Глава 35 ОСТРИЕ ИЗМЕНЫ

Глава 35

ОСТРИЕ ИЗМЕНЫ

Утром 11 ноября 1940 года офицер Аст-Х с кодовым именем И.М.6 доложил начальству, что получил личную телеграмму от друга из Мадисона, штат Висконсин. Она содержала лишь семь слов по-английски: «Сердечные поздравления за хорошо сделанную работу, Фил».

Текст телеграммы был заранее обусловлен.

Если бы «Фил» прислал просто «поздравления», это означало бы, что Соединенные Штаты планируют «активное вмешательство в войну в будущем». Но «сердечные» поздравления означали, что «вмешательство предопределено и неминуемо».

Эта информация встряхнула абвер. Что-то приносила авиационная война против Англии, но на остальных фронтах было тихо. Единственное важное событие произошло под Таранто, где атака британских торпедоносцев уничтожила итальянский военный флот[163].

Хотя Соединенные Штаты за несколько недель до этого приняли закон о частичной воинской повинности и только что переизбрали «поджигателя войны Рузвельта» на третий срок, ничто из его действий не предвещало событий, предсказанных в зловещей телеграмме. Не зная, доверять ли этой информации или отмести ее, командование абвера приказало И.М.6 разыскать своего американского информатора и выяснить, на чем основано предупреждение.

Офицером, поддерживавшим связь с информатором, был лейтенант Герхард Иоахим Мецгер, юрист по образованию, занимавший должность Sonderfuehrer (специального офицера) в управлении военно-морской разведки абвера.

Американским другом, приславшим телеграмму, был Филип Фокс Лафоллет, член известной династии прогрессивных политиков штатов Среднего Запада и губернатор Висконсина, избранный на этот пост в третий раз.

Лейтенант Мецгер позднее рассказывал, что он полетел в Италию, откуда абвер обычно связывался по телефону со своими агентами, и позвонил Лафоллету в Мадисон, лишь чтобы услышать, что тот выехал в Нью-Йорк для произнесения антивоенной речи. Мецгеру дали номер телефона для связи, и он на следующий день созвонился со своим информатором, который, по словам Мецгера, «был очень осторожен в выражениях».

Тем не менее отдельные фразы, а также акценты, расставленные в них, позволили выяснить то, что он хотел передать. Сообщив своему другу, что он находится в Нью-Йорке, осуществляя «кампанию борьбы за мир», Лафоллет затем добавил: «Ухудшится ли ситуация, или, иными словами, вступит ли Америка в войну, очень трудно сказать – прямо сейчас». Он сделал паузу, а затем повторил ее, сделав ударение на последних словах: «прямо сейчас».

Затем он печально добавил: «Хотелось бы вскоре увидеться, но нет необходимости, ведь в наших дружеских отношениях ничего не изменится. <…> Он вновь сделал паузу, а затем с ударением добавил: Даже если до этого нам предстоят долгие и тяжелые времена».

Мецгер объяснил, что Лафоллет иносказательно дал понять, что его высказывания имеют скрытый смысл. Слова «прямо сейчас» в первой фразе не означали «в этот момент». Далее он указал в своем отчете, что слова «долгие и тяжелые времена» означали, что США готовы вступить в войну с Германией, что в ближайшее время возведет барьер между ними.

Вернувшись в Гамбург, Мецгер представил отчет. Он писал:

«Из телеграммы Лафоллета можно сделать заключение, что его приезд в Нью-Йорк с «антивоенной кампанией» и беседа с ним по телефону означают, что позиция Америки в отношении к войне в Европе сформируется в ближайшее время».

Позднее Мецгер утверждал, что никогда «без обиняков» не заявлял Лафоллету, что служит в абвере и имеет кодовый номер И.М.6, и заявлял, что губернатор «никогда не ступал на какие-либо объекты абвера». Но он добавил, что познакомил его с капитаном Вихманном в Гамбурге и капитаном 3-го ранга фон Бонином в Берлине, где мог увериться, что Лафоллет не сомневался в истинном роде занятий этих руководителей германских спецслужб и о причинах их интереса к нему.

Подобно своим отцу и брату, Филип Лафоллет был либералом и реформистом, он налаживал связи между простыми фермерами и рабочими и находился в оппозиции к финансовым и промышленным олигархам, составлявшим так называемый восточный истеблишмент[164]. Но во второй половине тридцатых годов с его прогрессивными убеждениями что-то произошло.

Трудно сказать, как произошла эта политическая метаморфоза и какие психологические факторы способствовали ей. Он прошел путь от крайне левых к крайне правым взглядам и никогда никому не говорил о причинах этого. Возможно, он хотел самоутвердиться, дистанцируясь от великого государственного деятеля – своего отца и от своего умудренного старшего брата, царившего в столице страны. Может быть, причина лежала в его разочаровании в президенте Рузвельте и его «новом курсе», когда в 1935 году президент заявил, что «следует приостановить осуществление программ по выдаче пособий, осуществлению общественных работ, снижению безработицы и других социальных программ».

Именно в это время Лафоллет стал получать письма из Гамбурга от юриста, который был его лучшим другом и однокашником в университете Висконсина. Это был Герри Мецгер. Их дружба возродилась в конце осени 1937 года, когда Мецгер прислал поздравление в связи с его переизбранием на должность губернатора и пригласил «дорогого Фила» посетить новую Германию. И прежде марши фашистов на киноэкране производили на Лафоллета какое-то необычное впечатление. Еще больше поразило его то, что он увидел в Третьем рейхе, и то, что рассказал ему Мецгер, «объясняя истинные цели гитлеровского «нового порядка».

Возвратившись домой из поездки по Италии и Германии в апреле 1938 года, он поразил всех друзей кардинальными переменами в его политических взглядах. Вскоре после своего возвращения он проводил митинг прогрессистов в Мадисоне, и все были поражены сходством этого мероприятия с массовыми манифестациями нацистов. Один из репортеров писал, что «он, как Гитлер, стоял в одиночестве на большой трибуне. Рост Фила ниже среднего, и, чтобы казаться выше, он требовал от репортеров фотографировать его снизу, в таком ракурсе, чтобы его рост казался выше. Никому не разрешалось стоять ближе к нему, чем на расстоянии в полтора метра. Здесь, на этой трибуне, он был отчужден от всех и возвышался над всеми. На заднем плане было натянуто полотнище белого флага с белым крестом в красном круге, напоминавшее нацистское знамя со свастикой. Его приветственно поднятая рука сразу вызывала в памяти фашистское приветствие».

Макс Лернер, политолог и близкий друг семьи Лафоллет, присутствовал на митинге и сказал, что зрелище вызвало у него «не только тревогу, но и отвращение». Когда 12 мая он услышал, что Ф.Д.Р. выдвигает идею включения братьев Лафоллет в свое правительство (Боба на должность госсекретаря, а Фила – министра сельского хозяйства или министра юстиции), Лернер отправился к Рузвельту, чтобы предупредить его о том, что «Фил Лафоллет… по-видимому, вернулся [из европейского турне], подцепив нацистскую заразу».

Срок его пребывания в должности истекал 1 января, и он планировал совершить вторую поездку в Германию, на сей раз в качестве частного лица. Судя по всему, он питал грандиозную идею создания нового молодежного движения в США по образцу гитлерюгенда. Прибыв в Рим 2 февраля и встретившись там с Мецгером, он попросил своего друга организовать ему в Берлине встречу с Бальдуром фон Ширахом, вождем гитлерюгенда. Протокол требовал, чтобы эта встреча была назначена по каналам министерства иностранных дел, но мидовские чиновники не проявили особого энтузиазма, узнав об этой идее. Они знали только об ультрарадикальных взглядах губернатора в прошлом и не имели представления о кардинальных переменах, произошедших с ним. В конце концов, по настоянию абвера встреча была организована. Предупрежденный министром иностранных дел Ширах держался отчужденно, и результаты визита разочаровали Лафоллета. Но Мецгер нашел способ компенсировать неудачное знакомство.

К тому времени и Мецгер претерпел метаморфозу. Он официально стал сотрудником абвера с кодовым номером Ф-3059, занимающимся сбором разведывательной информации через своих знакомых и клиентов в США. Таким образом, возрождение старой дружбы и ознакомление высокого гостя со славной действительностью нацизма не имело отношения ни к ностальгическим воспоминаниям, ни к гордости за свою страну. Ему поручили привлечь Лафоллета к работе на абвер. Видные политики всегда были лакомым кусочком для германских секретных служб. Ведущих европейских политиков соблазняли, подкупали, шантажировали, чтобы заставить их работать на фашизм. Мецгер сразу сообразил, что отличится и укрепит свое положение в абвере, если сможет не только добиться дружеского отношения Лафоллета к новой Германии, но и завербовать его. Когда Лафоллет вернулся домой после знакомства с руководством нацистской разведки, он уже был H-mann, или Hintermann (дублирующий источник), со своим собственным кодовым номером в картотеках абвера A-3059-Лаф, хотя сам он мог и не знать об этом.

Затем, согласно Мецгеру, возникли осложнения. Трансатлантическая переписка была затруднена, поскольку вся почта проходила британскую военную цензуру на Бермудских островах. Чтобы обойти контроль, Мецгер наладил переписку через своего друга, живущего в Италии. Позднее он организовал более быстрый способ связи с Лафоллетом по телефону из Италии, куда ездил каждые десять дней.

В формулярах Мецгера указано, что первый телефонный разговор военного времени состоялся из Рима 21 сентября 1939 года в 18.15 по среднеевропейскому времени. Лафоллет выехал в Вашингтон для участия в сенатских дебатах по поводу поправки к Закону о нейтралитете. Рузвельт просил законодателей созвать специальную сессию для отмены эмбарго на поставку американского вооружения воюющим странам, поскольку, как он заявил, «эмбарго наносит вред Великобритании и Франции, но помогает Германии».

Мецгер отметил в своем докладе, что телефонный разговор 21 сентября был полностью посвящен данной теме. Лафоллет выступал «против поставок вооружения и тем самым против плана Рузвельта» и сказал немцу, что решение не будет принято по меньшей мере в течение двух недель. В то же время он уверил, что «нет причин для беспокойства». Когда через десять дней они вновь беседовали, то, по словам Мецгера, его собеседник уже не был столь уверен. Он сказал Мецгеру, что дела идут плохо – конгресс готов пойти навстречу требованию Рузвельта и отменить эмбарго. Это событие следует ожидать через две недели.

Неудача в борьбе против поправки к закону расстроила Лафоллета так же сильно, как и немцев. Он посвятил себя борьбе за нейтралитет Соединенных Штатов, что совпадало как с его собственными чувствами, так и с интересами Германии. Лафоллеты традиционно были пацифистами. Хотя в 1916 году его отец одобрил интервенцию в Мексику, он активно боролся против решения Вильсона о вступлении в войну в 1917 году[165]. Ныне его младший сын шел по стопам отца.

Когда летом 1940 года был создан Первый комитет, Лафоллет стал одним из первых видных американцев, вошедших в него, и был одним из самых энергичных и красноречивых его членов. Все активнее и активнее он проповедовал идею невмешательства. В начале 1941 года он стал одним из лидеров изоляционизма. В списке видных деятелей антивоенного движения он стоял выше сенатора Уилера и сенатора Уэйланда Врукса от Иллинойса.

В течение нескольких месяцев Лафоллет завершил свою политическую метаморфозу, уподобившись отцу Чарльзу Кофлину, крещеному еврею, основавшему Христианский фронт. Он стал одним из лидеров движения за преобразование Первого комитета в политическую партию.

Его приверженность пропаганде идей изоляционизма (чем, по словам Мецгера, он занимался по собственной воле) прервала поток его корреспонденции с Мецгером. Абвер был не слишком недоволен этим. Разведывательные данные, которые поступали от него, были незначительными, а телефонный разговор от 11 ноября 1940 года не позволил укрепить его реноме как информатора. Таким образом, Лафоллет представлял ценность, главным образом, как пропагандист.

Они продолжали переписываться, но абвер приказал Мецгеру прекратить трансатлантические телефонные переговоры, которые перехватывались и записывались как британскими, так и американскими властями.

В сообщении, отправленном Мецгеру 2 декабря 1941 года, за пять дней до Пёрл-Харбора, Лафоллет отмечал, что новое руководство американского Первого комитета решило преобразовать его в политическую партию. Лафоллету было известно о японском флоте, курсирующем в районе Гавайских островов. В своем последнем письме к Мецгеру, отправленном через несколько дней, он сообщил, что кризис в японо-американских переговорах вызван рузвельтовской войной нервов. Он выражал сожаление и разочарование тем, что с перевесом всего в 10 голосов был отменен пункт 6 Закона о нейтралитете, запрещавший вооружать торговые суда США, что стало последним из тысячи и одного шага Рузвельта к войне.

Затем произошло нападение на Пёрл-Харбор.

Хотя Филип Лафоллет до самой смерти верил, что именно Ф.Д.Р. втянул США в войну, он принял приговор этого исторического декабря. Он использовал свои контакты с Мецгером как оружие в борьбе за нейтралитет Соединенных Штатов, но никогда не пошел бы на службу врагу.

Через несколько дней после Пёрл-Харбора он достал свой старый мундир и пошел на службу в армию США в звании капитана с одним лишь условием – чтобы участвовать в боевых действиях в Тихоокеанском регионе. Он хорошо воевал. Через четыре года, не достигнув еще возраста пятидесяти лет, он вернулся в звании полковника с войны, на которой с честью воевал и против которой когда-то выступал.