ОМСБОН В ОБОРОНЕ МОСКВЫ М. Орлов

ОМСБОН В ОБОРОНЕ МОСКВЫ

М. Орлов

Рождение бригады

Перед войной я работал начальником пограничного училища в городе Себеже Псковской области. В начале июня 1941 года меня вызвали в Москву. Нужно было сдавать государственные экзамены в Военной академии имени М. В. Фрунзе, где я учился на заочном отделении. Здесь и застала меня война.

Услышав сообщение по радио о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну, я тут же решил проситься на фронт. Но вышло по-иному. Меня срочно вызвали в Народный комиссариат внутренних дел.

— В соответствии с указанием Центрального Комитета партии, — сообщили там мне, — из добровольцев создаются войска Особой группы НКВД. Начальником штаба этих войск назначен комбриг П. М. Богданов. Вы будете его заместителем.

Можно ли было возражать в таком случае? Ведь войска создавались для того, чтобы воевать.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что задачи нового соединения еще окончательно не определены. Войска предполагалось использовать для действий в тылу врага и для борьбы с вражескими танками. Но ясно было одно: боевые задачи будут трудными и сложными, людей нужно будет отбирать крепких физически и морально и в кратчайшие сроки готовить их к боевым действиям.

Мы распределили между собой обязанности. Мне поручили формирование отрядов и обучение добровольцев. Живой и энергичный Иван Коваленко, лейтенант госбезопасности, стал у нас в штабе кем-то вроде начальника отдела кадров. Благодаря большой помощи работников ЦК партии и ЦК комсомола нам удалось сравнительно быстро отобрать нужных людей, преимущественно добровольцев, в том числе из среды спортсменов.

Все работники штаба были загружены работой с утра до вечера. Приходилось решать тысячи вопросов: заниматься боевой подготовкой, обмундированием и оружием, медицинской службой, даже портянками и котелками. Ведь все создавалось заново и буквально на голом месте. Кому приходилось формировать воинские соединения, да еще в сжатые сроки, тот знает, насколько это трудоемкая работа. К обычным трудностям прибавлялись еще и наши специфические: особая группа войск не была предусмотрена ни мобилизационными планами, ни штатными расписаниями. А нам нужно было одеть, обуть, накормить и вооружить целое соединение добровольцев. Я с благодарностью вспоминаю тех, кто всеми силами старался помочь нам в эти дни, кто считал это своим кровным делом. Руководители Центрального, Московского спортивных обществ и стадиона «Динамо» предоставили нам свои помещения, врачей, запасы белья и обмундирования. Они передали нам винтовки с оптическими прицелами, которыми наши стрелки еще совсем недавно завоевывали мировые и всесоюзные рекорды. Большую помощь оказало нам Главное военно-инженерное управление Советской Армии (ГВИУ) и его начальник генерал-майор Л. З. Котляр, а также начальник штаба тыла Военно-Воздушных Сил генерал-майор авиации Н. А. Соколов-Соколенок и другие.

Большие трудности испытывали мы из-за недостатка оружия. Особенно плохо обстояло дело с автоматами. Во втором полку, например, имелся всего один автомат. Его вручили чемпиону страны по стрельбе младшему лейтенанту И. С. Черепанову, и он ходил по подразделениям, объясняя устройство этого автомата. Бойцы, да и то не все, могли только под бдительным оком Черепанова подержать ППД в руках.

В следующем году положение с автоматами значительно улучшилось. К тому же мы вступили в «частную сделку» с директором одного из местных предприятий. Он попросил у нас людей для пристрелки автоматов. Мы согласились, но с условием, что за каждую тысячу пристрелянных автоматов мы получаем двадцать штук. Автоматы стали поступать к нам регулярно. Помню, общее веселье вызвали ящики с новыми автоматами. На ящиках было выведено черной краской: «Московская фабрика металлической игрушки».

— Поиграем теперь! — смеялись бойцы…

Между тем приемная комиссия во главе с Иваном Коваленко продолжала отбор добровольцев. Отбирали строго, и вскоре на наши головы обрушился целый поток жалоб. Правда, жалобы были подсказаны огромным подъемом патриотизма: люди отстаивали свое право сражаться за Родину в самых сложных и трудных условиях. Но мы были неумолимы и поддерживали решения комиссии.

Первыми в бригаду влились спортсмены Москвы и других городов. Этот контингент отличался ловкостью, выносливостью, физической силой и готов был отдать все свои силы, все свое умение, а если потребуется — и жизнь за родную страну, честь которой они не раз защищали на стадионах и спортивных трассах. Всего спортсменов насчитывалось в наших войсках около восьмисот человек. Среди них встречалось немало имен, составлявших гордость советского спорта: бегуны братья Георгий и Серафим Знаменские, боксеры Николай Королев и Сергей Щербаков, конькобежец Анатолий Копчинский, альпинисты Иван Макропуло и Михаил Ануфиков, лыжница Люба Кулакова, футболист Георгий Иванов, баскетболист Виктор Правдин, штангист Николай Шатов и многие другие.

Сто пятьдесят добровольцев прислал Институт физической культуры. Около тридцати человек дал Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ). Много молодежи пришло из МГУ, строительного, горного, кожевенного, станкоинструментального, медицинского, историко-архивного и из других столичных вузов.

В их числе и зеленые первокурсники, и лысеющие аспиранты. Они внесли в бригаду особую живость и неиссякаемый студенческий задор. Без них не обходилось ни одно дело, во все они вникали, всем интересовались и, признаться, порой доставляли немало беспокойства.

Записалось в бригаду большое число молодых рабочих, мастеров, техников, инженеров Москвы. Немного позже по призыву ЦК ВЛКСМ к нам прибыли городские и сельские комсомольцы из четырнадцати областей РСФСР. Тут были и рязанцы, и туляки, и пензенцы, и ярославцы, и саратовцы, и казанцы, и уральцы. У нас можно было встретить и спецкора «Правды» А. Шарова, и спортивного журналиста Е. Шистера, художников Д. Циновского и А. Ливанова, кинооператора М. Друяна и полярных радистов А. Волошина и А. Шмаринова — людей разных профессий и возрастов.

Служить в специальных войсках изъявили желание многие проживавшие в СССР политэмигранты. В бригаду добровольцами вступили австрийцы, болгары, венгры, испанцы, поляки, словаки, немцы, сербы и представители других народов. Все они уже испытали ужасы фашизма, были преисполнены ненависти к нему и желали как можно скорее вступить в бой с гитлеровцами.

В бригаду вступило добровольцами более трехсот девушек. Они занимали должности врачей, медицинских сестер, ротных фельдшеров, санинструкторов, разведчиц и радисток. Наши замечательные девушки делили с нами все трудности солдатской жизни. Они ходили в походы, форсировали водные рубежи, сражались на фронте и в глубоком тылу врага, работали в подполье, лечили раненых, осуществляли непрерывную связь по радио с командованием.

Среди командного состава Особой группы войск преобладали чекисты-пограничники. Тут были и молодые, только что вышедшие из военных училищ, например лейтенанты Ф. Ф. Озмитель, П. П. Дмитриев, И. С. Данилко, и люди, прослужившие на границе по десять — пятнадцать лет, такие, как капитаны М. С. Прудников, Н. С. Артамонов, Е. М. Мирковский, старшие лейтенанты М. К. Бажанов, К. З. Лазнюк. Старший командный состав почти целиком состоял из преподавателей и слушателей Высшей пограничной и других чекистских школ. Опытные методисты, они призваны были обеспечить высокий уровень боевой подготовки.

Под учебный полигон Особой группы войск было отведено старое стрельбище спортивного общества «Динамо» и соседнее стрельбище Осоавиахима за Мытищами. Эти старые стрельбища были знакомы не только стрелкам. Нередко здесь организовывали свои тренировочные сборы любители других видов спорта. Вокруг открытого тира, пересеченного брустверами и рвами, стоит вековой хвойный лес, и лучшего места для тренировок не найти. Тишина. Только издали время от времени доносится шум электропоездов да хлопают одиночные выстрелы с огневого рубежа.

С приходом добровольцев стрельбища зажили новой жизнью. От деревянных бараков и домиков вдоль беговой дорожки стадиона выстроились ровные ряды квадратов белых армейских палаток. Учебные занятия не прекращались ни на минуту. Бесконечные выстрелы, пулеметные очереди, разрывы гранат, мин и команды военруков гулко отзывались в густом лесу.

Принятые в бригаду гражданские парни не сразу привыкли к первой утренней команде «Подъем!». Но уже после недели работы с ними кадровые командиры-чекисты убедились, что эти ребята, не умевшие плотно обернуть портянкой ногу, с поразительной легкостью осваивают все сложности военного дела, с азартом соревнуясь, изучают винтовку, автомат, пулеметы, гранаты, топографию, в полном боевом снаряжении совершают дальние походы, ночные марши. Особенно сосредоточенными и внимательными молодые добровольцы были на занятиях по подрывному делу. Они понимали, что небольшие, похожие на куски мыла толовые шашки, в которых скрыта огромная энергия, различные системы детонаторов и взрывателей станут их главным оружием. Будущие подрывники учились производить расчеты, вязать и закладывать заряды, ставить мины, фугасы и производить разминирование.

В одном из отрядов было отделение, которое называлось богатырским. В нем собрались рекордсмены спорта СССР и мира. Бойцы «богатырского отделения» легко справлялись с полной боевой выкладкой в дальних походах. Если все молодые красноармейцы бросали только одну гранату по макету танка, то легкоатлет Митропольский «баловался», как правило, связкой из пяти гранат.

Среди спортсменов была большая группа преподавателей и студентов Центрального государственного ордена Ленина института физической культуры во главе с проректором Чикиным. Командование бригады доверило им проводить с красноармейцами всю физическую подготовку. Каких только полос препятствий они не придумывали для молодых бойцов. Худо приходилось неспортсменам. Но и они постепенно при помощи и под влиянием своих наставников делались ловкими, сильными и выносливыми. После месяца столь интенсивных занятий к нам в лагерь на соревнование приехали гражданские спортсмены Москвы. Итоги соревнования были впечатляющими. Почти все призы достались нашим добровольцам.

Высокий общеобразовательный уровень личного состава группы войск специального назначения, неукротимое желание быстрее вступить в схватку с ненавистным врагом дали нам возможность в сжатые сроки подготовиться к боевым действиям, освоить сложную минноподрывную технику и хорошо изучить оружие различных систем.

В середине июля в лагерь из Москвы приехал начальник штаба Особой группы войск П. М. Богданов. Он вызвал меня со стрельбища и сказал:

— Принимай командование, Михаил Федорович. Меня отзывают. Приказано войска сдать тебе.

Передача дел не отняла много времени. Мы доложили об исполнении приказания начальству, пожелали друг другу успехов и расстались…

В начале августа был окончательно определен основной «профиль» нашего соединения. Мы должны были заниматься подготовкой и заброской в тыл врага оперативно-чекистских групп для разведывательной, подрывной и боевой деятельности на важнейших коммуникациях противника. Вскоре жизнь подсказала еще одну ответственную задачу Особой группы войск: помощь местным партийным органам в развитии партизанского движения и создании подполья, сплочении патриотических сил в тылу врага. Это, конечно, не исключало использования личного состава войск на задании другого рода, если потребуют обстоятельства. Однако вся система обучения была подчинена выполнению основной задачи. В программе боевой подготовки главное место заняли подрывное дело, действия небольшими подразделениями, разведка, ночные учения, марши, броски, преодоление водных преград, парашютная подготовка.

До октября 1941 года наше соединение существовало как войска Особой группы НКВД и делилось на две бригады. В октябре войска были сведены в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН) войск НКВД в составе двух полков и штабных подразделений.

Командиром 1-го мотострелкового полка был назначен подполковник В. В. Гриднев. Это опытный командир пограничных войск. Ныне В. В. Гриднев — генерал-майор в отставке, проживает в Москве.

2-й полк возглавил майор С. В. Иванов — разносторонне подготовленный преподаватель военного училища, превосходный командир, требовательный и заботливый, хороший товарищ. Сейчас он полковник в отставке, живет в Москве.

Комиссарами полков стали С. И. Волокитин и С. Т. Стехов. Оба — чекисты. Командиром ОМСБОН назначили меня, а комиссаром — А. А. Максимова. Алексей Алексеевич по образованию был инженером. В органах госбезопасности он работал недавно.

Это был человек большого ума и редкого обаяния. Живой, энергичный, остроумный, он стал душою нашей бригады.

Специфические задачи бригады требовали иметь таких людей, которые обладали бы опытом партизанских действий. Их нам не пришлось долго искать.

Однажды ко мне в кабинет вошел высокий худощавый мужчина в гимнастерке без петлиц и отрекомендовался:

— Флегонтов. Вы обо мне, наверное, слышали? Полагаю, пригожусь вам.

Об А. К. Флегонтове я действительно слышал немало. Он был одним из героев гражданской войны на Дальнем Востоке и в 1921—1922 годах командовал всеми партизанскими отрядами Приморья. Мы зачислили Флегонтова в наше соединение.

Несколько позже пришли еще двое. Один высокий, черноволосый, с живым, выразительным лицом, другой — сутуловатый блондин невысокого роста. У каждого — орден Красного Знамени на груди.

— Товарищ полковник! Явились в ваше распоряжение! — представились они.

Я пригласил их сесть. Познакомились. Высокого звали Николай Архипович Прокопюк, а его товарища — Станислав Алексеевич Ваупшасов. Оба участвовали в партизанском движении в годы гражданской войны, воевали в Испании. Прокопюк и Ваупшасов в один голос заявили:

— Хотим сражаться в тылу врага!

— Это хорошо. Вы пришли вовремя. Мы сейчас учимся. Нам нужны опытные преподаватели.

Старые, испытанные партизаны стали ведущими наставниками молодых бойцов и командиров ОМСБОН.

Мы шагаем по Москве

Возбуждение и суета, царившие в Москве в первые месяцы войны, сменились в сентябре будничной деловитостью. Жизнь вошла в определенную колею. На улицах стало меньше народу: часть жителей эвакуировалась, многие ушли на фронт, оставшиеся уезжали «на окопы» или с утра до вечера, без выходных работали на предприятиях. К воздушным тревогам привыкли. По вечерам женщины с детьми и старики отправлялись спать в метро. Остальные не всегда спускались в убежище, даже когда зенитки начинали грохотать совсем рядом.

На фронте продолжались ожесточенные бои. Стойкость и упорство наших войск все более и более возрастали. В Москве и ее окрестностях велась подготовка к обороне. Выезжая в полки бригады, расположенные за городом, мы с комиссаром видели тысячи людей, главным образом женщин, одетых в лыжные брюки и телогрейки, которые рыли противотанковые рвы и окопы, ставили надолбы и ежи, строили доты и дзоты. Издали казалось, что это гигантские муравейники, в которых копошатся маленькие фигурки людей.

— Пока что под Москвой больше всего достается женщинам, — задумчиво промолвил Максимов.

В один из таких сентябрьских дней мне позвонил начальник Главного военно-инженерного управления Советской Армии генерал-майор Л. З. Котляр.

— Товарищ Орлов? — услышал я. — Голубчик (такова была манера обращения у Котляра), прошу вас приехать ко мне. Важный разговор.

В ГВИУ Котляр без предисловий приступил к делу:

— Ваше соединение, — начал генерал, обращаясь ко мне, — является сейчас самым многочисленным и самым квалифицированным. Решено использовать его для устройства минноподрывных заграждений на путях врага к Москве. Нам необходимо прикрыть важнейшие подступы к городу. Вы получите необходимое количество противотанковых и противопехотных мин и будете ждать команды.

Он повел меня к начальнику Генерального штаба Б. М. Шапошникову. Борис Михайлович внимательно выслушал объяснения Котляра и поддержал его:

— Правильно! Согласен. Прямо ставьте им задачи.

С Б. М. Шапошниковым мне пришлось встречаться потом не раз. У него мы всегда находили помощь и поддержку.

Сразу же после разговора с Котляром и указаний Шапошникова мы приступили к делу. Был сформирован сводный отряд, который в свою очередь состоял из одиннадцати отрядов заграждения (ОЗ). Эти отряды должны были минировать шоссейные и грунтовые дороги, мосты и возможные пути обхода. Сводным отрядом стал командовать бригадный инженер ОМСБОН майор М. Н. Шперов.

Михаилу Никифоровичу в тот год исполнился тридцать один год. Но он был уже опытным военным инженером. Несколько лет прослужил на Дальнем Востоке в должности начальника инженерной службы полка. В 1936 году его послали учиться в Москву, в Военно-инженерную академию имени Куйбышева. Зимой 1939 года учебу пришлось прервать: началась финская война. Шперов служил в одной из стрелковых дивизий, занимался наведением переправ, разминированием, разрушением вражеских укреплений. В нашу бригаду Михаил Никифорович пришел одним из первых. Это благодаря его энергии и усилиям мы сумели в короткий срок обучить минновзрывному делу большое число людей. Теперь воинам бригады предстояло применить на практике полученные знания.

Все необходимое для заминирования мы получали непосредственно на промышленных предприятиях по разнарядке Главного военно-инженерного управления. И тут произошел со мной курьезный случай: двадцать с лишним лет служил я в армии, принимал и передавал оружие, боеприпасы, снаряжение, но и понятия не имел, как производятся расчеты с промышленностью. В один прекрасный день присылают нам в бригаду счет. Я глянул и ахнул: девять миллионов рублей! Срок оплаты — десять дней. Меня даже пот прошиб! Но все оказалось очень просто. Начальник финансового управления Советской Армии, взглянув на счет, не проявил никакого беспокойства и наложил резолюцию: «Оплатить». При этом он сказал мне:

— Направляемые промышленностью в ваш адрес счета, товарищ Орлов, будем оплачивать немедленно.

Я успокоился и подумал: какая же все-таки дорогая штука война! И позже, журя кого-нибудь за небрежное отношение к военному имуществу, вспоминал эти большие цифры.

Октябрь 1941 года начался наступлением гитлеровцев на Москву. 6 октября фашисты захватили Брянск, 9-го — Сухиничи, Юхново, Гжатск, 14-го — Калинин.

В первых числах октября из штаба Московской зоны обороны и Главного военно-инженерного управления Советской Армии нам пришел приказ приступить к работе по минированию дальних подступов к столице. Отряды заграждения выехали на выполнение задания. Минирование и закладка фугасов производились на Ленинградском, Пятницком, Волоколамском, Можайском, Наро-Фоминском, Остаповском, Подольском и Каширском шоссе, на грунтовых дорогах и других танкоопасных направлениях. К взрыву подготавливались мосты и трубы. Это был первый опыт выполнения бригадой боевого приказа.

Дожди и ранний снег превратили поля и грунтовые дороги в сплошное месиво. Устанавливать мины в таких условиях было очень опасно. Руки бойцов коченели, глина толстым слоем прилипала к пальцам. Одно неосторожное движение — и поминай как звали. Однако энергия минеров, темпы их работы не снижались. Нашелся в саперной роте бригады изобретатель — Ивашин, инженер по образованию. Он придумал предохранитель, обеспечивающий безопасность при зарядке и установке мин. Приспособление это имело очень простое устройство, и его запустили в массовое производство.

Минные заграждения на дальних подступах в дни битвы под Москвой сыграли свою роль. Генерал-майор Белов потом рассказывал, что гитлеровцы, ведя наступление на Каширу, двинули вперед танки. Первые пять машин сразу же подорвались на наших минах, остальные повернули обратно. Возобновить атаку противник не решился.

К 16 октября положение на Западном фронте ухудшилось еще более. В сводках Совинформбюро замелькали названия населенных пунктов, которые считались уже пригородами столицы. Над Москвой нависла страшная опасность. В эти дни было принято решение эвакуировать из столицы ряд правительственных учреждений и промышленных предприятий. Эти меры, вполне естественные в создавшейся обстановке, все же вызвали излишнюю нервозность, суетливость у менее устойчивой части населения города. 15 и 16 октября на Ярославском, Казанском и Курском вокзалах стали появляться толпы эвакуировавшихся. По шоссейным дорогам, ведущим на восток, мчались переполненные машины.

Точно шакалы, почуяв наживу, стали вылезать из своих нор недобитые бывшие белогвардейцы, затаившиеся враги. Они спешили оказать услуги гестапо. В полутемных лестничных клетках на дверях и стенах чьи-то руки выводили: «Здесь живут коммунисты». Обнаглевшие фашистские лазутчики сигнализировали немецким самолетам.

В столице требовалось навести должный порядок и усилить ее оборону.

16 октября командующий Московским военным округом генерал-лейтенант Артемьев собрал командиров соединений, размещенных в Москве и Подмосковье, и приказал стянуть в Москву все части и сосредоточить их на важнейших участках города. Срок был дан четыре часа. Прямо на заседании я приказал вызвать полки ОМСБОН в Москву, а когда уходил от начальника гарнизона, мне доложили, что «все уже движется». Только минеры отрядов заграждения остались на местах и продолжали свою работу.

К вечеру наши полки стали прибывать в город. В полном боевом снаряжении омсбоновцы двинулись по затемненным улицам города.

— Запевай! — раздалась команда, и звонкий голос запевалы нарушил тревожную тишину улицы. Роты подхватили припев:

На врага вперед лавиной

Мы по всем фронтам пойдем

И по улицам Берлина

Стяг советский пронесем.

В хоре отчетливо выделялись голоса авторов песни — Семена Гудзенко и Юрия Левитанского. Конечно, это было далеко не лучшее произведение молодых поэтов бригады. И написано оно было наспех, наверное, в поезде, пока ехали в Москву. Но в песне звучала уверенность в победе, а это было главное. С этого дня незыблемым правилом для всех наших подразделений стало ходить по улицам города только с песней, чтобы все знали, что Москва наша, что Красная Армия в городе.

1-й полк расквартировали в Доме союзов и в здании ГУМа, 2-й — в школе на Малой Бронной, в Литературном институте и в опустевшем здании Камерного театра на Тверском бульваре. Бойцы спали прямо на полу, обвешанные патронташами, сумками с гранатами и зажигательными бутылками. По сигналу тревоги они могли выступить мгновенно.

Приходилось считаться с возможностью прорыва вражеских войск в город. 21 октября войскам московского гарнизона было приказано приступить к созданию городского оборонительного рубежа, к постройке огневых точек и баррикад на площадях и улицах внутри города. Бригаде выделили сектор, осью которого была улица Горького от Белорусского вокзала до Кремля. Передний край проходил вдоль выемки Московско-Белорусской железной дороги и соединительной ветки. На правом фланге — Бутырская застава, на левом — Ваганьковское кладбище.

Теперь, спустя четверть века, когда я прохожу по улице Горького, мне просто не верится, что мы готовились к смертельной схватке с врагом на этой шумной, многолюдной улице. На площади Маяковского оборудовались огневые точки с широким сектором обзора и обстрела. В угловых домах окна магазинов и квартир закладывались мешками с песком и кирпичами. Вдоль выемки железной дороги рыли окопы.

Инспектируя как-то ход работы по укреплению отведенного нам сектора города, мы обратили внимание на тележки на тросах.

— Это сюрпризы для врага, — пояснил нам заместитель Шперова капитан Гомберг (он отвечал за инженерное обеспечение обороны). — Мы их загрузим толом и спрячем в подворотне, а трос протянем на другую сторону улицы. Если прорвутся танки, тросом вытянем тележку на середину, прямо под гусеницы.

Идем дальше. На мостовой раскрыт люк. Из люка высовывается голова бойца.

— Что вы здесь делаете?

— Пробую. Отсюда по танку гранатой или бутылкой. Здорово получится.

И, помолчав, вдруг спрашивает:

— Разрешите вопрос, товарищ полковник!

— Пожалуйста.

— Это правда, что кому-то из наших огневая точка досталась в собственной квартире?

— Не знаю. Но очень может быть.

— Да… — сказал боец. — Война в прямом смысле пришла в наш дом.

19 октября 1941 года Москва была объявлена на осадном положении. В городе создали 26 районных военных комендатур, и мы выделили туда опытных офицеров-чекистов, которые занимались проверкой задержанных подозрительных лиц. Наши подразделения начали патрулирование улиц.

В это время пеленгаторные станции НКВД засекли какую-то постороннюю рацию. Пеленгование привело в поселок вблизи Коломны. Сомнений не было: сигналы в эфир передавала вражеская радиостанция. Окружив подозрительный участок (в оцепление была выделена одна рота из ОМСБОН), чекисты захватили фашистских шпионов.

В дни обороны Москвы в подразделениях ОМСБОН усилилась политработа. Стала выходить бригадная многотиражка «Победа за нами», появились плакаты «Боевая сатира». Их выпускали художники политотдела.

Политотдел бригады однажды пригласил выступить перед бойцами Героя Советского Союза чекиста-пограничника старшего политрука С. Руденко. Я пришел на одну из этих встреч. На сцену поднялся худощавый, уже немолодой человек со шпалой на зеленых петлицах и звездой на рукаве — старший политрук.

В начале войны на границе в Карелии Руденко с группой бойцов выдержал бой с вражеским подразделением. Потом он вдвоем с фельдшером прикрывал отход своей группы. Немцы окружили его молодого товарища и потребовали сдаться. Но тот крикнул: «Чекисты не сдаются!» — и ответил гитлеровцам яростным огнем.

После гибели фельдшера Руденко продолжал отбиваться в одиночку. Он плохо помнил, что произошло дальше.

Когда пограничники подобрали потерявшего сознание политрука, на его теле было семнадцать ран. Через три-четыре месяца Руденко снова был в строю.

Рассказ Руденко о подвиге его боевого товарища глубоко запал в души наших бойцов и командиров. Предсмертные слова героя «Чекисты не сдаются!» стали крылатыми в бригаде. Их потом не раз повторяли чекисты, дравшиеся насмерть с врагом.

К концу октября обстановка под Москвой продолжала оставаться напряженной и опасной. Враг далеко продвинулся вперед. Но ему все же не удалось осуществить свои замыслы. Приближались ноябрьские праздники — XXIV годовщина Октябрьской революции. Мы получили приказ подготовить к участию в военном параде один полк. Приказ этот нас обрадовал: от него веяло уверенностью в победе, он звучал как вызов врагу. Для участия в параде был создан сводный полк под командованием майора Иванова, и началась подготовка. Накануне праздника враг усилил воздушные налеты на Москву. Однако подготовка к параду не прекращалась. Вечером 6 ноября нам, командирам воинских частей, дислоцированных в Москве, вручили пригласительные билеты на торжественное заседание, посвященное XXIV годовщине Октябрьской революции. Ввиду опасности воздушных налетов, оно проходило в метро, на платформе станции «Маяковская». Доклад Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, прослушанный с глубочайшим вниманием, и торжественное заседание в целом произвели на присутствующих неизгладимое впечатление. Его мобилизующее и вдохновляющее значение трудно описать.

Рано утром 7 ноября мы получили приказ готовиться к выступлению на парад. Радости и всеобщему воодушевлению командиров и бойцов не было предела. Вместе с тем каждый участник парада чувствовал величайшую ответственность. Ведь парад будет проходить в столь суровое для Москвы и всей Родины время. Это обстоятельство еще больше усиливало строгость и подтянутость тех, кому предстояло маршировать по Красной площади.

К началу парада повалил густой снег. Все побелело: крыши домов, улицы, машины, шапки, плечи, вещмешки. Белая пелена заволокла небо.

…Мы с комиссаром бригады стояли у Мавзолея и немного волновались. Если не считать нескольких дней перед парадом, наши бойцы никогда не учились ходить широкими парадными шеренгами. Конечно, никто не взыскал бы с нас за недочеты на этом параде фронтовых частей, но не хотелось ударить в грязь лицом. И вот показались командир полка Иванов и комиссар Стехов. Они шли впереди. За ними побатальонно шагал наш сводный полк. С винтовками на плечах, с вещевыми мешками за спиной бойцы держали равнение…

Многие части, участвовавшие в параде, прямо с Красной площади уходили на фронт.

Военный парад 7 ноября 1941 года, выступление Верховного главнокомандующего с трибуны Мавзолея В. И. Ленина высоко подняли боевой дух защитников Москвы, еще теснее сплотили советский народ вокруг Коммунистической партии, укрепили уверенность в победе над врагом.

В дни праздника наши пункты сбора донесений буквально были завалены письмами. Они приходили со всех концов страны. Интересно, что многие родственники наших бойцов писали письма не только им, но и их товарищам и командирам. Вот одно из таких писем, полученное командованием 2-го мотострелкового полка:

«Дорогие нашему сердцу командир и комиссар части, в которой находится наш сын Владимир Федорович Михеев!

От всего сердца поздравляем вас и в вашем лице бойцов вверенной вам части с 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции и желаем вам здоровья, сил и успехов, в борьбе с врагами. В этом письме мне хочется передать нашу любовь и преданность вам, наши дорогие защитники и герои. Вы нам все одинаково дороги, так же как и наш сын Владимир, 17-летний юноша, учащийся одной из школ столицы. Горя патриотическим чувством, он добровольно пошел в ряды РККА защищать свою Родину от подлого врага. 22 июня он стал звонить по телефону друзьям-комсомольцам, после чего написал заявление в военный комиссариат с просьбой зачислить его в ряды Красной Армии. Что нам, родителям (мы оба члены партии), оставалось делать и как реагировать на этот поступок? Мы его одобрили, хотя знали, что ему будет нелегко, как и всем, вести жестокую борьбу с сильным врагом. Мы сейчас гордимся его поступком. Я сам в тылу также самоотверженно работаю и всеми силами помогаю Красной Армии громить врага. Будьте здоровы! Жму вашу руку. Искренне желаю победы нашей славной Красной Армии.

Ф. Михеев».

Дороги в Москву закрыты

В середине ноября, подтянув резервы, вражеские войска возобновили наступление. Гитлер приказал взять Москву «любой ценой». И хотя фашисты продолжали продвигаться вперед и опасность была по-прежнему велика, в городе царило совсем другое настроение, чем месяц назад. Все мы были твердо уверены, что Москву отстоим и фашистов в столицу не пустим. Одним из наиболее опасных участков стал северо-западный — прямое продолжение нашего сектора обороны в городе. Здесь вели наступление две танковые группы противника — Гота и Хепнера.

16-я армия генерала Рокоссовского и 30-я армия генерала Лелюшенко вели тяжелые оборонительные бои. Нужно было измотать и обескровить врага, заставить его свернуть с главных магистралей, запутать в лесах Подмосковья и остановить.

По распоряжению Верховного Главнокомандования Главным военно-инженерным управлением Советской Армии для прикрытия заграждениями направления Клин — Дмитров была образована оперативно-инженерная группа № 2 под командованием генерал-майора инженерных войск И. П. Галицкого и начальника штаба полковника Е. В. Леошеня (начальника кафедры Военной академии имени Фрунзе). Оперативно-инженерная группа состояла из трех отрядов, одним из них был сводный отряд ОМСБОН, которым по-прежнему командовал майор М. Н. Шперов. На оперативно-инженерную группу возлагалась задача — устройство массированных заграждений в зоне Московское море — Клин — Солнечногорск — Дмитров — Яхрома, где наступала главная вражеская группировка, с целью максимально сдержать ее наступление к каналу Волга — Москва.

Днем раньше официального принятия этого решения по распоряжению генштаба сводному отряду ОМСБОН было приказано прибыть в Ямугу (в 5 км севернее Клина) и поступить в распоряжение находившегося уже там полковника Леошеня. В состав отряда входили два мотострелковых батальона, отдельная саперная рота, отдельная рота связи и два отдельных саперных взвода. Всего около трех батальонов.

Для обеспечения работ в совхоз «Нагорный» под Ямугу было доставлено более 30 тонн взрывчатых веществ, 10 тысяч штук противотанковых мин ЯМ-5 и 5 тысяч штук противопехотных мин[1].

Ранним утром 16 ноября первая колонна наших машин помчалась по Ленинградскому шоссе. Холодный ноябрьский ветер гнал по обледеневшему асфальту снежные барханчики, забирался под белые полушубки, больно щипал лица. Это было боевое задание, непосредственно на линии фронта, и многие волновались, но виду, конечно, не подавали.

По прибытии на место отряд, не теряя ни минуты времени, приступил к минированию участков, указанных командованием 30-й армии. Условия работы оказались тяжелыми. Мерзлый грунт с трудом поддавался ломам и саперным лопатам. На холоде пальцы никак не могли вставить взрыватели. Тогда мины стали снаряжать в избах, а затем их переносили на руках и вкладывали в приготовленные лунки. И это в условиях непрекращающегося артиллерийского обстрела и периодических воздушных налетов. Когда бойцы минировали шоссе у деревни Спас-Заулок, внезапно из низко нависших облаков вынырнули три «юнкерса» и стали пикировать на минеров. Однако ребята не испугались. Затрещал пулемет. Это Валерий Москаленко, студент-геолог МГУ, открыл огонь из своего «дегтярева». Его добродушное курносое лицо перекосилось от злобы, руки цепко обхватили приклад. Разбежавшись в стороны, бойцы залегли и, вскинув винтовки, стали посылать пули в черное брюхо фашистских бомбардировщиков. Сбросив серию бомб, самолеты пошли на второй заход, потом на третий. Они неистово поливали бойцов свинцом, но те все же продолжали долбить землю в промежутках между заходами.

Командир 1-й роты старший лейтенант Алексей Мальцев был вместе с бойцами. Его спокойствие и мужество передавались другим. Рота работала на большом участке, и командир появлялся то в одном, то в другом взводе. Во время перебежки внезапно раздался свист, и тотчас последовал взрыв. Мальцев не успел залечь, и волна плотного воздуха с силой бросила его на землю… Старший лейтенант Алексей Мальцев первым в нашей бригаде отдал жизнь за Родину. Его заместитель А. П. Михайлов был тяжело ранен.

В эти же дни на другом участке шоссе погиб командир 2-й роты лейтенант Сергей Золин. Его роту атаковали вражеские танки и автоматчики. Золин приказал одному из бойцов выдвинуться вперед и при приближении передового танка поджечь его бутылками с зажигательной жидкостью. В это время раздалась пулеметная очередь, и лейтенант упал.

После гибели Мальцева и Золина их роты приняли старший лейтенант А. П. Шестаков и лейтенант государственной безопасности (теперь полковник в отставке) П. П. Дмитриев.

Несмотря на обстрел с земли и воздуха, закладка мин на Ленинградском шоссе продолжалась.

Под напором гитлеровских танковых соединений вслед за частями 30-й и 16-й армий наш отряд отошел из района Завидово в сторону Клина. При отходе отряд взорвал Ленинградское шоссе на участке Завидово — Ямуга и мост через Московское море. Фашистским генералам пришлось искать обходные пути, но и там они натыкались на наши минные поля.

Отряды заграждения, передвигаясь на автомашинах с запасом противотанковых мин, имели возможность быстро маневрировать, появляться на тех участках, где создавалась наиболее острая обстановка, и своими минами встречать атакующие танки противника.

21 ноября гитлеровцы прорвались на станцию Завидово и ближайшие подступы к Клину. В район Клина прибыл командующий Московской зоной обороны генерал-лейтенант П. А. Артемьев. По согласованию с командующими 30-й и 16-й армиями он приказал оперативной инженерной группе устраивать заграждения на подступах к Клину и вдоль Ленинградского шоссе от Клина до Химок с последующим взрывом шоссе по мере выхода немцев на эту линию. Выполнение этого приказа было возложено на сводный отряд ОМСБОН. По окончании работ отрядам предстояло оставаться на месте и охранять минные поля, пока через их участки не пройдут наши отступающие части. Минеры обычно отходили последними.

Получив приказ, отряды ОМСБОН немедленно приступили к его выполнению.

Когда утром 22 ноября фашистские войска двинулись от Завидова вдоль Ленинградского шоссе на Ямугу — Клин, саперы отряда Шперова перед линией атакующих вражеских танков взорвали Ленинградское шоссе. Оно покрылось сплошными воронками и глыбами развороченного асфальтобетона. Гитлеровцы двигаться по шоссе не могли. Они вынуждены были медленно пробираться стороной, неся большие потери от наших мин и обстрела обороняющихся войск.

Подразделения ОМСБОН были разбросаны на большом расстоянии друг от друга, а имевшиеся у них батальонные рации могли держать связь только на расстоянии полукилометра, в этих условиях единственным надежным средством связи были мотоциклы. Мотоциклистам Фомину, Сафонову, Габайдулину, испанцу Хозе Гроссу пришлось действовать на широком фронте двух армий. Они развозили приказы и донесения часто под огнем врага. Но особенно отличался связной 1-го батальона Эдуард Соломон, худощавый парень с чуть приподнятыми бровями (казалось, что Эдуард всегда чему-то удивляется). Страха, видимо, он не знал никогда. Мотоцикл в его руках выглядел то разъяренным зверем, то кроткой овечкой, но всегда был покорен своему хозяину. Как-то от сильной перегрузки лопнула ось коляски. Эдуард не бросил машину. Под огнем он отцепил коляску, переложил груз в коляску товарища и уехал невредимый. Обстановка на фронте менялась непрерывно. Однажды Соломон влетел в деревню Ямуга, где недавно были наши войска. Но Ямугу уже заняли немцы. Какое-то мгновение он смотрел своими удивленными глазами на фигуры в зеленых шинелях и, прежде чем те успели сообразить, в чем дело, швырнул гранату и, развернув машину, умчался прочь.

Не раз отряды ОМСБОН, отступая последними без прикрытия, сталкивались лицом к лицу с мощным, вооруженным до зубов противником и оказывались в исключительно тяжелом положении. Но и в этих случаях чекисты-омсбоновцы не отступали, не выполнив боевую задачу до конца.

Когда роты Шестакова и Дмитриева минировали участок Ленинградского шоссе южнее Клина и участок железной дороги Решетниково — Конаково, на рассвете их атаковали вражеские танки и автоматчики. Несмотря на сильный огонь, старший сержант Яковлев пробрался к фугасам и взорвал их. За первыми взрывами послышались еще. Это минеры Матросов, Шатов и Башкетов во главе с лейтенантами чекистами А. И. Авдеевым и Л. Д. Токаревым взрывали шоссе, преграждая путь танкам и мотопехоте врага.

В эти дни подвижные части гитлеровцев усиленно старались нащупать слабые места в нашей обороне и просочиться в тылы и на фланги советских войск. В результате некоторые подразделения и группы бойцов ОМСБОН оказывались отрезанными от своих.

Так произошло с группой бойцов из саперной роты капитана Манусова: находясь на охране минных полей во время отступления наших частей, они были обойдены войсками противника, и с ними уже трое суток не было связи.

Разыскать товарищей взялся знаменитый лыжник младший лейтенант Володя Бородин.

Перед нами появилась фигура высоченного роста. Шинель самого большого размера не достигала его колен. «Набрал чемпионов, — подумал я, — теперь хоть швальню открывай. Нестандартная публика».

— Сумеете пробраться к старому участку? — задал я вопрос младшему лейтенанту.

— Сумею, товарищ полковник.

— Нужно вывести оттуда бойцов. Будьте внимательны, не наскочите на собственные мины.

Бородин отобрал несколько человек и отправился на выполнение задания.

Через день я снова увидел великана. Он весело улыбнулся и, махнув рукой около головного убора, доложил:

— Ваше приказание выполнено, товарищ полковник!

— Всех вывели?

— Всех до одного.

В более трудном положении оказалась группа бойцов из роты старшего лейтенанта Шестакова. Они охраняли минные поля недалеко от деревни Давыдково и пропускали через проходы отходящие части 16-й и 30-й армий. Внезапно на правом фланге появились вражеские танки и автоматчики. Был получен приказ снять посты и отходить. Но Виктор Кувшинников, дежуривший у прохода, уйти отказался.

— Там еще остались наши, — обратился он к командиру отделения. — Что же им, на наших минах подрываться?

Товарищи остались поджидать Кувшинникова. Когда наконец Виктор убедился, что все наши бойцы прошли минное поле и на той стороне никого не осталось, он и поджидавшие его товарищи хотели присоединиться к своим. Но было уже поздно. Противник отрезал пути отхода. Обстрел усилился, и омсбоновцы отошли в лес. Их было десять человек: бывшие студенты Москаленко, Черный, Саховалер, Гречанник, Лепешинский, мастер 1-го часового завода Лазарь Паперник, вчерашний слесарь Кувшинников и другие. Командование принял Саховалер, высокий черноволосый юноша с двумя треугольниками на петлицах. Он считался самым опытным: воевал в лыжном комсомольском батальоне в финскую кампанию. Кроме омсбоновцев в лесу укрылось около полусотни бойцов 16-й армии, отставших от своих частей. Саховалер и их принял под свое начальство, разбил на отделения, назначил командиров. Сержант повел свое маленькое войско на Давыдково, но деревня уже была охвачена огнем. Пришлось свернуть на Замятино. Вскоре и туда вступили гитлеровские танки. Бойцы своевременно покинули деревню. Когда танки врага вошли в деревню и открыли по нашим бойцам огонь, они уже были далеко и скрылись в лесу. Наутро вышли к Солнечногорску. От беженцев узнали, что в городе фашисты. Пришлось свернуть в сторону Рогачевского шоссе. Только на третьи сутки отряд вышел в расположение советских войск, и вскоре мы встретились с нашими окруженцами. Пребывание в окружении вражеских войск само по себе малозначительное событие. Но для нас оно было очень важным. В начале войны слово «окружение» часто вызывало панический страх, лишало боеспособности целые части. Как выдержат это испытание наши еще не обстрелянные бойцы — вот что волновало командование бригады. Тем более, что действие в окружении должно было стать их военной специальностью: им предстояли действия в тылу врага. Тот факт, что наши бойцы, оказавшись за линией фронта, не растерялись, проявили организованность, находчивость и смогли выбраться к своим, был хорошим признаком.

Левее Ленинградского шоссе на фронте 16-й армии действовали роты капитанов А. М. Лекомцева, Е. И. Мирковского, П. М. Куриленко из 1-го полка. Им также приходилось на широком участке задерживать продвижение противника и отходить последними. Рота Лекомцева вышла к шоссе севернее Солнечногорска, когда там уже появились немецкие танки и автоматчики. Для борьбы с танками мы имели ампулометы. Это были громоздкие приспособления. На тяжелой деревянной крестовине держалась труба для метания ампул, наполненных самовоспламеняющейся жидкостью. Таскать их было страшно неудобно, и ампулометчики, волоча огромную крестовину, мрачно шутили:

— Вот уж, действительно, крест несем.

На Ленинградском шоссе воинам удалось поджечь два танка. Но вражеские минометы быстро накрыли их позиции, и ампулы загорелись. Ампулометчики выскочили из охваченного пламенем окопа и попали прямо в руки противника. Гитлеровцы заперли их в овощехранилище. Однако в ту же ночь нашим удалось бежать через вытяжное окно и присоединиться к своим.

Когда стемнело, А. М. Лекомцев повел свою роту к Солнечногорску. Впереди шла разведка. Ее возглавлял командир взвода Сухарев. Подошли к городу уже поздней ночью. Кругом стояла тишина. Казалось, в Солнечногорске никого нет. Сухарев оставил разведчиков на окраине, а сам осторожно пошел по улице. Вдруг он уловил незнакомую речь, а затем разглядел очертания вражеских танков и орудий. Сухарев повернул назад…

Город обошли незаметно и осторожно (лед был еще тонок) по льду Сенежского озера. На рассвете рота вышла к деревне Пешки, южнее Солнечногорска. Имея запас мин и взрывчатки, Лекомцев приказал приступить к минированию и закладке фугасов на новом участке. Немецкие самолеты обнаружили минеров и, снизившись, стали их обстреливать. Были убиты сержанты Осокин и Воробьев. Не смог подняться Мягков: пули попали ему в ноги. Евгений Иванов был ранен в голову. Окровавленный, он подполз к Мягкову и перевязал ему раны. Только после этого стал бинтовать свою голову.

28 ноября две роты гитлеровцев, переодетых в красноармейскую форму, переправились через канал по льду и захватили яхромский мост. Мост был минирован, но удалось ли его взорвать, оставалось неизвестным. Саперы, которые должны были разрушить мост, к сожалению, не вернулись.

— Надо выяснить, — задумчиво промолвил Шперов. — Если мост цел, то…

В разведку послали лейтенанта госбезопасности Михаила Бреусова, невысокого крепыша с вьющимися волосами. Во 2-м полку это был один из самых любимых офицеров. Молодежь обожала Бреусова за приветливость и храбрость, за чекистскую смекалку и неиссякаемую жизнерадостность.

С тремя бойцами Бреусов прошмыгнул через передний край противника и, подобравшись к берегу канала, осмотрел мост. Саперы, видимо, ценой жизни выполнили свой долг. Когда Бреусов вернулся и доложил об этом, у всех отлегло от сердца: вражеские танки не смогут переправиться на восточный берег канала.

Несмотря на трудности и постоянное пребывание под огнем противника, боевая работа сводного отряда ОМСБОН не прекращалась ни на один день. В течение октября и в начале ноября 1941 года отрядом было установлено 12 тысяч противотанковых и 8 тысяч противопехотных мин, заложено 160 мощных фугасов, устроено 34 фугасные воронки; подготовлено к взрыву 67 километров шоссейных дорог, 19 мостов, 2 трубы. В результате этих препятствий и активного сопротивления частей 30-й и 16-й армий войска противника на главном направлении могли продвигаться лишь на один-два километра в сутки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.