Георгий ЮНГВАЛЬД-ХИЛЬКЕВИЧ[40] «Я хотел снимать Высоцкого во всех своих фильмах»

Мы познакомились с Володей, когда он пробовался у Славы Говорухина в «Вертикали». На студии был второй режиссер Саша Боголюбов, который и привез Высоцкого в Одессу, услышав его где-то в Питере. Володя тогда еще совсем не был популярен. Боголюбов мне говорит:

– Ты послушай его, послушай. Слава что-то кочевряжится. Может, поможешь его уговорить? Ведь это гений!

– Я терпеть не могу бардовскую песню, – отвечаю. – Я даже Окуджаву не люблю, и Визбора не очень-то. Я люблю стихи, а не эти песни.

Боголюбов не отставал:

– Нет, ты пойди и послушай! Чего у тебя – корона упадет?

Я спустился на этаж ниже, где сидел Володя и показывал свои песни. Песни для «Вертикали» еще написаны не были, он пел «Нинку» и другие. Я не помню, какие именно песни Володи я услышал тогда, но я в него просто влюбился.

Мы с ним ушли на берег, на пляж. Сидели на каких-то перевернутых лодках, проговорили, наверное, часов пять. В основном разговор состоял из моего захлебывающегося восхищения тем, что я услышал. Сказал я ему и о том, что я не люблю бардовскую песню. Володя мне ответил: «Я не бард. Я профессионально поющий актер Театра на Таганке».

Вот это я хорошо запомнил. Это общество бардовской песни он просто ненавидел и всячески от них отбрыкивался. Он не считал себя самодеятельным автором. Причисление к бардам его очень унижало и задевало. Он хорошо относился ко многим из них, но ненавидел их за то, что они хотели держать его за своего.

Вначале Говорухин Высоцкого на роль не утвердил. Сказал Володе: «Ну, попробуйте, напишите». Он с ним на «вы» тогда только разговаривал. Потом приехал Володя и привез три песни – «В суету городов…», «Скалолазку» и еще какую-то. Когда я услышал эти песни, у меня просто истерика была, я плакал. Говорухин послушал, поправил несколько слов. У Володи там внутри все клокотало… Но сдержался. Володя вообще критику переносил плохо…

Высоцкий принимал активное участие в работе над сценарием «Опасных гастролей». Он предложил эпизод с переодеванием в нищего, когда тот говорит: «Подайте одну копеечку!» Потом еще была его идея, что он переодевается в богатого буржуа, и когда видит, что за ним идут сыщики, – резко поворачивается и кричит: «Стоять!» И отправляет их в другую сторону. Там текст – это его импровизация была, в тексте сценария этого не было. Но я Володю так обожал, что если бы он даже все сказал своими словами, я бы тоже это сохранил. Его предложения касались возможности дополнительного актерского перевоплощения.

И еще в фильме есть вставленная им фраза… Это когда он разносит листовки – или что там такое было, что-то революционное, запрещенное – и в типографии отдает это Юматову, то говорит: «Я бегу, бегу – и не знаю куда». Я так понял, что этот вопрос его тревожил. Потом я от него эту фразу еще несколько раз слышал…

Для фильма Володя записал около сорока песен. Эти записи потом крутились по всей стране. То есть я на профессиональной аппаратуре и за государственный счет, тайно, но при попустительстве директора Одесской киностудии Геннадия Пантелеевича Збандута, организовал запись песен Высоцкого. Там, в этих записях, есть фразы типа: «Юра, я устал» или «Ой, давайте это перепишем». Мы записывали всё, что он пел. Степень моего обожания Володи и степень моего преклонения перед ним были сверх всякой меры.

Это же был самый разгар травли Володи. Полгода картину нашу не выпускали на экраны. Мы жестоко пили. Тогдашний министр кинематографии господин или, точнее, товарищ Романов орал на Збандута: «Вы положите партбилет! Это профанация революции!» Потом классику советского кино Ефиму Дзигану была заказана жуткая статья в журнале «Искусство кино», после которой только в тюрьму сажают. Этот журнал расхватали! Там было довольно много фотографий из фильма. Например, кадр, где Высоцкий играет на гитаре, а сзади девушки танцуют, задрав ноги так, что видно исподнее. Под кадром было написано: «Вот так актер Бенгальский представляет себе Октябрьскую революцию». Много было подобной подлости.

И потом вдруг что-то изменилось. Нас со Збандутом вызывают в Москву, и мы понимаем, что его сейчас выгонят из партии, а меня вообще посадят. Прилетаем, вызывают нас к Романову, и вдруг мы слышим: «Кто сказал, что это плохая картина?! Наконец мы начинаем рекламировать нашу революцию!» Мы ушам своим не верим, ничего не понимаем. Мы решили, что что-то изменилось в политике государства, а оказалась совсем другая история, которую я узнал в доме Сергея Александровича Абрамова. Это очень известный писатель, по произведениям которого я снял три фильма – «Выше радуги», «Двое под одним зонтом» и «Сезон чудес». Известен он еще и тем, что редактировал брежневскую Конституцию, чтоб она была красиво написанной.

Я был у него в гостях и встретился с внучкой Микояна, которая дружила с женой Абрамова. И вот она рассказывает: «Ой, вы знаете, какая была смешная история с вашим фильмом „Опасные гастроли“!»

Так как там было много замечательных кадров и много Володиных песен и так как любителей Высоцкого в ЦК КПСС было не меньше, чем в любой подворотне среди простого люда, то картину, когда она практически уже была закрыта, привезли на показ в ЦК. Анастас Иванович Микоян зашел на просмотр фильма, разрыдался и сказал, что он с Литвиновым вот точно так возил оружие. (У нас в сценарии тоже было сначала оружие, но нам запретили упоминать винтовки, поэтому мы стали возить листовки.) Микоян сказал, что лучше фильма он не видел, и благодаря этому картину открыли и сразу пустили в Москве в семидесяти двух кинотеатрах! Успех картины был фантастический. За год фильм посмотрели 87 миллионов зрителей, многие смотрели его по два-три раза.

– А почему про оружие запрещено было упоминать?

Это вообще-то сценарий по воспоминаниям Коллонтай. Но завотделом кино и будущий министр культуры Демичев сказал: «Об оружии не надо». Я говорю: «Но ведь так у Коллонтай написано». Он мне в ответ: «Не обращайте внимания на эту старую дуру».

– А почему Высоцкому запрещали жить в Одессе?

Не только жить, но и приезжать! Секретарь обкома Синица запретил пускать его в город… С большими трудностями мы Володю прямо с посадочной полосы увозили на студию.

Ну, потом Збандут позвонил в Москву, там связались с Романовым, а он тоже был прыщ немалый – член ЦК или что-то в этом роде. Позвонили из Москвы этому Синице, и он заткнулся. В Одессе вообще за прослушивание пленок Высоцкого в 1972–1973 годах исключали из института!

– Высоцкий рассказывал однажды на концерте, что после «Опасных гастролей» у вас с ним была задумка написать сценарий на одесском материале…

Нет, так и не стали мы работать над этим сценарием. Продолжали часто и много общаться, продолжали дружить, но сценарий мы писать так и не начали.

– У вас не было идеи снять Высоцкого в других картинах?

У меня была идея снимать Высоцкого во всех фильмах, но… Вопрос стоял так: или вы вообще ничего не снимаете, потому что вы не соображаете, что это не роль Высоцкого, или вы снимаете без него. Не говорилось, что Высоцкий плохой актер, а говорилось, что это не его роль. Я ведь пробовал снять Володю и в «Дерзости»… Но там я вообще ужас что наделал. Я снимал Володю и Панова, танцовщика, диссидента, который потом сбежал. Конечно, в Госкино меня за эти проделки ненавидели. Приехала комиссия на студию, и пробы Панова просто уничтожили, чтоб и следа не было.

В «Опасных гастролях» Высоцкого тоже было утвердить очень трудно. Я вызывал на пробы самых разных актеров – и Юру Каморного, и Ланового, и Тихонова Славу… Кого мне только не пихали! Но я каждому из них говорил: «Ребята, вами хотят заменить Высоцкого». Кто-то отказывался от проб, кто-то в кадре дурака валял. Каморный, например, на пробах был совершенно пьяный. Короче, каждый каким-то путем доказал, что он не годится для этой роли.

– А что с ролью д’Артаньяна в вашем фильме? До сих пор ходят слухи, что Высоцкий хотел исполнить эту роль.

Это враньё. Высоцкий и не предполагал там сниматься. Вы знаете, американцы легко взяли и сняли в роли д’Артаньяна Майкла Йорка – блондина маленького роста, но мы все, включая меня, в то время не могли воспринять такое. Если у Дюма описан герой так-то, то мы не могли снимать прямую противоположность. Это я потом этому научился и снял в роли графа Монте-Кристо красавца Витю Авилова. Это был в какой-то степени мой протест против того дерьма, которое мы вынуждены были есть каждый день. Это же не случайно, что все поколение спилось. Все люди, хоть что-то собой представляющие, были алкоголиками, потому что жить под этим прессом человек свободомыслящий не мог.

– В вашем фильме «Туфли с золотыми пряжками» тоже ведь звучит песня Высоцкого.

Да, там «Ярмарка» есть. Я всюду старался вставить его песни. Володя говорил: «У меня есть примета. Если встречаю Хила – это к деньгам». Я заказывал ему больше песен, заранее зная, что войдет меньше. Скажем, для «Внимание, Цунами!» я заказывал пять песен, прекрасно понимая, что войдет две. Но договор-то составлялся на пять! В «Туфлях» было то же самое – заказали четыре песни или даже шесть, а я точно знал, что войдет одна. С деньгами-то у него дела были далеко не сахар.

– Вы сказали, что Высоцкий плохо воспринимал критику…

Володя вообще к критике относился тяжело. Я не знаю почему, но он обмирал, замирал и скисал… Володя никогда не чувствовал себя гением.

Однажды зимой 1974 года мы с ним были под Москвой в пансионате «Сенеж». Это было такое философско-художественное повышение квалификации для профессиональных художников, оформителей и дизайнеров. Проводил курсы Марк Александрович Коник, потрясающий человек. Я Володе рассказывал про эти курсы, а он был человек любопытный, говорит: «Давай поедем?» И мы поехали. Володя был просто потрясен увиденным и услышанным. Потом он сам пел, и люди сходили с ума.

Там недалеко находятся курсы «Выстрел». Ну как недалеко… В двадцати семи километрах. Каким-то образом там узнали, что Высоцкий приехал. И вот видим – к нам приближается облако пара – был сорокаградусный мороз. Подбежал парень, поцеловал Володе руку и сказал: «Мы с тобой, Володя, поднимем оружие против любого». И побежал обратно.

Мы возвращались вдвоем в старом автобусе, и у Володи была просто истерика со слезами: «У меня такая слава… Я недостоин ее…» И вот я понял тогда, понял на всю жизнь, что у него совершенно не было ощущения собственной величины.

Ощущения не было, а величина была! Я помню, в сентябре 1973-го он на гастроли с театром приехал в Ташкент, где я тогда жил. У меня была квартира на третьем этаже. Пришел Володя и начал петь. Я вышел на балкон покурить. Взглянул и говорю: «Володя, иди-ка посмотри».

Под окнами – толпа народа. Все ступеньки были облеплены народом, все арыки. Сотни людей сидели, стояли – и слушали издалека, с третьего этажа, доносящийся голос.

А потом был совершенно фантастический случай. Мы с Володей летели из Ташкента. Это уже было в 1978-м, когда он приезжал в Ташкент с концертами. Мы сели в последний ряд, спрятались, Володя натянул кепку. Ну, совершенное инкогнито! Прилетели в аэропорт «Домодедово». Вышли на площадь. И представьте: сколько хватало глаз, стояла толпа. Уже и оцепление успели выставить. К Володе тянули руки, просили дать автограф. Один мужик тянул партбилет: «Володя, распишись!» Он говорит: «Ну как же я тебе на партбилете распишусь? Тебя ж из партии выгонят». – «Да и черт с ним! Распишись!»

2008