Глава 5. Развитие конфликта и кризиса

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Стадии и фазы развития конфликта; его расширение и эскалация

Конфликтные отношения, кризис, вооруженный конфликт часто рассматриваются как стадии конфликта, в рамках которых ею развитие идет по нарастающей. При этом кризисная точка, как таковая, может вообще отсутствовать.

Некоторые исследователи вместо этих стадий называют другие. Например, американский ученый К. Райт, один из первых, кто стал заниматься проблемами конфликтологии, выделил следующие стадии в развитии конфликта: 1) осознание различий в целях; 2) возрастание напряженности; 3) оказание давления без применения силы для разрешения конфликта; 4) вооруженное решение конфликта. Причем две последних стадии он рассматривает как конфликт в узком смысле этого слова. В свою очередь Д. Прюитт и Дж. Рубин сравнивают «жизненный цикл» конфликта с развитием сюжета в пьесе, состоящей из трех действий.

В первом действии определяется суть конфликта, во втором он достигает своего максимума, а затем и пата, наконец в третьем действии происходит спад конфликтных отношений.

Независимо от того, какие конкретно стадии выделяются в конфликте, многие авторы склонны рассматривать его развитие как состоящее из двух фаз:

• латентной фазы, на которой конфликт имеет скрытый характер;

• фазы открытого конфликта, когда его участники начинают реализовывать свои цели.

С латентной (скрытой) фазой связано наличие у сторон противоречий в потребностях, интересах или ценностях. Однако, если они приступают к конкретным действиям по реализации своих взаимоисключающих целей, то конфликт переходит в новую, открытую фазу. При этом «спусковым крючком» для начала действий может оказаться самое незначительное событие.

Главное для урегулирования конфликта в первой фазе — устранить саму возможность дальнейшего усиления конфликта и использовать превентивные меры с тем, чтобы не допустить насилия. Обычно конфликт, который находится в открытой фазе своего развития, труднее поддается урегулированию.

Рис. 2. Варианты развития конфликта;

Возможны различные варианты развития конфликта во времени. На рис. 2 показаны некоторые из них. Кривая Л характерна для развития кризиса. Он начинается резким обострением отношений. Однако дойдя до определенной точки, напряженность спадает. Стороны находят мирное решение проблемы. Примерно так развивался Карибский кризис. Но возможно, что за кризисной точкой последуют вооруженные столкновения (кривая А'). Один из наиболее распространенных вариантов развития конфликтных отношений, не переходящих, однако, в вооруженную борьбу, описывается кривой В. Сначала конфликт развивается постепенно (кривая имеет относительно пологий характер), но затем, как и первом случае, участники урегулируют его мирными средствами. Кривая С, напротив, отражает процессы, типичные для затяжных вооруженных конфликтов. Сначала конфликт развивается медленно (хотя возможно и внезапное развитие конфликтных отношений), затем, перейдя в стадию вооруженного противостояния (иногда употребляют выражение «вооруженная стадия конфликта»), он приобретает волнообразный характер: то ослабевает, то усиливается. При этом высокий уровень враждебности между участниками может держаться довольно долго, часто годами (например, в Нагорным Карабахе, в Югославии), а то и десятилетиями (конфликтна Ближнем Востоке). Процесс ослабления напряженности также идет не «линейно», а сопровождается редкими вспышками ухудшения отношений сторон. Наконец, на кривой Д показан цикличный конфликт, в котором отношения сторон находятся и рамках определенного «коридора», но не переходят в стадию военных действий. Здесь также за улучшением отношений следует новый цикл их ухудшения. Такой характер имели, например, отношения между Востоком и Западом в период «холодной воины».

Очевидно, что на практике каждый конфликт имеет свою «кривую изменений». Знание динамики развития конкретного конфликта позволяет точнее «поставить диагноз», а значит, и воздействовать на него с целью урегулирования.

Усиление конфликта, или, иными словами, его развитие по нарастающей, может идти двумя путями: либо за счет его расширения (т. е. развития конфликта но «горизонтали»), либо за счет эскалации (развития его по «вертикали», что связано с обострением конфликтных отношений). Часто оба этих процесса идут одновременно, что еще в большей мере усиливает конфликт.

Расширение конфликта может происходить в случае:

• вовлечения новых участников (классическим примером может служить конфликт между Австрией и Сербией в отношении Боснии и Герцеговины в 1914 г., послуживший началом первой мировой войны);

• появления новых проблем спора (начавшись, например, с территориальных разногласий, конфликт перекидывается и на другие сферы взаимоотношений или конфликты между центральными властями и регионами часто начинаются с требований культурной автономии, а затем — политической самостоятельности);

• дифференциации (подразбивки и углубления) тех вопросов, по которым уже велся спор.

В последних двух случаях наблюдается расширение предмета спора, в первом — расширение числа участников.

Во время «холодной войны» было довольно типичным расширение локальных конфликтов путем вовлечения в них других стран, представителей блоков. Так. исследователь И. Кенде, проанализировав 98 международных, этнических и т. п. конфликтов с 1945 по 1970 гг… пришел к заключению, что в 63 % из них было внешнее вмешательство Расширение конфликта за счет новых участников (это могут быть ранее нейтральные стороны, посредники, великие державы и т. п.) одно из наиболее опасных явлении, всегда чреватых превращением локального конфликта в региональный и даже в глобальный.

Эскалация конфликта подразумевает увеличение враждебных действий сторон по отношению друг к другу. Она часто сопровождается нерациональным поведением, импульсивностью, алогичностью, блефом. Сам термин «эскалация» был введен в широкий оборот после второй мировой войны. Как противоположное ему используется понятие «деэскалация», означающее уменьшение враждебных действий.

Один из примеров эскалации — развитие конфликта между Аргентиной и Великобританией в начале 80-х годов по поводу Фолклендских (Мальвинских) островов, которые находятся вблизи Аргентины и на которые претендовали одновременно Аргентина и Великобритания. Достаточно веских оснований относительно того, кому должны принадлежать эти острова, нет, хотя начиная с прошлого века большинство населения островов составляли британцы. В 1982 г. президент Аргентины столкнулся с экономическими и политическими проблемами. Вторжение на острова рассматривалось им как способ усиления национальных чувств и демонстрация силы своего правительства. Аргентинцы, во-первых, переоценили собственные силы, во-вторых, неправильно определили позицию американцев, полагая, что коль скоро в то время администрация Рейгана рассматривала Аргентину как своеобразный «мост» для улучшения отношений с Латинской Америкой, то США не выступят против вторжения. В-третьих, Аргентина неверно оценила возможную реакцию англичан и не предполагала, что они будут в буквальном смысле слова сражаться за эти острова. На самом деле М. Тэтчер, по иронии судьбы также столкнувшись с экономическими и политическими проблемами внутри своей страны, заняла жесткую позицию по вопросам островов с аналогичной целью — усиление национальных чувств. В результате конфликт довольно быстро вылился в вооруженное противостояние стран.

Эскалация конфликта может осуществляться в двух формах. Во-первых, как интенсификация враждебных действий, т. е. стороны предпринимают те же самые действия в отношении друг друга, но значительно чаше (например, чаще следуют угрозы и обвинения); во-вторых, как усиление враждебного характера действий, когда за претензиями следуют обвинения, затем угрозы и т. д. Обычно оба процесса идут одновременно. Следствием эскалации является поляризация участников конфликта, пропасть между которыми еще больше увеличивается.

На межгосударственном уровне по мере эскалации конфликта стороны предпринимают действия, как правило, в следующем порядке: обмен нотами; взаимные обвинения; отзыв послов для «консультаций»; снижение уровня дипломатических представительств; предупреждение о серьезности намерений; угроза экономического бойкота и эмбарго; интенсивная пропаганда внутри страны и за рубежом, направленная против другой стороны; частичный или полный экономический бойкот и эмбарго; разрыв дипломатических отношений; отдельные ненасильственные военные действия (в том числе частичная или полная мобилизация); запрещение контактов между гражданами; полное прекращение отношений с другой страной; отдельное и ограниченное применение силы и, наконец, применение военной силы, которая по своему характеру может быть весьма разнообразной в зависимости от конкретного конфликта.

Конечно, прохождение всех этих «фаз снижения уровня отношений» не обязательно. При эскалации события могут разворачиваться очень быстро, за угрозами сразу же следовать вооруженные действия. Исследователи В. Д. Эбервайн и Т. Гусак, проанализировав 638 конфликтов XX столетия (по 1976 г.), показали, что только 4 % из них закончились обвинениями и угрозами; в 27 % использовались различные меры принуждения без вооруженного вмешательства (блокады, эмбарго, бойкот); в 31 % случаев было применено оружие, но потери сторон были небольшими (до 1000 человек) и, наконец, 16 % конфликтов закончились войнами.

Каков механизм эскалации конфликта? Существуют четыре группы факторов, влияющих на эскалацию конфликта:

• взаимодействие сторон;

• внутренние процессы, происходящие с каждым участником конфликта;

• взаимовлияние первой и второй групп факторов (внутренних процессов и взаимодействия участников между собой);

• влияние третьих стран на конфликт.

Д. Прюитт и Дж. Рубин описали две модели эскалации конфликта, обусловленные взаимодействием участников. В первой модели, получившей название «нападение — защита», на требования, предъявляемые одной из сторон, другая отвечает действиями, направленными па сохранение статус-кво. Невыполнение ранее выдвинутых требований и фактический отказ от решения проблемы порождает выдвижение новых, более жестких требований. По этому сценарию шло, например, развитие конфликтов между центральными властями и республиками Советского Союза в конце 80-х — начале 90-х годов. Требования во всех случаях (Молдавия, Прибалтийские республики и др.) выдвигались по нарастающей: сначала речь шла о культурной автономии, в частности развитии национального языка, затем об экономическом самостоятельности и лишь после этого официально выдвигалось требование выхода из состава СССР. Действия же центральных властей были направлены прежде всего на то, чтобы сохранить существующее положение. Хотя в тактическом плане они имели весьма хаотичный характер: от принятия требований после долгих и изнурительных дебатов до попыток подавить выступления силой. В целом же вес это вело к эскалации конфликтных отношений.

Вторая модель предполагает, что усиление враждебных реакций следует поочередно примерно в равной степени как от одной, так и от другой стороны конфликта. Иными словами, на предъявленные требования (или обвинения) другой участник выдвигает ответные, более жесткие. Затем следует очередная серия еще более враждебных действий. Конфликт развивается спиралеобразно. Это наиболее типичный вариант эскалации. Его истоки, по мнению Д. Прюитта и Дж. Рубина, в том, что стороны пытаются «наказать» друг друга. Часто, даже если конфликт начинает развиваться как «нападение— защита», он, не будучи урегулирован, переходит к варианту «нападение — нападение» и в конце концов нередко выливается в вооруженные столкновения.

Вторая группа факторов, обусловливающих эскалацию конфликта, связана с внутренними процессами, происходящими с каждым из участников. Эта модель эскалации получила название «структурных изменений». К их числу относятся:

• зависимость политических деятелей от принятых ими ранее решений;

• экономические, психологические и социальные изменения, возникающие в обществе (на уровне масс и на уровне правящей элиты) в результате конфликта (эти изменения будут подробнее рассмотрены в следующем параграфе).

Политическим деятелям, если они однажды взяли курс на силовое решение конфликта, сложно отступить от него. Начало, а затем прекращение боевых действий без достижения результатов ведет к дискредитации лиц, ответственных за принятие решения. В результате лидеры становятся пленниками собственных действий и оказываются в так называемых эскалационных ловушках, выбраться из которых очень сложно. Весьма характерный пример подобного повеления приводит американский исследователь Р. Джервис. Он пишет, что премьер-министр Японии в ответ на американское требование вывести войска из Китая, прозвучавшее незадолго до нападения на Пёрл-Харбор, сказал, что они вложили в это слишком много средств и сил (в том числе за 4 года были потрачены десятки миллиардов йен, более 100000 человек было убито и ранено), а поэтому они любым способом должны получить удовлетворительный результат. Аналогичные свидетельства, правда относительно другого конфликта, приводит М. Дойч. Он отмечает, что предыдущие решения обязывали США к продолжению военных действий во Вьетнаме.

И внутренние факторы, и конфликтное взаимодействие сторон оказывают взаимное влияние друг на друга и тем самым усиливают конфликт. В результате, как показал К. Митчелл, развитие конфликта приобретает одновременно циклическую и спиралеобразную форму: один конфликт может стать основой для другого, но уже с более высоким уровнем противостояния сторон (рис. 3).

Рис. 3. Циклическое и спиралевидное развитие конфликтов

На усиление конфликта могут оказывать влияние не только его непосредственные участники, но и стороны, которые хотя прямо и не вовлечены в конфликт, но по сути являются сю косвенными участниками. Поддерживая того или иного прямого участника конфликта политическими, экономическими, а часто и в военными средствами, они тем самым ведут к эскалации конфликтных отношений.

2. Что происходит на стадии вооруженного конфликта

Стадия вооруженного конфликта наиболее трудно поддается мирному урегулированию и вообще управлению. Как только начинаются военные действия, конфликт приобретает качественно иной характер: многие возможности по мирному урегулированию отношений между участниками, которые могли быть до начала боевых операций, оказываются упущенными. Стороны сделали свой выбор в пользу силового решения, и далее конфликт начинает развиваться согласно своей внутренней логике, обусловливающей его эскалацию и расширение.

Обычно при развитии вооруженного конфликта проявляются следующие закономерности:

• чем больше насилия проявлено в ходе конфликта, тем дольше и сложнее его урегулирование;

• кризисы и конфликты, включающие три и более действующих лиц, урегулировать сложнее;

• слишком большие разногласия по главным вопросам между сторонами с большей вероятностью ведут к насильственным

• формам ею разрешения и более высокому уровню негативных установок относительно друг друга;

• чем более серьезны и значительны военные действия в конфликте, тем сложнее перейти к мирным процедурам урегулирования.

Наличие военных действий крайне затрудняет поиск мирных решений вследствие экономических, социальных, психологических и политических изменений, происходящих в обществе.

В экономическом плане резко возрастает выпуск (и/или закупка) военной продукции, а главное, происходят структурные изменения, связанные с милитаризацией экономики и способствующие подчинению мирного производства военным нуждам. Перепрофилируются заводы. Экономическая жизнь переводится на военные рельсы. Возрастает количество лиц, экономически заинтересованных в продолжении войны. Повышается их экономическая мотивация. Это логически влечет за собой продолжение наращивания военной мощи, а как следствие — ее реализацию в сражениях.

Одновременно в обществе наблюдаются социальные изменения. При вооруженном конфликте появляется целая группа людей, профессией которых становится участие в военных действиях. Так, газета «Известия» от 27 апреля 1994 г. сообщала, что в Приднестровье через полтора года после прекращения огня вооруженные силы (по официальным данным) насчитывали 7,5 тыс. человек, что составляет до 1 % населения и превосходило по численности контингент расквартированной в Левобережной Молдавии 14-й российской армии.

Многие, участвуя в войне, теряют профессиональные знания и навыки, когда-то полученные ими в условиях мирной жизни, а для целого поколения, ушедшею воевать в юношеском возрасте, вообще оказывается невозможным приобретение знаний и гражданских специальностей.

В психологическом плане прекращение вооруженного конфликта для ушедших воевать означает резкие изменения в судьбе, к которым они часто оказываются психологически не готовыми. Более того, окончание войны для данной категории людей часто ведет к потере высокого социального статуса воина, защитника, героя. Все ЭТО, хотя порой и неосознанно, побуждает их к продолжению вооруженной борьбы. Подобные феномены хорошо известны в США после вьетнамской войны, а в России — после Афганистана и Чечни.

В ряде случаев вооруженные формирования, ориентированные в прошлом на оказание длительного вооруженного сопротивления партизанскими методами, составляют основу криминальных структур, порождая опасность гражданской войны. С этой проблемой столкнулись, в частности, некоторые африканские страны после достижения ими независимости.

В вооруженном конфликте особое значение начинают приобретать массовые настроения. Потеря близких, жилья является сильным мотивационным фактором, побуждающим к возмездию. В, обществе формируется обстановка высокой эмоциональной напряженности, порой с элементами истерии.

Одновременно в условиях войны отказ от участия в вооруженной борьбе рассматривается в обществе как проявление слабости и трусости. Свой вклад в продолжение вооруженного конфликта вносят и официальные пропагандистские заявления о необходимости победы. Если включается идеологический или религиозный аспект, то конфликт начинает интерпретироваться в терминах «священной войны», «войны добра и зла», «битвы бога с сатаной» и т. п. Самопожертвование ради торжества добра (очевидно, что каждый из участников конфликта по-своему понимает добро) становится высшей ценностью в обществе и сильным побудительным мотивом к продолжению вооруженного конфликта.

М. Дойч показал, что по мере разрастания конфликта наблюдается смещение в установках — от ориентации на решение конфликта в сторону предъявления угроз, что в свою очередь ведет к соответствующим эмоциональным реакциям — страху, фрустрации. Сильная эмоциональность в конфликте порождает, с одной стороны, конформность по отношению к своим групповым нормам (они воспринимаются без каких-либо критических оценок), с другой — крайнюю нетерпимость по отношению к нормам и ценностям противника. Все это затрудняет поиск рационального решения, парализует творческий потенциал, необходимый для этих целей.

В итоге длительной вооруженной борьбы для значительной части населения военные действия становятся привычными. Снижается психологическая пена человеческой жизни. В результате в общественном мнении формируется однозначный подход к разрешению любых конфликтов, иногда даже бытовых, силовыми методами.

При общем массовом настрое на продолжение войны соглашения, заключенные на уровне лидеров о перемирии или мирном урегулировании проблемы, часто оказываются трудно выполнимыми. Основную роль в этом случае начинают играть полевые командиры, а боевые действия выходят из-под контроля центрального командования. Ситуация приобретает плохо управляемый характер даже в военном отношении, сами же политические лидеры, принявшие решение о мире, могут быть смещены со своих постов, а то и просто убиты. Один из таких примеров — деятельность премьер-министра Цейлона (ныне Шри-Ланка) С. Бандаранаике по урегулированию конфликта между сингалами и тамилами. При его активном участии в 1957 г. было подписано соглашение между конфликтующими группами. Согласно этому соглашению, тамильский язык становился официальным в районе проживания тамилов; там создавались органы местного самоуправления, ограничивалась миграция в лот район представителей других национальностей с тем, чтобы сохранить в нем большинство тамилов. Однако недовольство среди сингалов вынудило С. Бандаранаике вскоре после подписания соглашения отменить его, а в 1959 г. премьер-министр был убит. Другой пример. Осенью 1995 г. был убит премьер-министр Израиля И. Рабин, подписавший договор о мирном урегулировании конфликта на Ближнем Востоке с Организацией освобождения Палестины (ООП). И хотя, как настаивал убийца, он действовал в одиночку, влияние экстремистских сил (пусть даже только на пропагандистском уровне), выступающих против мирных решений, очевидно.

Участие в вооруженном конфликте также ведет к изменениям правящей элиты — изменениям ее социального состава и социально-психологического настроя. Подчиняясь логике военных условий, элита оказывается вынужденной действовать более жестко. Поэтому демократический характер лидерства часто сменяется автократическим; вводится жесткая иерархия в руководстве. В политическую элиту включается все больше людей, которые придерживаются позиции па продолжение решительных действий. При этом, как показал Г. Ласвелл на примере участия США во второй мировой войне, наиболее влиятельными становятся военные. Соотношение военных и штатских лиц в руководстве оказывается в пользу первых.

В ряде случаев развязывание вооруженного конфликта используется правящей элитой (или политическим деятелем) специально для реализации собственных внутриполитических интересов и целей. Власти прибегают к созданию «образа врага» и вступают в вооруженный конфликт для отвлечения внимания людей от экономических, социальных и других внутренних проблем. Наличие «образа врага» — фактор, который нередко способствует солидарности с властями, поддержке принимаемых официальными лицами решений. Если это «образ внешнего врага», то он может помочь ослабить внутреннюю оппозицию. Так, во многом ради укрепления собственного режима в 1990 г. С. Хусейн предпринял нападение на Кувейт.

Впрочем, война порой может иметь для правящей элиты результат, противоположный тому, на который она рассчитывала, и даже может привести к падению режима. Например, отчасти такую роль сыграла русско-японская война 1904–1905 гг., а затем первая мировая война для царского правительства России. Лидеры, начавшие войну, в итоге теряют власть или оказываются неспособными контролировать внутриполитическую ситуацию, что наиболее вероятно в случае поражений или затяжного характера военных операций. Общей ситуацией нестабильности может воспользоваться внутренняя оппозиция, которая приходит к власти на волне резкой критики режима или даже путем силового захвата ее.

Изменения, которые война вызывает в экономической, политической, социальной жизни общества затрагивают глубинные структуры и механизмы и имеют длительный характер. Даже после подписания договоренностей о мирном окончании конфликта многие последствия войны долго проявляют себя в различной форме.

3. Проблемы, связанные с урегулированием кризисной ситуации

При вооруженном конфликте основная сложность урегулирования состоит в том, что, начавшись, такой конфликт имеет тенденцию к эскалации, расширению, а также порождению изменений на уровне масс и правящих элит, и все это неимоверно затрудняет его мирное урегулирование. При кризисе же главная проблема — в принятии решений политическими лидерами. В кризисной ситуации большинство населения нередко не только исключается из процесса принятия решения, но часто вообще бывает не в курсе происходящего, поскольку события развиваются очень быстро. Вследствие этого именно от лидеров зависит то, как далее будут складываться отношения: удастся ли «погасить» кризис мирными средствами или он перерастет в вооруженные столкновения.

Американские исследователи У. Юри и Р. Смоук показали, что в кризисной ситуации при принятии решений на политических деятелей оказывают влияние четыре основных фактора. Первый — это высокие ставки участников. В кризисе, в отличие от обычной ситуации, можно слишком многое потерять или, наоборот, приобрести. Причем, кризисная ситуация затрагивает жизненно важные, главные интересы сторон или по крайней мере стороны воспринимают их в качестве таковых. Отсюда следует, что потери, которые они могут понести, окажутся невосполнимыми. так, У. Юри и Р. Смоук указывают, что берлинские кризисы 1958 г. и 1961 г. рассматривались Западом именно как кризисы не столько потому. что они могли привести к потере половины города, а прежде всего вследствие угрозы для НАТО, и в этом смысле расценивались как затрагивающие жизненно важные интересы Запада.

Второй фактор, воздействующий на политических деятелей в период кризиса, — недостаток времени. События в кризисах развиваются лавинообразно. Так было, например, при Карибском кризисе 1962 г.; в периоды Ближневосточного кризиса 1967, 1973, 1982 гг. и во многих других случаях. Соответственно, политические деятели вынуждены быстро реагировать на развитие ситуации. Времени на ее анализ практически не остается. Да и информация о возможном развитии кризиса часто не сразу поступает к ним. Например, при Карибском кризисе американцы много раз перепроверяли информацию о размещении советских ракет на Кубе, прежде чем доложить президенту. Очевидно, что подобные действия оправданы. Они необходимы для того, чтобы избежать возможной ошибки, хотя одновременно это ведет к ограничению времени для окончательного принятия решения, а его и так всегда недостает.

Следует также учитывать и важность «первого хода» в каждый момент развития событий. Именно стремление не упустить инициативы пли перехватить ее заставляет участников действовать быстрее, решительнее и зачастую принимать более рискованные шаги, чем в обычной ситуации. Кроме того, затягивание решений или бездействие и нерешительность властей отрицательно воспринимаются массами. Это может привести к потере политическими лидерами своих постов. Иногда при нерешительности властей развивается паника, которая качественно ограничивает возможности дальнейшего управления ситуацией. Все это усугубляет и без того обостряющуюся проблему времени.

Следующий фактор наличие высокой степени неопределенности в кризисе. Как уже отмечалось, участники кризиса подчас не имеют достаточно точной и достоверной информации о действительных целях и планах друг друга. Более того, планируя те или иные действия в условиях кризиса, руководство из соображений секретности стремится ограничить круг лиц, имеющих доступ к информации, т. е. повышается уровень секретности. В результате получается так, что ряд должностных лиц, от действий которых многое зависит в условиях кризиса, оказываются не знакомы с ситуацией. Например, посол СССР в США А.Ф. Добрынин перед началом Карибского кризиса не знал о размещении советских ракет на Кубе.

В иных случаях информации у лип, принимающих решения, может быть в избытке, но, получаемая из разных источников, она часто имеет противоречивый характер. Проблемой является и анализ информации. Из всего информационного потока необходимо выбрать ключевые моменты. С учетом важности фактора времени (решение приходится принимать быстро) информационная неопределенность усиливает стрессовые моменты у лиц, призванных принимать решение, а в результате повышает вероятность неправильной интерпретации информации.

Высокая степень информационной неопределенности усугубляется еще и тем, что в условиях кризиса официальные каналы коммуникации нередко бездействуют или крайне ограничены. Большая часть информации поступает из средств массовой информации, которые, стремясь передать сообщение как можно быстрее, часто не проверяют его. Возможны и ошибки, связанные с переводом при ссылке на средства массовой информации других стран. Одним из примеров такой ошибки в условиях кризисной ситуации может служить сообщение, переданное 15 февраля 1991 г. багдадским радио и распространенное Эфиопией. В нем содержалась информация о том, что С. Хусейн якобы согласился с Резолюцией ООН № 660 и выводит войска из Кувейта. На самом же деле ничего подобного не было.

Последний из факторов, воздействующих на политических деятелей в период кризиса, согласно У. Юри и Р. Смоук, — наличие ограниченного числа альтернатив при принятии решений в условиях кризиса. Стороны сужают поле для возможного выбора решений. Множественность вариантов решений почти не рассматривается, что следует из особенностей восприятия в конфликтной и кризисной ситуациях, а также фактора давления времени. Например, к концу первого дня Карибского кризиса американская администрация серьезно анализировала только две альтернативы: либо предпринять блокаду Кубы, либо начать военные действия. Далее обсуждалось, следует ли получить поддержку ООН, а также других стран или можно обойтись и без нее. При этом аргументы за проведение военной операции сводились лишь к тому, что борьба против коммунизма значит больше, чем просто выживание. Р. Кеннеди, брат президента США Дж. Кеннеди, позднее заметил, что обсуждению этого вопроса, имевшего скорее морально-философский характер, в первые пять дней кризиса было посвящено больше времени, чем какого-либо другого.

К выделенным У. Юри и Р. Смоуком факторам следует добавить еще два. На выбор варианта решения в условиях кризиса значительное, а иногда и решающее влияние могут оказывать трудно предсказуемые случайные события. В этом плане показателен пример, также приведенный Р. Кеннеди. Незадолго до Карибского кризиса президент Дж. Кеннеди, прочитав книгу «Августовские пушки» о кризисе лета 1914 г., приведшего к первой мировой войне, был потрясен той легкостью и быстротой, с которой события вышли и из-под контроля политических деятелей. В самый разгар Карибского кризиса Дж. Кеннеди заявил, что не собирается следовать курсу, который позволил бы в дальнейшем кому-либо написать аналогичную книгу под названием «Ракет октября». Трудно определить, сколь серьезно повлияла прочитанная Дж. Кеннеди книга на принятые им тогда решения, однако полностью исключить этот момент в качестве случайного фактора нельзя.

Еще один фактор, влияющий на лиц, ответственных за принятие решений в условиях кризиса, — сильное эмоциональное воздействие, которое оказывает на них вся кризисная ситуация в целом. Причем, это воздействие происходит обычно на фоне значительных физических нагрузок и даже перегрузок (отсутствия сна и отдыха, возможно, в течение нескольких суток). Решения, принимаемые в таких условиях, могут иметь плохо продуманный, иррациональный характер.

Как правило, при наличии кризиса решения обсуждаются и принимаются небольшой группой политических деятелей. При этом собственно разработкой решения занимаются два-три участника обсуждения, остальные лишь высказывают им поддержку. Несмотря на то, что размеры группы невелики, решения тем не менее имеют групповой, а не индивидуальный характер. И хотя положительные моменты выработки решения в группе (возможность рассмотрения большего числа идей, обсуждения критических замечаний по тому или иному варианту и т. н.) вполне очевидны, здесь есть и существенные минусы. Групповой характер принятия решений. особенно в условиях кризиса, порождает ряд проблем, которые довольно подробно были проанализированы и описаны американским исследователем И. Джейнисом в работе «Жертвы группового решения: психологические исследования решении и их провалов», а затем в его совместной с Л. Манном книге «Принятие решений: психологический анализ конфликта, выбора, обязательств».

Для группового решения, как показали эти авторы, характерен ряд феноменов. Одним из наиболее значимых среди таких феноменов является «сдвиг в выборе». Он заключается в том, что при принятии решения в группе ее члены склонны либо к более рискованным решениям по сравнению со средними индивидуальными решениями членов этой же группы, либо, напротив (что наблюдается значительно реже), — менее рискованным. Иными словами, решение, принятое в группе, скорее всего будет более рискованным, чем если бы каждый член данной группы принимал решение по этому же вопросу по-отдельности, а потом из них определялся бы некий усредненный вариант.

Однозначною объяснения этому феномену нет. По мнению многих исследователей он связан с тем, что ответственность за риск как бы психологически разделяется с другими членами группы. В результате каждый предлагает более рискованное решение по сравнению с тем, которое он принимал бы вне группы. Однако это не объясняет, почему в других случаях, хотя и реже, сдвиг в выборе происходит в противоположную сторону.

И. Джейнис и Д. Манн обращают внимание также на то, что часто группа оказывается нечувствительна к информации, которая не укладывается в рамки разрабатываемой ею концепции. Как только участники выработки решения пришли к какому-либо выводу относительно кризисной ситуации или поведения в ней, вся информация, противоречащая их представлениям, ими просто игнорируется. В результате участники обсуждения оказываются в плену собственных умозрительных построений, которые могут значительно искажать реальность. Например, в условиях Карибского кризиса окружение президента Дж. Кеннеди после обсуждений пришло к убеждению, что в случае проведения военной операции ответных действий не последует. Дж. Кеннеди удалось тогда избежать, влияния группы и не вступить в военный конфликт. Трудно сказать, как могли бы развиваться события в противном случае.

Характер решения во многом зависит и от профессионального состава группы. Так, исследования, проведенные на студентах, которые участвовали в имитационных играх, воспроизводивших ситуацию принятия решения в условиях кризиса, показали, что группы, состоящие только из военных специалистов, скорее ориентируются на вооруженные методы разрешения кризиса. Разумеется, эти выводы не следует абсолютизировать, поскольку получены они все же. во-первых, в условиях игрового эксперимента, не принципиально иная пена ошибки по сравнению с реальным кризисом, а во-вторых, изучалась ситуация со студентами, вообще не имевшими опыта выработки политических решений. Однако при формировании групп, принимающих важные политические решения в условиях кризиса, следует все-таки учитывать вероятность влияния обнаруженной тенденции.

И. Джейнис и Л. Манн разработали процедуры, позволяющие до некоторой степени снизить негативное влияние феноменов группового решения. Они, в частности предложили обязательно предоставлять роль критика, например, одному из членов группы. Он должен выступать своеобразным «адвокатом дьявола», выискивая слабые стороны любого предлагаемого решения. Возможен и другой способ выявления критики — опрос каждого участника обсуждения относительно имеющихся у него возражений.

Однако критика имеет и обратную сторону. Она может привести к тому, что количество рассматриваемых альтернатив еще больше сузится. Участники выработки решения могут оказаться вообще неспособными предложить какой-либо вариант, поскольку любая из альтернатив имеет свои негативные моменты. Для того чтобы этого избежать, можно использовать методику «мозгового штурма».

Процедура проведения «мозгового штурма» состоит в следующем. В ходе обсуждения проблемы каждый из участников предлагает по возможности максимальное число вариантов ее решения. Все эти варианты записываются так, чтобы они были хорошо видны всем участникам «мозгового штурма», но без указания автора. Таким образом идеи обезличиваются. Это необходимо для того, чтобы в дальнейшем не снижать творческого потенциала предложившего ее участника, если его идея окажется малопригодной. Важнейшим условием применения данного способа выработки решения является то. что предложенные варианты не должны обсуждаться немедленно. Никакой первоначальной критики не допускается, даже если идея представляется «сумасшедшей». После того, как все варианты записаны, они оцениваются. На этом этапе проводится анализ, в том числе критический, высказанных идей и предложений.

«Сдвиг в выборе» может быть скорректирован также путем формирования двух или более групп экспертов. Им предлагается независимо друг от друга выработать решение. Впоследствии их решения сравниваются. Обычно считается более надежным, если обе группы пришли к одинаковым или близким выводам.

Важным моментом, снижающим негативное влияние феномена «сдвига в выборе», является сознательный отказ от групповой ответственности за принятое решение. Подчеркивается, что за решение ответствен руководитель группы. Использование такою метода возможно тогда, когда речь идет о подготовке решений на экспертном уровне, но оно имеет серьезные ограничения в случае, если решение вырабатывается политическим лидером и приближенными к нему советниками. Здесь все зависит от политического деятеля — насколько он будет в состоянии взять на себя ответственность.

Вообще необходимо подчеркнуть, что само знание феноменов принятия решения в кризисной ситуации в значительной мере способствует снижению оказываемого ими негативного влияния. А это, в свою очередь, позволяет повысить рациональность принимаемых решений.

4. Роль личности политического деятеля в условиях конфликта и кризиса

Данная проблема не раз становилась предметом анализа ученых, писателей и самих политических деятелей. Писатели через художественную, а политики — в основном через мемуарную литературу склоняются к тому, чтобы придать личностному фактору очень большое, а порой решающее значение. Действительно, трудно, пожалуй, «выкинуть» из анализа личностные особенности Дж. Кеннеди или Н.С. Хрущева при изучении Карибского кризиса; личность С. Хусейна при исследовании событий в Персидском заливе 1990 г.

Однако мнения относительно роли личности в конфликте и кризисе среди ученых далеко не однозначны. Многие исследователи, занимаясь вопросами конфликтов и кризисов, практически вовсе не затрагивают проблему личности пли касаются ее вскользь. К их числу относятся, например, такие известные авторы, как Т. Шеллинг или А. Рапопорт. Отчасти это объясняется тем, что личностный фактор довольно сложно выделить в научном исследовании вне связи и зависимости от других параметров ситуации. Во-первых, он накладывается на многие другие особенности реальной ситуации. Во-вторых, проявление личности крайне многообразно. Одно и то же свойство человека может реализовываться в разном характере его поведения. Вместе с тем сходное поведение при принятии решения, выборе средств путей выхода и т. п. в условиях конфликта или кризиса часто вызывается совершенно разными причинами. Следует учитывать и возможности исследователя, который, как правило, крайне ограничен в выборе методов анализа. Использование традиционных методов — вопросников, тестов и т. п. — для изучения личности политических лидеров, да еще в кризисной или конфликтной ситуации, практически невозможно. Поэтому исследователю зачастую приходится довольствоваться «вторичным» материалом: анализом воспоминаний, биографий, автобиографий. Все это, несомненно, затрудняет изучение проявления личностных особенностей политических деятелей. В результате оказывается, что личность в политике, особенно в острых и сложных ситуациях, каковыми являются конфликты и кризисы, представляет собой, по образному замечанию Дж. Бёрнса, один из наиболее наблюдаемых и наименее понимаемых феноменов на земле.

И все же было бы неверно утверждать, будто эта проблема вообще не поддается строгому научному анализу, и даже не имеет права на то, чтобы быть поставленной. Прежде всего возникает вопрос: насколько важны личностные характеристики в кризисной и конфликтной ситуации? На него попытались ответить, в частности, американские исследователи Ч. Германн и М. Германн. Они проанализировали личностные особенности глав государств, повлеченных в первую мировую войну, а затем провели игровой эксперимент. Для его проведения было образовано две группы студентов. Первая группа формировалась случайным образом. Во вторую же группу вошли студенты, отобранные на основе тестов так, что они по своим личностным характеристикам соответствовали лидерам государств, участвовавшим в первой мировой войне. Затем обеим группам независимо друг от друга было предложено на основе сценария, в котором описывалась ситуация, сложившаяся к началу войны, разыграть дальнейший ход событий. При этом реальные страны и события в сценарии зашифровывались таким образом, чтобы участники не могли их соотнести с исторической ситуацией. Оказалось, что в группе, в которой игроки были подобраны соответственно личностным качествам бывших политических деятелей, развитие ситуации в значительной степени напоминало реальный исторический ход событий.

Одним из ключевых моментов в кризисной ситуации является то, на что прежде всего будут ориентироваться политические деятели при выходе из нее: на военные решения или на поиск переговорных путей. Какова здесь роль личностных особенностей? Для ответа на этот вопрос была проведена другая работа Ч. Германн и М. Германн совместно с Р. Кантором. В ней задавалась игровая ситуация «неопознанной атаки». В экспериментах участвовали группы, состоявшие из пяти человек (всего было 65 таких групп). Участники игр принимали решения о проведении переговоров или начале военных действий, вплоть до «ответного ядерного удара». Решение надо было принять в течение 10 мин, при этом участники могли совещаться друг с другом. В результате в 26 % случаев было принято решение о проведении переговоров, в 33 % — о контратаке, в остальных случаях вообще не было принято никакого решения. Для анализа влияния личностного фактора на процесс принятия решения о проведении переговоров или ответном ударе авторы провели тестирование игроков, используя методику анализа самооценки, согласно которой самооценка тем выше, чем меньше расхождения между описанием идеального и реального «я». Иными словами, чем адекватнее человек оценивает себя, тем выше его самооценка. Кроме того, в исследовании оценивалась когнитивная (познавательная) сложность участников игр. В результате авторы исследования пришли к заключению, что лица с высокой самооценкой и высокой когнитивной сложностью были более склонны к принятию решения о проведении переговоров, чем к военному решению конфликта.

Ограничительными моментами при интерпретации полученных данных здесь, как и в исследованиях по групповому решению являются: 1) игровой характер ситуации; 2) участие в игровых экспериментах лиц, которые никогда ранее не принимали ответственных политических решений.

Интересная работа по изучению личности конкретных политических деятелей была проведена американским исследователем У. Китчин. Он исходил из того, что низкая эмоциональность, а также низкий процент использования образных сравнений наряду с хорошо разработанной структурой выступления, являются показателями доминирования рассудочной, рациональной опенки над эмоциональной, что очень важно в конфликте и кризисе. Используя эти параметры, У. Китчин изучил выступления американских президентов и показал, что для Р. Рейгана, как и для Р. Никсона, в значительной степени присуши эмоциональные опенки, в то время как для Дж. Кеннеди — рациональные. Будет ли эта предрасположенность к рациональному или, напротив, эмоциональному поведению обязательно проявляться в конфликтных и кризисных ситуациях и, если да, то во всех ли, сказать трудно. Хотя, наверное, не случайно, в период Карибского кризиса Дж. Кеннеди вел себя достаточно рационально.