Выдвижение истории и патриотизма на острие государственной политики

Выдвижение истории и патриотизма на острие государственной политики

Осознание неизбежности войны заставило руководство Союза ССР пересмотреть свои прежние взгляды на роль исторической дисциплины в школьном и вузовском образовании. Было признано необходимым использовать ее как мощное средство целенаправленного формирования общественного исторического сознания и воспитания патриотических чувств. С марта 1933 года работала комиссия при Наркомпросе РСФСР по написанию нового учебника по истории России и СССР. Первые опыты оказались неудачными. Учебники писались в духе худших традиций национал-нигилистской школы М.Н. Покровского. Через год, 8 марта 1934 года, на совещании историков уже открыто говорилось о необходимости разрыва с «социологизаторством» и возвращении к преподаванию так называемой «прагматической истории». «Нам нужен большевистский Иловайский», — прозвучало на этом совещании. Д.И. Иловайский (1832–1920) был представителем консервативно-охранительного направления в дореволюционной историографии и публицистике и автором популярных учебников по истории для гимназий, широко издаваемых с 1860-х годов.

20 марта 1934 года вопрос об учебнике по истории стал предметом обсуждения на расширенном заседании Политбюро. Подготовленные учебники для средней школы были забракованы. «Что это такое? — спрашивал И.В. Сталин. — «Эпоха феодализма», «эпоха промышленного капитализма», «эпоха формаций» — все эпохи и нет фактов, нет событий, нет людей, нет конкретных сведений, ни имен, ни названий, ни самого содержания. Это никуда не годится… Нам нужны учебники с фактами, событиями и именами. История должна быть историей. Нужны учебники древнего мира, средних веков, нового времени, истории СССР, история колониальных и угнетенных народов». В ходе заседания был сформулирован важный тезис о роли русского народа в отечественной истории. A.C. Бубнов решил уточнить, какой учебник нужен: «История СССР», или «История народов России». Сталин уточнил: «История СССР. Русский народ в прошлом собирал другие народы. К такому же собирательству он приступил и сейчас». В этой же связи он заявил, что схема Покровского — не марксистская схема, и вся беда пошла от времен влияния Покровского.

По итогам обсуждения были сформированы и утверждены авторские группы по написанию новых учебников по истории. В 1934–1937 годах прошел конкурс на составление лучшего учебника по истории СССР. В его ходе отразилось столкновение национально-русской и национал-нигилистской позиций. Член конкурсной комиссии Бухарин полагал, что учебник должен содержать описание вековой русской отсталости и «тюрьмы народов». Этапы становления Руси — принятие христианства, собрание русских земель, воссоединение Малороссии с Россией предлагал рассматривать с нигилистических позиций. В проекте учебника, подготовленного группой И.И. Минца, все события делились на революционные и контрреволюционные. Контрреволюционерами были представлены, например, Минин и Пожарский. Воссоединение Малороссии с Россией объявлялось порабощением «украинского народа», а Богдан Хмельницкий изображался реакционером и предателем.

Не дожидаясь итогов конкурса, СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли 15 мая 1934 года известное постановление «О преподавании гражданской истории в школах СССР». В нем содержались указания о подготовке к июню 1935 года новых учебников по истории, о восстановлении с сентября 1934 года исторических факультетов в ЛГУ и МГУ. (Как ни странно, Московский университет получил имя М.Н. Покровского и носил его до тех пор, пока не обнаружилось более достойное — М.В. Ломоносова, присвоенное университету в мае 1940 г.) 9 июня 1934 года ЦК ВКП(б) принял постановление о введении элементарного курса всеобщей истории и истории СССР в начальной и неполной средней школе. V; В этот же день опубликованная в «Правде» статья «За Родину возводила в ранг высших общественных ценностей понятия родины и патриотизма. Советский патриотизм, «любовь и преданность своей родине», определялся как высшая доблесть советского человека. Честь и слава, мощь и благосостояние Советского Союза провозглашались высшим законом жизни патриотов. Закон предписывалось чтить всем советским людям. Иного выбора им не предоставлялось: «Тот, кто поднимет руку на родину, — значилось в передовице «Правды», — тот, кто изменит ей, должен уничтожен».

Власти полагали, что научить «родину любить» поможет, помимо профессиональных пропагандистов и историков, публикуемое в этом же номере газеты от 9 июня 1934 года Постановление ЧИКСССР о дополнениях «Положения о государственных преступлениях» статьями об измене родине. Такой грех, указывалось в статьях, будет караться расстрелом, а недостаточно патриотичные члены семей, способствовавшие измене, знавшие о ней, но не доведшие это до сведения властей, — наказываться лишением свободы от 5 до 10 лет. Неведавшие же об измене члены семьи подлежали лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на пять лет.

Казалось бы, слово «родина», встречающееся в газетной статье в качестве синонима «родной страны» и «отечества», в любом государстве мира способно возбудить интерес разве что досужего стилиста. Но это же слово, возвращенное к жизни в СССР в 1934 году, привлекло к себе внимание едва ли не большее, чем расстрельные статьи положения о государственных преступлениях, в которых оно также фигурировало. Слово символизировало начало нового этапа во взаимоотношениях советской власти и советского общества. Власть давала знать, что перестает считать Союз ССР отечеством исключительно мирового пролетариата и признает его прежде всего отечеством живущих здесь людей. Для народов СССР слово это стало добрым предзнаменованием, означавшим если не отказ, то хотя бы некоторое отступление властвующего режима от революционного утопизма и авантюризма. Передовица «Правды» вселяла надежду на то, что правящие круги впредь в своей внутренней и внешней политике станут руководствоваться национальными интересами русского и объединенных с ним других народов страны.

Оппоненты тогдашней ВКП(б) — изгнанные за границу меньшевики и троцкисты и их сторонники внутри СССР — появление слова «родина» (писавшегося пока еще со строчной буквы) в лексиконе большевиков расценили как лишнее доказательство контрреволюционного перерождения сталинского режима. Меньшевистский журнал «Социалистический вестник» (издавался в Берлине с 1921 г.) в номере от 25 июня 1934 года откликнулся на событие в СССР собственной передовицей. Ее заголовок повторял название правдинской статьи, но был приведен в кавычках. Уже одно это могло выражать сложную гамму чувств авторов журнала: изумленное непонимание, сожаление, неприятие, осуждение.

Авторы отклика были, конечно, правы, утверждая, что новый призыв большевиков есть свидетельство «лихорадочной предвоенной атмосферы, в которой уже живет весь мир», и руководители СССР в этих условиях решили прибегнуть к крайнему средству замене ставшего уже традиционным для большевиков «социалистического отечества» давно сданной в архив «родиной». Слова и лозунги социально-политического словаря, опять же во многом верно отмечал орган меньшевиков, «имеют помимо своего логического и вещного смысла — эмоционально-психологический. Этот смысл неразрывно срастается с ним в ходе их исторического развития, в процессе того применения и использования, которое выпадает на их долю, как идеологических орудий в отнюдь не идеологической борьбе групп, классов, наций, государств, и его — не могут вытравить никакие, логически самые безупречные комментарии. В массовом восприятии они, вопреки всем комментариям! сохраняют вполне определенное эмоционально-психологическое звучание, и только на это звучание могут рассчитывать кто бросает их в массы».

Именно поэтому меньшевики считали невозможным ни при каких условиях реабилитировать слово «родина», которое, по их утверждениям, навсегда «дискредитировано в революционном и социалистическом сознании». Напоминалось, что это слово было знаменем белогвардейцев в их борьбе против революции. Меньшевики предостерегали своих более удачливых соперников, что возвращение «родины» в политический лексикон может означать устранение специфически революционного содержания понятий «социалистическое отечество» и «советский патриотизм», что они бросают в массы призывы, «буквально повторяющие лозунги правительств нереволюционных и контрреволюционных и так же апеллирующие не к революционно-социалистическому, а к географически-националистическому, «зоологическому» патриотизму».

Меньшевики пугали далее, что словом «родина» большевистская диктатура сама вызывает из толщи народной тех духов, которые несут смерть не только ей, но и революции. Меньшевистский журнал утверждал, что одержать победу в войне СССР может лишь как страна революции, трудящиеся массы которой защищают не «честь и славу» той «пяди земли», на которой они сидят, не «мощь» нации, к которой они привязаны рождением, а те новые формы общежития, которые рождаются социализмом. Иначе говоря, меньшевики пытались отговорить большевиков от намерения вести предстоящую войну как войну «национально-патриотическую», а не «народно-революционную», предлагая делать ставку исключительно на «единство мирового пролетариата». Если бы авторы «Социалистического вестника» решили при этом опереться на авторитет Ленина, они могли напомнить его установку, пролетариат должен интересоваться судьбами стран «лишь поскольку, поскольку это касается его классовой борьбы, а не в силу чего-то буржуазного, совершенно неприличного в устах социал-демократа «патриотизма»».

Л.Д. Троцкий в своем «Бюллетене оппозиции» как «большевик-ленинец» также осудил «большевиков-сталинцев» за их поворот 1934 года. Поворот этот якобы означал, что в СССР «курс на международную революцию ликвидирован вместе с изгнанием Троцкого», что сторонники Сталина просто забывают обо всем остальном мире: они действуют, думают и чувствуют только «по-русски», что в СССР завершился процесс, давно развивавшийся по нисходящей линии — «от революционного патриотизма к национал-реформизму». Приверженцы подобных оценок и спустя десятилетия стояли на своем: коммунизм-де по своей сути космополитичен, ему предки не нужны, кампания против космополитов осуждалась как выступление против коммунизма, обращение к русскому патриотизму считалось недопустимым даже во время войны.

В августе 1934 года И.В. Сталин, A.A. Жданов и С.М. Киров решили содействовать скорейшему написанию новых учебников по истории. Они подготовили «Замечания» о конспектах учебников по «Истории СССР» и «Новой истории». Замечания были незамедлительно одобрены Политбюро ЦК и доведены до сведения историков, участвовавших в создании учебников. Таким образом, на протяжении 1930–1934 годов определился курс на превращение СССР в родину советских патриотов. В качестве силы, призванной по-новому собирать другие народы, был признан русский народ. По сталинской футурологии, русские должны были стать своеобразным цементом «зональной» группы народов и превратить ее в одну из переходных форм на пути к безнациональному человечеству.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.