Глава 27 1849–1856

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 27

1849–1856

Шамиль в зените славы. – Провал Аргутинского при Чохе. – Хаджи-Мурат. – Его поход на Шуру. – Шамиль направляет его в Кайтаго. – Ревность Шамиля. – Он замышляет смерть Хаджи-Мурата. – Хаджи-Мурат сдается русским, но потом бежит. – Смерть Хаджи-Мурата. – Убит Слепцов. – Барятинский возглавляет левый фланг. – Вырубка леса. – Набеги. – Уменьшение населения равнин Чечни. – Крымская война. – Операции в Малой Азии. – Опасность войны с Персией. – Тайное соглашение. – Вторжение Шамиля в Кахетию. – Поход Аргутинского. Второе вторжение Шамиля в Кахетию. – Шамиль дома

В целом можно сказать, что с 1848 по 1856 год на Восточном Кавказе и русские войска, и войска Шамиля в основном придерживались оборонительной тактики; сколько-нибудь крупных столкновений было мало, причем ни в одном из них стороны не понесли тяжелых потерь. Шамиль занимал прочные позиции в Западном Дагестане, в том числе в Аварии, и на большей части территории Чечни. С другой стороны, уничтожение Салты и Гергебиля, строительство крепостей в Аймяки, Цудахаре и других местах, размещение постоянных частей в важных стратегических пунктах уменьшило для русских опасность вторжения на свою территорию и территории верных ей местных государственных образований. Князь Воронцов, понимая, что он недостаточно силен, чтобы в данных условиях нанести по мюридизму смертельный удар, в основном занимался укреплением оборонительных линий, ожидая удобного момента для начала активных действий. Помимо этого, он посвятил все свои способности и энергию реформированию гражданского управления. В этой области он добился крупных и долговременных успехов, и именно на этом должна основываться его слава как наместника на Кавказе. Однако в военной области его политика никак не была лишь пассивной и оборонительной. Особенно это касается Чечни, где все еще продолжалась безжалостная партизанская война, иногда перемежающаяся крупномасштабными карательными экспедициями.

Шамиль тоже не бездействовал. В 1849 году его влияние и авторитет достигли своего пика. Его правление стало исключительно деспотическим, подкрепленным мечом и топором палача, без которого имам теперь никуда не выезжал. Его слово было законом, и никто не осмеливался ставить его под сомнение, даже родственники его многочисленных жертв. Тысячи людей соглашались по его приказу отдать свою жизнь, а его верные военачальники были всегда готовы вести за собой этих людей в поход, каким бы опасным он ни был. Среди них особо выделялся Хаджи-Мурат. Однако стороннему наблюдателю было очевидно, что подобное положение вещей не может длиться вечно, и конец, пусть еще неявный и далекий, уже не за горами. Окончательное завоевание Кавказа Россией, неизбежное с самого начала, должно было завершиться.

Успехи русских при Салты и Гергебиле в 1848 году, столь дорого им стоивший, до некоторой степени были уравновешены событиями следующего года, а именно – неудачной попыткой Аргутинского взять новую крепость Кибит-Магомы Чох, которая даже для Дагестана занимала необычайно сильную позицию на горе в 12 милях к юго-востоку от Гуниба. После длительного артиллерийского обстрела, во время которого Тотлебен развил те таланты, которые позже прославили его, русский командир не стал рисковать и отступил, и Чох до конца войны оставался неприступным. Чтобы компенсировать эту неудачу, Россия приступила к строительству Ахтынской военной дороги, что сократило бы путь от Тифлиса до Шуры более чем на 400 километров. Примечательно, что именно тогда был сооружен первый в России тоннель. А ранее в том же году (1 апреля) Хаджи-Мурат прославился как самый дерзкий из всех мюридских лидеров, совершив набег на Шуру, столицу и главный военный центр русского Дагестана. Это событие вызвало недовольство и взыскания со стороны самого императора. Войдя в город ночью, Хаджи-Мурат, видимо, по ошибке напал на госпиталь. Говорят, что, убив больных и раненых, он сделал из человеческого мяса шашлыки и оставил их так, чтобы русские подумали, что застали Хаджи-Мурата врасплох прямо за обедом и невольно съели бы своих собственных товарищей. Однако правда заключается в том, что только один пациент госпиталя был ранен и никто не был убит, потому что остальные забаррикадировались в одной из палат. Всех быстро подняли по тревоге, и Хаджи-Мурат бежал после короткой, но яростной схватки с русскими, в которой русские потеряли убитыми и ранеными 13 человек, а мюриды – 20. Очевидно, для приготовления столь ужасного блюда у него просто не было времени, да в общем-то и особой нужды. Он и без того уже давно был прославленным вождем партизанского движения. Именно тогда он первый раз прибегнул к хорошо известному приему подковывать лошадей задом наперед, чтобы сбить преследователей со следа.

На следующий год он вторгся в восточные районы Грузии и вырезал маленький русский гарнизон в крепости Бабаратминская. Впоследствии он, вероятно, не раз пожалел об этом.

В 1851 году Шамиль послал Хаджи-Мурата в прибрежные районы Кайтаго и Табасаран, чтобы поднять их жителей на восстание против русских. И снова он отметился отчаянной и рискованной экспедицией, одной из тех, которые навечно вписали его имя в историю Кавказской войны. С 500 всадниками он ночью вошел в Буйнах, богатый аул на военной дороге, соединяющей Дербент и Шуру, убил Шах-Вали, брата шамхала Тарку, на пороге его собственного дома, и увел его жену и детей, за которых впоследствии Шамиль получил богатый выкуп. В тот раз Хаджи-Мурат и его люди проскакали 160 километров менее чем за 30 часов и, хотя преследователи шли за ними по пятам, сумели ускользнуть. Границ его смелости не было, и неудивительно, что он стал настоящим кошмаром для тех районов, жители которых подчинились России. Его боялись до такой степени, что однажды 1500 местных милиционеров под командованием русского офицера бежали от небольшого отряда мюридов с криками: «Хаджи-Мурат! Хаджи-Мурат!»

Однако в целом эта экспедиция оказалась неудачной. Русские имели преимущество в таких сражениях, и туземцы, хотя их симпатии были на стороне мюридов, были не удовлетворены ходом операции, которая сделала их объектами мести со стороны русских и не принесла ничего взамен. Они жаловались на Хаджи-Мурата, чьи многочисленные враги не упускали возможности очернить его в глазах Шамиля. Наконец Шамиль, уже начавший ревновать Хаджи-Мурата к его славе, решил избавиться от человека, чья популярность могла помешать осуществлению его честолюбивых планов, ведь недавно имам объявил преемником своего сына Кази-Мухаммада.

На тайном совете в Автурах (Чечня) Хаджи-Мурат был приговорен к смерти и чуть не попал в ловушку. Однако он получил своевременное предупреждение и направился в Воздвиженскую, где и сдался русским. Комендант крепости (полковник князь Воронцов) отправил его к своему отцу в Тифлис. Кавказский наместник с радостью принял Хаджи-Мурата и добился от императора разрешения оставить его на Кавказе. Воронцов убедил императора, что в будущем Хаджи-Мурат может принести пользу русскому трону. Николай на полях письма написал: «Слава Богу! Хорошее начало». Однако со свойственной ему недоверчивостью он указал, что человек, предавший один раз, может делать это еще и еще, а потому возложил ответственность за Хаджи-Мурата на Воронцова. Хаджи-Мурата держали в Тифлисе на положении почетного пленника, но семья его находилась в Целмесе, в руках Шамиля. Судьба семьи так беспокоила его, что он стал проводить все ночи в молитвах, и его здоровье резко ухудшилось. В связи с этим его отправили в Грозный, чтобы посмотреть, сможет ли он освободить их. После неудачной попытки сделать это он вернулся в Тифлис и затем по собственной просьбе был отправлен в Нуху под тем предлогом, что там он сможет лучше соблюдать все положенные религиозные обряды. Однако это было сделано при условии, что Аргутинский согласится принять его в свое войско в Дагестане. Обдумавший все свои ошибки, раздраженный установленным за ним надзором, тоскующий по прошлой вольной жизни и терзаемый мрачными предчувствиями о судьбе своей семьи – ведь, как и Шамиль, он был преданным мужем и отцом, – Хаджи-Мурат снова решил бежать. Катаясь верхом с четырьмя верными людьми в сопровождении всего 4 или 5 казаков из охраны главнокомандующего, Хаджи-Мурат внезапно выхватил пистолет и убил офицера охраны. Один из его людей убил казака, и маленькая группа всадников пустила лошадей галопом. Капитан Бучкеев, который лично отвечал за Хаджи-Мурата и его приближенных, услыша о произошедшем, потерял голову, вскочил на коня и помчался в Тифлис. Можно себе представить состояние Воронцова, когда он узнал об этом. Ведь он отвечал за Хаджи-Мурата перед самим императором, а из-за небрежности своих подчиненных должен был сообщить Николаю о его побеге. Теперь русским в горных районах грозили крупные неприятности. К счастью, комендант Нухи капитал Корганов был человеком энергичным и умным. Зная, что все ущелья охраняются, он приказал местной милиции идти на равнины той дорогой, которой Хаджи-Мурат шел в 1850 году во время набега на Бабаратминскую. Результат был вполне успешным. Два дня спустя, 23 апреля 1852 года, беглецов нашли и окружили в лесу. Скоро к отряду милиции присоединились другие отряды и жители района под предводительством кровного врага Хаджи-Мурата. И произошла одна из тех полных драматизма сцен, которыми изобилует история Кавказской войны. Увидев, что спасение невозможно, мюриды при помощи кинжалов вырыли яму, убили своих лошадей, соорудили из них нечто вроде баррикады и решили дорого отдать свою жизнь. Пока у них были патроны, им удавалось сдерживать натиск врагов, причем соотношение было 1:100. Затем Хаджи-Мурат с саблей в руке вскочил и бросился навстречу смерти. Он был убит, а вместе с ним и двое его людей. Еще двое, тяжело раненные, были взяты в плен и казнены. Так 24 апреля 1852 года, по словам Воронцова, «умер, как и жил, отчаянно храбрый Хаджи-Мурат. Его амбиции могли сравниться только с его же мужеством, а оно было безгранично».

Когда его тело привезли в Нуху, местные жители встретили его песнями и криками восторга, ведь он многие годы держал их в страхе. Дабы убедить князя Воронцова в смерти Хаджи-Мурата, его голову отправили в Тифлис, а оттуда она была доставлена в Петербург великому русскому ученому Пирогову. Хотя возможно, что для его целей Пирогову больше подошло бы сердце Хаджи-Мурата, так как именно оно было средоточием его мужества. Русские избавились от одного из самых грозных и блестящих врагов, а Шамиль по собственной вине потерял отчаянного и предприимчивого военачальника. Вряд ли когда-нибудь имя Хаджи-Мурата или слава о нем будут забыты горцами – ведь он защищал их горы и равнины. Если повесть Толстого, героем которой является Хаджи-Мурат, все-таки увидит свет, весь мир наконец познакомится с портретом аварского воина и разбойника, нарисованным рукой мастера.

Генерал Окольничий так говорит о Хаджи-Мурате: «У него не было таланта Шамиля руководить серьезными и крупномасштабными военными операциями; но, с другой стороны, никто не превосходил его в умении совершать дерзкие набеги на соседние территории. Он был искусным руководителем партизанской войны, подобно известным польским лидерам Лисовскому и Сапеге. Для него не составляло труда с отрядом из 400–500 всадников внезапно появиться в глубоком тылу наших войск, по нашу сторону границы; преодолеть за день 70 верст сегодня и 100 – завтра; отвлечь внимание ложными действиями и, воспользовавшись всеобщей паникой, уйти невредимым. Эти качества сделали Хаджи-Мурата столь знаменитым, что время от времени это тревожило Шамиля, даже несмотря на его умение держать своих людей под постоянным контролем».

За четыре месяца до этого (10 декабря 1851 года) русские понесли тяжелую утрату – в одной из мелких стычек погиб генерал Слепцов, один из прославленных лидеров их собственного партизанского движения.

В 1852 году князь Барятинский стал командующим левого фланга и во главе 10 000 воинов в очередной раз прошел огнем и мечом по равнинам Чечни. Однако долговременные результаты действий русских были несоизмеримы с приложенными усилиями и не могли оправдать причиненного людям горя. Вполне вероятно, что эти соображения и накопленный за долгие годы опыт привели к принятию более взвешенных и разумных планов, когда 4 года спустя Барятинский прибыл на Кавказ в качестве наместника и главнокомандующего. И все же некоторый прогресс был достигнут. Крупномасштабная вырубка лесов, начатая Фрейтагом в 1846 году и продолженная Евдокимовым, обезопасила русские линии и одновременно дала возможность добраться до ранее недоступных укреплений.

Положение чеченцев, населявших спорную территорию, стало невыносимым, т. к. война все больше принимала характер борьбы между Шамилем и его противниками за реальную власть над этими несчастными людьми. Те из них, кто покорился русским, были заклеймены мюридами как предатели; когда же после отступления русских они вернулись к своим прежним связям, русские сочли это восстанием против царя. Для Шамиля потеря этих земель (а значит, и людей) означала серьезное (чуть ли не наполовину) сокращение рабочей силы и воинов, ведь они были нужны ему как подданные и как солдаты. Так случилось, что ни одна из сторон не могла обеспечить им защиту в своей собственной стране. И мюриды и русские проводили по отношению к этим людям единственную доступную им политику – они перевозили семьи этих людей со всем скарбом и домашним хозяйством соответственно на свободные земли к северу от Сунжи или в глубинные районы Чечни. В результате образовался широкий пояс незаселенной земли между линиями русских и мюридов, и теперь преимущество оказалось у захватчиков с севера. Дело в том, что искусственно образовавшаяся пустыня была сама по себе плодородной и являлась житницей не только для более пустынных районов Чечни, на которые только и распространялась теперь власть Шамиля, но и для Дагестана тоже. Но этим дело не заканчивалось; среди чеченцев узы крови были очень сильны, и передача земель под юрисдикцию северного соседа привела к бегству от Шамиля его ближайших сторонников, включая даже нескольких особо доверенных наибов. В то же время была усилена и продвинулась вперед линия казачьих поселений, а вырубка лесов позволила проложить новые, стратегически важные дороги.

Именно в это время граф Лев Толстой, служивший офицером 20-й артиллерийской бригады, узнал подробности жизни казаков и Кавказской войне в целом, столь блистательно описанных в его военных рассказах.

Как мы знаем, к тому времени Барятинский еще не до конца понял тщетность и бесперспективность одних лишь карательных экспедиций, однако к его чести надо сказать, что он до некоторой степени гуманизировал методы, которыми действовали русские. Обычно набеги на аулы совершались ночью, когда, застигнутые врасплох, женщины и дети не имели возможности убежать, а ужасы, творившиеся под покровом ночи, когда русские маленькими группами врывались в дома, не поддаются описанию. При Барятинском набеги на деревни по-прежнему совершались ночью, но сначала они подвергались обстрелу. Жители, разбуженные стрельбой, выбегали из домов, а далее события развивались уже на улицах или окраине аула. Это была честная, открытая схватка. Женщины, дети и беспомощные старики уже не уничтожались безжалостно, однако если в некоторых саклях сопротивление продолжалось, то эти дома обстреливались артиллерией или брались штурмом. При этом людские потери были гораздо меньше, чем раньше. Очень важно, что к лучшему изменился и нравственный настрой солдат.

Как мы уже говорили, в это время русские придерживались главным образом оборонительной тактики, и это в основном из-за того, что Россия была занята на других фронтах – сначала против Турции, а затем и против коалиции Порты и западных держав. Турция объявила войну лишь 5 октября 1853 года, однако она стала неизбежной уже в середине лета. Франция и Англия объявили войну 28 марта 1854 года, а заключен мир был лишь 30 марта 1856 года.

Крымская война, как ее называют, без сомнения могла бы дать кавказским народам нанести по России серьезный удар (правда, на конечный результат он не повлиял бы). Однако ни Шамиль, ни союзники и наполовину не использовали представившийся им шанс и даже не предприняли ни одной серьезной попытки получить выгоду от этой ситуации. В Азии ход войны складывался благоприятно для России. Под командованием генерала Вильямса Каре держался до 16 ноября 1855 года, когда сдался Муравьеву, который и 26 лет назад сыграл важную роль в его взятии, а 29 ноября 1854 года сменил Воронцова в должности наместника и главнокомандующего. Перед этим, в ноябре 1853 года, турки были поочередно выбиты из Ахалциха, Ахалкалаки и Ацхура, а их армия в 37 000 человек была наголову разбита 10-тысячной русской армией под командованием князя Бебутовапри Баш-Кадиклиаре (19 ноября). В следующем июне (4-го) князь Андроников одержал победу над вражеской армией численностью в 34 000 человек на реке Чолок, а 24 июня князь Бебутов с 18 000 солдатами разбил основную армию турок, численностью превосходившую русское войско в три раза. Сражение произошло при Курюк-Даре; русские захватили 15 орудий и взяли в плен 2000 человек, в то время как турки оставили на поле сражения 3000 человек. Но Англия и Франция ограничивали свою сферу интересов исключительно Крымом. Турки под командованием Омар-паши высадились на Кавказе в конце дня, но проявили при этом полнейшую некомпетентность, и Россия смогла укрепить свою власть в этом районе. И хотя в целом Россия почти ничего не приобрела в ходе этой войны, ее укрепление на Кавказе позволило ей благодушно смотреть на результаты войны. Ведь России удалось избежать серьезной опасности, причем самой серьезной за все годы. В условиях, когда Шамиль был в зените славы, шла Крымская война, а Турция стремилась уничтожить Россию – Россия смогла пройти сквозь это горнило без потерь только благодаря допущенным союзниками ошибкам. Если бы не это, то ни мужество и талант русских командиров, ни героизм войск не смогли бы отвести катастрофу.

Даже Персия, подстрекаемая Англией, одно время намеревалась вступить в коалицию и могла бы сыграть в войне роковую роль. Так, по крайней мере, думал генерал Рид, гражданский губернатор Кавказа в отсутствие заболевшего князя Воронцова. В апреле 1854 года он предложил отвести русские гарнизоны из Дагестана, оставив весь Восточный Дагестан от Сулака до Араса Шамилю! Это трусливое предложение с негодованием было отвергнуто Николаем I, который отказался считать положение столь безнадежным, даже если в войну вступит Персия. Он помнил героические свершения Паскевича в первые годы его правления и никогда не терял веру в храбрость своей армии на Кавказе. Однако колебания шаха вызывали серьезную озабоченность вплоть до 29 сентября, когда в Тегеране был заключен тайный договор, по условиям которого Персия должна была оставаться нейтральной, пока идет война. Взамен Россия отказывалась от требований по выплате контрибуций прошлой войны. Короче, нейтралитет шаха был куплен за деньги, и это соглашение держалось в секрете и строго соблюдалось обеими сторонами.

Что касается Шамиля, то он ловко воспользовался войной, чтобы укрепить свое влияние среди соплеменников, однако через некоторое время обиделся на отношение к нему Омар-паши и поклялся более никогда не иметь дела с турками. Он вторгся в районы джаро-белоканов к востоку от Грузии, однако скоро был выбит оттуда благодаря походу Аргутинского из Ахты, который тот совершал по козьим тропам по восьми хребтам заснеженных Кавказских гор. Сам главнокомандующий назвал этот марш «героическим и беспрецедентным». Вторая попытка на будущий год оказалась более успешной; плодородная Алазанская долина была опустошена. Однако 3 июня захватчики вновь были разбиты при Шилдах князем Чавчавадзе. Мюриды потеряли 500 человек. К несчастью, на следующее утро маленький отряд под предводительством Кази-Мухаммада (сына Шамиля) проник в Цинандаль и похитил жену князя и его свояченицу, княгиню Орбелиани, причем вместе с детьми и слугами.

Однако все же это были лишь набеги, и ничего более, и они не могли оказать влияния на общий ход войны или будущее Кавказа. И это было ясно всем, кто осознавал безнадежность дела Шамиля, потому что если уж теперь, когда Россия сражалась с объединенными силами Англии, Франции и Турции, он не мог сделать ничего, кроме как грабить деревни и уводить беспомощных женщин и детей, то как он мог сражаться против России, когда она сможет уделять все свое внимание только Кавказу? Вряд ли Шамиль рассматривал ситуацию именно в этом свете, однако необходимо помнить, что его знания о силе России были весьма ограниченны, и события прошедшего времени лишь усиливали его заблуждения на этот счет. Однако очевидно, что, если бы союзникам удалось воспользоваться ситуацией, созданной мюридизмом на Кавказе, Крымская война могла обернуться для России настоящей катастрофой. Высадившиеся в Батуме английские и французские войска могли бы вытеснить русские войска к северу. Но даже в этом случае следует помнить, что горцы были до некоторой степени цивилизованны. Грузинских христиан никогда не оставили бы на милость их мусульманских соседей. Деятельность России по завоеванию Кавказа была бы рано или поздно возобновлена, и, несмотря на все ее недостатки, в целом ошибки союзников пошли на пользу цивилизации и человечеству.

Однако, хотя взаимодействие между врагами России на Кавказе было недостаточным, они все же оказывали друг на друга влияние, пусть и невольно. Шамиль получил передышку, но не сумел воспользоваться ею в полной мере; с другой стороны, союзники сражались в основном против неопытных отрядов русских, а потому имели определенное преимущество. Только беспристрастные военные специалисты могут сказать, что произошло бы, если бы Россия была в состоянии послать 20 000 или 30 000 своих лучших солдат, закаленных боями на Кавказе, на высоты Альмы или Инкермана.

Трогающая душу история о пленении грузинских княгинь была рассказана г-м Вердеревским, редактором тифлисской газеты «Кавказ», уже после их освобождения.

Несчастных женщин везли через горы, причем обращались с ними весьма жестоко. Заточили их в Ведене. Они были внучками последнего грузинского царя Георгия XII, обе были молоды и прекрасны. К тому же княгиня Орбелиани за свою недолгую замужнюю жизнь потеряла и мужа, и ребенка. Переправляясь через Алазань, княгиня Чавчавадзе, одетая лишь в ночную сорочку, поскользнулась и упала, и ее могло унести течением. При этом на руках у нее была четырехлетняя дочь Лидия. Мюрид схватил ее и перекинул через круп лошади, привязав руку княгини к своему поясу, чтобы она не смогла сбежать. Другой рукой она все еще держала ребенка, но онемевшая от холода рука разжалась. Варвар не обратил внимания на ее отчаянные мольбы, и ребенок упал на землю и был затоптан копытами лошадей. Когда сделали привал, еще одного ребенка, Тамару, вытащили из мешка, куда ее засунул вниз головой жестокий мюрид. Еще один ребенок, совсем крошечный мальчик, был жив и здоров, но его няня, которая больше не могла идти пешком, была зверски убита.

Нельзя сказать, что после прибытия в Веден с женщинами обращались жестоко, но их плохо кормили и в течение восьми долгих месяцев держали в неведении об их дальнейшей судьбе. Шамиль часто напоминал им, что в 1845 году 33 офицера и рядовых были убиты за то, что им в хлебе передали письмо. Так он предупреждал их, что не стоит даже пытаться сбежать или связаться с друзьями. Однако в действительности опасность была не столь велика. Княгини представляли собой слишком большую ценность, чтобы убивать их, потому что их пленение должно было послужить особой цели, которая не была бы достигнута в случае их смерти.

Шамиль ни на минуту не забывал о своем сыне Джамалуддине, которого у него отняли в Ахульго в 1839 году. С тех пор его сын был в России – надо сказать, что это было жестоко и неоправданно. Шамиль всегда надеялся освободить его, а пленение двух столь высокородных женщин было благоприятной возможностью добиться желаемого, и ею не стоило пренебрегать. Начались переговоры об освобождении женщин, и император согласился обменять на них Джамалуддина, однако Шамиль допустил ошибку, потребовав за освобождение женщин еще и выкуп. Без сомнения, к этому его подтолкнули его ближайшие последователи, которые хотели видеть своего вождя счастливым, но при этом стремились пополнить казну своего государства, да и свои карманы тоже. Сумма выкупа была предметом долгих переговоров, тянувшихся недели и месяцы. Но в конце концов изначальная сумма, названная Шамилем, – 1 млн рублей – была сокращена до 40 000, и 10 марта произошел обмен пленниками на берегах маленькой речушки Митчик, которая была ареной многих кровавых столкновений.

Джамалуддин, теперь уже поручик русской армии, появился в сопровождении князя Чавчавадзе, мужа княгини, и барона Николаи, командующего русскими войсками. Эти трое, под охраной 30 всадников, с выкупом, вышли на берег реки. Кази-Мухаммад с таким же количеством мюридов появился на противоположном берегу с арбой, в которой сидели пленники. Затем Джамалуддин в сопровождении двух русских офицеров переправился на левый берег, княгини – на правый, где они заняли места в карете, присланной специально для них из Грозного.

Джемалуддина заставили сменить русскую форму на национальную, затем он подъехал к горе, где находился Шамиль вместе с Кази-Мухаммадом и султаном Даниелем. На Шамиле была зеленая шерстяная рубаха и красный шелковый бешмет, огромный белый тюрбан и желтые сапоги – вероятно, он решил показать себя врагам в лучшем свете. Когда сын приблизился, Шамиль обнял его, рыдая, однако событие, которого он так долго ждал и которого дождался, несло в себе зерна горького разочарования.

Судьба Джамалуддина была печальна. Воспитанный с 12 лет в Санкт-Петербурге и поступивший на службу в русскую армию, теперь был чужим для своего отца, чужим для своей родины и абсолютно не готовым занять место среди этих людей. Он ждал возвращения с мрачными предчувствиями, и они полностью оправдались. Кстати, между ним и его соплеменниками вряд ли могла возникнуть симпатия, и скоро они стали относиться к нему с недоверием и неприязнью. Даже Шамиль был неприятно поражен тем, что сын пропитан русскими идеями и до такой степени уверен в мощи России, что советовал отцу сдаться. Вскоре Джамалуддина отправили в Карату, главную деревню одноименной общины. В этой деревне жил его брат Кази-Мухаммад, а сама она славилась чудесными видами и прекрасными женщинами. Однако ни женские чары, ни заботы младшего брата не могли примирить его с жизнью среди варваров. Он впал в меланхолию, стал чахнуть и через три года умер.

Развалины резиденции Шамиля в Ведене, где были заточены княгини, до сих пор можно видеть на правом берегу реки. В те дни это был довольно внушительный комплекс, окруженный рвом и забором. Собственно дом Шамиля состоял из нескольких зданий, в одном из которых располагался гарем, а княгини жили в отдельном крыле. У каждой жены было по три комнаты, в которых всегда царил идеальный порядок и чистота; они редко бывали там, за исключением случаев, когда ожидали визита своего хозяина и господина, который в полном соответствии с законами ислама относился ко всем женам одинаково, посвящая каждой по очереди одну неделю.

Все остальное время они проводили на детской половине. Вход в комнату имама был разрешен только его сыновьям, его казначею Хаджи, секретарю Амир-хану и нескольким наиболее близким соратникам. Всех их принимали в гостиной.

Из тех, кого приглашали к столу имама, самой примечательной личностью был Даниель, бывший султан Элису, чья дочь была замужем за сыном Шамиля Кази-Мухаммадом. Но единственным гостем, присутствовавшим там всегда, был самый обычный черно-белый кот, подарок русского дезертира. Шамиль очень любил его и, будучи в Ведене, никогда не обедал без своего четвероногого друга и не начинал есть, не приготовив сначала еду ему. Стол был маленький и круглый, и кот и его хозяин сидели на полу друг напротив друга. Во время осады, когда Шамиль был в соседнем лесу, кот очень переживал и, несмотря на заботу Кази-Мухаммад а, умер. Тот похоронил его с почестями и даже произнес речь над его могилой. Но Шамиль очень близко принял к сердцу его смерть и воскликнул: «Теперь у меня все пойдет плохо!»

Слугами в Ведене были военнопленные, как мусульмане, так и христиане, причем первые добровольно продолжали служить, хотя Шамиль из уважения к своим единоверцам даровал им свободу. Абдурахман, сын одного из ближайших друзей Шамиля, пишет: «Он был очень добр с простыми людьми, слугами, нищими и даже пленными. Он был убежден, что молитвы бедных быстрее доходят до Бога, и, начиная новую кампанию, собирал их вместе и просил молиться за успех его дела». Однако его идеи о добром отношении к пленным не вполне соответствуют действительности. Мы знаем, что русских офицеров держали в грязной яме, полуголодными и, как правило, их потом убивали. Позже, когда он сам стал пленником и к нему относились с уважением, он со стыдом вспоминал несчастную долю пленных, а особенно – грузинских княгинь.

У Шамиля было 8 жен, но с одной из них он прожил только три дня, а с другой, на которой женился, чтобы сделать приятное чеченцам, лишь три часа. Матерью трех его сыновей была Фатима, дочь Абдул-Азиза. Именно она лечила его раны в Унцукуле. Другая, Джавгарад из Гимр, была убита русской пулей в Ахульго вместе со своим маленьким сыном; Загидат была дочерью Джамалуддина из Кази-Кумуха, учителя и друга Шамиля; Аминаль была горной чеченкой, а Шуанет была родом из Армении, ее взяли в плен во время набега Ахверды-Магомы на Моздок в 1840 году. Шуанет была более других любима Шамилем и отвечала ему взаимностью, что еще раз доказывает, какая странная штука – брак. Христианка, молодая и прекрасная, взятая силой, оторванная от родного дома, семьи и друзей, насильно выданная за немолодого дикаря, говорящего на другом языке, исповедующего другую веру, за воина, руки которого были обагрены кровью и у которого уже было несколько жен, как ни странно, действительно любила его и была предана ему. Мало кто из мужчин может вызвать в женщине такие чувства. Она отреклась от религии своих предков и стала искренней мусульманкой. Когда ее брат, богатый купец, предложил Шамилю за нее 10 000 рублей, Шамиль ответил, что не возьмет и миллион, а Шуанет не оставила бы его и за вдвое большую сумму. В гареме, где до нее правила Зейдат, некрасивая, но благородных кровей, Шуанет вела себя с таким тактом, что мир почти не нарушался. Поскольку обостренное чувство справедливости не позволило бы Шамилю делать различия в отношении к своим женам, всем стало лучше, когда любовь к Шуанет сделала его более мягким и снисходительным к женским слабостям. Когда пришел страшный день и Шамиль был окружен в Гунибе торжествующими русскими, судьба его семьи долгое время оставалась неясной. Могло случиться самое худшее. Но Шуанет боялась только за него, а когда ей было дано разрешение разделить его заточение, без колебания пошла на это, хотя могла обрести свободу и вернуться на родину.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.