Глава 11 Гитлер и битва за Атлантику

Глава 11

Гитлер и битва за Атлантику

Бывший адмирал Вагнер, давая после войны показания в Нюрнберге, утверждал, что «все военные решения в 1941 году принимались с учетом того, какое впечатление они произведут на США». Адмирал говорил истинную правду, хотя осознание американской мощи не заставило немецкое военно-морское командование проявлять осторожность в своей политике. В течение этого года до начала военных действий ОКМ волновали те же проблемы, которые возникли еще в 1940 году. Адмиралы постоянно жаловались на споры с руководством люфтваффе и на то, что флот играет второстепенную роль, а неудачами в подводной войне флот обязан недостаточной поддержке с воздуха.

На совещаниях у фюрера и в военных дневниках все чаще упоминалось англо-американское влияние в Африке. Появление американских войск в этом регионе рассматривалось как «огромная опасность», и предлагались меры для того, чтобы не допустить этого[86].

Но совершенно очевидно, что главной мишенью войны на море был «мост», переброшенный через Атлантику, по которому в Англию шли поставки из Америки. Американская оккупация Исландии, осуществление закона о ленд-лизе и приказ Рузвельта «открывать огонь при первом же появлении», – и все это на фоне постоянных столкновений между немецкими и американскими кораблями, по мнению ОКМ, уничтожило все различия между статусом Соединенных Штатов и Великобритании. Флот, как и раньше, только теперь с удвоенной силой, настаивал на отмене всех ограничений. Но все внимание Гитлера было поглощено операцией «Барбаросса», и адмиралам снова заткнули рот, дав туманное обещание разрешить неограниченную войну после разгрома Советского Союза.

Таким образом, для ОКМ главным врагом оставалась Англия, поддерживаемая Америкой. Впрочем, некоторые адмиралы считали главным врагом США. «Чем дальше, тем больше Рузвельт становится антиподом Гитлера» – так была сформулирована эта идея в военно-морском дневнике в январе 1941 года. Участие американских самолетов в воздушных налетах на Германию, ремонт британских судов в американских верфях, а также разведывательная деятельность и сообщения по радио о появлении немецких кораблей – все это свидетельствовало о военном сотрудничестве двух англосаксонских стран, об укреплении которого предупреждали не только адмиралы, но и немецкие дипломаты. Предсказывалось создание совместной англо-американской оборонительной линии от Гибралтара до Сингапура. Сотрудничество этих стран стало таким тесным к концу 1941 года, что и до и после нападения на Пёрл-Харбор военные дневники отмечали, что официальное вступление Америки в войну уже ничего не изменит.

В начале года у военно-морского руководства появилась надежда убедить в своей правоте ОКВ и самого Гитлера. В директивах говорилось о возобновлении борьбы с Англией и выражалась надежда, что «старые концепции» этой борьбы будут отброшены. Гитлер в своей директиве от 5 марта заявлял, что флот должен помочь армии и авиации «быстро завоевать Англию, чтобы удержать от вступления в войну Америку». Редер получил даже задание от Гитлера дать интервью в прессе, в котором он, помимо всего прочего, осудил политику США («адмирал Редер предупреждает американских поджигателей войны»). Но когда флот потребовал снять все ограничения в операциях против Британии, Гитлер снова стал непреклонен, потому что это могло заставить США вступить в войну. Он не собирался идти на риск и приобретать еще одного военного противника до того, как будет решена русская проблема.

Если говорить конкретно, то флот потребовал отменить неприкосновенность американских судов и разрешить немецким кораблям атаковать их в соответствии с законом о призах, а также разрешить немецким военным кораблям действовать в пределах панамериканской зоны безопасности. Вопрос о применении закона о призах был поднят в апреле, но разрешения не получил. Кроме того, вероятно, в ответ на заявление Рузвельта, последовавшее в том же месяце, о расширении зоны безопасности и мерах по усилению англо-американского сотрудничества[87] в Атлантике флот разработал ряд документов, проясняющих его позицию.

В одном из таких докладов, составленном в мае, перечислялись преимущества, которые получали американцы и англичане: американские суда на прямых торговых путях были неуязвимы и служили источником разведывательных данных для врага; британские корабли могли маскироваться под американские. Если же будет дано разрешение применять закон о призах к американским судам, то число их судов уменьшится; американский флот вынужден будет искать обходные пути и доставка грузов замедлится; американский флот не сможет обеспечить полную защиту торговых судов, а британцы не смогут больше маскироваться под американцев. Что касается моряков, то руководство немецкого флота признавало, что не может гарантировать всем сохранение жизни, но будет очень стараться. И наконец, если политическая ситуация позволит применить эту меру, то «абсолютно необходимо» разрешить флоту, по крайней мере, захватывать пароходы США, чтобы помешать англичанам маскироваться и продемонстрировать, что ситуация складывается очень серьезная.

Через три недели в приложении к материалам совещания у фюрера, состоявшегося 22 мая, был подготовлен меморандум, озаглавленный «Современные проблемы ведения войны в Атлантике в свете позиций США». Назвав американскую помощь «вливанием новой крови в Англию» и «центром всей битвы за Атлантику», меморандум затем перечислял проблемы, с которыми в этих обстоятельствах столкнулся флот, добавив к перечисленным прежде усиление патрулей и превращение торговых судов в авианосцы. Руководство немецкого флота называло «непростительным» тот факт, что правительство США разрешало американским гражданам, включая женщин и детей, плавать на кораблях, несущих оружие.

В связи с политическими соображениями флоту не позволялось ни захватывать суда США, ни вести против этой страны коммерческую войну, а оружие разрешалось использовать только для самообороны. «В свете долгосрочных перспектив это нельзя считать приемлемым решением». Флот должен, по крайней мере, получить право обстреливать суда, идущие без огней. В чем же теперь заключаются различия между войной и миром, спрашивалось в меморандуме. Альтернативы ясны: либо продолжать нынешнюю политику, дающую США свободу действий и тем самым вообще отказаться от битвы за Атлантику, либо прояснить ситуацию, разрешив флоту применять закон о призах в отношении американских «купцов», обстреливать американские военные корабли, если они будут угрожать немецким кораблям, атаковать все неосвещенные суда без предупреждения, а также американских «купцов», идущих в составе конвоя, обстреливать суда нейтральных стран, если они будут мешать проведению операций немецкого флота. На все эти предложения Гитлер ответил, что позиция Рузвельта слаба и Германия ни при каких обстоятельствах не должна допустить вступления Америки в войну в результате морских столкновений. Фюрер в лучшем случае мог рассмотреть вопрос о том, чтобы послать Рузвельту предупреждение, что же касается остальных предложений, то их надо отложить и посмотреть, как будет вести себя Америка[88].

27 мая Рузвельт провозгласил «неограниченное чрезвычайное положение», сославшись на все усиливающуюся угрозу войны и постоянные столкновения в океане («если страны оси не смогут добиться господства на море, они будут обречены»). Все это было несколько смягчено тем, что президент не объявил об ожидаемом введении конвоев. Поэтому руководство флота, не испугавшись безразличия Гитлера к тем вопросам, которые оно поднимало, решило в течение лета 1941 года добиться своего, поскольку считало, что ситуация постоянно ухудшается. В июле, отметив, что «только уважение к высшим политическим соображениям» заставляет воздержаться от нападения на американские корабли, оперативное командование флота в своем докладе заявило, что «деятельность американцев ведет к необычайному усилению подводной войны». Далее в докладе писалось, что, если американские поставки будут продолжены, потребуется признать «жестокую правду» и принять соответствующие меры. Эти слова снова стали гласом вопиющего в пустыне. В обзоре директив, переданном 17 сентября командованию подводным флотом, американские военные и торговые корабли снова были исключены из числа целей. Ни отсутствие огней, ни радиопереговоры не считались поводом для нападения.

Добиваясь от Гитлера разрешения действовать в рамках закона о призах, военно-морские советники продолжали настаивать на изменении немецкой политики по отношению к расширению панамериканской зоны безопасности. Гитлер и Риббентроп в апреле обсудили этот вопрос, и Гитлер отказался даже послать ноту протеста по поводу ее расширения[89].

Редер понимал, военные соображения требуют, чтобы он возобновил свои просьбы разрешить немецкому флоту проводить операции в пределах зоны для того, чтобы заставить противника распылить свои силы. Он заявлял, что достаточно только дать флоту оперативную свободу в зоне – и не потребуется никаких нот или заявлений. США не имеют права жаловаться, поскольку Британия с самого начала не обращала на зону никакого внимания.

Эти идеи, зафиксированные в военных дневниках, были сообщены Гитлеру на совещании, состоявшемся 17 сентября. Редер предупредил его, что теперь надо ожидать боевых столкновений «на каждом шагу». «В настоящее время, – пояснил он, – нет никакой разницы между британскими и американскими кораблями». После этого Редер высказал ряд подробных предложений, среди которых было предложение о том, что подвергаться нападению не должны только одиночные американские военные корабли[90].

Несмотря на послевоенные уверения Риббентропа о том, что речь Рузвельта произвела на Гитлера «огромное впечатление», фюрер отказался менять свою позицию до середины октября, а сам Риббентроп, хотя и назвал речь президента «лживой от начала до конца» и «не имеющей ни малейшей связи с угрозой со стороны Америки», заверил своего японского коллегу, что Германия будет проводить в Атлантике политику «благоразумия».

Реакция ОКМ на различные инциденты в Атлантике между немецкими и американскими кораблями свидетельствует о том, что, настаивая на более агрессивной политике, командование немецкого ВМФ хорошо понимало, на какой риск оно идет. Адмиралы реально оценивали опасность постоянных стычек и возможного полномасштабного столкновения с американским военно-морским флотом. Тем не менее они сильно сомневались, что стремление во что бы то ни стало избегать стычек сможет удержать Америку от вступления в войну. Эта политика в лучшем случае считалась проблематичной[91].

Редер, к примеру, с удовлетворением воспринял весть о столкновении между немецкой подлодкой и эсминцем «Гриер». Потопление американского корабля «Робин Мур» продемонстрировало, что Германия не намерена шутить и что «решительные меры всегда более эффективны, чем очевидные уступки», как выразился адмирал[92].

Тем не менее на совещании у фюрера, состоявшемся за три недели до нападения на Пёрл-Харбор, на котором обсуждались все эти вопросы, несмотря на явную готовность ОКМ идти на риск дальнейших столкновений, было решено, что флот «в соответствии со стратегической необходимостью» будет вести себя сдержанно. Даже если законы о нейтралитете будут полностью отменены (о чем предупреждал Редер), Гитлер решил быть непреклонным: приказ избегать провокаций остается в силе и будет изменен только «в зависимости от обстоятельств», что бы это ни означало.

Опасалось ли руководство немецкого флота, что столкновения между подводными лодками и американскими кораблями приведут к официальному вступлению Америки в войну? Очевидно, нет, поскольку упоминания о такой возможности очень редки. Вера в то, что быстрая победа над Британией исключит вмешательство Америки, ссылки на недовольство американского общественного мнения, а также появление Японии в военно-морских планах ОКМ в течение 1941 года – все это, без сомнения, заставляло некоторых адмиралов верить в то, что Америка в войну не вступит[93].

Впрочем, складывается такое впечатление, что руководство флота на тот момент просто не задумывалось над этим вопросом. Как постоянно повторял Редер, война на море была уже в полном разгаре, несмотря на то что официально она не была объявлена. И в течение всего этого года он пытался убедить в этом Гитлера[94].

В этом конкретном аспекте политики Гитлера постоянно поддерживало министерство иностранных дел, и совещания Редера с дипломатами были столь же разочаровывающими, как и совещания у фюрера. Министерство, например, было очень встревожено потоплением «Робина Мура», а также тем, как отнеслось к этому руководство флота. В меморандуме, составленном по этому случаю, писалось, что подобные инциденты относятся не только к компетенции ОКМ, но и дипломатов, и подчеркивалось, что флот не должен подталкивать министерство иностранных дел. За две недели до нападения на Пёрл-Харбор, толкая японцев на проведение агрессивного курса против Америки, Риббентроп предупредил ОКМ, что флот должен проявлять особенную осторожность за пределами панамериканской нейтральной зоны, чтобы избежать политических осложнений с Америкой. Поддавшись на провокацию, предупреждал он, мы только дадим американцам повод для вступления в войну. Экипажи подводных лодок должны проявлять сдержанность, поскольку нападения на суда могут привести к началу боевых действий между Америкой и Германией.

Нам осталось рассмотреть последний вопрос: почему Гитлер не давал своим адмиралам свободы действий? Трудно представить себе сомневающегося Гитлера, требующего строгого соблюдения международного морского права. Было ли это результатом реалистичного понимания американской мощи? Вряд ли. Хорошо известное презрение Гитлера к роли США в мировой политике резко контрастирует с его стремлением проявлять крайнюю осторожность и ни в коем случае не ущемлять интересы этой страны на просторах океана. Но если он не считал угрозу со стороны Америки серьезной, почему же он так боялся спровоцировать ее? Здесь мы сталкиваемся с одним из парадоксов гитлеровской внешней политики и его военных планов, который становится еще более выпуклым на фоне того безрассудного курса, который он навязывал Японии. Здесь присутствует определенный элемент непоследовательности и, изучая поступки такого человека, как Гитлер, нельзя сбрасывать со счетов этот элемент. Однако следует повторить те факторы, которые породили эту непоследовательность.

Во-первых, сдержанность фюрера в битве за Атлантику была, без сомнения, отражением его общей неуверенности в морских делах в отношениях с заморскими странами. Во-вторых, непоследовательность его реакции возникла в результате удивления, которое он испытал, когда страна, которую он не хотел принимать во внимание, в 1939 году неожиданно вторглась в его стратегический мир. В-третьих, военно-морская политика Гитлера вполне могла отражать его неспособность принять или, по крайней мере, допустить рейдерскую войну, которой ограничились действия его флота из-за того, что он в предвоенные годы почти не обращал на него внимания. Но скорее всего, необычная осторожность фюрера в отношении Атлантики была результатом его одержимости идеей жизненного пространства, которую он превратил в фетиш; его неспособности оторвать взгляд от карты Украины; его сосредоточенности на приобретении континентальной базы. В июне 1940 года это означало завоевание Франции. Теперь же Гитлер обратился к своей первоначальной цели: Советскому Союзу. И он дал ясно понять, что все другие вопросы для него – лишь помехи, отвлекающие его внимание от главной задачи. Одержимость фюрера операцией «Барбаросса» также дает ключ к пониманию кажущейся непоследовательности военно-морской и дальневосточной политики в отношении Америки, поскольку деятельность Японии на восточном фланге России соответствовала планам Германии в отношении этой страны. Зато для немецких адмиралов вторжение в Россию являлось чем-то вроде крупной стратегической помехи. Но Гитлер уверил их, что, как только одержит победу на Востоке и его континентальные планы будут выполнены, он спустит свой флот на англосаксов. В течение всего 1941 года он настойчиво уверял в этом своих адмиралов[95].

На первом совещании с руководителями флота в 1941 году Гитлер признавал, что если Германии придется воевать одновременно с Соединенными Штатами и Россией, то «ситуация очень сильно осложнится». Однако он тешил себя надеждой, что завоевание Советского Союза устранит не только русскую, но и американскую угрозу. И хотя эти надежды проистекали из той радости, которую фюрер испытывал, вновь ввязавшись в боевую операцию на суше, он требовал избегать столкновений с американскими кораблями до тех пор, пока не будет решен восточный вопрос. На совещании 21 июня Гитлер снова потребовал избегать инцидентов в море, пока операция «Барбаросса» не подойдет к концу. То влияние, которое крушение России окажет на Японию, по мнению фюрера, должно было отразиться и на Америке. Поэтому приказ ОКМ был таков: «Фюрер требует всячески избегать столкновений с США, пока не станет ясен исход операции «Барбаросса», то есть в течение нескольких недель». Эти «несколько недель» упоминались и на совещании в июле. Гитлер уверял, что победа над Россией произведет такое впечатление на американцев, что все их мысли о вмешательстве в войну исчезнут сами собой. На совещании 25 июля Гитлер сказал Редеру, что он согласен с анализом ситуации, представленным ОКМ, но не хочет, чтобы Америка объявила Германии войну, пока не завершится Восточная кампания. Впрочем, она закончится еще до того, как помощь Америки станет эффективной. После победы он оставил за собой «право предпринять серьезные действия и против США…». Несмотря на то что число столкновений все увеличивалось, «постепенно убеждая фюрера в том, что рано или поздно они приведут к тому, что Соединенные Штаты начнут против нас войну», в течение всего года он требовал не провоцировать Америку, «хотя несколько недель» превратились в месяцы.

Конечно же стремление Гитлера сдерживать свой флот не помешало США вступить в войну еще до победы над Россией, и проблема одновременной борьбы с двумя прежде нейтральными колоссами, которая, как он говорил раньше, будет «очень сложной», и в самом деле осложнила положение Германии. Как мы увидим в следующих главах, Гитлер частично сам напросился на это, заставляя Японию вести более агрессивную политику по отношению к Соединенным Штатам, чего он никак не хотел позволить своему собственному флоту. Но и в этих изменившихся обстоятельствах фюрер продолжал считать операции на суше главными и упорно шел к маячившему вдали миражу континентальной безопасности. Фюрер был уверен, что достижение этой цели сразу же решит все его проблемы с морскими державами. Адмиралы Гитлера, которым, как и Ганфштенглю, так и не удалось «смыть пыль сухопутных дорог» с глаз Гитлера, в августе 1942 года снова услышали знакомую песню: «Когда мы достигнем своей цели на Востоке, а именно завоюем жизненное пространство, тогда мы сможем довести войну на море против англосаксов до победного конца».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.