X. На курортах «светоносной страны». На востоке Швейцарии

X. На курортах «светоносной страны». На востоке Швейцарии

«Швейцария разбудила меня снова и повернула к художественным впечатлениям. Особенно поразила меня Via mala в Граубиндене около Тузиса».

Начнем всё же не со знаменитых зимних курортов Энгадина (Engadin), а с рассказа о заключительной части Альпийского похода русской армии суровой осенью 1799 года.

У перевала Прагель, на спуске в долину Кленталь (Kl?ntal), русскую армию поджидает заслон французов. В авангарде суворовской армии – будущий герой войны 1812 года Багратион. Ударом в штыки с криком «ура», ведомые самим князем, русские солдаты пробивают себе дорогу к озеру Кленталь.

Далее путь русских войск лежал берегом озера Кленталь к Гларусу. По существующей легенде, Суворов оставил здесь на дне войсковую казну. Этот ничем не подтвержденный миф бередит душу не одного поколения охотников за сокровищами. Если раньше энтузиасты бороздили горное озеро баграми, то теперь поиск суворовского клада продолжается с помощью аквалангов и современной техники.

В Ридерне (Riedern), первой деревне на выходе из Кленталя, также сохранился Дом Суворова с мемориальной доской, здесь он останавливался в ночь с 1 на 2 октября 1799 года.

Через Нетсталь (Netstal) и Нефельс (N?fels) армия пытается пробиться на север, к озеру Валлензее (Wallensee), за которым уже находились союзники. У селения Нефельс разворачиваются ожесточенные бои. Несколько раз русские врываются в деревню, но их отбрасывают. В боях на стороне французских войск против Суворова принимают участие швейцарцы – Гельветическая полубригада, против которой даже Багратион оказывается бессилен. Суворов приказывает прекратить сражение и отойти.

В Нетстале, рядом с Гларусом, в доме, отмеченном сегодня мемориальной доской, собирается военный совет. Суворов решает оставить всех раненых в Гларусе на милость французам и уходить из Швейцарии в обход неприступных французских позиций – в южном направлении через перевал Паникс (Panixerpass) на Иланц (Ilanz) и по долине Рейна на Хур (Chur).

Туристический указатель «Путь Суворова»

Дорога, ведущая через Энги (Engi) и Матт (Matt) до Эльма (Elm), носит теперь имя Суворова, о чем сообщают аккуратные желтые указатели. Переночевав в Эльме (снова дом с памятной доской), русский полководец узкой горной тропой отправляется с остатками своей армии к перевалу Паникс, переход через который оказывается самым тяжелым испытанием для солдат за всё время швейцарского похода. Выпавший снег скрывает горные тропинки, что приводит к тому, что многие срываются в пропасть и погибают. Переход через Паникс послужит темой для знаменитой картины Сурикова, однако молодеческое настроение картины мало соответствует тому, что пришлось пережить русским в реальности. Капитан Грязев о перевале Паникс: «С сей ужасной высоты должны были опять спущаться в противоположную сторону горы по крутому и скользкому утесу, где каждый шаг мог быть последним в жизни или угрожал смертию самою мучительнейшею: но как другого пути не было, следовательно, должно было решиться по нем спускаться и отдать себя на волю случая. Лошадей наших, не только со вьюками, но и простых, сводить было невозможно: их становили на самый край сей пропасти и сзади сталкивали в оную. Иные оставались безвредны, но многие ломали себе шеи и ноги и оставались тут без внимания со всем багажом своим. Другие падали еще на пути, или истощавшие от бескормицы, или разбившиеся ногами от лишения подков и обломавшие копыта, или обрывались в стремнины без возврата. Но люди были еще в жалостнейшем положении, так что без содрогания сердечного на сию картину ужасов смотреть было невозможно… Всякий шел там, где хотел, избирая по своему суждению удобнейшее место кто куда поспел; как кому его силы позволяли; слабейшие силами упадали, желавшие отдыхать садились на ледяные уступы и засыпали тут вечным сном; идущие останавливаемы были холодным ветром, с дождем и снегом смешанным, все почти оледенели, едва двигались».

На Паниксе были утеряны последние вьюки из обоза и вся артиллерия. Измученные остатки суворовской армии приходят в горную деревушку Паникс. Здесь ночуют солдаты в ночь с 7 на 8 октября 1799 года. Пребывание русских войск надолго останется в народной памяти. Солдатами был забит весь скот, русские уничтожили и забрали с собой все запасы сыра, масла и холста, выкапывали картошку из-под снега, разобрали сараи и изгороди на дрова для костров.

На доме, в котором ночевал Суворов с великим князем Константином и своим пятнадцатилетним сыном Аркадием, также висит памятная доска.

После ухода армии жители деревни занимаются захоронением сотен погибших здесь русских солдат. Они также составляют подробную опись всего, что было уничтожено, съедено, выпито и похищено, и отправляют в Петербург Суворову, который лично обещал старосте, что русское правительство расплатится за всё. Увы, Суворов через несколько месяцев умрет, императора придушат, и из России, несмотря на обещания, не пришлют ни копейки.

Эти события с такой мощью вторгаются в ход жизни тихой деревушки, что память об этом хранится до сих пор. Особенно памятно паникским крестьянам, что долги, в которые семьи влезли после разорения, некоторые из них выплачивали в течение нескольких поколений до конца XIX века. Удивительным образом Суворов, несмотря ни на что, почитается здесь почти как национальный герой, а местным блюдом, как утверждают путеводители, стали Russers – кубики картофеля, поджаренные с луком, сыром и жиром.

В Иланце армия отдыхает с 8 по 10 октября. Суворов останавливается в «Каза-грондо», в так называемом «Большом доме». Отсюда путь идет на Хур. Из 22 тысяч человек, перешедших швейцарскую границу, на берега Рейна выходят только 14 тысяч, из них только 10 тысяч еще были способны держать оружие. Измученные, обмороженные, голодные, одетые в лохмотья, русские воины после Альпийского похода вряд ли выглядели лучше французов, бежавших из России.

Следующая глава в истории русского освоения Восточной Швейцарии связана с курортами кантона Граубюнден (Graub?nden), всю территорию которого занимают горы. В XIX столетии здесь строятся санатории в связи с открытием целебного действия горного воздуха на легочных больных. Хотя места эти, в общем-то, и раньше были знакомы русским путешественникам: здесь проходила дорога в Италию – Виа-Мала (Via Mala).

Вот отрывок из воспоминаний историка Костомарова, проехавшего по ней в 1861 году: «В Куре мы наняли лошадей с экипажем и отправились по пути в Италию по дороге, которая носит название “Via Mala”, то есть дурная дорога. Несмотря на такое название, дорога эта своим устройством не соответствовала ему. Это один из самых живописных путей по швейцарским горам. Мы встречали затейливые вершины с глетчерами и множество шумных водопадов. Вспоминая дорогу через Сен-Готард, по которой проезжал в 1857 году, я должен был отдать преимущество – по красоте представляемых впечатлений – пути, на котором ехал теперь…Катили на санях. Кругом была необозримая снежная равнина, напоминавшая нашу Русь в зимние месяцы».

Давос (Davos), Сен-Мориц (St. Moritz), другие курорты Граубюндена с середины XIX века становятся пунктом притяжения сперва для русской аристократии, а затем и для всех желающих.

Чайковский, отдыхающий в ноябре 1884 года в Давосе, пишет Надежде Мекк: «Вчера приехал я наконец в Давос. <…> Местечко состоит из ряда отличных и переполненных гостями отелей и нескольких частных вилл. В этой глуши есть куча первоклассных магазинов, театр и собственная газета, всевозможные увеселительные заведения, как, например, железная дорога, русские горы, тир и пр. Зима совершенно русская».

Но настоящее русское паломничество в эти места начинается на рубеже столетий. Так, в 1892 году русские составляют лишь один процент гостей Давоса – 257 человек, а в 1912 году уже одиннадцать процентов от общего количества отдыхающих – 3422 человека. Русская колония в те годы является по численности второй после немецкой. В 1899 году в курортном центре Давоса – теперь отель «Европа» (“Europe”) – открывается русская библиотека, с 1908 года здесь начинает публиковаться на русском языке журнал «Давосский вестник» и выходит регулярно три раза в месяц до 1916 года. Интересно, что этот журнал, содержавший много медицинской информации, рассылался тысяче врачей в России и служил своеобразной рекламой швейцарского курорта. В русской типографии в Давосе помимо «Вестника» выходили журнал «Европейские курорты» и литературно-политическое обозрение «За рубежом», а также путеводители на русском языке по Граубюндену. Здесь печатаются и те русские издания, которые запрещены в России, как, например, брошюра Толстого «Не могу молчать».

Организатором деятельности, связанной с русской культурой на курорте, выступает «Русское общество» – “Cercle Russe”, официально зарегистрированное в 1902 году. Задачей его является не только организация концертов, но и поддержка неимущих русских больных. В октябре 1909 года открывается «Русский дом для недостаточных туберкулезных больных». Первое время «Русский дом» находился в пансионе «Танцбюль» (“Tanzb?hl”), в 1913 году «Русское общество» покупает виллу «Анна-Мария» (Villa “AnnaMaria”). Устраиваемые каждый год русские благотворительные балы становятся «гвоздем» сезона. В 1912 году даже основывается любительский русский театр, ставивший пьесы на сцене грандотеля «Бельведер» (“Belvedere”).

Многие пансионы специализируются на приеме больных из России, как, например, вилла «Белли» (Villa “Belli”), вилла «Веста» (Villa “Vesta”), вилла «Васеша» (Villa “Wasescha”) в Давос-Платце или «Тамара» (теперь Hotel “Weissfluh”) в Давос-Дорфе, а в 1912 году в отеле «Кайзерхоф» (теперь отель «Бернина» – “Bernina”) открывается первый русский санаторий Давоса. Путеводители по Швейцарии переполнены рекламными объявлениями «русских» заведений в Давосе, например, в «Русском Бедекере» за 1909 год читаем: «Давос, курорт для легочно-больных. Русский пансион. Davos Platz, Haus Albl. Солнечн. местность, лучший стол, электр. освещ., ванна, постоян. врач. Цена от 6.50 в день». Или: «Давос-Дорф. Пансион Вилла-Веккиа. (Villa Vecchia). Снабжен новейшим комфортом. Владелец говорит по-русски».

Количество русских растет с такой быстротой, что в 1914 году начинаются работы по строительству русской православной церкви. До этого служба проводилась сперва в доме «Оберраух» (“Oberrauch”) в Давос-Дорфе, затем в римско-католической капелле с красивым названием «Снежная Мария» (Maria zum Schnee). В апреле 1909 года это помещение освящает священник Сергей Орлов из Женевы. Русская община Давоса начинает собирать деньги на строительство храма, и в 1913 году в так называемом Английском квартале покупается участок земли по адресу: Скалетташтрассе (Scalettastrasse), 8. Заказ получает немецкий архитектор Якоб Лидеманн (Jakob Liedemann), однако в связи с начавшейся войной работы прекращаются.

С наплывом в Граубюнден граждан России русское правительство открывает в Давосе в 1911 году даже вице-консульство, таким образом, эта курортная деревня стала четвертым местом в Швейцарии после Берна, Женевы и Лозанны с официальным русским представительством.

О том, как отдыхала русская аристократия на зимних курортах, узнаем из воспоминаний Матильды Кшесинской, знаменитой прима-балерины Петербургского балета. В декабре 1912 года она приезжает в Сен-Мориц к своему будущему мужу великому князю Андрею Владимировичу. «Андрей встретил меня на вокзале в Сен-Морице, и мы в санях с парой лошадей и бубенцами покатили к гостинице Кульм, где он остановился и где приготовили для меня комнаты. Сен-Мориц произвел на меня чарующее впечатление: всё в глубоком снегу, солнце светит и греет, как летом, весь город как игрушечный, и все ходят в разноцветных фуфайках и шарфах, что придает картине веселый колорит. У нас с Андреем были прелестные комнаты, составляющие как бы отдельную квартиру с видом на каток и далекую долину.

Первым долгом мы пошли с Андреем по магазинам обмундировывать меня по-зимнему: специальные ботинки, чтобы ходить в снегу, фуфайки, шарфы и вязаные шапочки и перчатки. Вещей этих было во всех магазинах вдоволь, на все вкусы и средства.

Утром, не ранее 11 часов, Андрей отправлялся на каток. Раньше было слишком холодно, надо было выждать, пока солнце не выйдет из-за гор. Первые дни я смотрела, как он катался, а потом и сама брала уроки, но слишком мало было времени, чтобы научиться. На катке на солнце было просто жарко, градусник подымался выше 20 градусов Цельсия, хотя одновременно в тени стоял мороз около 8 градусов ниже нуля. Это можно было видеть на двух градусниках, один на солнечной стороне, а другой в теневой.

Днем мы заказывали парные сани, лошадей с бубенцами и, закутавшись в теплые пледы, отправлялись кататься по окрестностям. Их было много, все красивые и разнообразные, тут и сосновые леса, долины, горы, всё в снегу и залито горячим солнцем. Навстречу попадались такие же сани, с такой же, как мы, катающейся публикой, всем весело и хорошо, по крайней мере на вид.

Забавен был вид главной улицы, все шли с лыжами в руках или тащили за собою санки, чтобы идти в горы и на них спускаться, все в самых разнообразных туалетах всех цветов радуги.

Надо было возвращаться домой до захода солнца, зимою не позже 5 часов, а то захватит мороз. Завтракали и обедали мы в общем ресторане нашей части гостиницы, для других была своя столовая. Иногда, если очень уставали и лень было одеваться, обедали у себя в комнатах, кормили отлично».

Приезжали не только на зимний сезон, но и летом. Восторженные воспоминания о каникулах, проведенных в Энгадине (Engadin), одной из красивейших долин Граубюндена, оставила художница Маргарита Волошина, приехавшая сюда из Италии: «После всех этих великих вещей казалось невозможным уже испытать еще нечто сильнейшее. И всё же лето в Энгадине явилось как бы венцом всего нашего путешествия. Эта страна, где воздух напоен звоном бесчисленных стекающих струек ледяной воды, где в небе прямо за светом угадывается черная бездна, эта светоносная страна была мне тогда, и навсегда осталась, не географическим пространством, а неким состоянием сознания, чем-то, что, может быть, в давние времена могли переживать паломники в Иерусалиме. Так ощущала я всегда и позднее, когда я там бывала: бытие, действительность».

Не все, однако, в восторге от модных курортов. Макс Волошин, например, во время своего путешествия в июне 1901 года обходит Сен-Мориц стороной. С друзьями он пешком идет из Италии через Бернинский перевал в долину Энгадина. В общем дневнике он записывает: «Мы прошли мимо С.-Морица с его отелями и электрическими трамваями». Для ночевки путешественники выбирают соседнюю с Сен-Морицем Понтрезину (Pontresina). Здесь они останавливаются в гостинице «Штайнбок» (“Steinbock”). Еще одна запись в дневнике: «Комната наша в отеле Steinbock оказалась очень плохой, холодной и сырой. Я чувствовал себя очень нездоровым и ночью плохо спал и страдал тоской по родине».

Экстравагантным способом путешествует по восточной части Швейцарии в том же 1901 году Николай Лосский – на велосипеде. «Переехав через границу Швейцарии, – вспоминает философ, – я поднялся в Davosplatz и оттуда спустился в Рагац, куда прибыл поздно вечером. Утром, выйдя посмотреть город, я увидел, что рядом с моею гостиницею находится кладбище. Я зашел туда и тотчас наткнулся на прекрасный памятник Шеллинга. Как раз перед этим я переводил Куно-Фишера о Шеллинге и питал большую симпатию к этому философу. Я вспомнил, что он умер в Рагаце и что памятник ему был поставлен его почитателем, баварским королем. Большое впечатление произвело на меня то обстоятельство, что судьба привела меня провести ночь вблизи его могилы». На том же курорте Бад-Рагац (Bad Ragaz) через несколько лет будет записывать свои мемуары слепнущий Петр Боборыкин.

Романтические места привлекают людей искусства. Осенью 1912 года, например, приезжают в Сен-Мориц Белый с Асей Тургеневой. Зимой следующего года отдыхают в Ароза (Arosa), расположенной между Хуром и Давосом, Рахманинов с женой. Н.А. Рахманинова вспоминает: «Мы решили поехать для отдыха в Швейцарию, в Ароза. Ароза нам очень понравилась, и мы пробыли там весь январь. На солнце было тепло, а в тени мороз 17 градусов. Сергей Васильевич обещал мне, что он не будет кататься на санях по крутым дорогам, на которых незадолго до нашего приезда два человека разбились насмерть. И вот приходит раз весь в снегу без шапки… Не утерпел и скатился на санях вниз, потеряв по дороге шапку. Слава Богу, что прошло благополучно. Потом мы часто катались с ним на санках по красивым, но безопасным дорогам Ароза. Какой там был чудесный воздух. Поразителен восход солнца, когда первые лучи показывались из-за гор».

Отдыхали в Граубюндене, разумеется, и русские революционеры. Начало социал-демократическому освоению Давоса положил Плеханов – он лечится здесь зимой 1887–88 года.

Давос становится одним из центров революционной эмиграции. Здесь пережидают боевики Савинкова паузы между очередными покушениями. Здесь выступают с докладами Луначарский, Коллонтай, Инесса Арманд, Чернов.

С началом войны шумная жизнь на курортах замирает, швейцарские отели лишаются доходов от богатых туристов из России. Зиму 1917 года здесь проводит Маргарита Волошина. В книге «Зеленая змея» она вспоминает: «Впервые видела я эту любимую страну зимой. Над снегами, сиявшими ослепительной белизной, разверзалась бездна неба, темно-синяя, почти грозная. Замерзшие водопады образовывали неподвижные складки, как на одеждах архаических греческих статуй. С детства я помнила Сент-Мориц как маленькую деревушку с одной скромной гостиницей. Теперь я увидела мертвый город. Из-за войны гигантские отели были закрыты и походили на ассирийские мавзолеи. Мне казалось, что с тех пор прошло не двадцать три года, а двести тридцать лет, и я стала свидетелем возникновения и гибели целой цивилизации. Я сама была как бы вырвана из жизни и перенесена к границам бытия, в безмолвие вечности. И в этот замерзший мир газеты принесли невероятную новость: в России – революция…»

Из Давоса срочным телефонным звонком вызывает Ленин в Цюрих отдыхавшего здесь в санатории Карла Радека. С курортов уезжают последние русские – эмиграция возвращается в Россию.

После революции русская речь слышится всё реже в этих местах. Русскую библиотеку – 2000 томов – из Давоса за неимением спроса перевозят в Берн и сливают с фондами Восточноевропейской библиотеки.

Один из немногих русских жителей Энгадина в те годы – Вацлав Нижинский. Знаменитый танцовщик поселился после войны с женой и дочерью на вилле «Гуардамунт» (“Guardamunt”) в Сен-Мориц-Дорфе. Измученный запутавшимися отношениями со стареющим Дягилевым, с одной стороны, и своей женой Ромолой с другой, Нижинский пишет здесь в 1919 году свой нашумевший «Дневник». Он называет себя «Клоуном Божиим» и отчаянно борется с наступающей душевной болезнью – пытается объяснить всем, что только разыгрывает сумасшедшего. Он говорит гостям: «Видите, я художник, но у меня нет труппы. Я теряю сцену. Я счел, что получится интересный эксперимент, если все увидят, как хорошо я играю, и шесть недель я играл роль безумного, и вся деревня, и моя семья, и даже врачи поверили. За мной ухаживает санитар в маске массажиста».

Нижинский то принимает участие в саночных соревнованиях, мчится вниз, рискуя разбиться, по крутым виражам ледяного желоба, то с дочкиным крестом скитается по округе, призывая всех встречных идти в церковь, то принимается танцевать на горных кручах безумные импровизации.

В январе 1919 года он устраивает представление в отеле «Сувретта-Хаус» (“Suvretta-Haus”) – собирается танцем выразить страдания молодых людей, погибших на войне. Перед выходом на сцену он говорит с трепетом жене: «Сегодня день моего соединения с Богом». Танец Нижинского публика не воспринимает. Многие в зале встают и уходят. Это его последнее выступление. Из Сен-Морица жена увозит его в Цюрих, в психиатрическую лечебницу.

Иногда позволяют себе отдохнуть в горах Граубюндена послереволюционные эмигранты. Так, летом 1929 года в Давосе после долгого перерыва встречаются Вячеслав Иванов с Эмилием Метнером. Иванов с дочерью Лидией приезжает из Италии, Метнер, ставший в эмиграции из символиста учеником и переводчиком Юнга, – из Цюриха. В кафе, где происходит встреча, играет музыка. Метнер в Москве был известен тем, что от музыки у него начинались боли и припадки. Считалось, что причиной заболевания была семейная трагедия – любимая женщина Эмилия стала женой его брата-композитора. Однако теперь Эмилий не обращает даже внимания на шумные аккорды. На недоумение старого друга он отвечает: «Результат лечения Юнга». Лидия Иванова вспоминает: «На меня лично образ Метнера произвел крайне угнетающее впечатление: он мне представился как бы человеком, отчасти уже мертвым, который еще ходит и действует нормально. В результате лечения что-то в его душе (музыка?) было убито. Что-то очень существенное. Душа уже не вполне живая, искалечена, ампутирована. Этого добился Юнг своим психоанализом? Но какая же плата!»

Через несколько лет, получив Нобелевскую премию, в Сен-Мориц приезжает отдыхать с женой Бунин.

Совсем редким исключением является в те годы посещение курортов Граубюндена гостями из Советской России. Такой редкий случай представляет приезд в Давос Константина Федина, который лечился от туберкулеза в санатории «Гелиос» (“Helios”) с 7 сентября 1931-го по 2 июля 1933 года. Здесь писателем написаны «Похищение Европы» и «Санаторий “Арктур”» – своеобразный советский ответ на «Волшебную гору» Томаса Манна.

В Граубюнден часто приезжает летом в швейцарский период своей жизни Набоков. Так, например, в Сен-Морице писатель проводит с женой июль 1965 года. В «Гранд-Отеле» (“Grand Hotel”) курорта Бад-Тарашп (Bad Tarasp) отдыхает Набоков летом 1966 года. В Ленцерхайде (Lenzerheide) летом 1972-го проводит он месяц непрекращающихся дождей. Летом 1975 года приезжает писатель отдыхать в Давос, вернувшись из Франции, где была презентация французского перевода «Ады».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.