Документ № 5 «Трупов, как на картине после ледникового периода…» Из беседы с генерал-майором Иваном Дмитриевичем Бурмаковым – командиром 38‑й мотострелковой бригады. 28 февраля 1943 г.

Документ № 5

«Трупов, как на картине после ледникового периода…»

Из беседы с генерал-майором Иваном Дмитриевичем Бурмаковым – командиром 38?й мотострелковой бригады. 28 февраля 1943 г.

Я воевал много, в Гражданскую войну провоевал три года, представляю себе войны, много читал, особенно историю войн изучал основательно, но то, с чем я столкнулся в Сталинграде в сентябре месяце не так просто описать. Трудно рассказать, трудно описать, трудно поделиться впечатлениями. Это что-то такое, что трудно представить, конечно, война есть война, но это было что-то особое. Бригада пополнения получала на людей, которые были на других фронтах, причем были на самых тяжелых фронтах, участвовали в керченских боях, а это самые тяжелые бои, между прочем. Там участвовала массовая авиация противника. Я думал, что в Керчи было что-то особое, но здесь в Сталинграде бои и вся обстановка превзошли все, что я до сих пор испытал и видел и все-таки удержались. Мы окружили немецкую группировку не мало, ни много 30 тысяч. Я, как командир бригады, был в курсе дела фронтовой и армейской обстановки. Мы дрались при всей сложности обстановки. Несмотря на то, что мы были стеснены, что нас гнали, что мы оставляли свою территорию, мы отходили, а отход наш чрезвычайно удручающе действовал, бойцы наши по сравнению с этой группировкой 6?й гитлеровской армии дрались здесь замечательно, просто нельзя найти примера. Лично я могу сказать, что части, которые защищали Сталинград, бойцы и командиры дрались исключительно. Страна может гордиться сталинградцами. Нас меньше было, чем немцев, которых мы окружили, а города не отдали. В частности в сентябре месяце, какой бы участок бригада не занимала, где бы она не оборонялась, меньше трех тысяч бомб в день только с самолетов не падало. То было и по другим частям.

Кругом горит, бомбы рвутся, снаряды рвутся, все трещит, пожары кругом, всюду обломки, всюду развалины – держимся. Снарядов нет, в километре Волга, отлично знаем, что переправ на Волге нет, да и никто и не думал, между прочим, о переправах – держимся. В общем, было такое чувство, что за Волгу идут только раненые. Ежели тебя не ранило, никто не думал о переходе за Волгу. Были такие моменты под конец боев, когда до Волги оставалось 40 метров – все-таки держались. С занятием немцами опорных пунктов, они видели уже тот берег, и уже Волгу простреливали, и в это время переправа наша действовала – подвозили боеприпасы и продовольствие из-за Волги. Подвозилось все это на катерах и паромах. Днем они разобьют паром, ночью все это исправляется и перевозится. Так и держались.

Бригада сформировалась в Сталинграде, начала она формироваться 26?го июля, формировалась, как мотострелковая бригада. Мотострелковые части, в том числе и наша бригада, формировались для совместных действий с танковым корпусом. К этому моменту у нас широко развертывалась организация танковых корпусов. Враг был еще далеко, еще до Дона не доходил. Съехался комсостав. Приехал я, приехал Винокур – комиссаром, приехал начальником политотдела Стрельцов – старшим батальонным комиссаром был. Вот тройкой мы и обсудили вопросы ближайшего времени, хотя пополнение еще не пришло полностью.

Поставили мы себе задачу сформировать и подготовить так бригаду, чтобы она могла с честью оправдать доверие родины. Отсюда не жалея сил и энергии решили построить свою работу по подготовке бригады. Из этого все мы исходили. Июль месяц проработали день и ночь, просто даже отдыха не давали: пять-шесть часов отдыхали бойцы.

Мы мобилизовали партийную организацию, комсомольскую организацию, провели целый ряд совещаний с командующим составом старшим, средним и младшим. Проводили собрания с рядовым составом. Лозунги нашей бригады: «Достойно защищать родину», «Ни шагу назад без приказа старшего начальника».

Особенно мы обращали внимание на подготовку комсостава, особенно младшего комсостава. Был проведен целый ряд занятий. Занятиями непосредственно руководил я, рассказывал, как наступать, как обороняться. Сидели в поле, разбор проводили на местности. Разбор проводили не только с комсоставом, но и со всеми бойцами, разъясняли бойцам, что мы сделали не так, что мы сделали хорошо. При тактических занятиях широко практиковали возврат: не так сделали, давайте сделаем как нужно. Каждый раз, когда возвращались, всегда вклинивалось что-нибудь новое, потому что война – сейчас такая обстановка, а через пять минут другая. Изучали всевозможные варианты неудач, заходов с флангов противника внутрь нашей обороны. Занятия по тактике проводил я сам. Я изучил немецкую тактику еще до Сталинграда. Все это мы проделывали.

Нужно сказать, что к концу июля месяца я был уверен в том, что бригада подготовлена. Правда у нас было много фронтовиков, а не фронтовиков еще больше и начсостава и бойцов, но все равно и фронтовиков надо было учить. Подготовкой бригады я был доволен. Только один вопрос меня, как командира бригады беспокоил, как покажет себя бригада в первых боях.

Откровенно скажу, что первые бои я ждал с тревогой, хотя был уверен в бригаде, знал, что бригада в основном будет драться хорошо. Крепкая партийная организация, хорошо сколоченный командный состав как средний так и младший, большая уверенность у меня в рядовой состав, но все таки первых боев ожидал с волнением, как мы выполним приказ товарища Сталина – «Ни шагу назад».

Обстановку я понимал. Тогда обстановка была тяжелая. Нам приходилось отступать. Немцы нас бьют своим бронированным молотом. Если этот бронированный молот ударит по бригаде, устоит ли моя бригада? Все это меня тревожило, беспокоило.

Помню 29 или 30 июля 42 года приезжает Федоренко, заместитель народного комиссара обороны по бронетанковым частям. Встретились мы с ним.

– Ну как, подготовились?

– Подготовились. Единственно автоматчики наши мало постреляли.

Мы все почти стрельбы проводили, но боеприпасов не хватало. У нас было 700 автоматчиков. Между прочим, большой упор мы взяли на подготовку наших автоматчиков.

Федоренко говорит.

– Нам осталось два-три дня, а пострелять они должны, обязательно они должны пострелять и основательно пострелять. Дать на каждого автоматчика сотни по три патрон. Сумеете расстрелять 200 тысяч патронов?

Меня аж в жар бросило. Я говорю.

– Вы дадите товарищ заместитель народного комиссара?

– Расстреляешь?

– Расстреляю.

– Пиши им 250 000.

Дали нам 250 000 патрон. Мы стали проводить всевозможного вида стрельбы: и одиночками и на ходу, и с места, и из окопов. В общем, широко применяли стрельбу. Всех 250 000 патрон мы, конечно, не расстреляли.

Транспорта у нас было мало. Приехал командующий Сталинградским фронтом. Встретил нас Н. С. Хрущев.

– Бригада должна сегодня выступать в район станции Тингута и вступить в распоряжение 13?го танкового корпуса.

Я говорю.

– Товарищ командующий, у нас всего 40 машин. Тут обещают еще 40. Просил бы вашей помощи.

– Что хотите, как хотите. Мы, конечно, дадим указание, но в пять часов быть в районе станции Тингута.

Мы стояли в обороне Тракторного завода. До станции Тингута 90 км. Приблизительно в два часа мы получаем такое указание. Правда, малое наличие транспорта нас не испугало, мы быстро перестроились по боевой тревоге. Накануне приняли присягу: выстроили бригаду, я, комиссар, начальник политотдела перед всей бригадой дали клятву.

Выступили приблизительно часов в 10 ночи. Знаете, 90 километров расстояние большое. Начали комбинированно перебрасывать. Часть людей и боеприпасы быстро посадили на 80 машин. Этих выбросили, чтобы они могли там сразу драться. Потом машины возвращаются и снова берут. В общем, процентов 75 к пяти часам были в районе станции Тингута.

В это время как раз там танковая атака идет. Сдерживает ее 13?я танковая бригада 13?го танкового корпуса. Пехоты там нет. Не нашли командования корпуса. Командование корпуса еще на колесах подъезжает туда. Заняли оборону. Я сразу оценил обстановку. Раз прут сюда – значит здесь надо оборонять, хотя, кто дерется справа, слева мне было неизвестно, но нужно держать там, где есть непосредственная угроза.

6?го августа расположились на обороне, отбили атаки и поехали искать командование корпуса. Нам сказали, что командование корпуса находится где-то там. Приехали в Червленый. Нам говорят, что они выехали туда-то. Мы делали еще 60 километров, чтобы найти командира корпуса. Приехали в указанное место. Нам говорят, что командир корпуса в штабе 64?й армии: езжайте в штаб армии, там вы их найдете.

Приезжаем в штаб армии. Командующий армией тов. Шумилов говорит.

– Мы вас ждем.

Я говорю:

– Мы вас не ищем, а ищем 13?й танковый корпус.

– Мало ли что вы нас не ищете. Вы не вступайте в 13?й танковый корпус, а немедленно перебрасывайтесь левее и занимайте оборону восточнее озера Цаца. Там никого нет, фланг открыт, угроза есть. Это решение командующего фронтом. Здесь заместитель командующего фронтом генерал-майор тов. Коваленко.

Сразу перебрасываемся туда. От Тингуты до Цаца километров 40.

Тоже комбинированную бригаду отправляем туда. Фронт обороны нам дали километров 18. Заняли оборону, ввели глубокую разведку. Противник не пошел туда.

Выявилась угроза в районе Котлубань. Противник прорвал фронт через Дон в районе станции Качалинская. Оттуда нас перебрасывают. И это все немедленно. Снова перебрасываем бригаду на этих 80 машинах, причем опять комбинированно. Перебросили части своевременно. Заняли оборону. Предотвратили угрозу, оборонялись с боями дня три, подошли другие части. И вдруг угроза здесь в городе. Нас оттуда перебрасывают в район Чапурники.

Я думаю, вот тебе раз, мы еще не полностью мотомашин у нас не хватает: машин положено 375, а мы имеем 80. Правда вся артиллерия у нас была на тракторах. Я понял, что защищать город придется защищать не в составе танкового корпуса, а защищать город там, где будет самое опасное место.

Первые наши бои, первые наши переброски показали нашу мобилизованность, наше умение и командующим Сталинградским фронтом стал держать нас в руках. По сути дела мы стали бригадой его заместителя генерал-лейтенанта т. Голикова. Голиков и был нашим начальником.

С той поры, где только угроза, туда моментально нашу бригаду. Постольку, поскольку угроза была каждый день и в новых местах, мы всюду обороняли, причем больше пяти-шести дней, кроме «Красного Октября» и Аэродрома мы обороны нигде не держали. Предотвратим угрозу, отобьем атаки противника, подойдут части, заткнут эту дыру, – в другом месте угроза, нас туда. Если бы меньше было угроз, то это, как говориться, ничего, а постольку, поскольку угроз было много, трудновато приходилось.

В Чепурниках была угроза – нас туда.

В Чепурниках дело восстановили, выявилась угроза Тракторному заводу. Сразу нас на Тракторный завод. Был приказ о переброске нас на Тракторный завод в 12 часов ночи во второй половине августа, не помню точно числа. Там прорвалась группа автоматчиков в большом количестве и создала угрозу Тракторному заводу. От Чепурников до Тракторного завода километров 45. Приказ говорил, что к пяти часам мы должны быть на Тракторном.

В пять часов я докладываю, что я в районе Тракторного.

– Спасибо.

Там было две бригады, нашу бросают туда третью. Там немцы перешли в наступление. Немцев отбили совместно с этими бригадами. Угроза миновала. Мы были в районе Тракторного два дня.

Была угроза в районе совхоза «Красная Поляна», немедленно сюда. Приехали в совхоз «Красная Поляна», заняли оборону, драться здесь не дрались. Ночью перебросили, на рассвете занимали оборону. Бойцы зарывались в землю. В бригаде так было: сел и сразу зарывайся в землю, потому что много авиации противника. Назавтра нас начали бомбить. Здесь мы дрались дней шесть и основательно дрались. Отбили шесть танковых атак, причем танков противника было не менее 70.

В первый день в районе Верхней Ельшанки немцы сбросили не меньше трех тысяч бомб на оборону, во второй день не меньше четырех тысяч бомб.

Знаете, ничего не видно. Что тут делать? Телефонные провода рвутся, посыльного хоть не посылай – обязательно погибнет. Связистов в эти дни много погибло, человек 18 связистов выбыло из строя. Во всяком случае, в первый день, когда сбросили на бригаду три тысячи с половиной бомб, было убито 7 человек и 14 ранено, – земля помогла. На второй день было убито человек 18 и ранено человек 30.

Мы подбили 20 с лишним танков и положили много немцев, но считать там трудно, потому что мы не идем вперед. Но все атаки отбили, восстановили положение.

Отсюда нас снимают и говорят, на Центральный аэродром, угроза в этом районе, немедленно бригаду туда. Приехал сам Голиков: «Немедленно туда бригаду». Мы перебрасываемся туда. Там дней шесть дрались. В течение трех дней мы отбили шесть танковых атак. Правда, мы потеряли много своей артиллерии и авиации. Тут мы почувствовали основательно свои потери, потому что бомбежка была невыносимая. Тут я потерял много комсостава, свои строевые кадры. Третий батальон дрался в окружении, остальные батальоны в полуокружении дрались. В конце концов, противник потеснил и основательно потеснил шестую танковую нашу бригаду… И противник ринулся на Аэродром. Аэродром не защищался. Противник ринулся в город, на вокзал.

Что делать?

Я беру свой резерв. У меня в резерве были: рота разведки, и рота автоматчиков. Это мой кулак, который я бросал в самые критические моменты. Здесь я еще свой резерв не бросил… Эти части двинул на соседний участок, чтобы не пустить противника в город. Сам звоню по телефону. Тут снаряды, бомбы, все гремит, земля дрожит, нас в щели засыпает землей, телефонистов засыпает землей.

– Скорее сообщи командующему фронтом или командующему армией, что противник прорвал на нашем участке, а мы держим здесь этот участок. А он прёт, а он прёт. У нас рота разведки, 800 человек и рота автоматчиков 120 человек, плюс наша батарейка одна. И мы задержали наступление двух полков около 400 000 человек, но противник начал просачиваться. Нам все время сообщали, что сейчас придет поддержка, держитесь, чтобы противник не прорвался в город.

Что же делать?

Я оставляю комиссара, оставляю начальника штаба. Говорю: держитесь здесь, не пропускайте, пока не подойдут части. Сам я возвращаюсь к своим частям.

Между прочим, предусмотрительно я сделал так: основной командный пункт был у меня на левом фланге, А дополнительный КП – на правом фланге. Послал туда Ильченко и развернул оттуда связь с частями. Так что связь с частями была из двух мест. Они понесли большие потери, особенно потери от авиации, но противника держали сутки, не пустили в город, дали возможность нашим эшелонам привести себя в порядок, зацепиться. Немцы потом заняли вокзал, но уже значительно позже, время было нами выиграно. Мы стали постепенно передвигаться с Аэродрома. Начали защищать завод «Красный Октябрь» – и в поселок, рабочий поселок. Тут мы стояли недели две с боями, все с боями. Нанесли мы тут невероятный урон противнику, но и нам досталось основательно тоже.

Когда мы Аэродром защищали, нам пришло известие, что Н. С. Хрущев, как член военного совета фронта, как член политбюро просил передать: «Передаю вашей бригаде искреннее спасибо». Мы моментально все это довели до бойцов.

Потом защищали «Красный Октябрь». Здесь выдерживали самые тяжелые бои. Здесь, у «Красного Октября» сидели недели две, дрались.

Потом вдруг нас перебрасывают на защиту завода «Баррикады», западного поселка Баррикады. Здесь было туго, пополнения не получили. Авиация также свирепствовала. Мне пришлось оборонять два километра фронта, причем боевого состава было человек 200, не больше, не считая артиллеристов, не считая автоматчиков.

Не меньше 75 танков, не меньше трех тысяч пехоты противника на участке бригады, который защищает две сотни человек. Положение, конечно, очень тяжелое. Помочь мне некому, обстановку я знаю, знаю что положение тяжелое.

Тут я уже подчинялся командиру 23?го танкового корпуса. Одновременно я был в двух подчинениях: подчинялся и командиру корпуса и командующему фронтом, или даже в тройном подчинении, подчинялся и 62?й армии.

Звоню во все концы, что такое положение. Говорят: «Держись, держись!». Передаю в свои батальоны, посылаю туда офицеров связи. Иду сам: «Держитесь, во чтобы то ни стало держитесь!» Один докладывает, другой докладывает, что осталось столько-то людей. Смотрю, у меня уже сотни людей нет. А они прут, причем надо сказать, перли трусливо. Я вижу, что прут они трусливо, вижу, что у них слабо поставлена разведка, не знают, что на два километра фронта 200 человек, а теперь осталось 100. Моментально это было передано в части.

У меня закон в бригаде, какая бы сложная обстановка не была, боец должен знать, что делается, чтобы он знал обстановку. Если боец знает обстановку, он не в слепую действует, он сознательно действует. Говорили: «Товарищи, дело тяжелое, отходить нам некуда, умирать будем здесь, но прежде чем умирать надо заставить умереть противника на нашей земле». Потом были веселые командиры и это помогало.

«Ребята, на Советской земле смелее, смелее ребята! Чего нам бояться, пускай они бояться на нашей земле! Останавливай их!»

Сообщают, что сейчас сюда подходят две бригады, пока-то они подойдут. Работников политотдела, начальника политотдела, заместителя его, начальника тыла своего немедленно выслал в тылы. Вытянул из тылов, все, что было у меня. В общем, наскреб в тылах без ущерба для работы тыловых учреждений еще человек 140. Народ шел – родина этого требовала.

Задержали мы здесь это наступление. Людей мало, дошло дело до тылов. Пришли две бригады и сменили нас. Отошли в район завода «Баррикады» и стали во втором эшелоне, метров на 400 в тыл отошли. Начали приводиться в порядок. Противник был окончательно задержан, не пошел дальше. Тут я ходил по своим минометчикам, которые сыграли здесь большую роль. Снарядов у меня всегда хватало и мин хватало.

Теперь о тылах. У меня тылы все были на том берегу. Меня, правда, упрекали несколько раз, почему вы часть тылов не выведите на левый берег, там все-таки начальники фронтов: начальник тыла фронта, начальник тыла армии, начальник тыла 13?го корпуса?

Я говорю: Нет, никто из бригады не пойдет, тылы пускай будут здесь, они будут выполнять мои задания. Между прочим, это помогло мне. Тылы были здесь, мои тылы кормили другие части, мои тылы снабжали боеприпасами другие части. Тылы мои вышли на левый берег последними. Сначала мы вышли на левый берег, а потом тылы.

Очень тяжело было переправляться на ту сторону. Машины нужно было переправлять, а машин я потерял очень много. Из 80 машин у меня с десяток машин разбилось, правда, их можно было восстановить, но здесь все это не восстанавливалось.

– Что я выбрасывал на левый берег?

Прежде всего, я дал указание сделать плоты для доставки боеприпасов. Затем выбросил первоначально 6, потом добавил два – всего 8 машин для ежечасной, ежеминутной доставки мне снарядов, продовольствия. У меня массу машин развезли во все части бригады.

Нужно сказать, что исключительно бы тяжелые условия. Семь месяцев бригада была здесь в Сталинграде. Исключительно была сложная обстановка, но ни одного разу не было такого положения, чтобы бригада не кушала два раза в день горячей пищи. Ползком тащили на позиции, а тащили, причем установился принцип в бригаде: нельзя днем, кушай ночью. Я как завел этот принцип, так он и держался. До рассвета позавтракаем, с наступлением, темноты ужинаем. Кроме того, после завтрака мы даем бойцам хлеб и еще что-нибудь, что бы он днем он мог покушать.

Был у нас такой казус. В одном месте на рассвете еще можно было подвезти, непосредственного обстрела не было. Приехали кухни. В это время противник бросил несколько снарядов. Снаряды разорвались близко от кухни. Мои повара и тыловики не успели раздать пищи. Процентов 50 получили пищу, остальные не получили – повара метнулись и нет их. Я тогда думаю, нет, это не дело. Командир бригады здесь, комиссар бригады здесь, штаб бригады здесь, командиры и комиссары батальонов здесь, пушки здесь, минометы здесь, все здесь, а кухни будут удирать от трех снарядов.

У тыловиков какая тенденция? Это, конечно, относительно тылы, потому что трудно было разграничить, где тылы, где не тылы. Но, во всяком случае, у них тенденция, как что-нибудь, так прятаться, залезать в трубы водосточные или во что-нибудь подобное.

Я говорю: «Нет, не пойдет. Привез пищу, рвутся снаряды, отъехал от этого места подальше и продолжай раздавать».

Это установилось потом, как правило, в бригаде.

Я опустил один момент из первого боя в Чепурниках.

Нужно было с боем выбить противника и выйти на высоту. Пустил один батальон, второй, третий. Пошли мои люди. Тут бомбежка невероятная, стрельба артиллерийская и минометная, его шестиствольные лупят то вовсю. Бригада моя идет впереди. Думаю: «Отныне я буду воевать с этой бригадой».

Потери понес я там сравнительно небольшие. Но вы бы видели, как пошла моя бригада вперед. С тех пор завоевала себе славу. Во всем Сталинграде бригада прославилась в этот момент.

Потом вывели бригаду на доформирование в Заволжье.

Прекрасный был минометный батальон. Он нанес огромные потери противнику и сам потерял очень много.

Я крепкий на нервы, разжалобить меня до слез очень трудно, но когда убили командира этого батальона капитана Хрыкина, я просто плакал. Это уже в последний [день] 30 числа.

Минометный батальон прикомандировали 31 числа к 6?й гвардейской танковой бригаде, и он оборонял «Красный Октябрь». Он оборонял «Красный Октябрь» еще после нас дней 12. Потом он был выведен.

Вывели нас на левый берег. На левом берегу дали нам отдохнуть, привестись в порядок, вытянули транспорт оттуда. Масса войск было, масса бригад было мотострелковых. 4?я мотострелковая бригада выведена была на доформирование. Поехали формироваться в тыл. Говорят лучшая бригада, мы ее оставляем здесь и будем формировать сами. Сначала нас хотели направить вглубь страны, но у нас желания не было – воевать, так уж воевать. Поехали просить командование фронта формировать нас здесь. Командующий фронтом переговорил со Ставкой. Он заявил ставке, что я сформирую бригаду здесь. Ему разрешили оставить нас здесь. Начали формировать, получили пополнение из запасного полка. Поучили это пополнение всего за 12 дней. Учили с такой же установкой, с какой мы учили первый состав нашей бригады. Основной костяк у нас был. Состав бригады получили снова хороший.

Я за эту войну удостоверился, что плохих людей нет. Есть, конечно, немножко трусливые, есть шкурники, но эти люди в основной массе теряются, это единицы. Люди прекрасные, но людей надо уметь водить, нужно уметь организовать, нужно им уметь рассказать и показать.

Затем нас уже транспортом перебросили на участок, где готовился генеральный прорыв, на участок между озером Цаца и озером Барманцак. Мы были в составе 62?й армии.

7?го ноября мы заняли оборону с целью ведения разведки. Начали вести боевую разведку на участке прорыва. Задача выбить передний край противника была возложена на нашу бригаду. Знал я об этом, знал комиссар, знал начальник штаба, знал начальник политотдела, больше никто не знал. Когда заняли оборону, надо было скрыть готовящийся прорыв. Мы ночами подходили туда, чтобы скрыть сосредоточение бригады. Что осталось, я перебрасывал машинами днем по пяти машин. Отправлю пять машин, через некоторое время еще пять машин, чтобы замаскировать от авиации противника это движение.

Мне было сказано, что ваша задача – установить точно, где передний край и подготовить удар там. Когда удар будет, пока это не твое дело. Надо, чтобы бойцы не знали, что готовиться удар. Готовьтесь здесь обороняться на зиму.

Начали на зиму готовиться обороняться. Послушал приказания, не пожалел трудов бойцов, зная, что все это лишнее, начали укрепляться, землянки делать, а слух всюду, что зиму нам зимовать здесь. В общем, рыли день и ночь.

Потом я говорю: «Товарищи, мы уже знаем отлично, что у того, кто за день не убил фрица – день пропал. Давайте их бить!»

Командиры батальонов тоже ничего не знали и тоже готовились зимовать.

– Бить, бить, товарищ полковник!

И я начал бить. Сперва разведку пустил, ничего не берет. Я тогда три роты пустил в разведку в трех направлениях. А это уже целый батальон, это уже силовая разведка.

Правда, потери мы понесли человек 200 за этот период. Раненых и убитых у нас было человек 200.

С 7?го по 19 ноября 1942 г. выявили передний край противника, потом набрались нахальства. Командующему армией говорю: «Дайте мне хоть полдесятка танков, я выясню вам противотанковую оборону».

На этом участке должны были быть, по моим свединиям, два танковых корпуса. Мне дали десяток танков: четыре танка не пошли, осталось у меня шесть. Я посадил на эти танки автоматчиков, место выбрал, двинул эти шесть танков. Наделали такового переполоха!

Тут как раз оборонялись румыны. Пришли шесть танков, притащили шесть пушек немецких. Румыны удрали, но постреляли с флангов из глубины. Таким образом, нам стала ясна противотанковая сила противника».

В этот момент, когда я вел эту работу, у меня были представители армии, начальник разведдивизиона 51?й армии.

На рассвете 20?го – удар ошеломляющий. Пока я снимался с обороны, так я уже не догнал своих танковых частей. Потом начал по заданию командования 57?й армии вести разведку. Во все части вел разведку бригадой, пользуюсь тем, что машины есть, разведку производил за Дон даже километров на 150. Набрал много кое-чего, скота массу забили. Мои разведгруппы внесли большую панику в ряды врага.

Постояли дней пять около одного населенного пункта. Нас бросили в составе 57?й армии на уничтожение окруженной группировки. В составе 57?й армии мы пробыли трое суток. Нас перебросили в состав 64?й армии и войну в Сталинграде закончили в составе 64?й армии. Участвовали в нескольких прорывах. Правда, кое-где прорывы были неудачные, потом стали удачнее, потом Сталинградский фронт бригада закончила пленением Паулюса […]

Правда, иногда командиры сердились, что я иногда спать им не давал. Но интересы дела требовали этого. Часто говорили: «Товарищ полковник, я трое суток не спал!».

– Сорок минут поспи, я тоже не спал, полегчает – будем спать.

С каской, между прочим, я никогда не расставался и бойцов держал в касках. Надо пример показывать. Как строго у нас было в бригаде, а из бригады никто не хочет уходить, ни один командир, ни один боец. Так было еще до взятия Паулюса. Если какой командир лениться, я вызываю его и говорю: «Отсылаю вас в отдел кадров, потому что в бригаде вы плохо работаете!»

Ну что же плачет. Жалоб на своих командиров у меня нет, молодые они. Сейчас у меня командирами два старших лейтенанта, один лейтенант, один капитан.

Уже человек 100 получили награждение, о многих пошли представления в высшие органы.

У меня принцип такой, если командир не жалеет сил и энергии, то нехватку знаний я восполню своим контролем, своей помощью. У меня должен быть командир, который не ленился бы.

Бригада с честью выполнила приказ товарища Сталина «Ни шагу назад».

Интересно еще с населением. Так жалко было детишек. Кругом горит, там разрыв, там здание раздвоилось пополам, снаряды рвутся. Детишки вылезают из подвалов и сейчас же в веревочку. Так жалко, иногда слезы навертывались на глаза. Выскочат, прыгают через веревочку маленькие девочки или мальчики, а сами смотрят в небо – не летят ли? Если летят, сразу нет никого. Прошли, снова выскакивают, играют, бегают. Борьбу в Сталинграде написать только надо.

Родимцев пришел в сентябре, как раз в самый разгар.

Представляете, в сентябре было ежедневно не меньше тысяч трехсот самолетовылетов. Иногда было две тысячи самолетовылетов, иногда доходило до тех тысяч. Каждый самолет сбрасывал приблизительно десятка три, десятка четыре бомб. Он бросает один раз, заходит второй раз, заходит третий раз и бросает уже пять – шесть бомб. А первый, как сыпанет мелкие, а среди них такие «тетеньки», куда тебе!

Когда защищали Верхний поселок Красного Октября, мы понаделали себе щелей, от осколков наших зениток прикрывали себя.

Когда выходишь из домика, сразу вверх заглядываешь.

Смотришь, заходит, начинают пикировать. Мы уже научились. Когда на тебя бомбы летят, внимания не обращай. Все бомбы видно, как летят, как отделяются от самолета. Смотришь, бросил – ну эти полетели мимо.

Я только что вышел из помещения, чай пили. Смотрю, штук 12 летят. Я успел крикнуть в помещение: «Ложись!» В-ж-ж-и. Скоренько забежал и встал за угол. Чувствую, зашевелилось здание, стенка меня толкнула далеко. Вышел, смотрю перед нашим домиком яма метров в 9. Начальника штаба засыпало, сестру и еще человека четыре. Окна вылетели. Кирпичный фундамент домика сел.

Ничего, глянул в эту воронку, ну что если бы в этот домик?

Ничего и никого бы не осталось. Винокур в это время был в помещении, он упал. Земля влетела в окна и ударила его. Земли много насыпало».

Возьмите такой пример. Тут война, а тут хохочешь одновременно. Тут прут на тебя танки, человек в уборную пошел около нашего КП. Прежде чем пойти в уборную, посмотрел – не летят ли, потом зашел в уборную.

Или такой случай. Бегу я быстро к командиру корпуса, рядом КП командира корпуса. Вдруг слышу: «Вж-ж-и». Они высоко шли, сволочи «Хенхели», они не пикируют. Слышу шум большой бомбы. Падаю. Одновременно с моим падением падает бомба. Меня подняли, потом снова упал. Слышу сильный удар по спине, захватило дух. Я не могу подняться. Там кричат и бегут из соседнего сада ко мне, бегут не мои люди, а артиллеристы: «Товарищ командир, что с вами, живы?» В пяти метрах от меня девятиметровая воронка. Бомба как раз разорвалась на мостовой. Глыба асфальта оторвалась и ударила меня по спине. К счастью там тополи были, она упала на тополи, что затормозило ее падение, а то бы крышка была. Если не маленькая бомба, я жив бы не остался бы.

Тяжелая бомба врывается глубоко в землю. Волна от этой бомбы при разрыве пошла как-то так, что домик остался цел.

Примерно, метрах в 50?ти от завода между «Красным Октябрем» и «Баррикадами» разорвалась тонная бомба. Вижу летят, пикируют, я в водосточную трубу. Среди мелких – пара больших. Вдруг взрыв, зазвенело в трубе. Было, смотрю – стояло домиков штуки три, а стало совершенно чистое место.

Однажды мы вдвоем с Винокуром наехали на автомашине на минное поле, наехали с потушенными фарами. Это было в начале войны. Едем тихо, машину ведет шофер, едем тихо потому, что знаем, что здесь минное поле и вдруг… взрыв. Взрыв я услыхал и потерял сознание. Чувствую, как потерял сознание. Сколько это длилось, не знаю. Потом пришел в себя. Сижу в машине как сидел, так и сижу. Хочется мне взять Винокура, рука не поднимается. Начинаю соображать, что мы налетели на минное поле. Начинаю шевелить членами. Нога левая работает, но правую ногу что-то плохо чувствую.

– Винокур, ты жив? Громко не могу сказать.

Не отвечает. Потом говорит.

– Жив.

– Шофер?

Молчит.

– Захаров! Захаров!

Шофер погиб. Стал вылезать, нога правая не работает. Думал, ее у меня нет. Ощупал. Есть. Вылезли, посветили фонариком. Смотрим, машину отбросило, яма на семь метров, машину развернуло назад и поставило мотором назад. Мотора нет, кузов цел. Моторная часть вся уничтожена, исковеркана. Если бы быстро ехали, гибель бы нам всем. Благодаря тому, что тихо ехали, мина взорвалась перед передними колесами, весь взрыв пошел на моторную часть. Шоферу досталось больше, но он тоже остался жив. Его пришлось везти в госпиталь, бросили машину, пошли пешком. Ехали с передовой на всей КП.

Тут интересных рассказов можно привести много.

Исключительно интересный момент боя был, когда перед нашей горсточкой людей танки отошли. Танки противника струсили и пошли назад. Наши противотанковые ружья и пара пущенок заворачивают 30 танков».

Интересный бой был при защите «Красного Октября». Там есть высотка 107.5, сейчас за Верхним поселком. Там были упорные бои. С левого берега идет артиллерия и все ко мне на высотку. Набралось у меня до семи полков артиллерии. У меня было четыре дивизиона «Катюш». Один дивизион так и провоевал все время со мною. Мы нанесли большой урон немцам. Как только загремит «Катюша», фрицы ложатся, прячутся, как только взрыв кончился, они встают и идут. Мы начали хитрить. Как только они поднимаются, мы в этот момент сразу из четырех «Катюш». Урон мы им нанесли большущий.

Когда мы выходили на левый берег, интересный момент был. Скопилось на берегу народа! Сколько детишек, женщин! Мужчины провожают жен, детей, все загромождено. Переправляем ночью. Каждый хочет скорее попасть на ту сторону, торопятся. Начали устанавливать порядок. У всех стремление скорее отправить. Нагрузили пять женщин и детей, переправили. Потом надо остров перейти, километра полтора. Я сам нес двоих детей. Все идем пешком, бойцы несут вещи, детей несут, чтобы облегчить. Смотришь женщина, вещи кругом и двое, трое ребятишек. Посмотришь, спазмы глотку сжимают. На берегу масса людей, масса детей. Не выдержал, на завтра десять машин послал. Распорядился в первую очередь вывезти детей к реке. Маленькие дети топчутся, о себе вспомнишь, твои дети в Сибири. Там ничего, а здесь такую муку переносят…

Такой случай. В районе «Красного Октября» Винокур, я, начальник особого отдела Кулик, фельдшер Велиховская, начальник штаба собрались переход делать с одного места на другое, КП меняли. Летят штук 12, сразу пикируют сюда. Все разбежались в разные стороны, падают. Падает бомба и не разрывается. Здесь лежит Винокур, начальник особого отдела метрах в 10?ти от Винокура. Бомба килограммов 250 упала и не разорвалась. Они лежат на нее смотрят. Подняться боятся, а вдруг она разорвется. Лежать здесь тоже нельзя, вот положение какое!

Я читал одного корреспондента нашего, где он пишет: Тот, кто был в Сталинграде, тот никогда не забудет. Это правильно. Часто собираемся, шутим: «Трупов, как на картине после ледникового периода». В районе станции не менее двух тысяч трупов. А здесь по подвалам, если пройти по городу, столько тут трупов ой! ой!.. Все окопы забиты трупами. Там, где готовился прорыв, где стреляла артиллерия перед окопами – это ужас! В какую землянку не зайдешь 10–12 трупов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.