Глава 14 ПРИШЕСТВИЕ ГЕНЕРАЛА ФОН МАНШТЕЙНА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 14

ПРИШЕСТВИЕ ГЕНЕРАЛА ФОН МАНШТЕЙНА

Когда танки русского 26-го танкового корпуса захватили Калач и соединились с пехотой, наступавшей с юга, они достигли даже большего, чем той внушительной победы, которую обещала изоляция 6-й армии. Ибо эта блестящая операция отметила полное и окончательное смещение стратегического баланса двух противоборствующих сторон. С этого времени Красная армия взяла инициативу в свои руки, и, хотя немцы еще во многих случаях пытались (а в некоторых и преуспевали) сдвинуть равновесие в свою пользу, оказывалось, что их усилия имели только тактическое значение. С ноября 1942 года положение вермахта на Востоке стало, по существу, оборонительным.

Этот поворот событий на 180 градусов порожден рядом взаимозависимых факторов. Первый – это неоправданная самоуверенность немцев. Именно она стояла за идиотскими диспозициями, когда слабейшим соединениям на фронте поручили самые важные секторы. (Разумеется, самые важные – в случае изменения характера главного сражения и превращения его в оборонительное.) Второй – непоследовательное, если не сказать, сумасбродное руководство, главным образом следствие вмешательства Гитлера. Это привело к путанице в целях и в их первостепенности. И наконец, эта эмоциональная одержимость захвата Сталинграда, фатально втянувшая острие клина наступления в сеть уличных боев, а всю армию в статический процесс бесконечного износа собственных сил, который был несравненно тяжелее для нее, чем для противника, и к которому она была менее приспособлена.

Но в сущности, причины просчетов немцев лежали глубже. Неоспоримым фактом было то, что они слишком сильно замахнулись. Они целиком полагались на то, что превосходство в руководстве и подготовке компенсирует им материальные нехватки. Потерпев неудачу и не уничтожив Красную армию в 1941 году – да еще испытав на себе зимой ее способность стремительно восстанавливать свои силы, – они начали кампанию, которая до предела истощила их собственные ресурсы, пренебрегая, на собственную беду, неумолимыми законами времени и пространства, численности и огневой мощи.

Разгром под Сталинградом поразил всю нацию, и его подземные толчки, отдаваясь эхом от народной массы, регистрировались в ОКВ. Идея конечного поражения, еще никак не воплотившаяся материально, уже начала отбрасывать все увеличивающуюся тень. Влияние этого потрясения сильнее всего выразилось в характере руководства. Именно это придает особый интерес 1943 году. Ибо в первые шесть месяцев этого года ведение войны на Востоке характеризовалось большей степенью профессионализма в руководстве, чем в любое другое время. Как если бы Паулюс своим жертвоприношением умилостивил судьбу, давшую его коллегам в Генеральном штабе последний шанс вернуть себе свое влияние.

Гитлер выбрал двух человек на роль архитекторов обновления – Манштейна и Гудериана. Эти блестящие полководцы независимо друг от друга сформулировали принципы ведения кампании – возвращение к активной обороне на широком фронте, маневренной войне, где противника «выманивают» вперед, окружают и уничтожают, на манер Танненбергской битвы или Тарнувской в Галиции. Только так (считали они) можно выровнять баланс сил и добиться стратегического превосходства. История этого периода заключает в себе их начальные успехи и последующие разочарования, порожденные как ревностью и упрямством коллег-профессионалов, так и вмешательством Гитлера.

Так как этот перерыв в развитии кампании на Востоке больше обусловлен изменением стратегического баланса и характера германского руководства, чем окончанием какого-либо сражения или календарного периода, самой удобной датой для возобновления повествования является 20 ноября, когда Манштейн получил приказ прибыть в штаб группы армий «Б» в Старобельске.

В октябре Манштейн более или менее бездействовал, организуя свою штаб-квартиру в Витебске и готовясь к «специальной роли» против русского наступления, которое ожидалось против группы армий «Центр». Теперь приказ из ОКХ «в целях большей координации армий, ведущих напряженные оборонительные бои южнее и западнее Сталинграда», направил Манштейна на формирование новой группы армий в излучине Дона, на стыке групп армий «А» и «Б». Он должен был взять под свое командование 4-ю танковую армию, 6-ю армию и 3-ю румынскую армию. Задача этой новой группы была сформулирована чересчур оптимистично: «остановить атаки противника и вернуть ранее занятые нами позиции».

Из-за плохой погоды, стоявшей над всей Центральной Россией – низкая облачность, снежные заряды и температура около 20 градусов ниже нуля, – Манштейну со своим штабом пришлось ехать поездом. Он выехал из Витебска в семь утра 21 ноября, и первой остановкой была Орша. Там на платформе их ждал Клюге со своим начальником штаба генералом Вёлером. Командующий группой армий «Центр» был преисполнен мрачности. По последней информации из ОКХ, сказал он Манштейну, русские ввели в бой две танковые армии, «в дополнение к большому количеству кавалерии – в целом около 30 соединений»[78]. Относительно возможностей исправления положения он сказал: «Вы сами увидите, что невозможно предпринять ни одного действия с соединениями больше батальона, не обратившись сначала к фюреру».

Что бы ни думал Манштейн о дурных предчувствиях Клюге, его мало утешило детальное изучение войск, которыми он должен был командовать. 6-я армия, будучи окруженной, не могла использоваться в боевых действиях. Более того, дивизии Паулюса, представлявшие острие наступательного клина, все время были под самым пристальным наблюдением и руководством ОКВ, и Гитлер осуществлял непосредственный контроль за операциями через офицера связи, приданного штабу Паулюса с собственным взводом связи. Что же до остальных войск, то их реальная численность опровергала пышные обозначения «корпусов» и «армии», приписываемых им картой обстановки. 3-я румынская армия приняла на себя весь удар русской атаки от Кременской и за исключением двух дивизий на западе была уничтожена. 48-й танковый корпус, маневренный резерв в излучине Дона, после некоторых колебаний был введен в контратаку[79]. Он налетел на возобновленное наступление 2-й гвардейской танковой армии и был рассечен на части. Наконец, 4-я танковая армия на южном крыле была сама разрезана южной дугой русских клещей. Основная масса ее танков попала в Сталинградский котел, а остаток, сосредоточенный в районе Котельникова, состоял главным образом из служебных частей и войск связи, с одной целой румынской дивизией. Единственное германское соединение полного состава, 16-я моторизованная дивизия, находилась в Элисте в 150 милях от Дона, и на ней лежала критическая ответственность за охрану стыка между группой армий «А» и правым крылом главного фронта.

Эти силы были явно не способны к серьезному сопротивлению, если русское наступление изменит направление и повернет к западу или, еще того хуже, в направлении на юг к Азовскому морю через коммуникации растянутой группы армий «А». И сама идея «захвата их позиций» была абсурдом. В группе армий «Дон» числилось немногим более корпуса, растянутом на расстояние свыше 200 миль. Поэтому первой задачей Манштейна стало собрать достаточно сил под своим командованием, чтобы иметь возможность выбирать тактические варианты. Из своего вагона он обратился в ОКХ по буквопечатающей связи: «…Учитывая масштабы русского наступления, наша задача в Сталинграде не может быть только делом возвращения укрепленной полосы фронта. Для того чтобы восстановить положение, нам будут необходимы силы, равные по численности армии, из которой, по возможности, не будут изыматься никакие части для проведения контрнаступлений, пока она полностью не займет исходное положение». Его дорога в Старобельск заняла больше трех дней и двух ночей из-за дезорганизованного состояния железных дорог и из-за того, что партизаны превратили многие участки дорог в груду искореженных рельсов. Утром 24 ноября, пока поезд стоял в Днепропетровске перед последним перегоном, Манштейну вручили телеграмму от Цейцлера, в которой ему обещали «танковую дивизию и две или три пехотных дивизии». Но к тому времени обстановка ухудшилась до такой степени, что пополнения таких размеров были ничтожны.

За три дня после прорыва фронта румынского корпуса русские переправили 34 дивизии через Дон: 12 – с Бекетовского плацдарма и 22 – от Кременской. Их танки повернули на запад, разгромив 48-й танковый корпус и уже прощупывали район, где в смятении сбились отставшие, учебные и обслуживающие части, а также союзники, топтавшиеся в немецком тылу. Русская пехота повернула к востоку, с лихорадочной энергией копая оборонительные сооружения и образуя железное кольцо вокруг 6-й армии. Жуков держал весь Сталинградский очаг под обстрелом тяжелой артиллерии, расположенной на дальнем берегу Волги, но в первые несколько дней оказывал лишь небольшое давление на окруженных немцев. Намерением русских было прощупать противника и выявить первые признаки того, что немцы действительно свертывают лагерь. Для них, как и для Паулюса, эти первые часы были жизненно важными. Всю ночь 23-го и утром 24 ноября люди тракторами перетаскивали по мерзлой земле батарею за батареей 76-мм пушек. К тому вечеру, когда Манштейн наконец прибыл в группу армий «Б», русская огневая мощь на западной стороне котла утроилась. Свыше тысячи противотанковых пушек находились на позиции, идущей дугой от Вертячьего на севере, вокруг Калача, затем к востоку ниже Мариновки, чтобы примкнуть к Волге у прежнего Бекетовского плацдарма. Деблокирование 6-й армии больше не могло быть импровизированной операцией. Она должна была стать операцией, разработанной во всех подробностях, по Клаузевицу, – той операцией, которая «всегда представляет исключительную трудность», а именно «вылазкой на помощь осажденным».

Таким образом, когда Манштейн наконец вышел из своего поезда в Старобельске, он узнал, что положение, которое не обещало ничего хорошего при выезде из Витебска, теперь стало крайне опасным.

В группе армий «Б» ощущалось уныние. Вейхс и его начальник штаба генерал фон Зоденштерн, отвечали за семь армий, три из которых были «союзные», а четвертая имела большой процент не немцев[80]. Их фронт простирался более чем на 250 миль. Пессимизм Зоденштерна, по-видимому, повлиял на точность его оценок, потому что он сказал Манштейну, что в 6-й армии имелся «в лучшем случае» двухдневный запас боеприпасов и шестидневный – рационов. Хотя, выезжая из Витебска, Манштейн специально телеграфировал, чтобы «…6-й армии было дано указание отводить силы со своих оборонительных позиций, чтобы держать свободным свой тыл у переправы через Дон в Калаче», профессиональный этикет заставил его передать это послание через громоздкую цепь командования, идущую от группы армий «Б». Он «был не в состоянии выяснить», были ли эти инструкции вообще переданы Паулюсу.

Потому ли, что он нашел атмосферу в группе армий «Б» неудовлетворительной, или по другой причине, но Манштейн пробыл там всего несколько часов. Он взял с собой большинство людей из своего прежнего штаба 11-й армии, и ему передали генерал-квартирмейстерскую организацию, вначале созданную для маршала Антонеску[81]. Поэтому вечером 24-го фельдмаршал и весь его сопровождавший персонал снова погрузились в поезд и отправились в 24-часовое путешествие в Новочеркасск – место, выбранное для штаба группы армий «Дон».

Однако перед отъездом из Старобельска Манштейн имел долгий телефонный разговор с Цейцлером. По-видимому, обсуждение ограничилось тяжелым положением 6-й армии, но оно важно тем, что представляет собой первое соприкосновение хладнокровного, рационального мышления с этой проблемой (так отличающегося и от ряда противоречивых рефлексов, вызванных тревогой или эмоциями, и от скованного догмами профессионализма). Оно интересно и с точки зрения той атмосферы взаимных обвинений, окутывавшей с тех пор вопрос об окружении и уничтожении армии Паулюса.

Манштейн утверждает, что прорыв в юго-западном направлении (вниз по левому берегу Дона) был, «вероятно, все еще возможен даже сейчас». Оставлять армию далее в Сталинграде являлось крайне рискованным, учитывая нехватку боеприпасов и горючего. Но если основная масса танковых сил, вероятно, прорвется, оставался риск, что пехота после оставления своих подготовленных позиций в городе может быть уничтожена в открытой степи.

Тем не менее, поскольку Манштейн считал, что наилучший момент для самостоятельного прорыва был уже упущен, он решил, что «…с оперативной точки зрения в настоящий момент предпочтительнее ждать, пока на помощь армии не придут готовящиеся деблокирующие силы». Он сможет начать операцию по деблокированию с помощью сил, прибытие которых ожидается в начале декабря. «Однако для достижения реального действия понадобится непрерывное поступление дальнейших пополнений, так как противник также будет усиливать свои части». Самостоятельный прорыв 6-й армии еще мог стать необходимым, «если сильное давление противника не позволит нам развернуть эти новые силы».

Манштейн утверждал, что в заключение разговора он подчеркнул, что, если поступление всего необходимого не будет обеспечено, «больше нельзя будет рисковать, оставляя далее 6-ю армию в таком положении, даже временно».

Весь вопрос Сталинграда и судьбы 6-й армии настолько отягощен в душе немца чувством вины, что, исследуя его теперь после войны, почти невозможно найти объективного «свидетеля». Манштейн ничего не говорит о том, что использовал тот же основной стратегический аргумент, который приведен позднее в его мемуарах в качестве «размышления», а именно, что «…в тот самый момент, когда деблокированные элементы 6-й армии смогут соединиться с 4-й танковой армией, будут высвобождены все осаждающие силы противника. В связи с этим, по всей вероятности, будет решена судьба всего южного крыла германских сил на Востоке – включая группу армий «А». И более того, он идет дальше, добавляя, что «…это последнее соображение абсолютно не играло роли в выработке нашей оценки 24 декабря». Так ли это? – невольно напрашивается вопрос. Мы в самом деле должны поверить, что эта фундаментальная стратегическая истина пришла в голову и была высказана одним из умнейших германских полководцев.

Но из-за того, что 6-я армия так и не спаслась, и потому, что если бы она решилась на прорыв в ноябре, некоторые из ее солдат все же могли бы выйти из окружения, ни одно ответственное лицо теперь не признается, что оно высказывалось против этого. Вместо этого мы видим, что постоянное полуосознанное соглашение, взваливающее на Гитлера всю ответственность за каждое поражение в войне германской армии, выработало весьма удобное объяснение и в этом случае – что, мол, 6-й армии «помешало» пойти на прорыв прямое запрещение Гитлера.

Факты были следующими. Захват моста у Калача и соединение русских 21-й и 51-й армий произошли 23 ноября. Этим маневром был прегражден единственный путь 6-й армии к спасению, но к тому времени кольцо вокруг нее закрепилось не менее чем на трех четвертях его окружности. До этого дня (23 ноября) Паулюс не просил разрешить свободу маневра. Затем в обращении, посланном непосредственно Гитлеру в штаб ОКВ, он сообщал, что все его командиры корпусов «считают абсолютно необходимым», чтобы армия совершила прорыв к юго-западу. Для организации сил, необходимых для такой операции, ему придется перегруппировать некоторые соединения в армии и в целях экономии войск отвести свой Северный фронт назад на укороченный рубеж. Почему эта просьба была направлена прямо в ОКВ? Надлежащий порядок требовал обращения Паулюса к Вейхсу в группу армий «Б». К тому же всю прошлую зиму Паулюс был обер-квартирмейстером номер один в ОКХ. Ему было слишком хорошо знакомо отношение фюрера к «сокращению фронта» под давлением противника (отношение, напомним, которое оказывало эффективное действие в том критическом периоде). Он должен был знать заранее, каков будет ответ.

Следует задать и еще один вопрос. Почему Паулюс ждал почти четыре дня, прежде чем просить разрешения перегруппировать свои силы? 6-я армия уже знала, что 19 ноября были отсечены ее фланги. Обычное благоразумие – не говоря о жесткой школе Генерального штаба – потребовало бы немедленного уточнения координации с группой армий «Б». По крайней мере, это помогло бы избежать положения, когда 48-й танковый корпус и 3-я моторизованная дивизия (наносившая удар в западном направлении на Калач из Сталинграда) были разбиты по частям. Ибо оба этих действия, рискованные уже сами по себе из-за недостаточной численности сил, лишились всякого преимущества, которое они могли бы иметь благодаря своим сходящимся осям.

Задержка Паулюса с просьбой об указаниях имела дополнительное значение. Его послание в ОКВ было датировано 23 ноября. Даже если бы было дано немедленное согласие, 6-я армия смогла бы сгруппироваться в «таран» для прорыва только к 28 ноября. К этому времени сосредоточения русских стали бы настолько сильны, что результат, по всей вероятности, был бы тем же, что и в феврале, – а именно полным уничтожением армии. Если бы и прорвались какие-то остатки, их выход был бы плохой компенсацией за высвобождение всех сил осады, которые получили бы возможность нанести удар в районе Ростова и ухудшить и без того опасное положение группы армий «А».

В формировании такой оценки нам очень помогают теперешние знания о численности и намерениях русских в то время. Самое важное, что нужно помнить (и самое трудное, в свете последующего масштаба их операций), это то, что цель Жукова была строго ограничена – и в большой мере определялась его опытом в предшествующую зиму. В декабре 1941 года русские дрались, как боксер, который, сбив с ног противника, на счет восемь нападает на противника и осыпает его ударами, из которых ни один не является смертельным, но на которые он сам тратит свои силы и дает своему оглушенному противнику время оправиться. В этот раз у Ставки была только одна основная цель – изоляция и уничтожение 6-й армии. Если эта цель будет достигнута, Ставка сможет быть уверенной, что наступательная мощь вермахта сломлена и что ей больше никогда не нужно будет бояться начала сезона летних кампаний. Вся операция была специально ограничена прямоугольником с площадью менее 100 квадратных миль, между Сталинградом и восточным углом излучины Дона. В этом районе русские сосредоточили семь из девяти резервных армий, которые были созданы для зимней кампании, и ограничили размах их действий ради максимального использования их качеств – массы, внезапности и (после захлопывания ловушки) решительности в обороне. Жуков знал, что уровень подготовки и инициатива командиров на низших уровнях не позволит провести без риска глубокое наступление силами танков. Он знал также, что многие из его командиров корпусов и даже армий не обладают ни гибкостью, ни воображением для «генерального замысла». Необходимо было любой ценой избегать тех расточительных и повторяющихся атак, которые были характерны для боев на Ржевском выступе прошлой зимой. И так каждая фаза этой критической первой недели была тщательно проработана; каждая задача и цель проверена по три-четыре раза. Жуков решил вкопать свои две тысячи орудий вокруг 6-й армии неразрывной цепью и также решил, что никакие другие цели, как бы заманчиво они ни выглядели, не отвлекут его от этого.

Но на деле удар русских был нанесен с такой силой, что весь германский фронт был разбит. Нет сомнений, что главным фактором в повороте событий стали решимость Жукова избегать риска маневренной войны и его отказ от ведения боев на западе, пока не ликвидирована 6-я армия. Таким образом, это решение (если оно может быть так названо) заставить Паулюса оборонять Сталинград как оперативный очаг обороны означало, что вес русского наступления был привязан к Волге и Дону, а германскому Верховному командованию было дано время для изменения линии фронта и организации деблокирующей армии как раз в тот момент, когда должно было казаться, что оно уже миновало.

В первые дни декабря Манштейн бешеным темпом собирал необходимое количество сил для попытки освободить 6-ю армию. Его ответственность делилась на три разных участка, из которых войска Паулюса были самыми сильными с точки зрения численности[82]. В отчаянную первую неделю после русского прорыва группа армий «Дон» удерживала свой фронт силами отовсюду собранных частей, сформированных из нестроевых подразделений, персонала штабов, войск люфтваффе, людей, возвращавшихся в свои части из отпусков или после лечения. Эти «аварийные» части не имели спаянности, в них не хватало опытных офицеров и вооружения (особенно противотанковых средств и артиллерии), и большинство не имело или почти не имело опыта ближних боев. Но как мы видели, в планы Жукова не входило наступать в западном направлении, пока он окончательно не запрет сталинградскую группировку немцев. По мере того как проходили дни, слабое прикрытие Манштейна стало обрастать численностью и огневой мощью. Немцам даже удалось удержать плацдарм в Нижне-Чирской в месте слияния Чира и Дона.

Именно в этот район, плоскую равнину, лежащую к юго-западу от Чира, Манштейн направил свои первые подкрепления. Остатки 48-го танкового корпуса были направлены к югу из Вешенской и оставлены в качестве якоря, на котором все еще может держаться рубеж северной части Дона, и новый штаб корпуса образован к юго-востоку, в который 4 декабря были передислоцированы три свежие дивизии – 11-я танковая, 336-я пехотная и 7-я полевая дивизии люфтваффе.

Одна из них, 11-я танковая, вероятно, была самым лучшим танковым соединением на Восточном фронте. Ее командир, генерал Балк, был полководцем калибра Роммеля, хотя и полной его противоположностью по внешности. На фотографиях мы видим худого, почти сутулящегося человека с отрешенным выражением лица. Только взгляд – жесткий, все замечающий – выдает его кипучую энергию. Балк был особенно безжалостен к своим подчиненным, и каждый офицер в его дивизии был его копией. 11-я дивизия находилась в резерве ОКХ с октября и имела полный комплект танков и штурмовых орудий.

Еще одна очень сильная дивизия, 6-я танковая, была погружена в железнодорожные составы 24 ноября и ее передислокация в группе армий «Дон» была назначена на 8 декабря. Далее, в оперативную группировку Холлидта были добавлены еще две пехотные дивизии (62-я и 294-я), одна полевая дивизия люфтваффе и горная дивизия.

Несмотря на накапливаемые силы ниже Чира и на то, что плацдарм в Нижне-Чирской находился на расстоянии только 25 миль от западного выступа фронта осады Сталинграда, у Манштейна сложилось мнение, что было бы опасно полагаться на эти силы для деблокирующего рывка. Он считал, что русские будут предполагать это направление самым вероятным, и знал, что они способны удвоить или даже утроить свои силы на левом берегу Дона в течение нескольких часов. Кроме того, существовала потенциальная угроза со стороны протяженного северного фланга, простиравшегося вдоль верхнего течения Чира вплоть до стыка со 2-й венгерской армией и разграничительной линией Вейхса.

Поэтому Манштейн решил, что, если возможно с оперативной точки зрения, главный удар должен быть нанесен Готом силами обновленной 4-й танковой армии и что 48-й танковый корпус и соединение Холлидта должны ограничить свои действия демонстрацией силы, рассчитанной на то, чтобы отвлечь маневренный резерв Жукова, как только Гот начнет свой марш на сближение. Если удастся, то в тот момент, когда колонны Гота поравняются с плацдармом у Нижне-Чирской, 48-й танковый корпус сделает попытку переправиться через Дон. В идеале это даст Паулюсу два альтернативных пути для спасения своего гарнизона.

Для усиления Гота Манштейн решил подтянуть 6-ю танковую дивизию через Ростов и использовать весь 57-й танковый корпус, что было одобрено ОКВ после обмена телеграммами между Растенбургом, Новочеркасском и штабом обезглавленной группы армий «А», в чьем подчинении они были. Пока он ждал прибытия этих сил на свои позиции, командир 16-й моторизованной дивизии выслал из Элисты разведывательную группу для широкого поиска через степь к юго-западу от Волги. Это была относительно небольшая группа, состоящая из двух мотоциклетных рот, нескольких полугусеничных машин с прицепленными 50-мм противотанковыми пушками и 11 танками типа III. После трехдневной вылазки они смогли подтвердить, что открытый правый фланг Гота безопасен и, что еще важнее, отсутствует непосредственная угроза наступления Красной армии с целью отрезать силы на Кавказе.

Ожидая, пока 4-я танковая армия соберет силы, Манштейн увидел, что положение на Чире начинает ухудшаться. Жуков до этого, как было показано, вывел свои танки с рубежа через три дня после завершения окружения под Калачом, но не прошло и недели, пока они отдыхали и ремонтировались, как между Нижне-Калиновской и Нижне-Чирской начали появляться элементы 5-й гвардейской танковой армии. 7 декабря две танковые бригады переправились через реку и до ночи углубились почти на 20 миль, остановившись глубоко на фланге новой 336-й пехотной дивизии, которая сама только что прибыла на позицию.

К счастью для немцев, 11-я танковая дивизия Балка приближалась в течение дня от Ростова приблизительно с такой же скоростью, как и русские танки (которых было меньше). Вечером головные элементы двух колонн столкнулись севернее Верхне-Солоновской и обменивались огнем до наступления темноты. Русские организовали танковый бивуак среди колхозных строений, но Балк с характерной для него энергией повел свои танки по широкой дуге к западу и северу, оставив в заслоне только саперный батальон и несколько 88-мм орудий. Этот маневр, совершенный после двухдневного форсированного марша по заснеженной местности, не нанесенной на карту, принес свои плоды. Спустя десять часов немецкие танки уже стояли по обе стороны пути приближения русских. При первом свете они увидели длинную колонну русских грузовиков с пехотой, высланную для усиления танкового прорыва, безмятежно едущих друг за другом. Немцы атаковали, идя встречным параллельным курсом к колонне, расстреливая ее с расстояния около 20 ярдов из пулеметов, чтобы сберечь бронебойные боеприпасы. После уничтожения пехоты танки Балка продолжали идти на юг по той же дороге, по которой до этого двигалась русская моторизованная колонна, и прибыли в колхоз как раз тогда, когда русские Т-34 стали уходить (тоже в направлении на юг), чтобы атаковать то, что они ошибочно приняли за слабый левый фланг 336-й пехотной дивизии. Русские танки заколебались, будучи обстреляны из 88-миллиметровых орудий Балка, но в этот момент немецкие бронемашины атаковали их в тыл. Обе русские бригады сражались весь день, но к вечеру были практически уничтожены, потеряв 53 танка. Только нескольким машинам удалось скрыться под покровом темноты. Они залегли в оврагах, повсюду перерезавших местность, и в последующие дни несколько осложнили положение для немцев.

11-й танковой дивизии было некогда пожинать лавры. Почти одновременно со своей переправой через Чир на севере русские начали серию атак против Нижне-Чирского плацдарма, и дивизия Балка повернула на запад, чтобы восстановить там положение. За два последующих дня против позиции 336-й дивизии русские организовали ряд небольших плацдармов и переправ, и стало ясно, что они всерьез собирают силы против позиции немцев на Чире не только для сокрушительной атаки против любого сосредоточения деблокирующей армии, но и с более дальней целью – захватить аэродромы в Тацинской и Моравихине, которые служили базой для Ю-52, обеспечивавших воздушный мост к Сталинграду.

Немецких сил было недостаточно для осуществления позиционной обороны вдоль всего протяжения Чира, извилистость русла которого почти удваивала кажущийся фронт. Несмотря на то что пехота была свежей, у нее не было ни оснащения, ни вооружения для активной обороны на широком фронте. Только 11-я танковая дивизия имела возможность действовать не по мелочам, а с размахом. Начальник штаба 48-го танкового корпуса так оценивает использование плацдармов русскими в то время:

«Плацдармы в руках русских представляют серьезную опасность. Совершенно неправильно не обращать на них внимания, то есть откладывать их ликвидацию. Какими бы малыми и безвредными ни выглядели русские плацдармы, они обязательно очень скоро превращаются в очаги опасности и вскоре становятся непреодолимыми опорными пунктами. Русский плацдарм, занятый к вечеру ротой, к утру будет занят по крайней мере полком и за ночь будет превращен в целую крепость, хорошо оснащенную тяжелым вооружением и всем необходимым для превращения ее почти в неприступную. Никакой артиллерийский огонь, каким бы ожесточенным и сосредоточенным он ни был, не уничтожит русский плацдарм, возникший за ночь. Не поможет ничего, кроме хорошо спланированной атаки. Русский принцип «плацдармы повсюду» представляет наиболее серьезную угрозу и не может быть переоценен. Есть только одно спасительное средство, которое должно стать принципом: если образуется плацдарм или русские организуют выдвинутую позицию – атакуйте, атакуйте немедленно, атакуйте всеми силами. Промедление всегда фатально. Задержка на один час может привести к отсутствию успеха, задержка на несколько часов – к верному провалу, задержка на день может означать катастрофу. Даже если налицо только один взвод и один-единственный танк, атакуйте! Атакуйте, пока русские еще на земле, пока их видно и с ними можно сражаться, пока у них еще не было времени организовать свою оборону, пока нет тяжелых орудий. Через несколько часов будет слишком поздно. Задержка означает катастрофу; решительные, энергичные, немедленные действия означают успех».

Однако Кнобельсдорф, новый командир 48-го танкового корпуса, решил, что самой важной задачей было сохранить свой собственный плацдарм в Нижне-Чирской. На вечернем совещании 10 декабря он не разрешил Балку снова выйти со своей «пожарной бригадой», и в эту ночь 11-я танковая дивизия занимала позицию для контратаки против русских, которые прорвали оборонительный периметр. На следующее утро начался обстрел из немецких орудий, который был усилен всей артиллерией 336-й дивизии и несколькими тяжелыми минометами. Они были привезены с запада для поддержки прорыва русских позиций в Сталинграде и были случайно обнаружены на запасных путях. Танки должны были вступить в бой после полудня, а в сумерках они должны были отойти назад и дать пехоте за ночь очистить плацдарм. Сам Балк без оптимизма отнесся к перспективе фронтальной атаки и, конечно, не хотел, чтобы его дивизия застряла в лабиринте островков, замерзших протоков и насквозь простреливаемых балок, покрывавших всю местность, где сливаются обе реки. Затем в то время, как головной полк был готов двинуться со стартового рубежа, пришло сообщение от командира 336-й дивизии генерала Лухта, что его фронт прорван у Нижне-Калиновской и у Лисинской (примерно на полпути до теперешней позиции Балка).

У танков уже были запущены двигатели, и огневой вал стал уменьшаться. После краткого совещания Балк и Кнобельсдорф решили, что атаку следует отозвать, а танки направить на север к очагу чрезвычайной ситуации. Оба командира согласились, что силы немецкого артиллерийского огня будет достаточно, чтобы остановить русских на несколько дней.

И снова 11-я танковая дивизия провела ночь в марше к новому полю боя и снова на рассвете пошла в атаку. У русских была смешанная группа из танков, кавалерии и нескольких орудийных расчетов 76-мм орудий. Ночью, в полнолуние, лошади убежали в степь, но многие танки были еще на бивуаке, когда немцы начали атаку, а 76-мм пушки еще не были вкопаны в мерзлую землю. К полудню плацдарм был ликвидирован, а во второй половине дня 11-я танковая дивизия преодолела 15 миль до Нижне-Калиновской, где, по сообщению, был второй прорыв. Как и в Лисинской, она с ходу пошла в атаку силами головного полка. «Наши двигатели не остывали, как и стволы пушек, с тех пор, как мы прибыли на Чир», – писал лейтенант из 115-го полка танковых гренадер.

Но на этот раз у русских было больше сил. Они переправили через реку почти 60 танков Т-34, и две их роты утром повернули на восток на звук выстрелов в Лисинской. Это прикрытие приняло на себя первый удар атаки 11-й танковой, и к тому времени, когда немцы нанесли удар главной массой, танки уже были закопаны в землю по корпус и подготовлены к бою. 11-я танковая дивизия почти ничего не сделала в тот вечер, а утром ее первая атака началась на фоне встающего зимнего солнца. Тяжелый бой, длившийся весь день, не пощадил измученных немцев. Машины ломались, у экипажей едва хватало сил дослать снаряд в затвор. Когда опустилась ночь, дивизия насчитывала только половину своей численности и была вынуждена сделать то, чего больше всего боялся Балк, – остановиться и вкопаться на сковывающей позиции. После целой недели ночных маршей и дневных боев 11-я танковая дивизия замерла на месте.

Пока проходили драгоценные дни и русские накапливали все больше войск вдоль Чира, Гот пытался сосредоточить у Котельникова, на юге, главную деблокирующую колонну.

57-й танковый корпус, так неохотно уступленный группой армий «А», выступил на два дня позднее запланированного. Но на Кавказе началась оттепель, и дороги стали непроходимыми. Корпус кое-как вернулся на железнодорожную станцию в Майкоп и погрузился. Но не хватило платформ для танков, и часть их пришлось оставить. Не была погружена и «тяжелая армейская артиллерия», обещанная Цейцлером, – как утверждают, по той же причине. 17-ю танковую дивизию из резерва ОКВ, запрос на которую Манштейн посылал неоднократно, вначале отправили в Воронеж, затем обратно в район ее первоначального сосредоточения, так что она погрузилась и отправилась в Ростов только через десять дней после обращения Манштейна. Не помогло ОКВ и в выделении дивизии из группы армий «А» для замены гарнизона в Элисте. Это высвободило бы 16-ю моторизованную дивизию, имевшую полный состав, которая находилась всего в 48 часах пути от района сосредоточения 4-й танковой армии.

Манштейн мог видеть, что передислокация сил русских к западу от Дона все ускоряется, и знал, что вскоре их танки начнут появляться большими силами на юге. Поэтому он решил выдвинуть Гота вперед в тот же момент, как закончится выгрузка из эшелонов 57-го танкового корпуса. План операции, названной «Зимняя буря», предлагал Готу две альтернативы. Первая альтернатива, или «большое решение», представляла собой самостоятельный удар непосредственно в периметр осады, направленный в точку западнее Бекетовской. «Малое решение», к которому следовало прибегнуть в случае, если русские силы ниже излучины Волги станут непреодолимы, состояло в нанесении удара вверх по левому берегу Дона, соединении с 48-м танковым корпусом у Нижне-Чирского плацдарма и затем повороте на восток к Мариновскому носу. В любом случае при получении кодового сигнала Donnerschlag («Удар грома») 6-я армия должна была прорвать периметр окружения и вести наступление своими подвижными элементами навстречу приближавшимся деблокирующим силам. Гитлер послал Паулюсу жесткий приказ, что наряду с осуществлением прорыва в определенном секторе 6-я армия должна продолжать удерживать свои существующие позиции в котле.

Но по-видимому, Манштейн не особенно беспокоился из-за этого условия, так как он писал, что, очевидно, это будет неосуществимо на практике, «ибо когда Советы начнут атаковать на Северном или Восточном фронтах, армии придется отступать шаг за шагом. В этом случае, несомненно, у Гитлера не будет другого выбора, как принять сей факт, как он и сделал впоследствии».

Вот что было главным элементом во всех расчетах – вопрос, как быть с 6-й армией. Ибо, как бы она ни нуждалась в горючем и боеприпасах, как ни была измотана бесконечным сражением, она была крупнейшим отдельным сосредоточением сил германской армии на Востоке. Она являлась острием летнего наступления. В ней имелись некоторые из самых лучших дивизий. Эти солдаты, цвет вермахта, были готовы на все. Их опыт и отчаянность окончательно отшлифовали их бесценные качества.

Все еще не ясно, насколько близки к единогласию были Паулюс и его командиры корпусов в вопросе о попытке прорыва. Собственно, нерешительность командующего армией отражает и подчеркивает нерешительность Манштейна. В письме к Манштейну от 26 ноября Паулюс писал о том, что даст приказ на прорыв «в крайнем случае», и заключил письмо словами о том, что считает назначение Манштейна гарантией того, что «все возможное уже делается для помощи» 6-й армии. Но в то время, когда они писались, Паулюс еще пытался упрочить свой новый периметр. Представляется вероятным, что под словами «крайний случай» он подразумевал невозможность сделать это. Во всяком случае, нет свидетельств о том, что в его штабе был создан полный боевой план построения армии для атаки ни во время первого кризиса, ни в соответствии с планом «Зимняя буря».

Манштейн не имел возможности знать, о чем думает Паулюс. Они редко общались, тогда как у Паулюса была прямая связь с Гитлером. Манштейну приходилось полагаться (вплоть до последних этапов битвы, когда установили коротковолновую связь) на письменные доклады, доставлявшиеся «через офицеров». Генерал Шульц, начальник штаба группы армий «Дон», и полковник Буссе, начальник оперативного отдела, в разное время прилетали в окружение, пытаясь установить более тесный контакт и ознакомить командующего армией с планами прорыва окружения. Насколько они преуспели в этом, неизвестно, но каждый возвращался (согласно Манштейну) с общим впечатлением, «что 6-я армия, при условии достаточного снабжения по воздуху, не считала невозможными свои шансы продержаться». Другими словами, было много сторонников в армии, которые предпочитали держаться, а не прорываться.

Сам Манштейн знал, что времени не остается. Русская перегруппировка, его собственная слабость, угроза резкого стратегического изменения в каком-нибудь другом секторе фронта – все это делало невозможным далее откладывать попытку деблокирования. 10 декабря он сообщил Паулюсу, что атака начнется в последующие 24 часа, и 12-го Гот пересек исходный рубеж, имея во главе 23-ю танковую дивизию. Операция «Зимняя буря» началась.

В острие наступательного клина колонны находился 57-й танковый корпус с частями двух полевых дивизий люфтваффе, а ее фланги защищали переформированные остатки 4-й румынской армии. В арьергарде находилось огромное количество всякого транспорта – грузовики французского, чешского, русского производства, английские «бедфорды» и американские «дженерал моторе», захваченные летом, сельскохозяйственные трактора с прицепами, реквизированные находчивым полковником Финкхом. Они везли три тысячи тонн грузов, которые должны были быть доставлены через коридор для снабжения 6-й армии.

В течение 13-го и 14 декабря продвижение шло хорошо. Подход охранялся русской 51-й армией, численность которой стала наполовину меньше после прорыва в ноябре. Три танковые бригады были переброшены для атаки на Нижне-Чирский плацдарм, и по периметру осады была добавлена артиллерия. Встречая лишь легкое сопротивление, немецкие танки катились вперед, делая около 12 миль в день. Земля полностью замерзла и была покрыта льдом и небольшим слоем снега. При первом взгляде местность казалась совершенно плоской, без возвышенностей или какого-нибудь укрытия. Но на самом деле она была испещрена сетью глубоких и узких оврагов, занесенных снегом. В них залегли группы русских стрелков, по численности иногда до батальона, с полным комплектом тяжелого вооружения. Днем в этих оврагах держала своих лошадей кавалерия, укрыв их от леденящих ветров, а ночью совершала налеты на немцев. Иногда – обычно по вечерам или на рассвете – отдельные группы танков Т-34 атаковали колонну, задерживая ее на несколько часов. Свинцовое небо с низкой облачностью не давало люфтваффе поднимать с аэродромов свои штурмовики, и у Гота не было никакой уверенности в том, что он не наткнется на полномасштабную контратаку. В 10–15 милях в арьергарде саперы изо всех сил старались не давать большому рыхлому «хвосту» из 800 груженых грузовиков слишком сильно отставать от своей бронированной головы.

К 17 декабря головные танки 6-й танковой дивизии достигли Аксая. Ширина реки 70 футов. Лед на ней выдерживал пехоту, но был слишком ненадежен для танка. Имелись два моста – у Шестакова и Ромашкина, где реку пересекала железная дорога, идущая с Кавказа. Ночью был слышен орудийный огонь с фронта окружения, в 35 милях к северу.

В своем штабе в Старом Черкасске Жуков дважды в день получал донесения о движении колонны Гота. Нельзя сказать, что он смотрел на это спокойно – особенно в свете постоянной склонности русских военачальников вообще, и Ставки в частности, переоценивать возможности немцев. Эта тенденция сохранялась вплоть до последних дней войны. Но единственными принятыми локальными мерами против этой угрозы было направление около 130 танков, одной механизированной и одной танковой бригад и двух пехотных дивизий (каждая с полным комплектом танков и артиллерии поддержки) для обороны переправ через Аксай.

Но русские твердо решили не отвлекаться от своей главной цели – 6-й армии. Как только они затянули петлю вокруг Сталинграда и приступили к выполнению задачи сокрушить попытки немцев деблокировать его, они начали передислоцироваться вдоль Чира. Это показывало, что они ожидали угрозу с самого очевидного направления – с плацдарма у Нижне-Чирской. Подлинной темой русского стратегического планирования теперь, когда они уверенно чувствовали себя относительно Сталинграда, был их второй удар, цель которого была еще масштабнее, чем изоляция 6-й армии, а именно – разгром южного крыла немецких войск. Но русские отказались от этого слишком очевидного хода. Они понимали, что удар вдоль восточного берега Дона «будет слишком ограничен особенностями местности, уязвим на обоих флангах и будет находиться под угрозой двухстороннего охвата противника со стороны Ростова и с Кавказа. Непредсказуемая в черноморском регионе оттепель вообще ограничит массовые операции». (То, что это было здравое соображение, подтверждается трудностями, которые испытал немецкий 57-й танковый корпус в движении на север.)

Представляется вероятным, что Ставка испытывала некоторую тревогу за центральный сектор, где царило затишье на протяжении года, и считала, что удар в стык южного и центрального германских секторов даст ее силам больше простора и поможет оттянуть любые немецкие резервы, которые могут там накапливаться. С этой целью она сосредоточила две армейские группы под командованием генералов Голикова и Ватутина и ввела в них три последних армии из резерва.

Выбранный для атаки участок – протяженность фронта около 30 миль по обе стороны Донского плацдарма у Верхнего Мамона – оборонялся в основном итальянцами[83]. В полосе боевых действий оставалась только одна немецкая дивизия (298-я) и два батальона другой дивизии (62-й) у Кантемировки. Подвижный резерв (27-я танковая дивизия) был слабой частью, так как он был оснащен отремонтированными и восстановленными танками в мастерских в Миллерове. Лед на Дону был таким толстым, что русские танки могли двигаться по нему где угодно, а густой туман покрыл днем все поле боя, усилив панику и смятение незадачливых итальянцев.

Вечером, когда в штаб Манштейна стали поступать первые связные донесения, стало ясно, что произошло что-то крайне серьезное. Тот район не находился в непосредственной ответственности Манштейна, потому что атака была направлена против правого фланга группы армий «Б», но одного взгляда на крупномасштабную карту было довольно, чтобы усмотреть угрозу, которую этот новый удар русских нес и для группы армий «Дон» и для каждого солдата на Кавказе. В телефонном разговоре той же ночью Вейхс сказал Манштейну, что он ввел в бой всю 27-ю танковую дивизию на западном конце русского прорыва, но пока не получил «никаких сообщений о том, как обстоят у них дела». (Через два дня в дивизии осталось на ходу лишь 8 танков.) Вейхс также просил, чтобы оперативную группировку Холлидта оттянули назад и к западу, чтобы прикрыть часть разбитого фланга его собственной группы армий.

В эти критические дни Манштейн все больше напоминал шахматиста на сеансе одновременной игры, проигрывавшего на всех досках. Итальянцы были разбиты под Воронежем, позиция немцев на нижнем Чире начала крошиться. Пока 11-я танковая дивизия ждала, припав к земле и укрыв танки по корпус в складках местности вокруг Нижне-Калиновского плацдарма, русские бросили четыре стрелковые дивизии против слабого плацдарма восточнее Дона у Нижне-Чирской и оттеснили немцев обратно на западный берег. В тот же вечер они переправились значительными силами по обе стороны Лисинской, а на следующее утро бросили отдельную танковую бригаду и целый моторизованный корпус (94-й) против 7-й полевой дивизии люфтваффе[84] под Обливской. Балк снова поднял усталую 11-ю танковую дивизию и повел ее на запад, чтобы справиться с самым серьезным из всех новых вклиниваний.

Но теперь уже было ясно, что всякая мысль о наступлении 48-го танкового корпуса для поддержки деблокирования Гота стала невозможной. Простой численный перевес у русских выдавливал оперативную группу Холлидта из Чирского выступа, и уже просматривалась его полная эвакуация.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.