5 НЕТАЮЩИЙ УЗОР

5

НЕТАЮЩИЙ УЗОР

В этот вьюжный неласковый вечер,

Когда снежная мгла вдоль дорог,

Ты накинь, дорогая, на плечи

Оренбургский пуховый платок.

Трогательна, ласкова, задумчиво-протяжна эта песня. Полна она неспешной радости, сердечной теплоты и большой любви к самому дорогому человеку на земле.

Я его вечерами вязала

Для тебя, моя добрая мать.

Я готова тебе, дорогая,

Не платок — даже сердце отдать.

«Эта песня — одна из самых моих любимых, — пишет в своих воспоминаниях «Путь к песне» народная артистка СССР, лауреат Ленинской премии Людмила Зыкина. — Стихи ее принадлежат моему давнему другу — поэту Виктору Федоровичу Бокову. Он рассказывал мне, как, будучи в Оренбурге, пошел с композитором Григорием Пономаренко на базар купить для матери знаменитый оренбургский платок. Отправив с почты посылку с этим подарком в Москву, Виктор Федорович вернулся в гостиницу и за несколько минут написал эти проникновенные стихи.

Поэт нашел в стихах удивительно нежный символ любви к матери. «Оренбургский пуховый платок» — это лирическая новелла о том, как полная бесконечного уважения к матери дочь посылает ей подарок. Но у песни есть более глубокий, «второй» план — это рассказ о вечном долге перед матерью, родившей и воспитавшей нас, сделавшей полезными для общества, для других людей. Исполняя «Оренбургский платок», я как бы размышляю над судьбой этой старой женщины, прожившей, по-видимому, нелегкую жизнь. Женщина-мать всегда прекрасна, всегда достойна восхищения.

Этот гимн матери я пою целое десятилетие! Уж прибавили по десятку лет к своим жизненным веснам и поэт и композитор, а песня — долгожительница в моем репертуаре — звучит и под баян, и под оркестры разные, и под ансамбль, и вообще без сопровождения.

Приятно получать каждый год к женскому дню поздравления от работниц Оренбургской фабрики пуховых платков, читать строки, написанные теплыми, заботливыми руками. А однажды открываю я почтовый ящик, смотрю — письмо с поздравлениями к Новому году из Министерства внешней торговли: благодарят за рекламу пуховых изделий оренбуржцев. Что ж, значит, песня, делая свое дело, даже торговать помогает…

С каждой настоящей песней у меня связаны незабываемые впечатления, а с «Оренбургским платком», наверное, больше всего.

Шла весна 1966 года. В Москве, в Кремлевском Дворце съездов, проходил XXIII съезд партии. Мне позвонила Александра Николаевна Пахмутова и сказала, что делегаты съезда хотели бы встретиться со мной. Я отработала уже запланированный концерт и приехала в гостиницу «Юность».

Принимали меня очень тепло и радушно, а в такой дружеской обстановке выступать вдвойне приятно.

Когда я спела «Платок», на сцену вышли делегаты от Оренбургской области — уже немолодые люди с орденами и Звездами Героев на груди, люди, прошедшие войну и трудовые испытания. Они накинули мне на плечи настоящий оренбургский платок и горячо поблагодарили за прославление тружеников их области.

Меня так растрогала эта встреча, что я не смогла сдержать слез.

Я не была первой исполнительницей «Оренбургского платка», но считается, что путевку в жизнь этой песне дала я. И от этого я бесконечно счастлива».

Чтобы ты в эту ночь не скорбела,

Прогоню от окошка пургу.

Сколько б я тебя, мать, ни жалела,

Все равно пред тобой я в долгу!

Хорошо петь и слушать эту песню именно во вьюжный неласковый вечер, когда за окнами буровит сугробы ветер, зима грозит лютыми морозами, хорошо знать и верить, что пуховый платок, связанный добрыми руками, не пустит ее на порог.

Услышишь ее — и вдруг шевельнется в сердце какое-то пронзительно-острое чувство нежности к матери. И где бы ты ни был в эти минуты, захочется видеть дорогие черты и любить…

Слагая песню, авторы — композитор Григорий Пономаренко и поэт Виктор Боков — черпали свое вдохновение в красоте, которую создали золотые руки пуховниц.

Смотришь на платки, связанные Натальей Андреевной Победимовой, Пелагеей Григорьевной Чумаковой, Дарьей Ильиничной Максименко, Раисой Ивановной Куватовой, Анной Дмитриевной Колесиной и другими знатными оренбургскими пуховязальщицами, и невольно вспоминаешь о древнем мастере, силой таланта, любви и одержимого труда вдохнувшем жизнь в созданную им же каменную статую.

Пуховый платок хранит в себе не только ласковое тепло пуха. Из каждого проглядывает самобытная душа мастера. Платок Победимовой всей своей лирической сутью отличается от платка, связанного Куватовой, хотя обе вязальщицы пользовались в общем-то одним и тем же традиционным набором узоров. Но каждая по-своему сумела заставить «заговорить» материал, у каждого платка свое очарованье.

На Оренбургском комбинате пуховых платков более четырех тысяч мастериц. Но нельзя думать, что все они сидят в большом здании, поют песню и вяжут платки. Нет. Рабочим местом для них может стать солнечное крылечко, завалинка, русская печь, скамеечка в саду… Мастерица, занимаясь рукоделием, держит под приглядом детей, домашнее хозяйство. Найдется днем часок-другой свободный — она берет в руки спицы, нет времени — откладывает работу на вечер или на другой подходящий час. Ее никто не подгоняет, однако у нее есть определенное задание на месяц, и выполнить его она обязана. Ведь комбинат исправно оплачивает ее труд, поддерживает сырьем.

Свою профессию пуховязальщица считает для себя вечной, «делом на всю жизнь». Даже после ухода на пенсию она не может переключиться на какое-то другое занятие, чтобы отдохнуть от вязания. Прасковья Васильевна Корвякова, Валентина Ивановна Бугункова и Анастасия Матвеевна Михайлова, став пенсионерками, всего несколько месяцев отдыхали, потом снова попросились в «штат», потому как, по словам одной из них, «разве это житье, коль рукам места нет».

Нелегко вовремя обеспечить всех надомниц пухом, собрать и отправить готовые платки, проследить за их качеством. Этим и занят на местах служебный аппарат двадцати производств комбината. Их руководители хорошо знают дело. Многие из них в прошлом — отличные вязальщицы.

Ольга Александровна Федорова, инженер комбината по качеству, так и говорит:

— Меня на эту должность платки продвинули. Родилась и жила я в Саракташском районе в селе Желтое. У меня и бабушка, и мама платки вязали. И я в семь лет спицы взяла… Теперешняя моя должность требует не только опыта большого, но и знаний хороших. Сейчас вечерний техникум заканчиваю…

В складе готовой продукции Ольга Александровна показала несколько платков.

— Глядите, какая аккуратная, неторопливая работа, — сказала она и, будто советуясь, добавила: — Нравится?.. Вот. Эти платки по ГОСТу и новой технологии связаны…

Последние слова насторожили меня. О какой новой технологии может быть речь, если имеется в виду ручная вязка пухового платка? Неужто стальные спицы заменили на пластмассовые или придумали еще что-то?

— Вяжем так же, как и сто лет назад… меняется лишь сам подход к пуховязальному делу, — поясняет инженер Галина Алексеевна Башина. — Понимаете, сколько вязальщиц, столько и стилей, манер. С одной стороны, это хорошо. А с другой… Если присмотреться к работе каждой кустарки, то нетрудно заметить, что каждая по-разному расчесывает пух, прядет и тростит нитки. У одной они выходят тоньше, у другой — толще, одна лучше скрутит, другая — хуже. От этого и платки получались разнородными. По качеству, по величине и весу. Без определенного стандарта комбинату трудно было бы вести учет, оценку и оплату платков. Теперь у нас есть техническая документация, которая и гарантирует выпуск изделий высокого качества.

— Простите, Галина Алексеевна, а как чувствует себя одаренная мастерица в окружении этих ГОСТов? Не сковывают ли они ее инициативу и художественную фантазию? — спрашиваю я.

— Нет-нет, не сковывают. В стандарте оговорены только размер и вес изделия, качественные показатели обработки пуха и пряжи, а все остальное — рисунок, мотив, орнамент — вязальщица может выбирать по вкусу. Пожалуйста, твори, изобретай, фантазируй… Даже опытной вязальщице стандарт помогает держать ориентир, то есть предусматривает содержание платка: в ажурном, например, должно быть около семидесяти процентов пуха, а в простом теплом — чуть поменьше. Стандарт не позволяет вместо хлопчатобумажной и шелковой ниток использовать вискозные или капроновые… Наш платок легко отличить от базарного. Конечно, и там бывают хорошие платки. Но чаще на базар вяжут кто во что горазд. Запрядут кое-как две нитки пухом и давай вязать… А чтобы платок темный был, используют любой краситель, могут даже сажей покрасить…

— А у нас на комбинате, — продолжает Галина Алексеевна, — стандарт предусматривает строгий режим крашения, устойчивые красители. Он не запрещает мастерице создавать любые рисунки и узоры, кроме примитивных.

На мою просьбу почитать какую-нибудь литературу о пуховязании Татьяна Гавриловна Кириллова, директор комбината, ответила:

— У нас, к сожалению, нет никаких книг и пособий. Опыт лучших мастериц — единственная наша школа и основа технологии вязания. Для создания новых рисунков и узоров устраиваем конкурсы мастерства. Вот недавно некоторые вязальщицы были награждены премиями. Лучшие их платки сфотографированы и снимки разосланы по всем производствам как эталоны…

— Но разве может быть эталон в живом творчестве? Разве не стеснят рамки загодя составленной фотосхемы инициативу рукодельницы, не превратят ее в раба чужой идеи?

— Нет, конечно. Для опытной вязальщицы это не опасно, ее не собьешь — у каждой своя манера, свой почерк. А фотографии мы рассылаем для молодых вязальщиц и для тех, кто по разным причинам не дотягивается до той отметки по качеству и художественной отделке, какие нам нужны.

— Помню, я еще девчушкой была, — говорит Ольга Александровна. — Приехал к нам в село художник. Начальство нашей артели его пригласило. Пускай, дескать, понарисует для наших пуховниц таких узоров, каких ни у кого нет. Всем нос утрем… Много всяких эскизов-завитушек этот художник понаделал, да только не пришлись они нам по душе. Мы ведь никогда загодя на бумаге не рисуем будущий платок, а сразу вяжем, держа в памяти все узоры и рисунки. Зачем сглядывать с чужого, когда свои глаза и голова есть? Пуховница только и ценна своей выдумкой-живинкой…

— Да, верно, — согласно киваю я и думаю о художнике, который взялся поучать народных мастериц, корректировать их самобытное искусство вместо того, чтобы глубоко вникнуть в него, в нем почерпнуть силы.

Разве не дружба с рукодельницами и любовь к их ремеслу помогли оренбургским скульптору Надежде Петиной и художнику Николаю Ерышеву создать в бронзе и красках выразительные композиции «Оренбургский пуховый платок»?

Я спрашиваю женщин, как им работается, не мешает ли им кто, не тормозит ли.

— Нет, нас не тормозят, наоборот, подбадривают, — улыбаясь, говорит Татьяна Гавриловна. — Ежегодно планируют прирост объема производства в среднем на шесть процентов. Ставят, как говорится, новые и новые рубежи… Все верно: комбинат, как и всякое производство, должен расти, но…

— Но что привычно и обязательно для иного промышленного предприятия, пуховязальному не совсем подходит, — продолжает мысль директора Галина Алексеевна. — Какое новшество внедришь в технологию ручного вязания, если она и сто лет назад была точно такою, как теперь, если любое изменение в ней ведет не к улучшению качества платка, а наоборот?..

— В целом комбинат работает ровно, — говорит Татьяна Гавриловна. — В год мы вяжем 4200 белых ажурных и более тридцати тысяч теплых темных платков из пряжи ручного приготовления, а также несколько тысяч платков из машинной пряжи. В год на три миллиона рублей выпускаем продукции. Больше пока не можем, хотя и понимаем, что по правилам экономики должны увеличивать выпуск изделий. Но не менее важно сохранять качество и художественные достоинства пухового платка. Не случайно на комбинате создан художественный совет.

От директора я услышал рассказ о том, как долго и заботливо на комбинате готовили партию платков к государственной аттестации на Знак качества. Этой высокой оценки удостоены три изделия, выполненные в лучших традициях оренбургского пухового платка. Борьбу за качество затрудняло то, что комбинат работал убыточно, нечем было поощрять старательных вязальщиц…

Слушая директора, я вспомнил: как-то (было это в 1963 году) одна центральная газета заявила:

«Мы не против платков, если они кому-то нравятся. Мы только хотим спросить работников облисполкома, которому подчиняется местная промышленность: почему они мирятся с тем, что такой вид ширпотреба, как пуховый платок, идет на рынок с государственной дотацией? Нельзя же покровительствовать такому промыслу за счет народных средств!»

Этот сердитый голос строгих рационалистов мог показаться обидным для тех, кто занимался пуховязанием. В самом деле, пуховые платки, которые достать было невозможно, в магазинах продавались на двадцать рублей дешевле фактической себестоимости. Каждый год это наносило государству полмиллиона убытка. Удорожание платка шло из-за сложной, трудоемкой вязки каймы.

В 1973 году цены на пуховые платки ручной работы поднялись в среднем на двадцать пять процентов. Эта мера явилась доброй поддержкой уникальному промыслу. Ныне комбинат работает с прибылью. Труд рукодельниц хорошо оплачивается, а тот, кто добился почетных званий «Мастер отличного качества», «Мастер — золотые руки», получает материальное вознаграждение дополнительно.

Вязальщица становится настоящей мастерицей не сразу — на это уходят годы и даже десятилетия. Она живая история и хранительница вековых традиций промысла, она единственная и незаменимая в своем ремесле. И о ней нужна особая забота. Может быть, особо одаренных мастериц стоит перевести на твердый оклад, дать им возможность работать без спешки. Ведь в народном творчестве повышение художественной ценности изделия не менее важно, чем рост производительности труда.

— Как впредь нам работать, спрашиваете? — говорит Татьяна Гавриловна Кириллова в конце нашей беседы. — Будем вязать платки, достойные того, чтобы о них пели и говорили. Не допустим, чтобы прибыль заслонила качество.

— Традиции будем блюсти. От наскоков мод-капризниц пуховый платок оберегать, — добавляет Ольга Александровна Федорова. — Мы — оренбургские, и не пристало нам вязать по-чужому. У нас тут родное, вековое, свое…