Послесловие

Послесловие

Память – венец жизни

Итак, мне – 80. Я пережил своих родителей и учителей. Восемьдесят – это, конечно, много. Мне подумалось даже, что я – восьмитысячник, горная вершина, наподобие пика Ленина или пика Коммунизма в Гималаях. Насколько я знаю, их еще не переименовали. Выше-то и не бывает.

Как я дополз до такой высоты, не знаю. И войну пережил, и эвакуацию, и продовольственные карточки, и смерть мамы в детстве, и службу в парашютно-десантном полку, и работу в Афганистане и в пострадавшей Армении, и утрату советской власти, и 45 лет работы только в саратовской городской больнице.

И все еще ползу. Да ни я один. Кое-кому из моих друзей и родных уже чуть больше 80, другим почти 80, многим за 70. Мы – как альпинисты. Перекликаемся друг с другом и ползем вверх по крутому гребню жизни. Здесь, на высоте, очень тревожно: снежные лавины, ветра, каждый метр дается с боем. С нами память и о тех, кого уже нет. О родителях, учителях, друзьях и наших больных. Огромная, как жизнь, она умещается у каждого в маленьком сердце и помогает жить.

С высоты восьмитысячника далеко видно. Над головой темно-синее небо и яркое солнце. А внизу – все бело. Седина ущелий и обрывов уходит в далекие низины, где и жизнь-то сверху почти не видна. Воздуха маловато, но простор потрясает.

Но если приглядеться, видно, как плохо живут люди там, далеко внизу. Стоят заводы. Уже 20 лет стоят. По всей стране разлилась власть денег. Воруют и воруют, по – крупному воруют. И чем больше воруют, тем злее пинают советскую власть. Закрывают роддома и делают платными образование и здравоохранение. Выбрасывают на свалку целые куски народной памяти и исторической правды. К власти дорвались лавочники, готовые продать все, что только можно продать.

Врачи и сами больные ходят в наручниках «экономически выгодных» стандартов, вытесняющих клиническое мышление, достижения отечественной медицинской школы. Больной человек со свойственной ему индивидуальностью перестает быть основой клиники. Скоро он должен будет лечить себя сам. Великие учителя – Мудров, Пирогов, Боткин, Захарьин, Бурденко, врачи– фронтовики – превращаются в бессмысленные памятники с острова Пасхи. Случайные люди занимают места главных врачей, ректоров Университетов, министров, депутатов, толпами осаждают злачные места. Сверху все это видно лучше, чем вблизи. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», писал еще Радищев.

Книга «Мои больные» служит цели защиты достоинства врача и больного человека, заслуживающих чего-то большего, чем строчку в финансовых расчетах министерских лавочников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.