6. Предварительное следствие, суды и приговоры.

6. Предварительное следствие, суды и приговоры.

7 июня КГБ при Совете Министров СССР (П.Ивашутин) отчитался о событиях в Новочеркасске перед ЦК КПСС. 10 июня 1962 г. Ф. Р. Козлов, судя по помете на докладной Ивашутина, устно докладывал Президиуму ЦК КПСС710. Подробности подобных устных обсуждений и консультаций, как правило, навсегда остаются неизвестными историкам. Однако общей направление дискуссии известно. Как следует из протокола заседания Президиума ЦК КПСС № 35а от 10 июня 1962 г., на обсуждении информации Ф. Р. Козлова о событиях в Новочеркасске выступили, кроме самого Козлова, лишь три человека (А.Микоян, Ильичев и Хрущев). Остальные, а среди них были практически все участники будущего заговора против Хрущева, предпочли промолчать. В своих выступлениях организаторы вооруженного подавления новочеркасских волнений -Козлов и Микоян, а также сам Хрущева и его верный идеолог Ильичева, оценили свои кровавые действия кратко, но однозначно положительно:

«Хорошо провели акцию.

Другого выхода у нас не было.

Большинство поддерживает» 711.

Политический результат обсуждения на Президиуме ЦК КПСС очевиден. Коммунистические вожди, лично Н.С.Хрущев, дававший санкцию на расстрел, напуганные и озлобившиеся на свой народ, решили осудить «зачинщиков» «на всю катушку» и, продемонстрировав «строгость» к бунтовщикам, подавить очаг сопротивления в Новочеркасске зародыше. Широкой огласке дело решили не предавать, на многие годы «засекретив» даже сам факт волнений. Однако в Новочеркасске, где «секретить» было совершенно бессмысленно, решили устроить показательный процесс.

Учитывая, что никакой действительной «организации» в Новочеркасске не было, предварительное следствие и суд, получившие столь ясную политическую директиву, встали на путь фабрикации дел, а в число «зачинщиков» запихнули всех, кто попался под руку, особенно, если из них можно было слепить образ хулиганов, отщепенцев, паразитов и тунеядцев. Идеально на эту роль подходили люди с судимостями. Ими то и занималось в первую очередь следствие при фабрикации уголовных дел. «Я , - писал в одной из своих жалоб Е.Ф.Сильченков, - задал вопрос на суде обвинителю Кривошеину: «За что Вы меня судите?». Получил ответ: за то, что я когда-то был судим, значит я недоволен на Советскую власть, т.е. не подхожу ни к одному пункту кодекса строителя коммунизма»1.

Следствие упорно цеплялось за любые доказательство того, что люди, избранные в качестве «козлов отпущения», организовывали или способствовали организации погромов. Для этого применялся несложный прием. Следствие постоянно возвращалось к обстоятельству, «важному для дела»: совершая те или иные действия (призывы к забастовке, демонстрации, требования о снижении цен и т.п.), подследственные уже знали о происходивших в других местах беспорядках и погромах. А раз знали, то «по существу (?!- В.К.) призывали к их активизации и расширению» , то есть действовали умышленно и злонамеренно. Жестокость приговоров, вынесенных участникам новочеркасских событий, во многом была «обоснована» именно этим абсурдным допущением. А в дополнение к нему беспредельные натяжки, связанные с обвинением части подсудимых в организации волнений. «За что дается срок 15 лет по статье 79, -спрашивал тот же Е.Сильченков. - За организованное вооруженное нападение на власть. А кто организовал?»712

Кроме того в ход пошли приемы, вполне достойные сталинской эпохи. Так про Геннадия Гончарова стало известно, что он и его товарищ 2 июня «принимали участие в так называемой «демонстрации» и даже заходили в здание горкома партии»713. Поскольку «практической деятельности Гончарова в этом не установлено», этот эпизод ему не инкриминировался. Но все-таки прокурор Шубников не удержался и предложил использовать эти сведения в суде хотя бы для отрицательной характеристики личности Гончарова.

Далеко не всегда следствие проявляло такую похвальную «сдержанность». Красноречив случай с Е.Левченко. Следствие явно игнорировало противоречия в показаниях свидетелей. Никто не отрицал, что какая-то женщина с балкона призывала к освобождению якобы арестованных рабочих из милиции. Однако в показаниях свидетелей явно были противоречия: возраст (то ли 30, то ли 40 лет), одежда (то ли черный жакет с цветастым платьем или черное платье, то ли красноватый джемпер или свитер). Одна из свидетельниц, сказала, что выступавшая была ее знакомой по имени Галя (Левченко зовут Екатерина)714. Те, кто видел выступавшую с балкона женщину с близкого расстояния (А.М.Миронов, тоже выступавший с балкона, В.Д.Черепанов, вместе с ней участвовавший в нападении на милицию), так и не опознали в ней Левченко. Возможно речь вообще следовало вести о двух женщинах, отличавшихся и по возрасту, и по одежде. Недаром же Левченко признала себя виновной только частично. В любом случае, предварительное следствие в спешке обходило острые углы, прибегая мягко говоря к весьма странной логике: «Из показаний обвиняемого

Миронова видно, что в данном случае речь идет о Левченко, хотя Миронов на следствии ее и не опознал»715.

Подобную логику «доказательств» можно было бы считать юридическим курьезом, если бы она не была возведена в систему. В одном из заключений Прокуратуры СССР (январь 1965 г.) по жалобе Тульнова, полностью отрицавшего свою вину, было сказано, что его активное участие в нападении на милицию «подтверждается фактом задержания его на месте преступления в числе первых». И все! Но Тульнов утверждал, что заглянул из любопытства, и нет свидетелей, которые могут подтвердить обратное. Ни следствие, ни суд поиском таких свидетелей себя, естественно, не утрудили, поскольку, как выразился Тульнов, «искали во мне врага»716.

Вячеслав Черных прямо обвинял следствие в фальсификации своего дела: «Майор Васильев воспользовался моими чистосердечными признаниями, моей темнотой и огрязнил меня. Я удивляюсь тому, что как могли органы безопасности провести дознание так, как было, без ошибок. Им нужно было найти организаторов, а они ленились, вот и пришили мне, что я вообще не делал. Все облегчающие обстоятельства, а также тех свидетелей, которые говорили в мою пользу, во внимание не брали»717. На «отдельные проделки следователя Демидюка» жаловался в Прокуратуру СССР Георгий Васюков. Он подчеркивал, что суд «абсолютно не прислушался к свидетелям, которые изменяли свои показания, не взирая на то, что ранее ряд свидетелей показывал совсем противоположное»718.

Со свидетелями вообще «работали», выбирая исключительно удобных, либо тех, кого удалось соответствующим образом «подготовить». Как писал, в частности, Е.Сильченков, державшийся до конца и так и не признавший своей вины, свидетели обвинения после процесса говорили: «Мы не знали, мол, что будут давать такие срока, нас инструктировал следователь...»5. В жалобе на имя председателя

Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР от 10 января 1964 г. Ефим Федорович пытался привлечь внимание к технологии фабрикации его уголовного дела: игнорирование показаний неудобных свидетелей и патологическая доверчивость к свидетелям удобным719. Речь, в частности, шла о знакомом Сильченкова, заводском коммунисте, который просил его как человека пожилого и солидного повлиять на толпу, убедить ее пропустить поезд. Тем самым появлялся эпизод, не только косвенно доказывающий отсутствие злого умысла в действиях обвиняемого, но и говорящий о его вялых попытках помочь с властям в наведении порядка. Предварительное следствие и суд проигнорировали показания этого свидетеля, но не опровергли их720.

На пристрастность и предвзятость следователя Демидюка жаловался и В.Г.Бахолдин: «Мой следователь капитан Демидюк, который вел мое дело, собирая материал лишь тот, который меня уличал, а также и свидетелей тех, которые меня могли уличить. А тех свидетелей, которых я указывал следователю, что они могут оправдать эти ложные показания, следователь под разными предлогами отводил их и не собирался искать этих людей, хотя я указывал фамилии и их адреса...»3

В.А.Уханов обратил внимание на то, что вместо показаний свидетелей, постоянно находившихся поблизости от него в момент событий, предварительное следствие и суд предпочли использовать показания тех, кто видел его действия издалека, а слышать вообще не мог. Он называл имена людей, готовых подтвердить, что выкриков вообще не было. Уханов обратил внимание и на то, что свидетель под нажимом следствия оговорил его, а потом на очной ставке и на суде от своих показаний отказался. Однако «суд заменил в приговоре свидетельское «не слышали» на «слышали»« 1.

Любой непредвзятый профессионал сказал бы, что в деле Уханова вообще не сходятся концы с концами, как, впрочем, и во многих других делах, если не во всех. Не случайно после одной из жалоб Уханова Прокурор отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР Т. Г. Соколова пришла к заключению: осужденный «приводит заслуживающие внимания доводы» и поручила начальнику аналогичного отдела Прокуратуры РСФСР М. Н. Рогову проверить обоснованность осуждения721. Ответ Рогова удивляет полным пренебрежением элементарной логикой и здравым смыслом. Установка на отрицательный ответ по жалобе настолько сильна, что формальная сторона дела Рогова вообще не волновала. Он продолжал упрямо следовать абсурдной логике предварительного следствия и суда. «В жалобе, адресованной в Прокуратуру СССР, -писал в своем ответе Рогов, - Уханов указывает, что приговор не соответствует материалам уголовного дела, что свидетель Трофимов оговорил его, и что он осужден необоснованно». Казалось бы ясно: нужно проверить показания Трофимова и сравнить их с показаниями других свидетелей. Вместо этого Рогов пишет: «однако показаниями допрошенных на следствии и в суде свидетелей Уханов изобличается в инкриминируемых ему действиях» и приводит единственную цитату... Показания все того же Трофимова!722. Соколова же, видимо, решила не связываться и сделала вид, что удовлетворена отпиской Рогова.

Примером вопиющих подтасовок можно считать обвинение И.А.Гранкина в нападении на милицию. «Засудить» тяжело больного инвалида помогли клеветнические показания давно ненавидевшей подсудимого соседки723.

Ряд свидетелей пытался противостоять нажиму следствия, выдавливавшему из них нужные показания. Например, оператор газораспределительной станции Н.Г.Федоров, как уже говорилось, отказался опознавать участников «похода» Сергея Сотникова, а «в части угроз ему со стороны хулиганов показаний не дал»724. Некоторые свидетели так и не признали в Екатерине Левченко зачинщицу нападения на милицию 2 июня 1962 г.725. В тех случаях, когда не удавалось найти удобных свидетелей из числа жителей города, следствие обращалось к помощи «понимающих момент» и то, что от них требуется, к сотрудникам милиции. Чтобы облегчить покладистым свидетелям жизнь, следствие в ряде случаев отказывалось от проведения очных ставок с подследственными.

Готовясь к первому судебному процессу и составляя обвинительное заключение, прокурор Ю. Шубин (еще до сформирования дела) составил справки на всех обвиняемых, в которых собрал весь компромат, который только можно было использовать для очернения личностей будущих подсудимых, и сформулировал как бы «практические рекомендации» по ведению процесса для А. А. Круглова, государственного обвинителя на процессе по делу № 22, и Л.Н.Смирнова, Председателя Верховного Суда РСФСР, ведшего процесс.1.

Суд, как и доказывали в своих многочисленных жалобах осужденные, действовал заодно со следствием и обвинением, вполне разделяя их специфическую логику доказательств и тактику действий. Чтобы не было неожиданностей, решили «подготовить» к процессу даже адвокатов подсудимых. Во всяком случае попытки родственников самостоятельно нанять платных адвокатов были пресечены. По словам Сильченкова, его жена пригласила адвоката, заплатила большие для семьи деньги (140 руб.). С делом «наемный адвокат» (выражение Сильченкова) познакомился, но на процесс его так и не пустили - защиту передали «казенным» адвокатам. Деньги пропали. Вернули только 42 рубля.

Сам суд «провернули» быстро. Возражавшим и не желавшим каяться подсудимым немедленно затыкали рот. «Суд буквально не давал мне говорить. - Жаловался В.Уханов. - Вернее он давал мне говорить, но как только я начинал говорить, судья прерывал меня: «Садись, хватит, суду все ясно. При этом доставал из дела старый с времен 1947 года мой приговор и, потрясая им, говорил: «Садись, с прошлого твоего известно, кто ты, и что ты с себя представляешь. Суду все ясно» .

Выполняя заказ верховной власти, суд вынес приговоры, в том числе «расстрельные», ни в коей мере не соответствовавшие тяжести содеянного и основанные на фальсифицированных уликах. В худшем положении, как это ни парадоксально, оказались те обвиняемые, которые никакого физического насилия по отношению к представителям или сторонникам власти не совершали. «Мы находимся на строгом режиме все вместе... - Писал Е.Сильченков. - И вот среди нас есть лица, которые совершили физически особо тяжкое государственное преступление. Но они осуждены как хулиганы ст.206... Я понимаю, если б не было хулиганов, то не нужно было бы искать и делать подстрекателей, в которые я попал без вины. А эти твари, которые прямые преступники, уже расконвоированы, и им доверие, а все делает статья, написанная на белой бумаге, но некому даже заглянуть в их черные души»«.

В задачу книги не входит подробный анализ юридической состоятельности следствия, суда и приговоров по делам о массовых беспорядках в Новочеркасске. Однако и сказанного достаточно, чтобы понять: по прямому поручению верховной власти в Новочеркасске готовилась показательная расправа, призванная запугать и образумить «распустившихся» горожан, политически и морально дискредитировать участников волнений, сформировать даже у тех, кто «не попался», комплекс вины перед властью.

Первый, наиболее важный для властей открытый процесс проходил 14-20 августа 1962 г. в Новочеркасске. Судили тех, кого власти решили отнести к организаторам и зачинщикам беспорядков, - А.Ф.Зайцева, М. А. Кузнецова, В.Д.Черепанова, Б.Н.Мокроусова, А.А.Коркача, С.С.Сотникова, В.Г.Шуваева, Е.П.Левченко, В.И.Черных, Г. А. Гончарова, И.П.Служенко, Г.Г.Каткова, Г.М.Щербана и Ю.В.Дементьева. Семерых приговорили к расстрелу, остальных к длительным срокам лишения свободы (от 10 до 15 лет). Для того, чтобы вынести «расстрельные» приговоры, предварительное следствие и суд, пошли на грубое нарушение закона. Они предъявили «семерке» и сочли доказанным обвинение в бандитизме - ст.77 УК РСФСР (редакция 1960 г.), предусматривающая смертную казнь. Ст.79 УК РСФСР (массовые беспорядки) такой меры наказания не предусматривает. Авторы публикации документов о событиях в Новочеркасске отметили, что применение ст.77 к участникам беспорядков было неправомерно. В Комментарии к УК РСФСР говорилось, что непременным условием отнесения того или иного деяния к бандитизму является применение обвиняемым оружия (предметов, предназначенных исключительно для поражения живой цели, для права пользования, ношения и хранения которых требуется специальное разрешение). В том же Комментарии к квалифицирующим признакам бандитизма была отнесена устойчивость группы (объединение людей не для одного только акта, но и для последующих действий)1. Ничего подобного, как мы видели, в действиях даже самых активных участников волнений следствию обнаружить не удалось. Но кого это могло остановить в стране, где воля «начальства» выше совести и закона.

Судебных процесс должен был не только напугать жителей Новочеркасска, но и доказать им, что в танки в город вводили правильно, что у власти не было иного выхода как расстрелять толпу «хулиганствующих» и кровавых бандитов и т.п. Одновременно верховные правители и прежде всего Хрущев пытались убедить и самих себя в том, что «народ» на их стороне. Не случайно о ходе процесса КГБ, Прокуратура СССР и Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР регулярно информировали высшее руководство страны. С первой информацией КГБ и Прокуратуры СССР, датированной 16 августа 1962 г., ознакомились члены и кандидаты в члены Президиума ЦК КПСС, секретари ЦК КПСС. На полях документа остались визы Н.С.Хрущева, Г.И.Воронова, А.И.Микояна, А.Н.Косыгина, Л.И.Брежнева, Н.М.Шверника, О. В. Куусинена, Л.Ф.Ильичева, М.А.Суслова, Д.С.Полянского, В.В.Гришина.

Все в этой информации должно было доказать, что принятое решение было абсолютно правильным и «народ» вполне разделяет ненависть власти к бунтовщикам и «хулиганствующим». Еще бы! Одни преступники сами раскаялись, другие, те, кто свою вину полностью или частично отрицал, - «были изобличены свидетелями как отъявленные преступники, рвачи и морально разложившиеся люди»726. Успокоительным бальзамом для «начальства» должны были стать тщательно подобранные КГБ и отвратительные по своей кровожадности «высказывания» очевидцев процесса, на котором ежедневно присутствовало до тысячи человек «общественности» (по другим сведениям, 450-500 человек727). «Многие рабочие, побывавшие на суде, -говорилось в информации, - высказывают мнение, что таких преступников нужно не судить, а стрелять без суда и следствия. Рабочие сборочного цеха электровозостроительного завода Радченко и Шиния, возвратившись с процесса, рассказали в цехе об истинном лице людей, которых судят. Их рассказ был встречен возгласами рабочих по адресу преступников: «Сволочи», «толстосумы», чего они хотели добиться». Токарь аппаратного цеха этого завода Ферапонтов рассказывал товарищам по работе: «Судят отъявленных негодяев, многие из них в прошлом уголовники. Есть два паразита, которые больше всех кричали об улучшении жизни, а у самих имеются собственные дома, дачи, у одного автомобиль, у другого - мотоцикл. Таких гадов надо изолировать от общества и наказать самым суровым образом»728.

Власть услышала то, что она хотела услышать: «Где были наши глаза, за кем мы пошли, ведь там одни только бандиты, которые по 3-4 раза судимые и по семь раз были женаты»1. В целом первый судебный процесс над участниками волнений свою сверхзадачу выполнил.

«Начальство» могло быть довольно. Приговор зал встретил «продолжительными аплодисментами», а КГБ и Прокуратура СССР гордо заявили: «Если ранее часть людей не понимала происшедших событий, то теперь жители гор. Новочеркасска разобрались в их существе, поняли, что беспорядки были спровоцированы уголовнохулиганствующими элементами и с возмущением осуждают преступные действия бандитов и хулиганов»729. Лишь заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР В.И.Степаков сквозь зубы выдавил из себя признание. Оказывается «отдельные лица» все-таки выражали «свое сочувствие осужденным, считая их действия правильными»730.

Сами осужденные, как те, что признали вину, так и те, кто держался стойко и настаивал на полной невиновности, были единодушно в одном: мера наказания ни в одном случае не соответствовала тяжести содеянного. Суд не принял во внимание ни личности осужденных, ни причин возникновения событий. Кассационные жалобы остались «без удовлетворения». А на все последующие индивидуальные и коллективные обращения в высшие партийные, государственные и судебные органы приходили поначалу однотипные, штампованные ответы: «Осужден правильно».

Даже у тертых и привыкших следовать в русле политической конъюнктуры работников Отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР было понимание того, что приговоры новочеркасским бунтарям шиты белыми нитками. В одном из надзорных производств Прокуратуры СССР в отдельном пакете сохранились рукописные записки кого-то из прокурорских работников по делу Бахолдина, Васюкова, Сухина, Осташкова и Овчаренко с критикой судебного приговора. К ним пришпилена записка, датированная 22 февраля 1964 г.: «Эти записи прошу Вас сохранить в особом пакете, ибо к этому делу мы еще вернемся»731.

Снятие Хрущева вселило в осужденных надежду. Ведь если сами партийные боссы признали Хрущева чуть ли не самым главным виновником всех мыслимых бед, то логичным было бы и оправдание тех, кто выступил против ошибочной, волюнтаристской и т.п. политики Хрущева еще в 1962 г. Последовала целая серия коллективных и индивидуальных жалоб. Прокуратура СССР выступила, наконец, с протестами по нескольким новочеркасским делам. В протестах содержалась довольно серьезная критика отдельных приговоров. В результате прокурорских протестов ряду осужденных снизили сроки наказания, некоторых даже помиловали. Но никого не оправдали! «Осужден обоснованно», пусть и с перебором по части срока заключения, - на этом официальные инстанции продолжали настаивать вплоть до падения коммунистического режима.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.