8.3. Харизма как личный дар

Исследования экзотических примитивных народов помогли по-новому рассмотреть такой спорный вопрос философии политики, как значение личности и масс в политике. Антропологические исследования подтвердили, что не существует ни одного общества, где бы властные прерогативы и права автоматически уважались по традиции: общество реализует лишь приблизительное равновесие, которое весьма уязвимо. Соперничество и господство, союз и противостояние — все эти политические формы находятся в состоянии динамической системы, и их проявление зависит от конкретной человеческой интерпретации.

Эванс-Притчард, исследовавший племя тивов из Судана, убедительно показал, что традиционное общество никогда слепо не доверяется традиции: оно верит конкретному вождю и требует от него доказательств своей силы и власти. Согласно мифологии тивов вождь должен обладать мистическим свойством (именуемым сеем), которое обеспечивает племени мир и порядок, плодородие полей и плодовитость женщин и действует в зависимости от реальной силы обладателя. Вождь должен в борьбе захватить сеем. Тивы утверждают: «Люди достигают власти, пожирая друг друга».

Политические антропологи, исследовавшие первые ритуалы монархий, обратили внимание на то, что восшествие на престол нового короля должно воспроизводить ритуал завоевания, подвига и магического или религиозного освящения власти. Глюкман предлагает свои африканские иллюстрации этой церемонии. Ритуал племени свази включает в себя две фазы. Вначале столица подвергается символическому грабежу, все приходит в смятение и на короля обрушивается ненависть народа: туземцы поют воинственные священные песни и «отвергают» короля в буйных символических танцах. И здесь король должен не менее пылко и воинственно доказать свою силу в символических испытаниях — вновь стать Быком, Львом и Неукротимым.

Вторая фаза начинается новым королем с символического поедания первых плодов земли. Король демонстрирует статус каждого подданного в этой церемонии, предлагая ему разделить с ним трапезу: восстанавливается порядок и церемониал. Суверен вновь становится предметом обожания и любви. Народ шумно предлагает ему занять место во главе племени: он изображает некоторые колебания, символически отказывается от короны, но потом все-таки уступает просьбам народа. Власть восстанавливается[190].

Даже в глубоко традиционных примитивных обществах, где сила традиции священна, политическая власть требует от претендентов на господство демонстрации исключительных качеств: ни принадлежность к высокому роду, ни религиозное или магическое освящение автоматически не дают легитимности вождю. Тот, у кого больше смелости, силы, ума, таланта, в состоянии внушить обществу доверие и подняться над ним.

Английский философ Раскин подчеркивал: «Царь видимый может стать царем подлинным, если однажды он захочет оценить свое царствование своей истинной силой, а не географическими границами. Неважно, что Трент отделяет от вас какой-то замок, а Рейн защищает другой, меньший замок, расположенный на вашей территории. Для Вас, царя людей, важно, чтобы вы могли сказать человеку: “Иди”, и он пойдет, и сказать другому: “Приди”, и он придет... Для Вас, царя людей, важно знать ненавидит ли Вас Ваш народ и умирает за Вас или любит Вас и живет благодаря Вам»[191].

Термин «харизма», который предложил Макс Вебер, означает экстраординарные качества личности, независимо оттого являются ли они реальными, желаемыми или предполагаемыми. Харизму нельзя купить, продать или передать по наследству: она уникальна и нетиражируема. Харизма «неистового воина» проявлялась в маниакальных приступах ярости, которые он испытывал в битве. Известно, что в Византии в Средние века таких воинов, одаренных харизмой, считали орудием войны. Харизма шаманов и магов выражалась в приступах мистического экстаза, которым они заражали и подчиняли толпу.

Но и в более мягких проявлениях, которое принято называть «обаянием сильной личности», харизма присутствует как некий элемент гипноза. Гипнотизер не имеет нужды лгать, чтобы внушить к себе слепое доверие со стороны толпы, ему не нужно устрашать, чтобы достигнуть повиновения: он очаровывает — вот и все. Г. Гегель писал: «Было бы тщетно сопротивляться этим историческим личностям, ибо они неумолимы в стремлении выполнить свое дело... Ибо дело великого человека обладает такой внутренней и внешней властью над людьми, которой они не могут сопротивляться, даже если видят в ней внешнюю чуждую власть, даже если она противостоит тому, что они считают собственной волей»[192].

Многие исследователи отмечают, что харизматические вожди, подобно магам и шаманам, должны иметь некий физический недостаток или психический изъян, а также особенную личную историю. Обычно это весьма эксцентричные, неуравновешенные люди, часто — фанатики с горящим взглядом и отрывистой речью, иногда они приходят из другого региона или другой страны: нет пророка в своем отечестве. Сталин приехал из Грузии, Наполеон пришел с Корсики. Моисей заикался, Ленин картавил, Рузвельт был разбит параличом, а Наполеон — чрезвычайно мал ростом.

То, что для обычного человека является недостатком, становится у харизматиков достоинством — символом магической власти. Они отделяются от остальных, и на них, как на аутсайдеров, возлагается задача преодолеть общественный беспорядок и вернуть мир обществу. Символическое «отделение» такого человека от общества восходит к положению шамана или мага у экзотических народов: магическое должно быть выведено за круг обыденной жизни.

Это позволяет многим исследователям вслед за З. Фрейдом с известной долей иронии заключить: самую большую роль в истории человечества играли озаренные, сумасшедшие, визионеры, люди, страдающие от иллюзий и неврозов, — именно они давали импульс крупным политическим движениям, вовлекали других людей в свои сети, преодолевая сопротивление мира. Но нельзя тем не менее утверждать, что все харизматические вожди — чужеземцы, инвалиды, девианты, фанатики. Просто эмоции, страхи и слухи очень многое прибавляют к их образу и возводят их авторитет к сверхъестественным источникам. Харизматики легко становятся объектом молвы и легенд, больше говорящих воображению, чем уму, рассказывающих о немыслимых исцелениях и чудесных победах[193].

Антропологи описывают поразительный, но необъяснимый эффект связи харизматического вождя и толпы. Туземцы чувствуют себя возвышенными и объединенными неистовой харизмой вождя — он тот. кто обладает «квазикосмической ответственностью»: они испытывают к нему нежность, которую питают к матери, и почтение, которое должно оказывать только божеству, подчиняются любым его командам и повелениям, но не в силу принуждения, а по велению любви. В экзотических племенах вождь должен увлечь все сообщество в грандиозную манифестацию, где танец выражает динамизм вселенной и общества — людей, их предков и их богов, их богатства и их символические блага[194].

Этот архетип единения общества благодаря харизме воспроизводится на всех этапах политической истории: генерал де Голль и Черчилль убедили свои народы в реальности скорой победы, Ленин и Мао Цзе-дун попытались материализовать контуры идеального общества. Значение эмоциальной преданности вождю необычайно велико, и именно в ней скрыта утопическая сторона всех политических революций.

Это позволило Сципиону Сегеле, исследовавшему коллективную психологию, заметить: деспотизм большинства не является триумфом пошлости; наиболее талантливые личности увлекают за собой общество, внушая ему свои желания. Народ всегда позволяет руководить собой высокоталантливым и более, чем масса, образованным людям. На этом пути случаются и роковые заблуждения, в результате которых на некоторое время власть узурпируют злодеи и тираны, но это исключение лишь подчеркивает правило: «Перед нами история всего мира, могущая доказать нам, что одни только полезные идеи были приняты и увековечены большинством... мнение большинства есть, в сущности, мнение великих людей, медленно проникшее в массу... деспотизм большинства обращается в деспотизм гениальных идей, когда последние уже созрели и когда приложение их стало своевременным»[195].