XV. Невезение

— Сеньор дон Теофило велел сказать, что эти четыре женщины, которых вы на него оставили, стали убегать, и он по вашему приказанию выстрелил в них из того карабина, который вы ему дали для охраны коров. Одна померла сразу. Вторая помирает. Две другие сдались, и мы их снова заперли. Вот такая новость. Еще дон Теофило говорит, что ждет ваших приказаний.

Такими словами, mutatis mutandis[16], меньше чем через час Тичо сообщил Арканхеле о случившемся. Мы можем себе представить, какие слова произнесла в ответ Арканхела. Она не признавалась ни тогда, ни потом, не признается и теперь, что употребляла слово «карабин» применительно к четырем женщинам, привезенным на ранчо Лос-Анхелес.

— Я ему сказала, чтобы заботился о них, обслуживал, не дал сбежать, но не говорила, чтобы он в них стрелял.

Сейчас она называет Теофило не иначе, как «этот недоумок, мой зять».

Нужно заметить, что ни Лестница, отвозивший женщин на ранчо, ни Эулалия, которая вышла вместе с Теофило, когда автомобиль увяз в грязи, не слышали, чтобы Арканхела упоминала карабин.

Но результат от этого не меняется: Арканхела дала Теофило карабин, привезла женщин на ранчо, и Теофило стрелял в них, считая, что выполняет ее приказ.

После этой новости Арканхеле стало плохо, — заболела от злости, как объясняет она сама, — ей пришлось лечь, и Калавера поила ее в постели успокоительным настоем. По словам Калаверы, Арканхела тогда сказала:

— Сдается мне, Калаверита, мы влипли.

Пока Арканхела приходила в себя, Лестница повез Серафину и Тичо на ранчо. Раненая умерла до их приезда.

Никто не помнит, чтобы Серафина ругала Теофило за содеянное. Она ограничилась тем, что считала необходимым: обошла поле в сопровождении Тичо с лопатой и киркой на плече и выбрала нужное место. Это место находилось вдали от шоссе, у самой межи, кусты нопаля загораживали его от любопытных глаз (хотя смотреть было некому). Серафина велела Тичо выкопать здесь могилу.

Пока он работал, Серафина вернулась в дом. Она решила, что ни Теофило, ни его жена не способны «заботиться о женщинах», поэтому велела зятю открыть амбар, посадила оставшихся в живых в машину и вернулась с ними в город. Заперев их по комнатам, она опять приехала на ранчо, чтобы присутствовать при захоронении.

Одежду убитых сложили и сожгли. Тичо, Лестница и Теофило, который сначала отказывался принимать в этом участие, перенесли завернутые в покрывала трупы из-под навеса в могилу. Когда Тичо и Лестница закопали могилу и, по возможности, скрыли следы, Серафина немного успокоилась. Темнело. Погода была холодная. Эулалия пригласила всех в дом поесть (мужчины проголодались), но Серафина не захотела, сказав, что пора возвращаться в город. Они пошли к машине и там попрощались: Серафина поцеловала сестру, Теофило открыл невестке дверцу и, как утверждают свидетели, спросил:

— Какие указания мне оставишь?

— Никаких, — ответила Серафина. — Когда Арканхела поправится, она решит, что с тобой делать.

Сказала, и они уехали. Теофило и Эулалия остались на ранчо с двумя преступлениями на совести, с двумя трупами, зарытыми рядом с межой, в пятидесяти шагах от дома, и с тяжелым чувством, что не угодили своим работодательницам.

В течение последних недель женщин в казино «Дансон» несколько раз делили на разные группы в зависимости от непредсказуемых капризов Арканхелы.

Четверых, избивших Росу, изолировали, как зачумленных. Какое-то время они занимали самую низшую ступень в иерархии публичного дома: жили взаперти, поодиночке, в самых темных комнатах. Калавера носила им два раза в день лепешки и фасоль в таком количестве, что они всегда оставались голодными. И наоборот, Марта и три женщины, которые не принимали участия в нападениях, могли свободно ходить по дому и даже имели право, проголодавшись, зайти на кухню и сделать себе бутерброд. Недоступной оставалась улица, куда троим из них выходить запрещалось. Из дома выходила только Марта, сопровождая Калаверу на рынок. Роса, по-прежнему больная, не могла двигаться и лежала в постели, и за ней довольно сносно ухаживали. Эти женщины и их хозяйки питались скромно, но прилично: лепешки, фасоль, суп-лапша для желающих, иногда, два-три раза в неделю, тушеное мясо, особенно если на ужин оставался капитан Бедойя (на завтрак Калавера всегда варила ему яйцо, остальные видели его уже сваренным всмятку на тарелке капитана). В девять вечера приезжал Оторва. Капитан приказал ему приезжать к Баладро в штатском, но штатской одежды Оторве не хватало, поэтому он часто являлся в военной рубашке, с выцветшим, но различимым номером части на воротнике. Оторву Калавера баловала. Она жарила ему на ужин яичницу с соусом чили-каскабель, подавала стопочку лепешек и кружку чая из апельсиновых листьев, чтобы он, как говорила Калавера, «не мерз». Считалось, что Оторва охраняет четырех запертых женщин. На деле он заворачивался в плащ и крепко спал, заняв половину лестницы и бросив рядом автоматическую винтовку.

Когда Теофило убил двух женщин, ситуация изменилась. Теперь самую низшую ступень заняли выжившие. Поскольку они стали свидетелями убийства, с ними обращались, как с преступницами. Их заперли в «темных комнатах», есть давали только то, что оставалось в кастрюлях после всех едоков, то есть почти ничего, и никуда не выпускали. Их так успешно изолировали, что все остальные в течение нескольких месяцев не знали ни об их присутствии в доме, ни о том, что случилось на ранчо.

Подвергнув привезенных с ранчо женщин такому суровому наказанию и полной изоляции, Арканхела, наоборот, смягчила условия тем, кто избил Росу (хотя Роса по-прежнему лежала больная), и разрешила им днем выходить из комнат, есть досыта на кухне, общаться между собой и с другими обитателями дома. После ужина они возвращались в свои комнаты, и Калавера запирала их до следующего утра.

Похоже, что Калавера вызвала ненависть женщин именно тем, что запирала их на ночь, потому что до этого они вполне уживались, хотя ни у кого никогда не возникало сомнений: Калавера безраздельно и полностью на стороне Баладро и, следовательно, пленницам враг.

Похоже, не было ни ссор, ни провокаций. Неизвестно, чего хотели добиться четыре женщины. А случилось вот что. Однажды утром после завтрака эти четверо мыли на кухне посуду, когда вошла Калавера. По ее словам, едва переступив порог, она поняла, что ее поджидают; работницы же твердят, что ни о чем не договаривались. Калавера говорит, что не произнесла ни слова, работницы уверяют, что она их оскорбила, обратившись к ним со словами: «Ну что, чокнутые!». Так или иначе, но прежде, чем Калавера успела отреагировать, Аурора Баутиста ударила ее кастрюлей по лицу, а другая (жертва не видела, кто именно) — черпаком по голове.

Похоже, что четыре женщины решили проделать с Калаверой то же, что другой четверке не удалось с Мартой: засунуть ее в заброшенное отхожее место и похоронить заживо. (Стоит отметить, что эта попытка имела больше шансов на успех, поскольку Калавера гораздо стройнее Марты и легко пролезала в дыру.)

К счастью для всех участниц, затея сорвалась. Женщины тащили на руках полубесчувственную Калаверу в сторону заброшенного нужника, когда на заднем дворе натолкнулись на Арканхелу — она, покормив кур, возвращалась в дом. Последующие события наглядно показывают, каким авторитетом пользовалась сводница даже в ту пору. Едва увидев ее, все четверо растерялись и беспрекословно выполнили все ее приказания. Арканхела даже не сочла нужным выпускать из рук миску. Она велела отнести Калаверу в ее комнату, положить на кровать и сказать Серафине, чтобы оставила свое шитье, поднялась из столовой и заперла женщин в их комнатах.

Вечером за наказанием следил капитан Бедойя. Оно заключалось в том, что четыре провинившиеся женщины избивали друг друга черпаком. Именно в этот раз, подчиняясь какому-то темному инстинкту, Аурора Баутиста несколько раз ударила Сокорро по губам и сломала ей зубы. Мария дель Кармен крикнула: «Ты ее убьешь!», и капитан вмешался и отнял у Ауроры черпак. (На суде капитан упоминал об этом как об акте гуманности.)

В середине декабря капитан Бедойя должен был ехать в Мескалу, чтобы уладить одно дело, связанное со службой. Перед отъездом ему пришли в голову два соображения: первое — что за номер в гостинице не нужно платить больше, если спишь в нем не один; и второе — что обстановка в казино «Дансон» с каждым днем накаляется, и Серафине после долгих месяцев нервного напряжения нужен отдых. Капитан позвал ее с собой, и она согласилась.

Они отправились на лучшем автобусе. Капитан проявил галантность, уступив Серафине место у окна, и совершил благодеяние, которое не совершал никогда и ни для кого — вышел на остановке и купил Серафине фрукты в глазури, ее любимое лакомство, на собственные деньги. Капитан был в военной форме. Серафина повязала красную косынку, чтобы не растрепались волосы.

Капитан говорит, что, как только автобус тронулся, Серафина, похоже, забыла все беды, успокоилась, увлеченно смотрела в окно и часто вскрикивала: «Смотри, какой огромный утес!» или «Как люди живут в такой глуши?». Все это, по мнению капитана, свидетельствовало о том, что Серафина мечтала бросить сводничество и заняться сельским хозяйством.

В восемь вечера они приехали в Мескалу. Капитан по-прежнему был очень любезен. Он отказался от мысли остановиться в гостинице рядом со станцией, где «дешево, но слишком шумно». Они взяли такси (платил капитан) и приехали в центральную, относительно приличную гостиницу. Настроение у капитана не испортилось даже тогда, когда администратор назвал цену за номер. Капитан велел показать несколько номеров, чтобы Серафина могла выбрать. Им понравилась комната с балконом, с которого был виден маленький парк со скамейками и портик собора.

Серафина сняла платок, и капитан повел ее ужинать в знаменитую пивную.

На следующий день он провел в штабе почти всю первую половину дня. Серафина пошла на рынок и купила в подарок сестре местных сладостей. Возвращаясь в гостиницу в полдень, капитан издалека увидел, как она, улыбаясь, машет ему с балкона рукой. Он говорит, что давным-давно не видел ее такой довольной.

После обеда они пошли в кино, потом снова расстались: капитан вернулся в штаб, чтобы дальше заниматься делами, а Серафина отправилась в гостиницу. Она так рассказывает о случившемся. Уже смеркалось, она шла по улице, название которой не помнит. Было людно. Вдруг она уловила на противоположной стороне улицы что-то, что ее насторожило, — силуэт, жест (она сама не знала, что именно). Она продолжала идти, пока не сообразила, что увидела в толпе Симона Корону. Ярость, таившаяся в ней все эти годы, вырвалась наружу и наполнила рот такой горечью, что ей пришлось остановиться и сплюнуть. Серафина говорит, что снова ощутила унижение той ночи в Акапулько, когда вошла, встревоженная, в магазин, увидела другую дверь и поняла, что Симон ее обманул. Говорит, что ее снова охватила нестерпимая жалость к себе: сколько добра она ему сделала, и какой неблагодарностью он ей отплатил! Серафина уверена, что если бы у нее в сумочке был пистолет, то она принялась бы палить по пешеходам на другой стороне улицы. Но пистолета не было.

Она говорит, что словно обезумела. Быстро перешла улицу, уворачиваясь от машин, пнула локтем какого-то толстяка, загородившего ей дорогу, пробежала несколько метров до угла, остановилась и поглядела во все стороны, но ненавистный человек бесследно исчез.

Скитаясь по улицам, Серафина потерялась, ей пришлось спросить дорогу. Во время этих скитаний у нее созрел план мести.

— Разве можно оставить такое оскорбление безнаказанным? Это несправедливо.

Капитан Бедойя говорит, что, вернувшись в гостиницу, нашел Серафину совсем другой. Она не выглядывала с балкона, как он ожидал, а сидела на стуле в углу, почти в темноте. И смотрела на него. Было ясно, что она его поджидает. Как только он вошел, Серафина сказала:

— В моей жизни есть кое-что, о чем ты не знаешь.

Мы можем представить себе, как капитан снимает китель, идет в туалет и, не закрыв дверь, справляет малую нужду, а в это время Серафина стоит посреди комнаты и рассказывает изменившимся от эмоций голосом историю своих отношений с Симоном Короной (о его существовании капитан не знал). Звучат слова «насмешка», «неблагодарность», «непростительно» и так далее. Заканчивает она так:

— Пистолет, который ты мне продал, был мне нужен именно для того, чтобы убить этого человека.

И тут происходит удивительная вещь: вместо того чтобы сказать Серафине, что она говорит глупости, предложить ей успокоиться и забыть эту историю, капитан Бедойя соглашается и обещает помочь отомстить.

Похоже, весь следующий день Серафина провела на улицах Мескалы в поисках Симона Короны. Она его не встретила — позднее выяснилось, что Симона в те дни в городе не было, Серафине он просто привиделся. Капитан с трудом уговорил ее вернуться в Консепсьон-де-Руис. Но она не забыла ни своих намерений, ни обещания капитана помочь, поэтому через несколько дней Серафина, капитан, Оторва Николас и Лестница поехали в Сальто-де-ла-Тукспана (смотри главу 1).

(На суде капитан Бедойя утверждал, что путешествие в Сальто-де-ла-Тукспана имело целью «как следует припугнуть» Симона Корону, но не убить, как можно было подумать по количеству выстрелов из боевого оружия, произведенных Серафиной и Оторвой Николасом в булочной. Заявление Оторвы Николаса совпадает с показаниями капитана: он говорит, что, будучи отменным стрелком, при желании без малейшего труда попал бы в тех двоих, что лежали на полу за прилавком. Серафина же, наоборот, на вопрос судьи «Считаете ли вы, что этот человек, Симон Корона, заслуживал смерти за то, что заставил вас ждать его на углу, не имея намерения вернуться?» ответила утвердительно, а затем призналась, что, стоя на пороге булочной, стреляла в людей, но пистолет ее «подвел».