннеди было начато, но и здесь с самого начала оно велось так, что не могло не вызвать тревоги и озабоченности. ФБР выделило пятьдесят агентов, стремясь, как говорится, одним махом завершить все дело. В результате на свет появился скудный отчет, безапелляционно отвергавший все щекотливые вопросы при помощи одной и той же фразы: «Никаких улик не обнаружено». Затем этот отчет был потихоньку передан одному из журналов, и его содержание, естественно, стало всеобщим достоянием. Один этот эпизод может послужить удручающим примером того, как бюрократический аппарат, почуяв опасность, немедленно предает забвению интересы страны и бросает все силы на самооборону.

Наконец новому президенту все-таки втолковали, что поручить самим техасским властям расследование дела об убийстве президента Кеннеди означало бы заранее навлечь на них подозрение в попытке обелить себя. Через четыре дня после похорон заместители министра юстиции Катценбах и Кокс посетили председателя Верховного суда США Уоррена и обратились к нему с настоятельной просьбой возглавить Федеральную комиссию. Уоррен наотрез отказался. Он напомнил, что неоднократно осуждал исполнение членами суда каких-либо иных функций, отвлекавших их от выполнения своих прямых обязанностей, и в качестве выхода предложил обратиться к одному из двух ушедших на пенсию судей. Посетители поспешно откланялись и уведомили Белый дом о постигшей их неудаче. Однако именно в таких ситуациях Джонсон чувствовал себя, словно рыба в воде. Едва верховный судья успел отказаться, как на его столе зазвонил телефон. Президент просил его незамедлительно приехать. Далее, по описанию Уоррена, события развивались следующим образом:

«Вначале меня встретил Банди. Он проводил меня в кабинет, и президент сказал мне, что дело приобрело очень серьезный оборот. Он сказал, что распространяются самые дикие слухи и что следует все время помнить о международном положении. Он сказал, что только что беседовал с Раском и тот высказал крайнюю озабоченность. Он упомянул также об информации председателя Комиссии по атомной энергии о том, сколько миллионов людей могут погибнуть, если возникнет атомная война. Единственное, что позволит пресечь эти слухи, сказал он, это создание независимой и ответственной комиссии расследования. Эту комиссию может возглавить лишь человек, занимающий самый высокий пост в судебной иерархии государства. Я высказал ему свое мнение на этот счет. Он сказал, что если общественное мнение будет враждебно настроено против Кубы и Советского Союза, то это может привести к войне.

— Вам пришлось уже однажды носить военную форму, — сказал он, — и если бы я попросил вас об этом, то вы вновь надели бы форму во имя интересов вашей страны.

— Конечно, — ответил я.

— Сейчас я прошу вас оказать гораздо более важную услугу, — сказал он.

— Если вы ставите вопрос таким образом, — сказал я, — мне остается только согласиться».

В тот же вечер Джонсон подписал распоряжение о назначении еще шести членов комиссии. Им поручалось изучить все материалы ФБР, вести самостоятельное расследование и дать заключение «по всем фактам и обстоятельствам», связанным с убийством Кеннеди, «в том числе касательно последующей насильственной смерти человека, подозреваемого в убийстве президента».

Назначение президентом в состав комиссии известных людей было сделано с целью произвести впечатление на общественное мнение страны, что полностью соответствовало традиции создания таких органов. Настоящую работу выполняли главный юрисконсульт комиссии и его четырнадцать помощников. Среди них самую активную деятельность развили наиболее молодые юристы. За шесть месяцев 94 свидетеля были вызваны на заседания комиссии с участием одного или более ее членов. Отдельные сотрудники аппарата комиссии успели опросить за это же время 395 человек. Письменные показания, данные под присягой, были получены от 61 человека и двое — президент и его супруга — свои свидетельства прислали в письменной форме. 24 сентября 1964 года полный текст доклада комиссии Уоррена был представлен президенту и опубликован.

В самих Соединенных Штатах доклад комиссии Уоррена получил всеобщее одобрение. Менее восторженно он был принят за рубежом, где его неоднократно критиковали как «официальную версию» — тонкий намек на то, что еще одна, правдивая, версия держится в строгом секрете. Хотя действия секретной службы, ФБР и полиции города Далласа были далеки от того, чтобы ими стоило восхищаться, с ними обошлись весьма учтиво, и предложения комиссии об устранении недостатков в их деятельности страдали отсутствием ясности и решительности. Но даже и. в таком виде их постигла печальная участь. Эдгар Гувер, разъяренный тем, что кто-то осмелился подвергнуть критике его бюро, ринулся в контратаку с такой яростью, что американцы даже не заметили, что в докладе говорилось гораздо резче о недостатках секретной службы, которая благоразумно предпочла помалкивать. К тому моменту, когда директор ФБР завершил дисциплинарную расправу над своими агентами в Далласе, в том числе и над незадачливым Хости, большинство американских читателей успели уже забыть, какое из ведомств отвечало за безопасность Джона Кеннеди. Что касается конкретных рекомендаций комиссии Уоррена, то наиболее важные из них были подшиты к делу и преданы забвению. Комиссия предлагала подчинить секретную службу непосредственно кабинету министров. Это предложение так и не было осуществлено. По мнению комиссии, на посту начальника группы агентов секретной службы Белого дома следовало иметь чиновника, ничем не связанного в личном плане с президентом. Джонсон тут же заменил Джерри Бена Руфусом Янгбладом. Однако мало кто из агентов секретной службы ему завидовал. Нового главу государства оказалось куда сложнее охранять, чем его предшественника. Он очертя голову бросался в самую гущу толпы, гостеприимно приглашал в Белый дом оравы приезжих туристов и строго выговаривал своим телохранителям, если они слишком близко к нему подходили. Секретная служба заново пере —

оборудовала президентский «линкольн», в котором был смертельно ранен Кеннеди. На нем был установлен форсированный двигатель, две с половиной тонны новой стальной брони, стекла толщиной в три дюйма и не пробиваемые пулями покрышки. В докладе ничего не говорилось о контроле над продажей огнестрельного оружия. Члены комиссии обсуждали этот вопрос между собой и решили, что он находится вне их компетенции. Требования о принятии соответствующих законов настолько усилились после убийства Кеннеди, что, казалось, ничто не могло помешать их осуществлению. Опросы общественного мнения, проводимые Гэллапом, показали, что восемь американцев из десяти были настроены в пользу принятия законов, санкционирующих продажу оружия лишь гражданам, имеющим соответствующее разрешение от полиции. Роберт Кеннеди потребовал, чтобы сенат запретил приобретение оружия по почте. Письма в поддержку его предложения буквально затопили Капитолий.

Несколько недель спустя после похорон сенатор Томас Додд от штата Коннектикут внес довольно разумный законопроект, накладывающий запрет на продажу оружия по почте, на импорт оружия (кроме спортивного), продажу его лицам моложе 21 года и обязывающий всех покупателей удостоверить свою личность, чтобы полиция в случае необходимости могла их разыскать. Американская ассоциация адвокатов горячо поддержала этот законопроект, но никто на него не обратил внимания.

Начальник Управления лагерей и тюрем США указал, что «в конце концов даже автомашины подлежат регистрации, а водители обязаны иметь права», но его выявление осталось гласом вопиющего в пустыне. В общей сложности в конгресс было внесено 18 проектов законодательных мер по контролю над продажей оружия. Однако ни один из «антиружейных» законопроектов так и не попал в цель. Соединенные Штаты продолжали оставаться единственной цивилизованной страной в мире без твердых правил, регулирующих продажу огнестрельного оружия и владение им. Только в 1964 году в страну было ввезено около 600 тысяч единиц дешевого оружия.

Многие американцы усматривали во всех попытках установить контроль над оружием посягательство на их мужественность. Национальная ассоциация стрелков-любителей, пользующаяся большим влиянием, призвала своих членов, насчитывающих свыше полумиллиона человек, писать письма в Вашингтон и возражать против предложений о контроле над продажей оружия, а ее лоббисты принялись обрабатывать членов конгресса, используя фарисейский афоризм о том, что «убивает не ружье, а человек». Они настаивали на принятии еще одного закона Хиккенлупера, направленного всего лишь на прекращение ввоза ружей и пистолетов, изготовленных иностранными фирмами. Все попытки Катценбаха доказать, что ассоциация защищает не интересы спортсменов, а прибыли фабрикантов оружия, оказались тщетными.

Выходящий массовым тиражом журнал «Филд энд стрим» предупреждал своих читателей: «Экстремисты вновь требуют запретить продажу огнестрельного оружия». Журнал призывал владельцев оружия «перейти в наступление». Кстати, в февральском номере этого журнала в 1966 году одна из фирм, высылающая ружья и пистолеты по почте по получении соответствующего денежного перевода от любого лица, поместила объявление, рекламирующее дешевое ружье иностранного производства с оптическим прицелом, известное среди владельцев оружия под названием «винтовка марки Кеннеди». Рядом было напечатано рекламное объявление о выпуске специальных почтовых марок, посвященных памяти Кеннеди. Один предприимчивый репортер города Патерсон (штат Нью-Джерси) решил проверить, на что способны фирмы, продающие оружие по почте. Он послал одной из фирм заказ и приложил денежный чек с подписью «Л. X. Освальд». Он благополучно получил свое ружье.

Владельцы оружия последовали призыву журнала «Аутдор лайф» и бросились в атаку. Особенно воинственно вели они себя в штате Техас. В других районах страны судебные органы благожелательно отнеслись к двадцати с лишним тысячам законов и постановлений о контроле над продажей оружия, принятых местными органами власти в городах и штатах. В Далласе один судья отменил в 1962 году постановление муниципалитета, ограничивающее право на ношение оружия, на том основании, что оно якобы представляло собой «произвольное ущемление неотъемлемых прав граждан этого штата, не намеренных отказываться от этих прав в пользу правителей». По-видимому, под «правителями» имелось в виду федеральное правительство Соединенных Штатов, и надо признать, что это отношение не переменилось даже после убийства Кеннеди. Не успела зажить раненая рука губернатора Коннэли, как он уже обратился к конгрессменам, представляющим Техас, с призывом выступить против законопроекта Додда, а члены республиканской партии штага, собравшись на конференцию в Далласе, приняли резолюцию, бичующую какие-либо ограничения прав частных лиц приобретать оружие и пользоваться им.

«Большой Д.» по-прежнему отличался целым рядом странностей. В течение последней недели ноября 1963 года в сердцах либерального подполья пробудилась было надежда, что мучительная переоценка ценностей жителями города может пробудить к жизни их общественное сознание. Но надежде этой не суждено было сбыться. Чем больше было перемен в Далласе, тем яснее было, что он остается все тем же. Увяли венки «Прощай, дружище» на площади Дили, где был убит Кеннеди, и робкие ростки самосознания огрубели и превратились в защитный покров. Беспокойная тревога: «Помилуй бог, что скажут о нас в Нью-Йорке», перешла в состояние, описанное одним из местных психиатров следующим образом:

«Далласцы очень-очень гордятся Далласом. У отдельных граждан города это чувство перерастает в какую-то манию самолюбования. Вместо заботы о горе других их обуревает тревога за репутацию города».

В глазах этих граждан Даллас в значительной мере себя реабилитировал уже в первый месяц деятельности нового правительства. Речь идет о том, что в 1963 году в конце спортивного сезона студенческих команд спортивные комментаторы страны остановили свой выбор на команде регбистов техасского университета и высшего военно-морского училища США, назвав их соответственно командами № 1 и № 2.

Они встретились в Техасе на большой спортивной арене Коттон-Боул. Кадеты получили хорошую трепку. Весь Даллас ликовал.

Дух публичного раскаяния улетучился довольно быстро. Полицейские Джесса Карри были возмущены не действиями своего местного начальства, а решениями Верховного суда США об охране прав подсудимых, которые, по мнению полиции Далласа, помешали им допросить должным образом Освальда в день убийства Кеннеди. Находясь под первым впечатлением катастрофы, происшедшей 22 ноября, инспектор школьного образования Далласа Уайт поклялся, что уволит преподавательницу, сказавшую своим ученикам, что ей хочется плюнуть в лицо президенту Кеннеди. Прошло несколько дней, и он изменил свое мнение. Это, однако, не помешало ему спустя две недели отстранить от обязанностей другую учительницу, написавшую письмо в редакцию журнала «Тайм» о том, что она была свидетельницей, как «наши газеты и многие руководители Далласа сеяли семена ненависти». Она была убеждена, что эти действия толкнули убийцу на преступный акт.

Вице-президент одной из нефтяных компаний Далласа и член дирекции крупного универмага выступили на страницах печати с резкой критикой ультраправых организаций города — оба были вынуждены подать в отставку. Конечно, большинство жителей Далласа глубоко сожалело о случившемся, и, в то время как местные власти отказались финансировать сооружение какого-либо памятника Кеннеди или мемориальной доски в его память (они объясняли, что расходование общественных средств на указанные цели было бы с их стороны нарушением законов), комитет, созданный самими гражданами, решил превратить один из запущенных кварталов близ здания суда в площадь памяти Кеннеди. Однако эти планы где-то застряли. В конце концов был открыт памятник в Торговом центре, где 22 ноября должен был выступить Кеннеди. Однако на том месте, где было совершено преступление, не было ничего, что говорило бы о том, что именно здесь пролилась кровь президента. Это отсутствие каких-либо знаков памяти о случившемся особенно разительно бросалось в глаза за неделю до опубликования доклада комиссии Уоррена, когда Американский легион проводил в Далласе свою ежегодную конференцию. Шесть часов подряд девицы с булавами в ярких одеждах тамбурмажоров вышагивали впереди одетых в разноцветные мундиры колонн мимо Техасского склада школьных учебников. Никто не остановился около здания. Ничто даже не напоминало о событии, которое недавно здесь произошло.

Весной 1966 года, то есть через год после того, как в Раннимиде был открыт музей Кеннеди, отцы Далласа соблаговолили пересмотреть свою позицию и совершили поворот на 180 градусов, выделив из ассигнований, предназначенных для озеленения города, сумму в размере 20 тысяч долларов на сооружение мемориальной доски в честь Кеннеди. Первоначальный вариант текста доски состоял из десяти абзацев. Его авторы сообщали о том, что площадь названа в честь Дж. Г. Б. Дили (о телевизионной компании УПА, владельцем которой он был, они не упоминали), далее описывали первую хижину, сооруженную на месте нынешнего города примерно в 1841 году, напоминали о декрете Техасского законодательного собрания, создавшем в 1846 году округ Даллас рассказывали о строительстве платного моста через реку Тринити в 1855 году, включении Далласа в состав штата в 1856 году, об открытии регулярного судоходства по Тринити в 1868 году, завершении строительства железнодорожной ветки от Далласа до залива в 1872 году и затем торжественно сообщали о сооружении здания железнодорожного вокзала в 1873 году. «На этом фоне созидательной деятельности, — говорилось далее в проекте надписи, — это место, к несчастью, стало сценой трагедии, потрясшей весь мир».

Журналисты «Таймс геральд» были потрясены, прочитав этот текст. Они язвительно указали, что такая попытка навести глянец на страшную правду об убийстве только укрепит и без того широко распространенное мнение о Далласе как о городе, рьяно оберегающем свой престиж и не способном видеть дальше своего носа, Тогда местные власти остановились на более кратком и простом тексте без упоминания о, «созидательной деятельности». В то же время отцы города без особого шума стали подумывать над тем, чтобы вообще снести здание книжного склада под тем предлогом, что оно-де мешает уличному движению. Здание склада служило мрачным напоминанием о прошлом. Обитатели Далласа старались как можно реже смотреть на него.

Джек Руби был бельмом на глазу. Его судебный процесс вызывал беспокойство у всех, за исключением самого подсудимого, не выходившего из состояния какого-то забытья, и его довольно шумного адвоката, одержимого неутомимой жаждой славы. Временами процедура суда напоминала цирковое представление. К великому замешательству судьи Джо Б. Брауна, обнаружилось, что он сам в 1959 году рекомендовал Джека Руби в члены Торговой палаты Далласа. Браун тем не менее не пожелал отказаться от судейства, заявив, что хотя он и дал рекомендацию, но якобы не был по-настоящему знаком с преступником. Он далее установил, что лица, видевшие по телевидению момент убийства Освальда, не могут давать показания в качестве свидетелей. Верховный суд Техаса поддержал это решение, и в результате был созван суд присяжных — весь как на подбор из граждан белой расы и протестантов по религиозным убеждениям. Один раз заседание суда пришлось прервать из-за побега группы заключенных из местной тюрьмы. Дважды охрана обезоруживала зрителей в самом зале суда (среди тех, у кого были отобраны пистолеты, была красотка из ночного заведения Руби). Судья разрешил установить телевизионные камеры в зале суда в момент оглашения приговора, и 14 марта 1964 года Руби был признан виновным в совершении преднамеренного убийства. Поскольку присяжные заседатели не вынесли рекомендации о помиловании, он был приговорен к смертной казни Руби трижды пытался покончить с собой Затем он томился в камере местной тюрьмы до октября 1966 года, когда апелляционная коллегия техасского суда отменила приговор ввиду ряда процессуальных нарушений и назначила новое слушание дела. Но победа Руби оказалась пирровой. В самом начале 1967 года Руби умер от неизлечимого ракового заболевания в Парклендском госпитале.

К великому отчаянию городских властей, мечтавших о том, чтобы внешний мир наконец переключил свое внимание на привлекательные черты «Большого Д.», то и дело на поверхность всплывали все новые гротескные происшествия. Магазин спортивного инвентаря фирмы «Клейн» разгласил данные о том, что обожающие сувениры далласцы заказали 150 винтовок марки «Манлихер-Каркано». Ловкий делец создал фирму «Исторические сувениры» и выпустил в продажу оригинальный письменный прибор стоимостью в три доллара семьдесят пять центов. Прибор состоял из покрашенной бронзовой краской миниатюрной модели площади, где было совершено убийство, и подставки для шариковой ручки. Не страдавшие чрезмерной чувствительностью даласские служащие раскупали эти письменные приборы.

Марина Освальд жила бурной жизнью. Она получила в общей сложности 70 тысяч долларов в качестве добровольных пожертвований и энергично занялась бизнесом. Дневник ее мужа принес ей 20 тысяч долларов, а снимок, запечатлевший его с винтовкой «Манлихер — Каркано» в руках, — пять тысяч. Затем она попыталась заполучить саму винтовку, выдвинув в качестве основания для своего требования тот факт, что, поскольку Освальда больше нет в живых, винтовка более не может являться вещественным доказательством. Нефтепромышленник из Денвера, пожелавший приобрести это ружье в качестве сувенира, перевел на ее имя задаток в размере 10 тысяч долларов — прибыль, в 499 раз превышающая первоначальные затраты Ли на приобретение винтовки, а затем предъявил судебный иск Катценбаху, требуя передачи ему оружия, поразившего президента. В начале 1966 года федеральный суд без лишних слов отклонил этот иск, и осенью того же года министерство юстиции получило в вечное владение винтовку № С 2766.

Ни Рут Пейн, ни Маргарита Освальд не видели Марину после ноября 1963 года. Маргарита все больше осуждала бывшую невестку. Она узнала из газет, что молодая вдова начала красить волосы, злоупотребляет губной помадой и даже курит. В глазах матери Освальда все это могло оказать дурное влияние на детей ее покойного сына. Однако у Маргариты были и другие, более веские основания для недовольства. Она была возмущена тем, что говорилось об Освальде в докладе комиссии Уоррена.

Мать Освальда заявила: «Они побоялись сказать людям правду»; «Они меня обжулили». По ее словам, комиссия Уоррена, отказавшись выплатить ей гонорар за показания, «вынула у меня изо рта кусок хлеба и лишила меня глотка воды». В действительности она продала за хорошую цену редакции журнала «Эсквайр» письмо Ли и наотрез отказалась даже разговаривать с представителями этого журнала до уплаты ей всей суммы сполна. На вырученные деньги она тут же приобрела двухцветный бьюик, огромную репродукцию картины Вистлера «Мать» в позолоченной раме, которую она повесила в гостиной, золотой амулет в виде миниатюрной статуэтки девы Марии, который она повесила себе на шею. Ее имя по-прежнему фигурировало в телефонном справочнике города Форт-Уорт, и она всегда охотно беседовала с журналистами, хотя телефонных звонков становилось все меньше и меньше.

Во время президентской избирательной кампании 1964 года мать убийцы прочла массу предвыборной литературы, изданной крайне правыми организациями. Однако вряд ли стоило бы придавать этому какое-то особое значение. Книжные киоски по всему штату были безраздельной собственностью годдуотеровских когорт, и их пропагандистские вопли раздавались отовсюду — с полок газетных киосков, дешевых магазинов, из вестибюлей гостиниц. Результаты выборов показали тем не менее крайне невысокую эффективность всей этой шумихи. В Техасе, как и в остальных штатах, кандидат от республиканской партии Голдуотер потерпел сокрушительное поражение. В болев сложных условиях протекали выборы в сенат. В феврале вражда между Коннэли и Ярборо вспыхнула с новой силой. Джонсон, обладая авторитетом лидера демократической партии, не смог добиться сколько-нибудь длительного перемирия между враждующими сторонами. Губернатор Коннэли стал тайно поддерживать кандидатуру своего противника — Ярборо, выдвинутую республиканцами. По странной иронии судьбы, убийство Кеннеди серьезно подорвало на выборах шансы единственного последовательного его приверженца в руководстве демократической партией штата.

Уязвимым местом Ярборо было то, что он остался невредим после выстрелов на площади Дили. До той памятной пятницы сенатор, судя по результатам всех опросов населения штата Техас, по популярности оставлял Коннэли далеко позади. Однако во время выборов губернатор уверенно одержал верх над всеми своими соперниками.

Средства, вырученные от продажи билетов на банкет в Остине, назначенный на 22 ноября, не были возвращены (хотя нашелся один человек, потребовавший вернуть ему 100 долларов на том основании, что он остался без обеда), и 350 тысяч долларов были поровну поделены между устраивавшими этот банкет организационными комитетами демократической партии и местным отделением этой партии. Сенатор Ярборо испытывал большие трудности с финансированием своей предвыборной кампании. 14 сентября возникла нелепая ситуация. В семь часов в Далласе должны были состояться два платных банкета: один — в отеле «Шератон-Даллас» в честь Ярборо и второй — в Торговом центре в честь Коннэли.

Членам демократической партии предоставлялось право выбора. Байрон Скелтон в отчаянии воздел руки к небу и остался дома. Позднее он за это поплатился! вместо него членом национального комитета партии от Техаса был выдвинут ставленник Коннэли. Вопреки советам раздраженный Ярборо отказался войти в сенат, держась за фалды джонсоновского сюртука. Напротив, в предвыборных выступлениях и публикациях он подчеркивал свою верность президенту Кеннеди и 3 ноября с трудом удержался на поверхности.

Но в самом Далласе ему не удалось добиться даже этого. Он потерпел фиаско в далласском округе, потеряв почти 27 тысяч голосов, — наихудший результат за всю его политическую карьеру. Даже потерпевший поражение Голдуотер собрал больше голосов далласских избирателей, чем сенатор Ярборо. Мэр Далласа Эрл Кэйбелл одержал победу над Брюсом Элджером. Однако впереди всех шел Коннэли, получивший вдвое больше голосов, чем все его противники. Здесь явно сказалось влияние далласской «Морнинг ньюс». Губернатор был единственным, кого энергично поддерживал сам Дили. Издателю этой газеты, казалось, можно было ожидать, что пыл твердолобых техасцев поумерится после заката звезды Голдуотера. Но не тут-то было. Их энергия не знала пределов. В масштабах штата их престиж выдержал все невзгоды, вызванные убийством Кеннеди, но у них появился новый «злодей № 1» в лице Эрла Уоррена (в своей литературе они даже писали «верховный суд США» с маленькой буквы или «уорреновский суд»), и как бы ни разглагольствовали политические иллюзионисты из Совета граждан, они не помышляли о том, чтобы изменить свое прежнее мнение о Джоне Кеннеди. Не проходило и дня, чтобы не появлялись новые доказательства вражды, по-прежнему испытываемой ими в отношении президента, убитого на Элм-стрит. На той же неделе, в конце сентября 1964 года, когда комиссия Уоррена опубликовала свой доклад, в витрине книжного магазина на Торговой улице была выставлена книга «Наследие убийства» — труд на 479 страницах, изображавший Кеннеди как предателя и развратника. Когда исполнилась первая годовщина со дня его убийства, на всех улицах деловой части города бойко торговали газетой «Сандерболт», выпускаемой Партией борцов за права штатов На первой полосе газета выливала ушат грязи на покойного президента.

29 мая 1965 года, когда исполнилось 48 лет со дня рождения Кеннеди, правое крыло в законодательном собрании Техаса провалило законопроект о присвоении имени Кеннеди техасской школе для умственно неполноценных детей. Депутат этого собрания, брат губернатора Коннэли голосовал против законопроекта, и газета «Техас обсервер» поместила некоторые цитаты из выступлений членов этого законодательного собрания, которые представляли его большинство: «Это политическая игра вокруг имени человека, и к тому же мертвого», «О нем неважного мнения», «Я не хочу понести политический ущерб», «Моим избирателям это пришлось бы не по вкусу» и «Он никогда не был мне по душе». Осенью, через два года после смерти президента, опрос, проведенный Лу Харрисом, показал, что число людей, чтящих память президента Кеннеди, в Далласе было катастрофически малым по сравнению со всей страной. Осенью 1966 года Уильям М. Генри рассказал в газете «Таймс», выходящей в Лос-Анджелесе, о том, как выпущенный Американским информационным агентством волнующий кинофильм о Кеннеди «Стремительные годы, эпические дни», собравший толпы людей в кинотеатрах других городов, «с треском провалился в Далласе».

Зимой 1963/64 года несколько человек, игравших второстепенные роли в событиях, связанных с убийством Кеннеди, скоропостижно скончались или пали жертвами загадочных нападений. Уоррен Рейнольдс, служащий магазина по продаже подержанных автомашин, случайно оказавшийся свидетелем бегства Ли Освальда после того, как он застрелил Типпита, был убит выстрелом из ружья на стоянке у своего магазина вечером 23 января. Убийцу видели, но он так и не был задержан Полиция арестовала было подозрительного субъекта, но тут же выпустила его на свободу после показаний в его пользу женщины, которая, после того как она сама спустя некоторое время была задержана по обвинению в нарушении общественного порядка, повесилась и тюремной камере в Далласе. Генерал, приветствовавший Кеннеди от имени военно-воздушных сил на аэродроме в Сан-Антонио, официант, приносивший ему последний завтрак в городе Форт-Уорт, и заведующий отделом рекламы «Морнинг ньюс» — все неожиданно отдали богу душу. Заведующий рекламой, цветущий мужчина сорока пяти лет, отличался завидным здоровьем. Не страдал от болезней и двадцатисемилетний капитан, который был непосредственным начальником лейтенанта Сэма Бэрда во время всей церемонии торжественного прощания с президентом в день похорон у ноябре, всего за два месяца до этого, он прошел очередную военную медицинскую комиссию и его электрокардиограмма была вполне нормальной. Через десять дней после похорон Кеннеди на Арлингтонском кладбище он взял отпуск на один день и, сидя за обедом, вдруг упал замертво. Его сердце не выдержало. Два года спустя смерть пополнила список загадочных жертв еще двумя именами: Эрлина Робертс, домохозяйка Освальда, скончалась от удара, и Билл Уолли, водитель такси, который вез Освальда после покушения, погиб в результате уличной катастрофы.

На следующий день после того, как тело Кеннеди было опущено в могилу на Арлингтонском кладбище, Джонсон пригласил Артура Шлезингера к себе в Овальный кабинет и заявил ему:

— Я хочу прежде всего сказать, что нуждаюсь в вас несравненно больше, чем Джон Кеннеди. Кеннеди и сам обладал знаниями, умением и проницательностью. Я смогу проявлять все эти качества только лишь с вашей помощью. Вы знаете программу действий, меры, необходимые для ее осуществления, вам ясны задачи, вы имеете представление об историческом прошлом нашей страны и о прогрессивном курсе, среди ваших знакомых есть писатели и люди различных профессий. Я получил ваше письмо об — отставке и ценю его как благородный жест, однако я не могу согласиться с тем, чтобы ваша отставка стала реальным фактом.

Шлезингер прервал Джонсона и заметил, что, с его точки зрения, каждый президент должен иметь в качестве ближайших сотрудников своих людей. Джонсон ответил, что считает Шлезингера таким человеком.

— Люди, работавшие со мной до сих пор, — хорошие люди, — сказал он, — однако они классом ниже, чем вы и другие сотрудники Белого дома, Я включу троих или четверых из моих помощников в аппарат Белого дома, но я рассчитываю на то, что все нынешние сотрудники останутся на своих местах.

Он сказал, что просит их поработать с ним хотя бы еще один год. Он был уверен, что к тому времени сумеет завоевать их лояльность.

Вернувшись к себе в восточное крыло, Шлезингер записал эту беседу и добавил:

«Он говорил просто, с достоинством и явной убежденностью. Я несколько растерян и не знаю, что делать. Я уверен, что мне не следует здесь оставаться, но теперь мне ясно, что уход не будет таким простым делом, как это казалось».

Интуиция Шлезингера оказалась верной: союз между Джонсоном и людьми Кеннеди не мог долго длиться. Джонсон должен был стать самостоятельным. В то же время нельзя было не отдать должного и инстинктивному чутью нового президента. Какие бы восторженные похвалы ни расточали дружественные газеты в его адрес, факт оставался фактом: он мог стать подлинным руководителем государства лишь после избрания его на пост президента. Тем временем он должен был максимально использовать то обстоятельство, что три года назад сам Кеннеди избрал его в качестве кандидата в вице-президенты, и подкрепить его, создав впечатление у американцев, будто все ближайшие сподвижники покойного президента всегда считали его самым способным деятелем в стране после Кеннеди.

Пошла уже вторая неделя пребывания Джонсона на посту президента, когда он пригласил министра юстиции Роберта Кеннеди для беседы. Джонсон начал с недоразумений, возникших в связи с его присутствием в кабинете Кеннеди 23 ноября в субботу утром и обстоятельствами вылета президентского самолета из Далласа 22 ноября в пятницу вечером. Он повторил еще раз, что перешел в Белый дом по настоянию Раска и Макнамары, что, кстати, соответствовало действительности. Касательно аэродрома он продолжал утверждать, что «самолет вылетел, как только приехала Джекки», что не соответствовало фактам.

— Люди, которые вас окружают, — продолжал он, — наговаривают на меня. Я со своей стороны никогда но разрешу людям, которые окружают меня, разводить сплетни про ваших людей, и прошу вас не допускать, чтобы ваши люди распускали слухи про меня.

Роберт Кеннеди не хотел ни спорить, ни перерекаться с президентом. Их отношения зашли в тупик. Беседа длилась около пяти минут, и, если не считать нескольких официальных встреч и обмена поздравительными телеграммами на рождество, это был в конечном счете единственный между ними разговор в ту зиму.

В начале декабря помощник президента по связи с прессой Пьер Сэлинджер объявил, что он, Тед Соренсен, Кен О’Доннел и Лэрри О’Брайен будут оставаться на своих постах до тех пор, пока они будут нужны. Заявление было пустым жестом. Никто из сотрудников в западном крыле Белого дома не рассчитывал, что медовый месяц окажется затяжным, и они оказались правы. Первым ушел Соренсен, покинувший свой пост 16 января 1964 года. Двумя днями позже Джерри Визнер, специальный помощник Кеннеди по вопросам науки и техники, вернулся к преподавательской деятельности. Шлезингер настоял на своем и покинул Белый дом в установленный им срок — 29 января. Тед Рирдон, помощник президента по кабинету министров, распрощался с Джонсоном 5 февраля. Не прошло и месяца, как сам Сэлинджер пожал руку Джонсону и вступил в борьбу за место в сенате. Вместе с ним в Калифорнию уехал второй помощник по печати Энди Хэтчер. Годфри Макхью, бригадный генерал, адъютант президента по ВВС, прервал свою службу в авиации и подал в отставку. Адъютант президента по ВМС Тэз Шепард перешел на службу в военный флот, а Ральф Данген, помощник Кеннеди, был назначен послом в Чили.

Линдон Джонсон удержал при себе на время избирательной кампании наиболее известных соратников Кеннеди: Шривера, Банди и руководителей «мафии». Помощь Шривера и ирландцев была совершенно неоценимой, так как она позволяла сохранять видимость единства. Конечно, шурин Кеннеди правил в своем королевстве: он не был сотрудником Белого дома. В отличие от него Кен О’Доннел и Лэрри О’Браен были помощниками президента, хотя поведение Кена во время полета из Техаса в Вашингтон едва ли оставляло у кого-нибудь сомнение в том, что он задержится в Белом доме всего лишь несколько дней. Его решение продолжать свою работу при Джонсоне изумило почти всех, в том числе и самого президента, хотя тот и не показывал вида.

19 июня Тед Кеннеди был тяжело ранен во время авиационной катастрофы.

Всю избирательную кампанию от его имени провела его жена Джоан. Ей надо было только хорошо выглядеть, и этого было вполне достаточно. В том году даже сам святой Патрик не мог бы победить члена семьи Кеннеди на выборах в штате Массачусетс. Республиканцы сопротивлялись только для видимости, и Тед был переизбран потрясающим большинством. Сэлинджер провалился, но зато два брата покойного президента образовали в Капитолии ядро своеобразного «правительства в эмиграции».

Джонсон, выступавший на президентских выборах в ноябре 1964 года против самого неудачного кандидата от республиканской партии, какого только можно было себе представить, — Барри Голдуотера, — одержал наиболее внушительную победу, выиграв самое большое число голосов рядовых избирателей (61,3 процента) за всю историю Соединенных Штатов.

В ночь на третье ноября 1964 года мечтам ультра о власти был нанесен сокрушительный удар. Джонсон истолковал результаты выборов как выражение доверия к нему лично. Его президентство вступило в совершенно новую фазу, или, говоря словами одного из его помощников, начался «совершенно новый матч». Первым таймом в этом матче была торжественная церемония вступления Джонсона в должность президента. Председателем комиссии по проведению этой церемонии был вашингтонский представитель Торговой палаты города Далласа. Торжества 20 января 1964 года были заранее разрекламированы как представление «в лучшем техасском стиле». Оркестры из Техаса маршировали впереди праздничных колонн по Пенсильвания-авеню. Девизом парада были слова: «Приходите и полюбуйтесь на нас!» Этому призыву последовало такое множество людей, что на торжественном балу из-за толкучки не оставалось места для танцев. Исключение было сделано для сияющего президента, выглядевшего так, словно он собирался плясать всю ночь напролет, что, впрочем, он, в сущности, и сделал.