Глава 4 Следственные действия. Поиск тела

1.

Пока министр юстиции Макаров медлил, министр внутренних дел Протопопов приступил к дознанию, которое дублировало действия прокуроров.

Парадокс заключается в том, что следователь Завадский уже через несколько месяцев встретится с Протопоповым, когда министр уже в качестве подсудимого будет отвечать на его вопросы во время работы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства.

И вот о чем Завадский его спросил:

«Тогда утверждали, что вы в Царском Селе настаивали на том, что это вопиющее преступление и что нужно параллельно производству судебного расследования вести и внутреннее дознание по Министерству Внутренних Дел, помимо судебного расследования»[108].

Да, это было именно параллельное расследование. Если бы дело довели до суда, оно имело бы колоссальный политический резонанс. Поэтому монаршая чета хотела оставить в тайне некоторые его подробности и решила довериться преданному им министру внутренних дел, а не министру юстиции.

Полицейское расследование началось 17 декабря 1916 года, когда министр внутренних дел А. Д. Протопопов подписал приказ № 573: произвести следствие по делу «об исчезновении Григория Ефимовича Распутина». Этим документом главным дознавателем назначался П. К. Попов, состоявший в должности генерала для поручений при Министерстве внутренних дел по званию главноначальствующего над отдельным корпусом жандармов. Следствие предполагалось вести в абсолютной тайне, исключая любую утечку.

Попов был одним из главных специалистов в деле политического сыска: два года отслужил начальником Петроградского охранного отделения. Уже 17 декабря этот полицейский снял показания у аристократки Марии Головиной, одинаково близкой как Распутину, так и Юсупову.

Она сообщила: «Около 5 лет тому назад князь Юсупов познакомился с Распутиным у нас на квартире, после того встречался с ним раз или два опять у нас на квартире»[109].

В этой истории чрезвычайно важна топография. Ведь, по правде сказать, многие фигуранты жили на Мойке. Вот и знакомство Феликса Юсупова с Распутиным происходит в доме 104, где живет Головина. Рядом в доме 106 живет тесть Юсупова. А сам князь живет у него, пока в его владениях ведется большой ремонт – дворец Феликса расположен всего через четыре дома.

Вот что далее показывает Головина: «В настоящем 1916 г. князь Юсупов в ноябре месяце встретил Распутина у нас на квартире, по словам князя, Распутин произвел на него гораздо лучшее впечатление, чем в прежние годы. Так как князь жаловался на боль в груди, я посоветовала ему побывать на квартире Распутина. Князь ездил к Распутину со мной два раза, в конце ноября и первых числах декабря месяца, сего 1916 года, оставался оба раза у Распутина менее часа. Однажды при мне Распутин просил князя Юсупова свозить его куда-нибудь к цыганам. Поэтому, когда утром 17 декабря дочери Распутина мне сказали по телефону, что Григорий Ефимович ночью уехал с «маленьким», то есть с князем Юсуповым, я их успокаивала, говоря, что беспокоиться тогда нечего»[110].

Показания Головиной носили успокоительный характер. Касаясь своих отношений с Феликсом Юсуповым, она сообщила: «17 декабря днем князь Юсупов был у меня и мне говорил, что 16 декабря ночью к нему позвонил Григорий Ефимович и предлагал ехать к цыганам, но князь ответил, что у него гости и ехать в этот день он не может»[111].

Получалось, что встреча с Юсуповым у Головиной произошла буквально перед ее допросом.

А что же вспоминал об этой беседе князь в своих мемуарах?

«Она кинулась ко мне навстречу и голосом, полным невыразимой тревоги, проговорила:

– Скажите мне, ради бога, где Григорий Ефимович? Что вы с ним сделали? Говорят, что он убит у вас и именно вас называют его убийцей.

Я постарался ее успокоить и рассказал подробно уже сложившуюся в моей голове историю.

– Ах, как все это ужасно! И Императрица, и Аня[112]уверены, что он убит этой ночью и что это сделано у вас и вами.

– Позвоните сейчас в Царское и попросите Императрицу принять меня – я ей все объясню. Сделайте это поскорее, – настаивал я.

М. Г., согласно моему желанию, позвонила по телефону в Царское, оттуда ей ответили, что Императрица меня ждет.

Я уже собирался уходить, чтобы ехать к Государыне, но в это время подошла ко мне М. Г., на лице которой помимо тревоги, вызванной исчезновением Распутина, мелькало теперь новое мучительное беспокойство.

– Не ездите в Царское, не ездите, – обратилась она ко мне умоляющим голосом. – Я уверена, что с вами что-нибудь случится. Они вам не поверят, что вы не причастны. Там все в ужасном состоянии… На меня очень рассержены, говорят, что я предательница»[113].

Главный полицейский дознаватель Попов, имея в активе сообщение полицейского Власюка, решил вызвать для допроса и Нефедова Ивана Григорьевича, денщика генерал-адъютанта Юсупова, отца Феликса. Его описание мрачной ночи, как мы уже знаем, сводилось лишь к смерти собаки во дворе, которая и была, по его словам, главным событием, случившимся во дворце в минувшие сутки. Помимо прочего, Нефедов сообщил важный факт, который мог бы пригодиться для дальнейшего расследования. Денщик утверждал: «Ключ от бокового подъезда князь Юсупов всегда имел при себе»[114]. Следовательно, дверь, через которую вынесли пристреленную собаку, была открыта и закрыта лично Феликсом Юсуповым, и никем иным.

Генерал-майор Попов решил провести допрос хозяина подозрительного дворца и предложил ему явиться на следующий день для дачи показаний. Чрезвычайно смелый поступок: Феликс Юсупов был женат на великой княжне Ирине, племяннице царя, и, следовательно, входил в число членов императорской фамилии, которые подлежали лишь царскому суду. Это было узаконенное монаршее покровительство для родственников.

В Своде законов Российской империи, в главе «Обязанности Членов Императорского дома к Императору» утверждалось:

«Ст. 219. Царствующий Император во всяком случае почтен быть Главою всей Императорской фамилии и есть на всегдашнее время попечитель и покровитель оной.

Ст. 220. Каждый Член Императорского дома обязуется к лицу Царствующего, яко к главе Дома и Самодержцу, совершенным почтением, повиновением, послушанием и подданством.

Ст. 221. Нерушимым, сверх сего, залогом всех данных каждому Члену Императорского дома преимуществом поставляет миролюбное обращение и хранение семейной тишины и согласия.

Ст. 222. Царствующий Император, яко неограниченный Самодержец во всяком случае имеет власть отрешать неповинующегося от назначенных в сем законе прав и поступать с ним яко с преслушным воле МОНАРШЕЙ»[115].

Эти четыре пункта как аргументы цитируются в прокурорском деле. Они фактически выводили членов царской фамилии из общего права и правом для них была исключительно воля царя. Предполагалось, что царские родственники никогда не станут на путь преступления, хотя в истории России такие случаи происходили: убийства Петра III и Павла I были осуществлены ближайшими родственниками монархов или при их участии.

Убийство Распутина стало тем особым случаем, который и должен был проверить уголовную систему России. С Феликса Юсупова, женатого на царской племяннице, Николай II отчасти снял свое покровительство, хотя публично и не заявил об этом.

В прокурорском деле указывается на еще один особый пункт закона:

«Ст. 207. Все соучастники в преступлении или проступке судятся в одном суде, именно в том, коему подсудны главные виновные или в ведомстве коего находится большее число обвиняемых. Но если один из соучастников в преступлении или проступке подсуден высшему, а другие низшему суду, то дело о всех обвиняемых подлежит решению высшего суда»[116].

Таким образом, становится понятна коллизия преступления, когда соучастники заранее рассчитывали на парализацию машины правосудия, так как в любом случае ей пришлось бы перекладывать это дело на прямую волю царя. Но благодаря этому обстоятельству и процессуальной коллизии мы имеем 751-е дело, которое все же сохранило для нас важнейшие моменты основного прокурорского дела об убийстве фаворита.

Однако обратим внимание на один важный момент: судебный устав Александра II от 1864 года ограничивал волю монарха в области суда, оставляя за ним лишь право помилования, но только после вынесения решения по делу. Так что в любом случае дело должны были довести до конца.

2.

Историческое здание особняка Кочубея на Фонтанке стоит в одном ряду с соседними домами, расположенными вдоль канала. Многие годы оно ассоциировалось с приемной министра внутренних дел Российской империи и впечатляющим штатом полиции, охранки и осведомителей.

Министр Протопопов превратил свой кабинет в штаб дознания. В Особой политической части, или пятом делопроизводстве МВД, составляли списки лиц для ближайших допросов и форсировали прохождение бумаг. Весь ресурс столичной полиции – от городовых до агентуры – работал на обнаружение трупа. По окраинам города ходили полицейские с собаками, а другие выясняли путь автомобилей, которые ночью ездили по городу. Усилия были не напрасны.

Скоро на Фонтанку, 16, пришло первое важное сообщение – на Малой Невке, возможно, обнаружили важную деталь для следствия.

Об этом известно и из документов Министерства юстиции, сообщающих, что следы крови были найдены «около 1 часа дня того же 17 декабря на Большом Петровском мосту…»[117]

Примечательно, что этот мост считался мостом самоубийц. Видимо, это и предопределило решение преступников сбросить с него в реку тело жертвы. Вот что сообщает о первых находках вещественных доказательств прокурорское дело: «17-го сего декабря неизвестные прохожие обратили внимание на имевшиеся на Большом Петровском мосту следы крови, о чем заявили речной полиции. При осмотре чинами последней означенного моста было обнаружено присутствие крови на панелях, перилах, на пятом устое /контрфорс/ и брусах его. Кроме того, у того же устоя на льду была найдена калоша. Около места, где была обнаружена на мосту кровь, имелся след автомобиля, вплотную подъехавшего к борту панели»[118].

Показания прокуратуре об этом дают полковник 4-й Дистанции речной полиции Еланский и городовые той же полиции Григорий Лизогубец и Иван Андреев. Обратим внимание, это другие свидетели, нежели в полицейском расследовании, сообщающем нам несколько иные детали: «В 2 часа дня городовой 4-ой Дистанции Петроградской части Курдюмов, едва заступив на пост № 2, получил словесное заявление от мостового сторожа Федора Кузьмина. Тот сообщил, как проходившие мимо него неизвестные рабочие передали ему, что обнаружили на Большом Петровском мосту и его устоях следы крови. Федор Кузьмин, отправившись на указанное место, смог убедиться в истинности их слов.

Уже через полчаса он явился на Большой Петровский мост с городовым Курдюмовым и полицейским надзирателем Леоновым. Там ими был составлен протокол № 1740, в котором говорилось: „Произведя досмотр, было установлено, что на Большом Петровском мосту, на четвертом пролете, на панели и устоях имелись следы крови незначительные, здесь же была обнаружена мужская калоша; теплый ботик коричневого цвета № 10 фирмы «Треугольник»“»[119].

Калоша оказалась важной зацепкой в дальнейших поисках, и информацию о ней министр внутренних дел Протопопов решил передать в царский поезд. Состав главы государства еще был на полпути в Петроград, когда поступила срочная шифрованная телеграмма, адресованная дворцовому коменданту Свиты Его Величества генералу Воейкову, осуществлявшему связь с царем в период движения.

«Дополнение предыдущей телеграммы сообщаю: вчера днем на Большом Петровском мосту внизу устоя была найдена калоша, которую признали принадлежащей Григорию. На перилах мостах усмотрены следы крови.

По показаниям прислуги Григорий уехал ночью вместе с князем Юсуповым. Управляющий МВД. Зашифрована и отправлена 18/ХII 1 час, 35 минут ночи»[120].

В оригинале начального текста содержалось и дополнение. После слов «уехал ночью вместе с князем Юсуповым» министром было написано «хотя к этому показанию отношусь недоверчиво». Эти слова, поразмыслив, глава МВД вычеркнул. Видимо, он решил, что доверять нужно не своим отношениям, а конкретным фактам.

Сегодня можно только гадать, почему понадобилось целых 13 часов, чтобы появился на свет следующий документ:

«Справка.

Коричневый ботинок № 10 фирмы „Треугольник“, найденный на Большом Петровском мосту на Неве сего числа, в 3 часа ночи был предъявлен дочерям разыскиваемого Григория Распутина-Нового, Марии и Варваре Распутиным-Новым, проживающим в доме № 64 по Гороховой улице; причем они ботинок признали за принадлежащий их отцу, как по размеру, так и по наружному его виду. Ботик также признавали за принадлежащий Распутину-Новому находившиеся в квартире два агента Охранного отделения, швейцариха и господин Симанович. 18 декабря 1916 года. Надзиратель сыскной полиции Михайлов»[121].

Пространство вокруг Большого Петровского моста стало местом интенсивных поисков трупа.

Прокурор Завадский вспоминал: «Если судебные власти бездействовали, то не дремал министр внутренних дел Протопопов: стараясь заслужить благорасположение императрицы, он, по собственным его словам, как мне передал их В. А. Бальц, бывший тогда товарищем министра внутренних дел, приказал полиции обшарить все дно Невы и залива, „хотя бы до самого Кронштадта“. Такое приказание объясняется тем, что убийцы не умели молчать, и уже в субботу по городу расползлись слухи, будто Распутина спустили ночью в какую-то прорубь»[122].

Поиски на реке были в самом разгаре, когда полиция уже располагала весьма определенными показаниями домашних Распутина, которые не оставляли сомнений в том, куда и с кем уехал хозяин в ночь с 16 на 17 декабря. Племянница Анна сообщила, что в последний час, находясь дома, дядя прилег на кровати, не раздеваясь, и сообщил ей и прислуге Екатерине Потеркиной о том, что собирается на ночь глядя в гости к «маленькому». «Маленьким дядя называл князя Юсупова, который бывал у нас раза 2–3»[123], – припоминала Анна.

Дочь Распутина, Матрена, также вспоминала, что Юсупов бывал в доме отца. Она утверждала: «Князя Юсупова я видела у нас на квартире дней 5–6 тому назад, следовательно, около 12 декабря сего года»[124].

Отметим для себя эту дату – 12 декабря.

«Этот Маленький, – свидетельствовала служанка Екатерина Потеркина, – бывал в квартире Распутина два раза – около 20 ноября, в день Введения во храм Пресвятой Богородицы, и в первых числах декабря сего 1916 года, приблизительно за неделю до исчезновения Распутина. Оба раза он приходил вместе с Марией Евгеньевной Головиной черным ходом и в штатском платье»[125]. Дальнейшие показания служанки уже не оставляли сомнения в том, куда направился хозяин. Ее заявление было равносильно опознанию.

Потеркина: «…я в это время находилась за перегородкой кухни для прислуги и, отодвинув занавеску, видела, что пришел Маленький, т. е. известный мне как муж Ирины Александровны. Узнала его в лицо»[126].

Самодельная перегородка в кухне в квартире 20 была устроена для обозначения жилой комнаты прислуги. На кухне была и дверь черного хода, так что женщины, помогавшие Распутиным по хозяйству, волей-неволей ночью были на страже этого выхода. Поэтому князь обречен был быть увиденным.

У самого Юсупова была своя, оригинальная версия, почему Распутин называл его «маленьким». Он пояснял: «В недавно вышедшей книге Ладыженского „Неведомые волны“ описываются хлысты, один из которых, напоминающий Распутина, обращался к своим друзьям со словами: „маленький“ и „миленький“»[127].

В действительности Распутин называл Феликса «маленьким», потому что он был младшим в роду Юсуповых.

Схема квартиры Распутина