7. Без языка

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7. Без языка

Целый день он топчется в камере, заложив, по тюремной привычке, руки за спину, молчит и угрюмо смотрит в пол. Никогда ни с кем не разговаривает. По внешности такой же, как и остальные заключенные: оборванный, худой, с изможденным лицом, на котором преобладают желтый и синий цвета. В глазах муть и тоска.

Я попытался заговорить с ним, но Смышляев торопливым жестом остановил меня.

— Не трогайте его. Он не любит вопросов. И, к тому же, не сможет ничего ответить вам.

— Почему?

— Видите-ли. Он… без языка.

— Немой?

— Да. Недавно онемел. Я вам потом расскажу… Очень тяжелая история.

Вечером староста шепотом рассказал мне, необычайную даже для советской тюрьмы, историю молчаливого арестанта Владимира Белевского — молодого учителя одной из школ города Гсоргиевска.

Однажды Белевского вызвали в городское отделение НКВД и заявили ему:

— Наша большевистская партия поручает вам, товарищ Белевский, ответственную и очень важную работу. Согласны ли вы послужить партии?

— Согласен, — ответил учитель, недоумевая к чему клонят энкаведисты.

— Вы должны доказать, что вполне поддерживаете советскую власть и, так сказать, лояльны по отношению к ней.

— Но я и так лоялен. Работаю честно в советской школе, выполняю общественные нагрузки, дважды получил премии.

— Все это верно, но за вами есть один грешок. Вы женаты на дочери попа, который недавно был арестован.

— С ним я даже не знаком. Он жил в деревне, где-то около Минска. О том, что он священник, я узнал от жены после свадьбы…

— Так вот. Вы можете восстановить свою репутацию честного советского гражданина. Короче говоря, вам предлагается развернуть работу среди учащихся на предмет получение от них семейной информации.

— То-есть, как?

— Вы очень непонятливы. А ведь все ясно без лишних слов. Вам поручается, через учащихся узнавать, что делают и говорят их родители в свободнее от работы время»…

Белевский был поражен. Затем, опомнившись, сказал, что шпионом и провокатором он не был и никогда не будет, а поэтому от выполнения «ответственной работы» отказывается.

— Напрасно, — усмехнулся начальник отделения. — Вы скоро об этом пожалеете. Кстати, советую никому не болтать о нашем разговоре. В противном случае — посадим.

На следующий день учителя арестовали. Стали допрашивать. Потребовали признаний в ряде преступлений, о которых он никогда даже и не думал. Полтора месяца держали на конвейере пыток. Задавали все одни и те же вопросы:

— Какую вредительскую работу вел? Где и когда? Кто тебя завербовал в контрреволюционную организацию?

Требовали, чтобы он составил список им «завербованных» и включил в него свою жену, отца, мать и братьев,

Так проходили день за днем, месяц за месяцем. Один следователь сменялся другим. Все более мучительными и нестерпимыми становились пытки. Живое тело человека постепенно превратилось в кровоточащий и воспаленный кусок мяса.

Наконец, во время очередного особенно жестокого избиения в кабинете следователя, Белевский не выдержал. Дикая злоба, ярость, бешенство охватили его. Если бы у него не были скованы руки, он убил бы следователя.

Он дико и протяжно завыл, скрипнул зубами и плюнул в лицо палачу. Кровавое пятно плевка расплылось по лицу энкаведиста, а от его щеки отскочил и упал на стол какой-то красный бесформенный комочек. Следователь смотрел на него, вытирая лицо платком и никак не мог понять, что это такое. Он перевел глаза на подследственного; тот лежал на полу и стонал в забытьи. Из его рта тонкой струйкой лилась кровь.

Следователь еще раз всмотрелся в красный комочек и, наконец, понял, что это. На белом листе бумаги, приготовленной для следственного протокола, лежал… кончик человеческого языка. В припадке бешенства Белевский откусил кусок собственного тела и плюнул им в энкаведиста.

— Этот случай рассказывает Смышляев, — произвел большое впечатление даже на привычных ко всему энкаведистов. Они оставили Белевского в покое и освободили от конвейера. Два месяца его лечили в госпитале, да в нашей камере он сидит почти месяц. На волю еro, конечно, не выпустят. Такой безъязычный для советской власти слишком опасен: очень многое может рассказать без слов. Его, вероятно, будут держать в тюрьме до самой смерти…

Страшная история молодого учителя потрясла меня. Сначала я даже не поверил, но потом мне не раз говорили заключенные об этом нашумевшем в пятигорской внутренней тюрьме случае. А как-то ночью, когда Белевский бессвязно бредил во сне, я собственными глазами увидел его язык. Кончика у него действительно не было.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.