Глава вторая Сеть «Большого шефа»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава вторая

Сеть «Большого шефа»

Организация русской разведки в Европе лежала в руинах. Элита русского шпионажа томилась в камерах смертников тайной полиции. Истощенная кровавой борьбой за власть внутри советской иерархии, лишенная своего военного руководства, парализованная страхом перед диктатором Сталиным и эффективностью карательных органов, Россия стала легкой добычей для врагов. Не было разведывательной службы, чтобы оградить её от происков зарубежного противника, отсутствовала шпионская сеть, которая служила бы аванпостом, следила и оповещала о признаках приближавшейся опасности.

Но тайная война продолжалась. Даже людоеды из Кремля стали осознавать, что не могут вечно праздновать победу над «предателями» из разведки. Больше чем когда бы то ни было Советский Союз крайне нуждался в эффективном механизме шпионажа. Сталин провозгласил: «Наша армия, наши карательные органы и разведывательная служба больше не держат свои острые штыки, обращенными внутрь страны, но направляют их против внешних врагов» (речь Сталина на XVIII съезде партии 1939 года).

У Иосифа Сталина в самом деле были веские причины стремиться вызнать планы иностранных держав. На востоке зашевелились японские генералы, годами планировавшие завоевание Сибири, на западе продолжали захватническую политику руководители национал-социалистической Германии. Германия с Японией уже объединились в антикоминтерновском пакте, который явно был направлен против Москвы. Многие из барьеров, отделявших Германию от России, уже пали: Австрия стала частью рейха, у Чехословакии отняли Судеты, а Польшу, вероятно, склоняли поддержать восточный крестовый поход Адольфа Гитлера. Больше того, консервативные британские политики никоим образом не препятствовали гитлеровскому продвижению на Восток. Мюнхенский сговор в сентябре 1938 года неизбежно укрепил Сталина в его старых подозрениях, что однажды британские империалисты спустят с цепи германских собак для достижения той цели, которой не смогли добиться сами во время Гражданской войны в России, — для уничтожения советской системы.

Перед лицом таких угроз восстановление советской разведслужбы стало главной задачей повестки дня.

Свою лепту в восстановление Разведупра, который, как мы уже видели, передали под контроль тайной полиции, внесли дальнейшие события. Началась существенная реформа советской системы государственной безопасности. В самом начале 1938 года диктатор вызвал в Москву и наделил полномочиями для реорганизации ГУГБ грузина по национальности Лаврентия Павловича Берию. Сталин уже сумел раздавить всю внутреннюю оппозицию, нужда в палачах отпала, и его целью стало укрепление своей диктатуры более искусными методами.

Берия положил конец террору и очистил свое ведомство от наиболее кровожадных головорезов. На место неотесанных костоломов из Чека пришли знатоки полицейских методов дознания, доносчиков сменили специалисты по сбору информации, которая стала насущной задачей дня. Берия создал целый ряд школ и академий для подготовки нового типа сотрудника тайной полиции, высокообразованного наблюдателя, специалиста по подслушиванию, способного (словами историка Левицкого) «профессионально проникать во все слои советского общества».

Утверждение профессионализма в сфере деятельности советской разведслужбы освободило Разведупр от пут ГУГБ. Берия понял, что шпионаж нельзя вести полицейскими методами; более того, перед лицом угроз со стороны Германии и Японии на небосклоне быстро восходила звезда военных, и ему стала очевидно, что отделить управление разведкой от Красной Армии невозможно. К концу 1938 года Разведупр снова стал хозяином в собственном доме.

Новое поколение советских офицеров заняло свои места в разведывательном центре в Москве на Кропоткинской. Как и их уничтоженные предшественники, они готовы были пожертвовать всем ради процветания русского государства. По общему признанию, новое руководство Разведупра не преследовало политических амбиций, как Ян Берзин. Это были военные специалисты, поначалу даже не знакомые с правилами подпольной борьбы. Большинство из них пришло из службы связи, очевидно, их считали наиболее приемлемыми кандидатурами для заполнения пробоин, оставленных пулями тайной полиции.

Итак, именно служба связи выдвинула из своих рядов человека, сыгравшего в истории «Красной Капеллы» роль загадочного «Директора» генерала Ивана Терентьевича Пересыпкина, с 1937 года — военного комиссара Научно-исследовательского института связи. Как у многих советских офицеров того времени, его карьера была весьма извилистой. Во время Гражданской войны он добровольцем вступил в Красную Армию, впоследствии стал шахтером, благодаря членству в ВЛКСМ снова вернулся на военную службу и затем быстро сделал карьеру в политических органах Красной Армии. В 1932 году поступил в Военную техническую академию на факультет радиотехники, а после её окончания в 1937 году стал специалистом по радио в штабе армии.

Трудно сказать, принял ли он бразды правления после возрождения разведывательной службы или непосредственно после расстрелянного главы Разведупра Урицкого. Официальные советские биографы упоминают, что в 1939 году Пересыпкин возглавил Главное разведуправление Генерального штаба. Однако после начала Второй мировой войны он на некоторое время уходит из разведки, передав свой пост командующему Шестой Армией генералу Голикову Ф. И., и возглавит Разведупр летом 1941 года, уже будучи генерал-полковником и заместителем наркома обороны. С этого момента Пересыпкин становится вездесущим «Директором». Он и его офицеры в своей работе были верными сторонниками Сталина, и даже в худшие годы террора тайная полиция ничего против них не имела. Постепенно её снова вытеснили из сферы деятельности военной разведки.

В 1939 году ГУГБ вынудили убрать с территории военных свой старейший плацдарм — Третье управление Наркомата обороны, которым руководили офицеры тайной полиции, полностью отвечавшие за контрразведку в Красной Армии. С тех пор у военных было собственное подразделение контрразведки; разведка противника в пограничных военных округах также перешла в ведение Разведупра.

Разведупр получил также доступ в святая святых спецслужб и самую заповедную зону тайной полиции — к кодам и шифрам. Офицеры советской разведки слишком хорошо понимали, что во время войны разведработа главным образом сведется к схватке тайных передатчиков и радистов, отсюда и быстрое развитие специального радиоотдела, замаскированного под Институт золота в Горках Ленинских под Москвой, и специальные курсы радиотелеграфистов в самой столице. Без своих кодов и шифров в предстоящей радиовойне разведка была обречена на поражение. Поэтому Разведупру был придан свой собственный шифровальный отдел под руководством подполковника Кравченко.

Сами по себе технические новшества не могли обеспечить победу в грядущей войне разведок. Разведупру не хватало подготовленных разведчиков, радистов и шифровальщиков. Поэтому Главное управление на Кропоткинской для работы в условиях подполья искало кадры среди офицеров Красной Армии. Желания работать у новых сотрудников хватало, но этого было недостаточно. Чтобы стать мастерами шпионского ремесла, им требовалась хорошая подготовка.

И здесь Разведупру тоже пришлось начать с нуля: ежовскую чистку прошли даже даже разведшколы Красной Армии. В начале 1939 года возобновила работу закрытая тайной полицией Разведывательная школа, которой был придан статус военной академии. Школу связистов в Сокольниках объединили с ещё одним армейским учреждением и превратили в Центральный институт подготовки сотрудников разведки, а специалисты по подготовке разведчиков даже получили доступ в Академию Генерального штаба.

Но Вторая мировая война была уже не за горами, и у Разведупра явно не хватало времени для подготовки нужных кадров. Пересыпкин и его сотрудники работали, не покладая рук. Они создали курсы разведчиков, где спешно набранные офицеры за три-шесть месяцев постигали основы разведывательной работы. Только Центральная разведывательная школа могла позволить себе роскошь полуторагодового курса обучения, но в 1940 году даже его сократили до шести месяцев.

Кадровые сотрудники разведки ворчали, что за столь короткое время разведчика подготовить невозможно, ведь в нормальных условиях на это уходило три-четыре года. Тем не менее должности среднего и младшего уровня быстро заполнились новыми людьми.

Возникла молодая гвардия советской разведки, это были полные энтузиазма, мужественные, но неопытные и наспех подготовленные люди. А ведь им предстояло возглавить первые центры советского шпионажа за рубежом. Одного взгляда было достаточно для понимания призрачности перспектив русской разведки: работа Развеупра в Германии почти полностью свернута; в Швейцарии и Западной Европе машина шпионажа потеряла как своих руководителей, так и основные кадры; во многих странах разведку парализовал идеологический раскол между сторонниками и противниками Сталина.

Только в немногих случаях перспектива казалась более многообещающей: в 1937 году Разведупр преуспел в создании широкой диверсионной сети в северных и западных портах Европы; там связи вели к немецкому коммунисту Эрнсту Вольвеберу в Осло. Примерно в то же время агент Разведупра в Варшаве Рудольф Гернштадт сообщил, что завербовал для работы на Москву первого секретаря германского посольства Рудольфа фон Шелиха, крупнейшего силезского землевладельца. Таким образом советская разведка могла получать сообщения, которыми обменивались посольство с Вильгельмштрассе в Берлине. Другой советский шпион, Рихард Зорге, дальневосточный корреспондент «Франкфуртер Цайтунг», имел доступ в германское посольство в Токио и был близким другом посла Ойгена Отта.

Разведупр имел глубоко законспирированные связи в министерствах Третьего рейха. С момента прихода к власти нацистской тирании старший служащий имперского министерства экономики доктор Арвид Харнак передавал советской разведке все доступные ему секреты; ненависть к фашизму вдохновила на подобные действия с содержимым сейфов имперского министерства авиации лейтенанта запаса военно-воздушных сил Гарри Шульце-Бойзена.

Несмотря на эти единичные успехи, новое руководство Разведупра с пессимизмом смотрело на возможность работы в Германии. Его представители в Берлине говорили о необходимости координации работы информаторов из групп Харнака и Шульце-Бойзена, но в Москве никто и полагать не мог, что таким образом удастся достичь крупного успеха. Работа шпионов в гитлеровском рейхе была чересчур опасной, а хватка гестапо слишком смертельной. Если дело касалось германской военной машины, наблюдение и сбор разведывательной информации следовало осуществлять из сопредельных государств, демократических стран Запада, которые не создавали непреодолимых препятствий для советской слежки за Третьим рейхом.

Идеальным наблюдательным постом для этого была Бельгия. Там законы о шпионаже предусматривали очень мягкие наказания, если только он не был направлен против самой этой страны. Части старой сети Коминтерна, действовавшей в Веймарской республике, удалось перебраться в Бельгию, а оттуда Разведупр смог создать сеть информаторов во Франции, Голландии, а, возможно, и в Дании. Более того, из Бельгии можно было наблюдать не только за Германией, но и за Великобританией, чье руководство Москва все ещё продолжала подозревать в планировании антибольшевистского похода в альянсе с нацистами.

Еще одним плюсом в пользу Бельгии служил тот факт, что это была единственная страна, с которой московское руководство поддерживало постоянную радиосвязь. Еще начиная с 1934 года Коминтерн с помощью разведывательной службы создал сеть радиопередатчиков, которые связывали Москву с её местными организациями и некоторыми коммунистическими партиями в Западной Европе. Главный московский передатчик пользовался позывными ВНА, отсюда и в абверовских досье появились упоминания о «сети ВНА».

Создание этой радиосети явилось главным образом результатом работы коммуниста из Восточной Пруссии, которого товарищи считали гением радиосвязи, отсюда и его кличка «Профессор». Это был Йоганн Венцель, 1902 года рождения, номер 3140 в реестре гестапо и «Герман» для Разведупра. Уроженец Нидау (неподалеку от Кенигсберга), член ББ, до 1933 года был одной из ключевых фигур в промышленном шпионаже коммунистов. Даже после 1933 года он провел для Москвы несколько успешных операций: в конце 34-го завербовал в Дюссельдорфе группу информаторов для работы в немецкой военной промышленности; сеть его агентов на заводах Круппа в Эссене получила чертежи орудий и танков, которые он затем переправил за границу.

Когда в начале 1935 года сеть ББ была разгромлена гестапо, Венцеля снова отозвали в Москву. Там он посещал занятия в Военно-политической школе Красной Армии (улучшенный вариант М-школы), где с таким блеском осваивал методы разведки и работу с передатчиком, что даже семь лет спустя двое арестованных в Словакии немецких партийных функционеров ещё помнили своего однокурсника Германа и навели гестапо на его след.

Венцель стал работать на Разведупр и в 1936 году отправился в Бельгию. Идея состояла в том, чтобы создать в Брюсселе небольшую сеть агентуры и в то же время предоставить в распоряжение Коминтерна в Западной Европе свои навыки в радиоделе. Вскоре Венцель стал главным радистом Коминтерна в Западной Европе. В Бельгии он сам работал на радиопередатчике, поддерживал тесную связь с радистами французской и голландской компартий и начал вести подготовку новых специалистов. Если где-то выходила из строя рация или какой-нибудь товарищ терпел неудачу в дешифровке сложного советского кода, «профессор» всегда был под рукой и помогал восстановить оборванные связи.

Тем временем Венцель создал из коммунистов-эмигрантов небольшую разведгруппу, впоследствии известную гестапо как «Группа Германа». Они собирали информацию, занимались подделкой паспортов и обслуживали «почтовые ящики». Группа состояла из пяти человек: сам Венцель, его любовница Гермина Шнайдер, швейцарка по национальности, работавшая на Коминтерн с 1920 года курьером по кличке «Шлиттерлинг» («Бабочка»); её бывший муж Франц Шнайдер; поляк Авраам Райхман (Адась), занимавшийся подделкой паспортов, и его чешская любовница Мальвина Грубер, урожденная Гофштадлерова.

Самым ценным членом группы был «сапожник» Райхман, чьи подделки позднее стали необходимым атрибутом любой шпионской группы на Западе. Прошлое его достаточно туманно. Французский писатель Перро утверждает, что Райхман был заброшен коминтерновским аппаратом в Берлине, занимавшимся подделкой паспортов. С другой стороны бывший чиновник гестапо считает, что этот «сильный и дьявольски умный человек» (как его описывает Андре Мойен, бывший бельгийский офицер абвера) был прежде одним из руководителей совершенно аполитичной преступной организации, специализировавшейся на подделках и контрабанде. Тем не менее все соглашаются, что «Фабрикант» (псевдоним Райхмана) являлся ведущим специалистом своего дела, работал в Палестине и с 1934 года постоянно обеспечивал своими изделиями все западноевропейское коммунистическое подполье.

Благодаря этим специалистам Венцель был постоянно на виду у своих хозяев из Разведупра, хотя с точки зрения разведки ценность его организации была невелика. Начиная с 1938 года его крошечная группа оказалась чрезвычайно полезной и сулила такие перспективы, что московское руководство решило её расширить. Сам того не подозревая, Йоганн Венцель заложил фундамент «Красной капеллы».

Небольшие флажки на карте оперативной обстановки в Главном разведывательном управлении теперь образовывали сплошную агентурную сеть. Центром этой сети, развернутой над Западной Европой и достаточно сильной, чтобы одновременно работать как против Германии, так и против западных держав, стал Брюссель. Теперь команда офицеров советской разведки готовилась взять руководство на себя.

После непродолжительной акклиматизации на Западе капитану Виктору Сакулову-Гуревичу приказали создать в Копенгагене агентурную сеть для проникновения в Германию. Михаил Макаров, лейтенант военно-воздушных сил, отвечал за работу радистов в новой разросшейся организации в Бельгии, а лейтенант Антон Данилов — за связь и взаимодействие между советским посольством в Париже и группами в Бельгии и Голландии. И, наконец, военинженер третьего ранга Константин Ефремов получил задание вести наблюдение за военной промышленностью Западной Европы.

Главное управление приложило немало стараний, чтобы обеспечить четверке этих ключевых агентов хорошее прикрытие. Каждый из них сменил имя и обзавелся хорошо сделанными документами. Паспорт номер 4649, выданный в 1936 году в Нью-Йорке, превратил Сакулова-Гуревича в Висента Сьерру, гражданина Уругвая, родившегося 3 ноября 1912 года и проживающего в доме девять на Калле Колон, Монтевидео. Макаров же стал Карлосом Аламо, также из Монтевидео, родившимся 12 апреля 1913 года. Два других агента обрели скандинавское происхождение. Данилов стал норвежцем Альбертом Десметом, родившимся в Орхусе 12 октября 1903 года, а украинец Ефремов — финским студентом Эриком Ернстремом, появившимся на свет 3 ноября 1911 года в городе Ваза.

Для прикрытия маршрутов следования четверки советских агентов были приняты все меры предосторожности. Сакулов-Гуревич действительно улетел в Монтевидео и оттуда начал свой путь в Бельгию. Псевдофинн Ефремов добирался ещё более кружным путем: из Одессы пароходом до Румынии, затем Белград и Швейцария, через Париж добрался до Льежа, где один семестр изучал в университете химию, а потом наконец прибыл в пункт своего назначения Брюссель.

Хотя вся четверка прилежно учила свои новые роли, их преданность делу не могла скрыть того, что для подобной работы они не прошли соответствующей подготовки. Это был типичный продукт сокращенных курсов Разведупра, и ни у кого из них не было основательных знаний о работе разведки. Созданная антикоммунистами легенда о «Красной капелле» представляет их искусными супершпионами, но правда куда более прозаична.

Авиатор из Казани Макаров совершенно не подходил для разведработы. Общительный балагур любил быстрые машины (настоящее проклятие для профессионала-разведчика из-за неизбежных инцидентов, привлекающих внимание полиции), вино и красивых женщин. Говорят, что этот привлекательный гуляка приходился племянником Молотову, но он явно не вписывался в рамки конспиративной игры, питал отвращение к дисциплине и обожал авантюры. В ходе гражданской войны в Испании, будучи только членом наземного персонала и не имея летной подготовки, он в одиночку поднял в воздух против частей Франко бомбардировщик и таким образом предотвратил грозившую катастрофу.

Сакулов-Гуревич мало чем от него отличался. Тщеславный любитель экстравагантных нарядов представлял из себя скорее карикатуру на традиционный образ разведчика. Где бы он ни был, за ним всегда тянулся шлейф любовных похождений и роскошной жизни. Некоторые моменты его карьеры просто трогательны. Сын ленинградского рабочего, получивший хорошее образование и проявивший отличные способности к языкам, во время гражданской войны в Испании служил офицером в интернациональной бригаде. В молодости он прочитал роман Смирнова «Дневник шпиона» и настолько ассоциировал себя с его героем, британским агентом Эдвардом Кентом, что с тех пор называл себя его фамилией и соратники знали его только так. Однако в одном он отличался от Макарова: загнанный в угол, несмотря на все свое бахвальство, он становился холодным и расчетливым.

Два других агента, Данилов и Ефремов, оказались подготовлены не намного лучше. Сразу после окончания учебы в военном училище лейтенант Данилов прошел школу дипломатической службы. С другой стороны, за плечами капитана Ефремова осталась успешная техническая карьера. Он был специалистом по ведению химической войны, изучал в Москве химию и несколько лет служил на советско-манжурской границе в инженерном подразделении Дальневосточной армии.

Полученная ими скоротечная подготовка в Московской разведшколе едва ли подходила для осуществления честолюбивых планов Разведупра. Макаров едва умел обращаться с рацией (его научил этому Венцель), Ефремов по легенде играл роль финна, но не смог бы поддержать самой элементарной беседы на «родном языке», хотя впоследствии гестапо похвалит его легенду, «настолько блестящую, что ей соответствует каждая пуговица его костюма и даже нижнее белье».

Деятельность «Красной капеллы» могла начаться с фальстарта, не появись в ней человек, которому более чем кому-либо обязана советская разведка своими успехами в Западной Европе. Своим подчиненным он был известен как «Большой шеф». И в победах, и в поражениях он доказал свою компетентность и опыт во всех областях конспиративного ремесла. Звали его Леопольд Треппер, и он серьезно отличался от всех своих соратников по будущей шпионской сети. Треппер не был выходцем из Красной Армии, он был даже не советским гражданином, а поляком, евреем и профессиональным революционером.

Треппер внес в историю «Красной капеллы» совершенно новую струю. Четверо его советских коллег были офицерами, привычными к выполнению любого приказа начальства, а для Треппера единственно приемлемым было добровольное подчинение идее, бескомпромиссное следование учению. Приказы сверху могли неожиданно менять цели или направление развития операции, но фанатизм одинокого волка-революционера не позволял отклоняться от намеченного курса, который был давно определен: его путеводными звездами стали коммунизм и польское еврейство.

Сын лавочника Леопольд Треппер родился в Ноймарке неподалеку от Закопане 23 февраля 1904 года. В связи с ранней смертью отца рос он в нищете и страданиях. Из-за безденежья пришлось оставить учебу в Краковском университете, где он изучал историю и литературу, и перебиваться случайными заработками — сначала каменщиком, затем кузнецом, потом шахтером. В это время стал коммунистом. В 1925 году вместе с другими представителями своего класса организовал стачку в галицийском городе Домброве, которая была подавлена польской армией. Помимо воспоминаний о восьми месяцах заключения это приключение дало ему новое имя. С тех пор он называл себя Домб по первым четырем буквам города Домбров.

Но как коммунист и к тому же еврей, Треппер стал слишком заметен, и смена имени не избавила его от преследований полуфашистского режима Пилсудского. Он счел свое положение настолько опасным, что примкнул к сионистской организации и в 1926 году с её помощью эмигрировал в Палестину. Треппер стал сельскохозяйственным рабочим в киббуце, затем учеником в электротехнической фирме, но его продолжал манить соблазн подпольной революционной работы, и он вступил в коммунистическую организацию, известную под названием «Единство», где познакомился со своей будущей женой, школьной учительницей Сарой Майей («Любой») Бройд (разведенной, фамилия по мужу Оршитцер). Она родилась в польском городе Дрогобыче в 1908 году, за участие в политическом убийстве числилась в полицейских списках и сбежала в Палестину.

Так Треппер стал членом небольшой группы объединенных общей судьбой польско-еврейских коммунистов. Большинство из них училось в польских университетах, оказалось вовлеченными в революционную борьбу и затем перебралось в Палестину. Земля обетованная их совсем не привлекала. Представитель среднего класса Леон Гроссвогель, клерк Хилиль Кац, рабочий Альтер Стрем и секретарша София Познанская — никто из них не хотел оставаться в Палестине, все горели желанием вернуться в Европу, на поля революционной борьбы.

Но как выбраться из этой опаленной солнцем пустыни, которая никому из них не нравилась? Дорога была открыта — поступить на службу в Коминтерн или советскую разведку. Проложил этот путь для своих друзей один из группы студент-механик Исайя Бир.

Он выбрал Разведупр, отправился во Францию и начал работать информатором на химической фабрике, а затем создал рабкоровскую сеть, снабжая Советы данными о французской промышленности. Инструкции Бир получал через редакцию коммунистической газеты «Юманите» или местные организации французской компартии. К 1929 году он настолько упрочил свое положение в советской разведке, что вызвал из Палестины старого приятеля, Альтера Стрема, который стал у него помощником и в свою очередь позвал своих друзей, объединив их в разведывательную сеть Бира. Треппер прибыл в 1930 году, вскоре открыл у себя талант прирожденного разведчика и быстро вырос до самого удачливого коллеги Бира.

Треппер жадно поглощал поучения Бира, который вскоре сделал его специалистом по прикрытию своих маршрутов. Он научился искусству перевоплощения, способам обмана противника и мог вывернуться из самого затруднительного положения. Среди сыщиков парижского Сюрте Бир не зря получил прозвище «Фантомас». Он мог появляться и исчезать, как привидение. Казалось, ему были известны черные ходы всех домов Парижа, каждый подвал, каждый чердак; он постоянно ускользал от преследователей, которым оставалось только гадать по поводу его истинного лица. Когда в июне 1932 года его все-таки схватили, полиция была разочарована: вместо ожидаемого супершпиона перед ними оказался скромный студент, руководивший чем-то вроде молодежного шпионского клуба: в свои 28 лет Треппер был у них самым старшим.

Находясь под арестом, Бир и его агенты общались с чиновником Сюрте Шарлем Биде. Им стало ясно, что их организация пала жертвой главного бича коммунистических шпионских организаций — предательства одного из своих членов, который выдал полиции адрес Бира и устроил встречу, на которой «Фантомаса» арестовали. В конце 1933 года Бир, Стрем и пятеро других агентов были приговорены парижским судом к трем годам заключения. Вырваться из когтей полиции удалось только одному — Леопольду Трепперу.

Он отправился в Берлин, где находился центр разведывательной службы, отвечавшей за Францию, и рассказал о провале. Люди из Разведупра посадили его в поезд до Москвы, велев оставаться на месте, пока все пассажиры не сойдут на перрон и ему не представиться кто-нибудь из управления. Треппер, он же Лейба Домб, сделал, как ему сказали, и так начал свою карьеру в Разведупре. Но ему ещё долго пришлось ждать своего часа: могло показаться, что управление просто не могло найти ему применения. Он коротал время за учебой и временной работой. Треппер посещал институт на Покровке, был редактором отдела культуры еврейской газеты «Емет», выходившей на идише, ходил на лекции по разведке в Московской военной академии…

А затем пришло и его время.

В 1936 году членов группы Бира освободили из тюрьмы и они попросили убежища в Советском Союзе. Личность предателя, провалившего шпионскую сеть, все ещё оставалась загадкой. В этом подозревали журналиста Рике, редактора «Юманите», и шестерых членов ЦК Французской компартии, поскольку именно они осуществляли связь между организацией Бира и их московским руководством. С другой стороны нельзя было исключить возможность предательства Альтера Стрема или любого другого члена их группы. Чтобы установить виновных, Управление отправило Треппера во Францию, и тот который использовал все свои способности, чтобы снять подозрения с друзей.

После трудных поисков ответ был найден: Рике предателем не был. Треппер обнаружил, что полицию информировал датский коммунист, принадлежавший к шпионской организации в Соединенных Штатах; во время ареста тот вел себя как двойной агент американской контрразведки. Ничего не подозревавший московский разведцентр перебросил датчанина во Францию, он информировал американцев, а те передавали его сведения Сюрте.

После такого отчета в Управлении потребовали от Треппера доказательств. Ему пришлось снова отправиться во Францию, откуда он вернулся с неопровержимыми документами — письмами провокатора американскому военному атташе в Париже.

Вояж Треппера во Францию убедил руководство на Кропоткинской в его способностях. После ликвидации элиты разведупра и побега генерала Кривицкого, руководителя западноевропейской резидентуры, более квалифицированного сотрудника для руководства создаваемой на Западе организацией, похоже, не было. Он знал обстановку во Франции, его польские друзья из группы Бира либо ещё находились там же, либо обосновались в Бельгии. Треппер говорил по-французски не хуже любого француза, знал немецкий — язык главного противника и будущий универсальный язык советских радистов на Западе.

Итак, Леопольда Треппера назначили главой разведсети в Западной Европе. Ему приказали сотрудничать с Макаровым и Ефремовым (последний играл второстепенную роль) в расширении организации Венцеля в Бельгии и создании новых групп агентов во Франции и Голландии, а затем связаться с берлинской группой, образовавшейся вокруг Харнака и Шульце-Бойзена. Венцель со своей брюссельской группой должен был перейти под начало Треппера и в то же время стать техническим руководителем радиосвязи во всей Западной Европе.

По замыслу Москвы лучшим прикрытием для этой операции стали деловые мотивы. Макаров и «Кент» появились под видом состоятельных южноамериканцев, заинтересованных в экспортной торговле, а Треппер выбрал для себя роль преуспевающего торговца из Канады. Канадский паспорт № 43671, выданный Михаилу Дзюмаге, уроженцу Виннипега, и попавший во время гражданской войны в Испании в руки советской разведки, переделали на имя коммерсанта Адама Миклоша. Так Треппер снова сменил личность.

В отличие от Ефремова, Треппер потратил немало сил на знакомство с канадской действительностью.

Бывший сотрудник гестапо, очевидно допрашивавший его после ареста, утверждал, что «тот с особой тщательностью знакомился с чиновничьим, деловым миром и жизнью Канады в целом; ему даже доставляли подробные отчеты о канадской промышленности, экономике, снабжении продовольствием, лесоводстве и по многим другим темам».

После такой подготовки весной 1939 года «Большой шеф» отправился в свое невероятное путешествие. На канадском паспорте не могло быть советской визы, так что на своем окольном пути в Бельгию он пользовался рядом фальшивок: по одному паспорту ему удалось добраться через Финляндию до Швеции, по другому он приехал в Данию и Антверпен, где, наконец, получил от работника Советского торгпредства свой канадский паспорт с отметками, свидетельствовавшими, что его обладатель недавно прибыл из Канады.

Одного за другим отправлял советский разведцентр своих ведущих специалистов в Западную Европу. Треппер обосновался в Брюсселе 6 марта 1939 года, Макаров прибыл в апреле, «Кент» 17 июля, хотя (во всяком случае, согласно имевшемуся плану) его миссия ограничивалась несколькими месяцами. Наконец, в сентябре до Брюсселя добрался Ефремов. С другой стороны, Данилов добрался только до Парижа, где поступил в распоряжение советского консульства. Фактически он являлся сотрудником посольства, но ему запретили там появляться, поскольку никто не должен был знать, что он работает с капитаном Карповым, помощником по разведке советского военного атташе, генерала Суслопарова.

Прежде чем возглавить советскую агентуру, которую предстояло создать в Бельгии и Франции, Трепперу нужно было найти для неё подходящее прикрытие. Сразу после приезда в Брюссель он связался со старым другом по Палестине Леоном Гроссфогелем, который к тому времени занялся текстилем и владел фирмой «Каучук», занимавшейся производством плащей и имевшей филиалы в Остенде и Антверпене.

Треппер намекнул ему на цель своего визита в Брюссель и предложил стать финансистом новой шпионской организации. Тот согласился. На десять тысяч долларов из секретного фонда Треппера приятели создали в Брюсселе внешнеторговую фирму «Превосходные импортные дождевики», и одним из её директоров назначили ничего не подозревавшего, но респектабельного бельгийца, бывшего консула, Жюля Жаспера. Новая фирма открыла филиалы в бельгийских, французских, немецких и голландских портах — идеальных пунктах наблюдения за Англией и Германией.

Следовательно, когда Макаров доложил Трепперу о прибытии, первоначальное прикрытие уже подготовили. Но «Большой шеф» был слишком осторожен, чтобы позволить своему радисту связаться с «Дождевиками». Правила конспирации требовали от агентов знать друг друга как можно меньше, поэтому он настоял на продаже Гроссфогелем возглавляемого его женой остендского филиала «Каучука». Одновременно он заинтересовал этим делом Макарова. Сделка совершилась: Макаров заплатил двести тысяч бельгийских франков, стал владельцем филиала и с рацией в чемодане переехал в Остенде.

Постепенно Гроссвогель стал для Треппера помощником номер один. Именно через него тот возобновил связь со старым товарищем по Палестине Хилилем Кацем, который перешел на службу к Советам в качестве секретаря Треппера. Позднее к ним присоединилась София Познанская, ещё один товарищ по Святой земле. Правда, теперь в Москве её называли Анетта или Анна Верлинден; под этим именем её направили в организацию Треппера. Польская четверка образовала ядро шпионской сети, которая, благодаря блестящим связям Гроссфогеля, заняла заметное место в бельгийском деловом мире.

У Гроссфогеля был приятель по имени Исидор Шпрингер, работавший в Антверпене на алмазной бирже. Он ввел Треппера в новый круг коммунистов-информаторов. Шпрингер раньше был функционером ГКП, порвал с партией, но тем не менее согласился сотрудничать с советской разведкой. Он привел с собой друзей: курьера Германа Избицкого, радиста торгового судна Августина Сисе, немецкую эмигрантку и любовницу Шпрингера Риту Арнольд, знакомую Гроссфогеля и сотрудницу франко-бельгийской коммерческой палаты Симону Фельтер.

Тем временем члены организации Венцеля поступили в распоряжение Треппера, а сам он начал техническую подготовку радистов. Благодаря его дальновидности, у группы в Бельгии имелось четыре исправных передатчика. Один из них Венцель хранил в своей брюссельской квартире, второй у своего помощника Райхмана, третий у «Остендскго музыканта» (как называл себя Августин) и четвертый под замком у Макарова. «Шарманка» Макарова была первой на случай выхода из строя передатчика Венцеля, а остальные два составляли резерв.

Затем он расширил свою сеть в Голландии, где тоже разместил радиостанции. В начале 1939 года через голландского коммуниста и радиста Дэниела Голуза, старого товарища по Коминтерну, Венцель связался с организацией партийных функционеров в Амстердаме. Вскоре после этого Москва направила его в Амстердам для встречи с Винтеринком, человеком Коминтерна, выбранным Разведупром для руководства голландской группой. Известный в партии из-за своей крупной фигуры как «Большой человек», Винтеринк прежде работал на коминтерновскую организацию «Красная помощь» и располагал почтовой и курьерской связью с Германией. Впоследствии ей пользовался разместившийся в Стокгольме секретариат ГКП в изгнании под руководством Герберта Вагнера, пытаясь вновь найти точки опоры в нацистской Германии.

Венцель научил Винтеринка основам обращения с рацией, присвоил ему кличку «Тико», и тот приступил к работе. Вскоре Винтеринк сколотил небольшую группу из двенадцати агентов, включая курьеров и информаторов. У радиста Голуза уже был передатчик, и ещё два привезли позднее, а к концу 1940 года «Хильда» (название голландской группы) уже наладила связь с Москвой.

Теперь организация Треппера развернула настоящую работу. Постоянную связь между организациями в Бельгии и Голландии обеспечивали Якоб и Хендрика Риллболинг, супружеская пара из «Хильды», и бельгийский агент Морис Пеппер. Бельгийская сеть продолжала хранить молчание, поскольку Треппер считал более важной вербовку информаторов и налаживание связей с деловым миром, дипломатами и военными, а не отправку сообщений через эфир. Это время ещё не пришло: только что был заключен пакт Сталина-Гитлера, и Москва с Берлином вели дела в его ложном свете. По-настоящему Треппер смог начать работу только после начала конфликта между Германией и Россией.

Однако германский победный марш оставил «Большого шефа» без резерва. Армии Адольфа Гитлера вынудили советскую разведку изменить свои планы и снизить едва намеченные рубежи в невидимой войне.

Военная авантюра Гитлера в Польше разрушила планы Разведупра по тайному продвижению на Запад. Разразившаяся в 1939 году война помешала созданию аппарата для работы в Дании, поскольку находившемуся в Брюсселе «Кенту», который намечался в руководители датской организации, передали приказ Центра: оставаться в Бельгии и присоединиться к Трепперу. Вдобавок вступление в войну Британии потребовало реорганизации работы в атлантических портах Западной Европы: ведь разведсеть там поначалу создавалась для наблюдения на запад. Теперь позиция Британии сомнений не вызывала, и организация сосредоточила свои усилия исключительно в восточном направлении.

Однако Треппер вряд ли мог приспособиться к новой ситуации, когда германские войска, танки и бомбардировщики разрушали самую главную стратегическую установку, на которую опиралось все построение советской разведывательной сети. Его стратегическим принципом являлось положение, по которому разведка против Германии должна была осуществляться с соседних нейтральных территорий, вне пределов досягаемости контрразведки Третьего рейха. А в результате майско-июньских военных действий 1940 года агенты Москвы столкнулись с гитлеровской Германией лицом к лицу. Преследователи и преследуемые теперь стали соседями. Так, например, в Брюсселе отдел абвера, охотившийся за «Красной капеллой», оказался в том же здании, что и главный офис одной из трепперовских псевдо-фирм — их буквально разделяла только стена.

Военные операции Германии на побережье ясно дали Трепперу понять, что нужно срочно менять позиции. Бизнес Макарова в Остенде был уничтожен немецкими бомбами, и Треппер мог считать себя счастливцем, поскольку загодя приказал Макарову спрятать радиопередатчик в Нокке-ле-Зоте, восточнее Остенде. Макаров был так потрясен, что отказался покинуть объятия своей любовницы, жены художника Гильема Хурикса, и совершенно не желал подчиняться приказу начальника доставить рацию в Брюссель. Трепперу пришлось самому ехать в Нокке, искать передатчик и прокладывать себе дорогу среди наступающих немецких танков. Он сурово отчитал Макарова и пригрозил после следующего невыполнения приказа отправить того обратно в Россию. Угроза не столь серьезная, поскольку у «Большого шефа» каждый агент быт теперь наперечет.

Впервые Москва начала получать пользу от своей сети информаторов, ведь советскому Генеральному штабу, захваченному врасплох стратегией вермахтовского блицкрига, срочно требовалась детальная информация от своих разведчиков.

Треппер активизировал работу своей организации. В Бельгии и Голландии агенты пытались разузнать планы германской кампании на западе. Во время своей вынужденной поездки в Нокке Треппер отмечал каждую привлекшую внимание деталь в продвижении немецких войск. Новые сообщения поступали ежедневно, и постепенно стала складываться общая картина. В начале июня через военного атташе советской дипломатической миссии в Брюсселе он смог отправить в Москву «Директору» восьмидесятистраничный отчет. Однако больше возможностями этого канала воспользоваться не удалось. Бельгию оккупировали немцы, персонал миссии, в том числе и военного атташе, эвакуировали. Теперь организации оставалось полагаться только на свои радиостанции, которые стали единственной связью с «Директором».

Первый радиоцентр расположился в вилле на брюссельской авеню Лонгчемп. Он предназначался для проверки оборудования во время редких передач сообщений в Москву и поддержания постоянной связи с центром. Сама сеть информаторов безмолвствовала. Макаров работал на рации, София Познанская занималась шифровками, а подруга Шпрингера, Рита Арнольд, не испытывая особого энтузиазма, выступала в качестве курьера. Только крайние материальные проблемы заставили её пойти на службу Советам (ее муж, бельгийский бизнесмен, умер несколькими неделями раньше). К тому же она боялась своих бывших немецких соотечественников (Рита была еврейкой и когда-то состояла в компартии).

Как руководитель организации, Треппер стал все активнее использовать капитана «Кента». Тот беззаботно жил на четвертом этаже дома сто шесть на авеню Эмили де Беко. Его настроение значительно улучшилось после того, как во время одного из немецких воздушных налетов он встретил и полюбил блондинку, занимавшую апартаменты в том же доме — вдову чешского миллионера Маргариту Барча. Позднее парочка переехала в виллу из двадцати семи комнат на авеню Слегерс, где они стали центром избранного общества из консервативных светских львов и католиков правого толка.

Трепперу с большим трудом удавалось заставить мнимого джентльмена сосредоточиться на своих обязанностях. Хотя Треппер и недолюбливал непривлекательного коротышку «Кента», но нуждался в нем, поскольку тот был единственным русским, способным возглавить бельгийскую сеть. Пребывание самого Треппера в Бельгии подходило к концу. Суровый немецкий оккупационный режим оставлял ему все меньше возможностей для маневра. Он уже не мог выступать в роли канадского бизнесмена, поскольку Канада находилась в состоянии войны с Германией. Райхман уже сфабриковал ему новые документы на имя Жана Жильбера. Многие из его близких друзей-евреев оказались в опасности; немецкие оккупационные власти готовили антиеврейские законы, по которым Гроссфогель вскоре наверняка должен был лишиться всей своей собственности.

Самое время эвакуироваться во Францию. Конечно, германские войска контролировали ситуацию и там, но они не знали бельгийцев так, как Леон Гроссфогель. Кроме того, во Франции тоже нужно было создавать разведывательную сеть. В августе 1940 года Треппер вместе со своей любовницей Джорджией де Винтер (жену Любу с детьми он уже отправил обратно в Советский Союз) и Гроссфогелем выехали в Париж. Кент стал «Малым шефом», а бельгийская организация Треппера превратилась в «группу Кента».

Опираясь на двоих помощников, Гроссфогеля и Каца, Треппер начал создавать новую агентурную сеть. К этой троице присоединился бывалый конспиратор Генри Робинсон, успевший поработать как на советскую разведку, так и на Коминтерн. Он родился в 1897 году в семье франкфуртского бизнесмена, участвовал в движении «Спартака», в качестве инструктора от Коминтерна побывал в Париже, а в начале 1930 года стал ответственным за промышленный шпионаж у главы резидентуры «Генерала Мореля»; в конце концов он стал главой ОМС[6] по Западной Европе.

Робинсон привел с собой в качестве зародыша французской организации Треппера целую разведывательную сеть: его информаторы работали в многочисленных правительственных управлениях и даже имели связи в кабинете Виши и французской армейской разведке. Организация Робинсона тесно сотрудничала с французской компартией и шведской организацией Разведупра. У него были личные, можно сказать, даже романтичные каналы связи с берлинской группой, поскольку старая коммунистка Клара Шаббель была его давней любовницей и матерью его сына, служившего теперь капралом в армии Адольфа Гитлера.

Другая группа агентов, поначалу встреченная Трепером довольно настороженно, но впоследствии принятая в его организацию, обеспечила ему связи с новыми слоями французского общества — церковью, аристократией, русской эмиграцией. Эту группу возглавляли дети царского генерала Максимовича из Чернигова — горный инженер Василий Павлович и специалист по нервным болезням Анна Павловна.

Первоначально они примыкали к движению «Молодая Россия» — ассоциации белогвардейских эмигрантов во Франции с неким фашистским уклоном, но перешли на службу советской разведке. Полученные деньги позволили Анне Максимович открыть частную клинику, которая стала кладезем чрезвычайно важной информации: ведь среди её пациентов были не только лидеры русской эмиграции, жившие на средства Максимовичей, но и парижский епископ монсиньор Шанталь, и Даркье де Пеллепуа, главный комиссар по делам евреев в правительстве Виши. Брат последнего был в клинике главным врачом.

Интерес Треппера к Максимовичам вызвана был главным образом их связями с германскими оккупационными властями. Как генеральский сын, Максимович был в хороших отношениях с чиновниками германской военной администрации, особенно с тех пор, как его любовницей стала секретарша Анна-Маргарет Хоффман-Шольц («Хошо»). Она была не просто секретаршей — родом из хорошей семьи, она служила в администрации западных оккупированных территориях, в офисе Ганса Куприана, видного военного чиновника — специалиста по вопросам беженцев.

Сразу же после оккупации Франции глава административного отделения оккупационного правительства сформировал специальное подразделение для репатриации во Францию семи миллионов беженцев, лишившихся крова в результате военных действий.

Старшего правительственного чиновника военной администрации фон Преффера назначили специальным уполномоченным по делам беженцев, и он разослал своих сотрудников по лагерям. Во время одного из таких визитов Куприан со своей секретаршей и встретили беженца Максимовича.

Не первой молодости секретарша воспылала симпатией к русскому дворянину и буквально напрашивалась на ответные чувства с его стороны. Их отношения продолжились и после роспуска службы по делам беженцев в конце 1940 года, когда «Хошо» перевели в германское консульство в Париже. Ее слепое доверие к очаровательному любовнику не знало границ: позднее гестапо высказывало предположение, «что информация из консульства и канцелярии главнокомандующего попадала в Москву» при её содействии.