Толстых

Толстых

Мне когда-то сказали, что «Яр» был любимым рестораном Высоцкого. Я верил и не верил, но, изредка проезжая мимо, поглядывал на его стены и вывеску уважительно. Хотелось попасть внутрь, и чтобы не просто так, а с обязательной экскурсией. Пройтись, присесть, послушать. Поглазеть на завсегдатаев. Я почему-то был уверен, что в таком месте обязательно должны быть завсегдатаи, как в том же ЦДЛ. Если даже в модном «Корреасе» на Большой Грузинской был свой «домовой» по кличке Омлет, мужчина неопределенного возраста в стильных старомодных нарядах послевоенных лет, всегда приходивший днем и всегда заказывающий омлет из трех яиц, то уж «Яр»-то обязательно должен был иметь своих ярких персонажей!

Я побывал там дважды, прежде чем решил привести в это историческое заведение жену. Первый раз – на вечере ПФЛ в честь закрытия очередного сезона. Было два журналистских стола, мой друг Дима следил, чтобы каждый из нас сел на свое место, рядом с тщательно подобранными специально под него соседями, и чтобы каждому досталась своя толика внимания и общения официальных или полуофициальных лиц. Пел Лев Лещенко, тосты были правильными не только по содержанию, но и по последовательности, и «Яр» во всем своем пережившем разные эпохи великолепии казался островком стабильности. Официанты были вышколенные и возрастные. Еда была старосветская, а может быть, и традиционно русская – жюльены, оливье. Гости преимущественно были немолодые, и Николай Александрович Толстых в центре президиума выглядел именно так, как и должен был смотреться глава этого застолья. Строгий галстук, аккуратная прическа – можно поменять местами прилагательные, но суть останется прежней.

Когда на сцене появились цыгане, я даже вздрогнул. Потом вспомнил про театр «Ромэн», про традиции ресторана, и расслабился.

На выходе каждому вручали новогодний подарок. В бумажном пакете с эмблемой ПФЛ был ежедневник с эмблемой ПФЛ, ручка с эмблемой ПФЛ, справочник ПФЛ и календарь. Разумеется, тоже с эмблемой ПФЛ – профессиональной футбольной лиги, которую столько лет возглавлял Толстых.

–?Колю я буду убирать! – сказал прилюдно Сергей Александрович Фурсенко.

Даже не делясь сокровенным, а так, мимоходом. Вроде бы только что речь шла о сборной, об очередном сборе, и вдруг мысль у только что избранного президента РФС скакнула в сторону. В желтом доме на Таганке закипала новая жизнь, и перемены чувствовались во всем и повсюду.

Только что у Фурсенко была встреча с Толстых, на которой президент ПФЛ начал рассказывать президенту РФС, что не так в нашем футболе и что и как следует изменить. Мы почему-то думали, что у них может получиться деловой разговор, чтобы попытаться о чем-то договориться «на берегу» – о взаимодействии или о зонах ответственности. Но этого не произошло, и в декабре 2010-го ПФЛ ушла в подполье. А в январе у Толстых был юбилей. Пятьдесят пять, которые он отмечал в «Яре».

Я чуть опоздал к началу, но все равно, зайдя в ресторан, увидел, что гости пока еще толпятся в фуршетной зоне. На барной стойке выстроились бокалы с вином и водой. Гостей было немало, но многие вели себя скованно.

Толстых был в нашем футболе с начала 1990-х, и представить высшие футбольные инстанции без него было невозможно. Хотя как невозможно? Ровно за десять лет до юбилея в ресторане «Лужников» его не было – тогда руководители клубов Высшей лиги договорились о создании Премьер-лиги. Удивительно, что пресса на том собрании была, и мы снимали, как Мутко, Гинер, Ткаченко, Горюнов и Алешин рассаживались, вернувшись с переговоров, за круглыми столами в вип-зале. Тогда все пытались понять, что именно происходит.

Кто-то стиснул мой локоть. Я обернулся и увидел старого знакомого, который когда-то работал с Толстых в «Динамо». Пресс-центр старого стадиона в Петровском парке был удивительным местом. В стенах не самого большого зала было несколько дверей, за которыми скрывались совсем крошечные кабинеты. В одном из них сидел тот мой знакомый, в другой за час-полтора до игры можно было зайти к совершенно тогда не публичному Сергею Прядкину на чашку чая или кофе и знаменитую «динамовскую» котлету из ресторана Сергея Крамаренко на втором этаже. Толстых сидел в кабинете гигантских (по сравнению с этими) размеров в соседнем подъезде, к которому, кажется, можно было пройти по сложной системе подтрибунных коридоров и лестниц. Но проверить, так ли это, без помощи опытного провожатого было невозможно, а найти такового не представлялось возможным.

–?Ну ты молодец! – сказал мой старый знакомый.?– Не испугался и пришел.

–?Чего не испугался? – не понял я.

Он улыбнулся, давая понять, что оценил мою шутку. Со мной часто бывало именно так – когда я задавал вопрос совершенно серьезно, люди думали, что я шучу, и улыбались. Друг всячески хотел показать, что оценил мой юмор. Толстых в то время был в опале. В ссылке. В изгнании. Он потерпел фиаско и был удален из футбола. На дни рождения к свергнутым руководителям по чиновничьим понятиям ходить не принято. Особенно если сам ты остаешься в системе, а экс-руководитель пострадал «по политическим мотивам».

Мне стало противно. Я оставил его и прошел в зал. Обнял Толстых, поздравил его с юбилеем. Вручил подарок.

Рядом с именинником сидел Колосков. Стул по другую руку пустовал. Мне сказали, что Толстых ждет Степашина.

Вышли ведущие и начали вечер. Степашина все еще не было, и я думал, что слово возьмет Колосков – еще один бывший президент, но он молчал. Поднялся он седьмым или восьмым по счету.

–?Вот тут многие,?– начал он,?– говорили, как им было хорошо и комфортно работать с Николаем Александровичем…

Помолчал немного и продолжил:

–?А я про себя так сказать не могу.

Зал засмеялся. Впервые за вечер.

Прочие тосты были иными. В каждом из них звучала одна мысль: как много вы сделали для футбола. И никто не говорил о будущем.

–?О будущем? А его просто нет,?– сказал Сергей Александрович Фурсенко Хиддинку на их единственной встрече за обедом, когда Гус задал ему этот вопрос.

Казалось, что у Толстых будущего тоже нет. Впереди – заслуженная пенсия. Может быть, почетное место в ЦС «Динамо». А уже в августе он стал исполнительным директором Олимпийского комитета. Чтобы через год пойти на выборы президента РФС и выиграть их – без запаса времени на избирательную кампанию и без бюджета, который позволил бы это сделать с меньшими затруднениями.

Николай Александрович продержался почти три года, хотя слухи о его отставке поползли практически сразу после назначения. Не так давно один мой приятель рассказал, что ушел с хорошей должности только потому, что перед ним была поставлена задача «мочить Толстых» и на реализацию отводилось время до мая 2013-го.

На встречах с журналистами Толстых периодически говорил что-то «не для прессы», и чем дальше, тем чаще шутил про приближающийся пенсионный возраст. Не знаю, что это было – желание посмотреть на реакцию пишущей братии или просто потребность чаще проговаривать ту мысль, которая беспокоила его крепко сидящей занозой. И очень много было обстоятельной монотонности, которую не все могли выдержать до конца встречи.

Я как-то спросил его на одном из таких собраний: почему он так редко шутит, с его-то феноменальным чувством юмора?

Он посмотрел на меня и ответил:

–?Нельзя. А то имидж несгибаемого борца разрушу.

И захохотал вместе с нами, привычно подрагивая при этом плечами.

В его папках, с которыми он не расставался никогда, должно быть, имелось много интересного. Но публике демонстрировался только листок-другой и, как правило, издалека. Мы каждый раз подсознательно ждали на этих встречах, что вот-вот и падет пелена хотя бы одной тайны, от которой все мы вздрогнем.

А она все не падала.

Весной 2013-го, когда мы прилетели в Лондон, сборная тренировалась на базе «Челси». Толстых, стоявший рядом со мной, начал говорить о своей борьбе. О желании сделать футбол чище. Говорил о принципах Качалина, Якушина, Бескова. О том, что это его путь и даже более того – судьба. Его миссия.

В Олимпийском комитете он получал на порядок больше и жил достаточно спокойной жизнью чиновника высокого уровня. Но он оставил эту стабильность, чтобы вернуться в футбол и постараться вернуть футбол к тому миропорядку, который считал единственно возможным.

Мир вокруг давно уже был иным. Настолько, что в нем сам Толстых оказался иным, человеком из другого времени. Не устаревшим, а просто несовременным. Но ему казалось, что это не так. Что должен измениться мир, а не он сам. А так быть не могло, и это противоречие было более сильным, чем любое другое.

Насколько я знаю, он живет в небольшой квартире. Когда я вспоминаю об этом, то думаю не о его образе бессребреника, который во многом зиждется на его знаменитых поездках в метро, а о другом. О его папках и их содержимом. Кабинет Толстых представлял собой сложную систему архивов, где не только стол и шкафы, но и пол был заставлен папками и коробками. Он каким-то чудом ориентировался в них, безошибочно помня, что где лежит.

Где они будут лежать теперь, когда кабинет на шестом этаже сменит еще одного владельца? И есть ли в них что-нибудь такое, что действительно стоило столько лет хранить, не открывая?

Несколько лет назад мой друг Дима умер. Умер внезапно, оставив меня с вопросом: как бы все пошло дальше, если бы он был жив? Он был беспрекословным авторитетом для Толстых. Как и для всех нас.

Когда Фурсенко закрыл ПФЛ, Дима сказал:

–?Это поражение мы обратим в победу.

Я ему не поверил, а все получилось именно так. Но до третьего сентября 2012-го он не дожил. До того дня, когда на конференции РФС Толстых обнимали и аплодировали ему. Так же, как и обнимали и аплодировали вчера. Только тогда он ушел через парадный вход, а вчера через черный.

Четвертый президент РФС. Не досидевший до конца своего срока, как и каждый из его предшественников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.