Глава 15 Пылающая ночь

Глава 15

Пылающая ночь

После обеда мы перешли в каминный зал, и я устроился за низким овальным столом. На стенных панелях играли веселые блики свечей в медных канделябрах. Я был увлечен беседой с профессором фон Брауном, доктором Штейнхофом и нашей вечерней гостьей Ханной Рейтч, летчиком-испытателем. Свернувшись калачиком в глубоком кресле, эта элегантная, энергичная, умная и отважная женщина рассказывала нам о своей жизни, работе и о планах на будущее. Короткий жакет ее темно-синего костюма был украшен Железным крестом 1-го класса и бриллиантовым пилотским значком. Она делилась с профессором фон Брауном воспоминаниями о бреющем полете над Куршской косой в Восточной Пруссии. По какому бы поводу она ни приезжала в Пенемюнде, мы всегда были рады ее видеть.

Слушая смех этих молодых людей, которые, устремленные в будущее, с юмором воспринимали все неожиданности, что преподносила им техника, я как-то легче воспринимал все тревоги дня. Ни фон Браун, ни Штейнхоф не проявляли ни малейших признаков уныния или отчаяния. Они уже снова начали строить планы, полные безграничного оптимизма. Ближе к половине двенадцатого я, уставший от духоты дня, его забот и волнений, покинул их, но не успел сделать и нескольких шагов к одному из гостевых домиков, как взвыли сирены воздушной тревоги.

Для нас это было не в новинку. Английские летчики обычно собирались над Балтикой, после чего несли свой бомбовой груз и летели на юг, к Берлину. Мы же сидели себе тихо, как мышки в норе. Наша противовоздушная оборона имела приказ открывать огонь, только если нам в самом деле угрожала опасность воздушного налета. Но все было тихо. Вокруг лежала непроглядная темнота – за правилами светомаскировки следили неотступно.

Вдруг я заметил, что если смотреть под определенным углом зрения, то виден камуфляж черепичных крыш и на блестящее серебро полян и дорог падают густые черные тени от зданий. Полнолуние!

Меня снова охватило беспокойство. Из своей комнаты я позвонил в командный пункт противовоздушной обороны.

Мощный авиационный кулак союзников собрался над Центральной Балтикой, к северу от Рюгена. Цель полета пока неизвестна.

Я пошел спать и скоро забылся спокойной, без снов, дремотой. Но не успел уснуть по-настоящему, как внезапно пробудился.

Фью-ю-ю… бах!

Значит, Штолцель все же проводит пробные стрельбы.

Фью-ю-ю… бах! Фью-ю-ю… бах!

Задребезжали оконные стекла. Говорил же я Штолцелю – регулировать взрыватели так, чтобы они не беспокоили мирный сон Пенемюнде.

Фью-ю-ю…бах! Фью-ю-ю… бах! Фью-ю-ю… бах!

Ну и ну! Кроме того, я дал ему разрешение максимум всего лишь на пять запусков. Почему идет непрерывная стрельба? Какие можно в такой обстановке снимать точные показания? Ну, утром он от меня получит! Еще толком не проснувшись, я продолжал считать разрывы.

Фью-ю-ю… бах!

Девятнадцать, двадцать, двадцать один… Что происходит? Двадцать один? Тут что-то не так. Тут дело не в капитане Штолцеле, который вечером попросил у меня разрешения провести ночные стрельбы противотанковыми ракетами. И проснулся я, и стекла у меня задребезжали из-за разрыва отнюдь не 5-килограммового заряда 11-дюймовой пороховой ракеты.

Я мгновенно пришел в себя. Да, это бьют зенитки, это их грохот. А вот и резкие двойные удары тяжелых батарей, стоящих у озера Кёльпин и на краю аэродрома; их сопровождают приглушенные выстрелы батарей на другом берегу Пене и у Карлсхагена. С интервалами бьют легкие 20-миллиметровые орудия со своих позиций над лесом и с крыш самых высоких зданий. «Плоп-плоп-плоп» – это шлет в небо цветные вереницы трассирующих снарядов 37-миллиметровое орудие из гавани Хааз.

Воздушный налет на Пенемюнде!

Я включил лампу у кровати и сорвал телефонную трубку. Линия с командным бункером была занята. Еще бы! Выбравшись из постели, я в рекордно короткое время натянул носки и брюки. Где, черт побери, сапоги? Из всех ночей денщик выбрал именно эту, чтобы отнести их в прихожую и надраить. Придется обойтись тапочками.

Трах! Трах! Трах!

И еще три удара!

Со звоном вылетело наружное стекло окна. С покатой крыши на землю с грохотом посыпалась черепица. Нельзя терять времени. В долю мгновения – китель прямо на пижаму. Теперь плащ, фуражку, перчатки и портсигар. Потушить свет и – бах!

Ну и взрыв! Должно быть, бомба упала неподалеку. На этот раз вылетели все стекла и с крыши посыпалась оставшаяся черепица. Наружу рухнул вырванный с корнем косяк двери. Я перескочил через него. Стеклянная дверь вестибюля была сорвана с петель и лежала на груде осколков своих зеленоватых освинцованных стекол. В мягких тапочках ступать по ним было непросто. Тяжелая дубовая наружная дверь была отброшена взрывом и лежала на ступенях, ведущих к садовой дорожке.

Я стоял как громом пораженный. Картина, представшая перед моими глазами, была полна страшной и зловещей красоты. За розоватой дымной завесой, приглушавшей цвета и краски, развертывалось невероятное зрелище. Мимо меня летели облака искусственного тумана. Повсюду вздымались огромные языки пламени. Сквозь рваную пелену дыма просвечивала полная луна, бросая свет на сосновый лес, дороги и заросли кустарника. Все было как сахарной пудрой запорошено белым песком. Сквозь подсвеченный кроваво-красными сполохами туман зловещими тенями возникали и терялись, насколько я мог различить, строения административного корпуса, помещения для чертежников и конструкторов, здание столовой. По усеянному звездами ночному небу метались лучи прожекторов.

Пока изумленный взгляд не мог оторваться от этого зрелища, в ушах непрерывно звучали треск и грохот зенитных пушек, громовые разрывы бомб, звон разлетающихся осколков и ровный гул четырехмоторных бомбардировщиков.

Всего в нескольких метрах от себя, рядом с бетонным убежищем, я увидел какие-то фигуры и узнал в них фон Брауна и министерского советника Шуберта.

– А я подумал, что вы обо мне забыли! – крикнул я им.

– Нет, мы как раз и спешили к вам.

– Что это за чертовщина? – спросил я их. – Десять к одному, что зенитчики перестарались и весь бомбовой груз достался нам.

– Нет, нет! На этот раз целью налета были именно мы.

– Откуда уже поступили донесения?

– Пострадали линии опытного производства, поселок и лагерь в Карлсхагене. Последнее сообщение от коменданта поселка – туда упало семь бомб.

– Невесело.

Внезапно мы услышали прямо над головой какой-то свистящий звук, который становился все громче и громче.

Мы стремглав бросились в двери убежища. В длинном, ярко освещенном помещении сгрудилась толпа неожиданно разбуженных и наспех одевшихся людей. Сюда слабо доносились только звуки стрекота зениток и приглушенные разрывы бомб в песке. Казалось, что зенитки ведут огонь где-то далеко. Но то и дело бункер содрогался и покачивался, как судно в шторм. На бледных лицах и в расширившихся глазах читались невысказанные вопросы.

Я связался с командным постом и попросил позвать к телефону старшего по смене дежурного офицера.

– Докладывайте.

– Вскоре после полуночи над Пенемюнде в южном направлении в сторону Берлина прошла первая волна. На нас не была сброшена ни одна бомба. Система противовоздушного слежения предупредила, что и мы можем оказаться возможной целью. Примерно в четверть первого на Пенемюнде со стороны Рюгена пошла волна за волной. Первые несколько бомб упали в Пене перед гаванью. Пока поступают сообщения, что испытательные стенды не пострадали. Насколько я наблюдаю, измерительный корпус в огне, пылают сборочные мастерские, начинают гореть ремонтные мастерские и склад. Дальше к югу ничего не могу разглядеть. Опытное производство и поселок погибли сразу же после сообщения о первых семи бомбах. Похоже, что бомбили и силовую станцию на Пене. Связи с ней нет. Несколько минут назад сюда прибыла пожарная команда. Я направил ее к складу запасных частей и послал спешное сообщение в Карлсхаген с просьбой о подкреплении. С помощью дежурной смены нам только что удалось откатить от задней стенки мастерской большую катушку с кабелем, которая занялась огнем. Похоже, что рабочие помещения удалось спасти. Горит свалка отходов за инструментальной мастерской.

– Значит, цель налета – именно Пенемюнде! Пошлите связных на опытное производство, в поселок и в лагерь в Карлсхаген. Я хочу знать, что там происходит и когда мы можем ждать помощи. Я сразу же направляюсь к вам.

Я посмотрел на часы. Было тридцать пять минут первого.

Когда я уже собирался покинуть убежище, кто-то вручил мои сапоги, которые удалось найти в комнате денщика. Натянув их, я вместе с фон Брауном выбрался из убежища.

Окружающая картина изменилась. Все было затянуто дымной пеленой, подсвеченной темно– красными отсветами пламени огромного пожара, от которого шли клубы удушливого дыма. На крыше конструкторского бюро плясали яркие языки огня. К небу вздымались плотные столбы дыма с россыпью искр. Чердачные окна рдели красным. В огне была и часть стропил здания гостиницы, но в обеденном зале и столовой стояла темнота. Все пространство вокруг нас, и земля и дороги, с шипением горело слепящим термитным пламенем. Тут и там пылали струи, вылетавшие из канистр с фосфором. Зрелище в самом деле было зловещим и жутким.

– Фон Браун, берите всех мужчин из убежища. Вы займетесь конструкторским бюро. Постарайтесь сбить пламя с верхнего этажа. Возьмите шланг у пожарной бригады. Шютце, который командует ею, поможет вам. Если не справитесь с пламенем, выносите сейфы, шкафы, записи и чертежи. Продолжится налет или нет, но это надо обязательно сделать.

Советник, вы займетесь гостевым домом. Если не сможете спасти его, выносите содержимое. Я отправлюсь на рабочие участки. Необходимо выяснить, что там делается и куда лучше направить помощь, которая, как я надеюсь, скоро прибудет к нам из Карлсхагена.

Ко мне подбежал десятилетний мальчик.

– Господин генерал, – сказал он, – отец послал сообщить вам, что рядом с телефонной станцией упала фугасная бомба. Боковая стена завалилась внутрь. От горючей смеси загорелась крыша. Ему нужно на помощь два или три человека. Он думает, что тогда сможет спасти диспетчерскую.

Я выделил мальчику двух человек, а сам заторопился через дворик конструкторского бюро в район за его воротами. Старые служебные помещения, в которых до сих пор располагались бухгалтерия, касса, печатный и переплетный цеха и еще несколько мелких служб, были объяты пламенем. Не было никаких надежд спасти их. Отступив перед невыносимым жаром, я обогнул большую воронку и мимо северного крыла конструкторского бюро вышел к главному проходу, что вел к опытному производству.

Из дымной пелены возникли два человека, которые тщетно пытались спасти хоть какие-нибудь материалы из горящих помещений подсобных мастерских. Я видел, как занялась огнем крыша бойлерной. Если мы не хотим замерзнуть зимой, то здание необходимо отстоять. Я послал людей на крышу.

Я побежал по главной улице к командному бункеру. Похоже, что со зданиями справа и слева от меня все в порядке. Насколько в данный момент я мог судить, больше всего пострадала восточная часть района.

Дежурный офицер сообщил о положении дел. Инструментальную мастерскую удалось спасти. Я тут же послал двух унтер-офицеров к измерительному корпусу.

Бомбардировщики непрерывно сменяли друг друга. Издалека доносился рокочущий грохот разрывов, смешанный с треском скорострельных зениток. Все напряженно прислушивались к свисту бомб, летящих чуть ли не на голову. То и дело припадая к земле и снова вскакивая, мы добрались до западной стороны измерительного корпуса, где размещался отдел управления полетом – в настоящее время он занимался самой важной частью нашей работы. Окна были темны, но за зданием бушевал большой пожар. Завернув за угол, я увидел, что сборочная мастерская пылает в нескольких местах. Горели высокие 18-метровые ворота. Из разбитых окон пристройки со свистом и шипением вылетали языки пламени. С кромки внешних стен свисали искореженные, раскаленные докрасна прутья арматуры. Часть кровли рухнула и провалилась во внутренние помещения. Помощь явно запоздала. В этой обстановке беды я испытал мгновенный прилив радости от того, что несколько месяцев назад мы перенесли сборку экспериментальных ракет в ремонтные мастерские опытного производства.

Три барака к востоку от измерительного корпуса практически уже сгорели дотла. Стена чудовищного жара остановила нас на пути к ним.

Я бросил взгляд на окна восточного фасада измерительного корпуса. Многие из них ярко светились. Силы небесные! От жара горящих бараков занялись пламенем оконные переплеты!

Я взял двух своих человек, и мы разделили между собой этажи. Огнетушители висели почти у каждой двери. Через пятнадцать минут нам удалось отстоять измерительный корпус, который был просто незаменим для продолжения наших работ.

Я оставил людей контролировать ход пожаров и побежал к мастерской узлов и деталей, где застал пожарную команду за работой. Струи воды из резервуаров заливали горящие складские и административные помещения, охваченные пламенем самых разных оттенков. Огромные клубы пара, смешанные со столбами черного дыма, сливались в непроглядные плотные облака. Тут я мало что мог сделать. Мне оставалось лишь ждать подкреплений, чтобы огонь не мог перекинуться со складов на мастерскую.

Хранилище пиломатериалов располагалось на дворе за мастерской узлов и деталей и было все сплошь охвачено пламенем. Навес для металлолома, перестроенный в складское помещение, был тоже в огне – так же как и хранилище поступающих материалов. Гараж горел по всей своей длине. Ослепительное пламя от склада дизельного топлива вздымалось до самого неба.

Повернувшись, я увидел яркий свет в одном из окон локомотивного депо и станции зарядки аккумуляторов. Открыв двери своим универсальным ключом, я схватил огнетушитель – здесь, как и всюду, он был готов к использованию – и через несколько секунд залил пенной струей горящие груды упаковочных ящиков.

Затем, мокрый от пота и почерневший от сажи и пепла, я спешно вернулся в конструкторское бюро.

Дворик перед зданием был завален сейфами, мебелью и папками с документами. Пламя в северной и западной частях здания, похоже, удалось сбить. В восточной части оно охватило второй этаж, но тут уже действовала пожарная команда.

Повернувшись, я посмотрел на гостевой дом. Всего сорок пять минут назад я покинул его, направляясь в командный бункер. С ним было покончено. Горел уже его верхний этаж.

Куда, черт возьми, делись пожарная бригада и подкрепления с опытного производства, из военного лагеря и поселка? Что случилось с добровольцами, которые, согласно аварийному плану, должны были сразу же прибыть на грузовиках?

Пока я приказывал Шютце отправить другого посыльного, на пороге убежища появилась фрау Занссен со своими троими детьми. Ее дом был основательно разрушен взрывом. Две перепуганные девочки сразу же скрылись в убежище. Пятилетний Герхард, засунув руки в карманы и расплывшись в улыбке, остановился передо мной:

– Ну, дядя Сепи, и классный пожар, скажу я вам!

Святая невинность! Я загнал его в укрытие. Штейнхоф тоже явился с женой и троими детьми. Фугасная бомба разрушила двухэтажный дом, в котором он жил, сровняв его с землей. Семья успела укрыться в маленьком тесном подвале и не пострадала.

Внезапно мне пришло в голову, что я оставил в комнате все личные вещи, которые привез из Берлина: ценные семейные документы, коллекцию марок, мои ружья и охотничье снаряжение. Я бегом преодолел небольшое расстояние до дома и через вестибюль влетел в свою комнату. В середине прихожей пол уже горел. Я наспех схватил несколько чемоданов и выволок их через главную дверь. Когда я в третий раз вбежал в комнату, лицо лизнул язык пламени. Единственный путь спасения лежал за окном. По осевшему полу я добрался до ванной, распахнул окно и стал выкидывать в него все, что попадалось под руку. Затем кинулся в спальню, в нише которой стоял шкаф. Я хотел любым путем спасти свои охотничьи трофеи и ружья. Едва я повернулся, держа ружья под мышкой, как с оглушительным треском распахнулась дверь. Из прихожей ударила волна пламени, и его огненные языки преградили путь к ванной и гостиной. Портьеры и мебель немедленно занялись огнем. Ниша стала для меня ловушкой. От души выругавшись, я бросил ружья, сорвал с кровати одеяло и закутался в него. Горящая мебель трещала и шипела. Невыносимый жар преградил мне путь к окну. Теперь горела и портьера, прикрывавшая нишу.

Придерживая одеяло одной рукой, другой я невольно схватил какой-то предмет, который еще можно было спасти. Затем сквозь пламя кинулся в окно и, упав, отбросил одеяло.

Слава богу! Я выбрался из горящего дома.

На четвереньках я как можно скорее отполз от здания. Встав, я увидел, что спас самую нелепую пепельницу из всех, что у меня были. Я отшвырнул ее.

Огонь зениток сошел на нет. С момента падения первых бомб прошло полтора часа. Со стороны пляжа доносился треск пулеметных очередей. Неужели наконец появились наши истребители? Сквозь треск бушевавшего вокруг пламени временами пробивался слабый гул бомбардировщиков, которые возвращались домой.

Воздушный налет закончился.

Предельно измотанный, я сел на стеллаж и уставился в огонь.

Разве вчера меня не посетило мрачное предчувствие? Острый сегодняшний спор не помешал разразиться буре. С самого утра я едва не вышел из себя, узнав, что ночью, не поставив меня в известность, тяжелые зенитные орудия были заменены зенитками среднего калибра.

Несколько дней назад я получил предупреждение от министерства авиации: не исключено, что мы станем целью воздушного налета. Нас предупреждала и воздушная разведка, которая при хорошей погоде постоянно висела в воздухе. Мы подготовились. Имелось по крайней мере по одной копии всех производственных чертежей, рисунков и досье, которые хранились в самых разных местах. Шло рассредоточение разных отделов и управлений. Были предприняты все возможные меры предосторожности против воздушного налета.

Но он оказался просто ужасающим. Наши тщательно разработанные планы действий, учитывающие любое развитие событий, наши неоднократные учения – все полетело к черту. И теперь, спустя два часа после начала налета, я по-прежнему не имел известий из тех мест, куда пришлись основные удары. Часть посыльных так и не добралась до цели. Густые облака дыма, разрушенные дороги, заваленные обломками и рухнувшими деревьями, преграждали путь на юг и машинам и мотоциклам. Я снова послал в путь посыльных – но на этот раз пешком.

Здесь, на крайней северной оконечности Пенемюнде, мы в горячке этих минут делали все, что было в наших силах, но мы ровным счетом ничего не знали, какой урон нанес налет в целом. Заняты были все, кто мог держаться на ногах. Военные лагеря лежали всего в 5 километрах, и, если даже идти пешком, подкрепления вот-вот должны появиться.

– Господин генерал, я прибыл из поселка. Готов приступить к обязанностям.

Я поднял глаза. Передо мной стоял Бекер, бригадир сборочного производства. Залитый потом и почерневший от сажи, он с трудом переводил дыхание.

– Слава богу, что ты здесь! Первым делом присядь. В каком состоянии поселок и Карлсхорст?

– Поселок полностью уничтожен. Он весь в огне. Фугасы сыпались градом и практически сровняли его с землей. Хуже было только у побережья.

– Какие потери?

– Надеюсь, что помогли щели и жертв не так уж и много.

– Кто именно? Назови мне их!

– Доктора Тиля и главного инженера Вальтера засыпало в одной из щелей. Когда я уходил, их еще откапывали.

– Кто еще?

– Я сразу же ушел – выяснить, что случилось с моим цехом.

– Ты вообще видел, в каком состоянии опытное производство?

– Административный корпус сгорел. Я видел пламя в окнах большого зала. В ремонтных мастерских вроде было темно. Я шел прямиком через лес. Всюду пожары, дороги и железнодорожные пути полностью разрушены. Объездные пути в воронках. Что здесь произошло? Как мой сборочный цех?

– Основательно разрушен. Склады и пристройки горят. В него пришлось одно или два прямых попаданий. Но тебе лучше успокоиться и перевести дыхание. Затем подобрать себе людей и посмотреть, что там можно спасти. Ты что-нибудь слышал о…

Но он уже исчез в дыму.

Подошел один из дежурных по штабу и сообщил, что в районе «Пенемюнде-Запад» не упало ни одной бомбы.

Внезапно появился Фишер, заведующий столовой. Он был без головного убора, в рваной одежде, со следами ожогов от фосфорных бомб. Я приказал ему приготовить кофе и сварить суп.

Наконец вместе со своими людьми появился руководитель отряда добровольцев. Потерь среди них не было. На Карлсхаген, где жило примерно четыре тысячи человек, упала только одна бомба. К сожалению, она попала в казарму, и восемь человек были убиты.

Вместе со старшим из добровольцев я отправился посмотреть, в каком состоянии мастерская узлов и деталей. Из поселка и Карлсхагена постоянно подтягивались инженеры, солдаты и рабочие. Один за другим появлялись посыльные с плохими новостями.

Среди погибших оказались жена и ребенок главного дежурного по штабу. Когда ему сообщили об этом, он ответил сквозь стиснутые зубы:

– Сейчас у меня нет времени слушать. Первым делом мы должны спасать работу.

Внезапно я услышал, как кто-то сказал:

– Погибли доктор Тиль, вся его семья и главный инженер Вальтер.

Я был готов к этому. Потери неизбежны. Но только сейчас я начал осознавать результаты налета. Слава богу, что за него не расплатились жизнью и другие лучшие мои соратники! Старейшие члены нашего коллектива жили в поселке.

Здесь, на производстве, мне пока сообщили лишь об одном погибшем и нескольких раненых. Я решил отправиться в поселок и лично узнать, как там обстоят дела. Найдя фон Брауна, я приказал ему во время моего отсутствия взять на себя команду. Кроме того, я попросил его к 8 утра на участке «Запад» подготовить к полету легкий самолет «шторх» – у меня родилась идея осмотреть масштаб разрушений с воздуха.

Еще не рассвело. Не было ни дуновения ветерка, и между домами и деревьями в прохладном утреннем воздухе продолжал лежать густой удушливый полог тумана, смешанного с дымом.

Я решил воспользоваться велосипедом. Но через несколько метров мне пришлось оставить его в канаве: дорога была изуродована воронками. В темном утреннем лесу, где стоял едкий запах тлеющего дерева, я спотыкался об искореженные куски рельсов и спутанные провода.

Первым делом надо было осмотреть систему водоснабжения. Самой большой потребностью дня, особенно если он обещает быть таким же жарким, была вода – и для питья, и для приготовления пищи. Выяснилось, что водопровод не пострадал. Я пошел к большому ремонтному цеху. В то время он служил сборочным производством экспериментальных ракет. Он тоже остался цел.

Чем дальше к югу я пробирался, тем чаще натыкался на воронки. Тем не менее я заметил, что, поскольку бомбы часто попадали в мягкий песок дюн, повреждений от осколков оказалось не так уж и много. И наконец среди обугленных расщепленных деревьев передо мной вырос большой сборочный цех опытного производства. На первый взгляд он не пострадал. Я вошел в его пределы через ту же небольшую дверь, откуда выходил предыдущим вечером, полный радости и уверенности. Похоже, подвальный этаж остался нетронутым. Я поднялся по бетонным ступенькам, которые вели в большой рабочий цех. Ранний рассвет наполнял огромное задымленное помещение слабым свечением. Девять 450-килограммовых, много фосфорных и осколочных бомб пробили бетонную крышу, разрываясь или воспламеняясь в этом огромном помещении. Но им не удалось причинить больших разрушений. Машины и материалы пострадали от попаданий осколков, возникли большие дыры в каменной кладке стен, но все же повреждения были не так уж серьезны.

Занимался день, и я поспешно вышел на улицу, чтобы по узкой лесной тропинке пройти к административному зданию опытного производства.

Но, сделав несколько шагов, я остановился. У меня перехватило дыхание. На большой поляне за лесом туман исчез. Пейзаж до странности изменился. Куда делись бараки, пожарная станция и большая столовая Фишера? От них ничего не осталось. На их месте теперь были лишь воронки и дымящиеся развалины. Недавно построенное крыло административного здания странно высилось над пейзажем, который обрел лишь плоскостное измерение. Вплоть до домов поселка тянулись тлеющие дымящиеся руины. Кое-где они еще догорали.

Слезы гнева и отчаяния выступили у меня на глазах. Это еще недавно столь красивое и привлекательное место ныне было перепахано сотнями бомб и превратилось в обугленные развалины. Я устало побрел меж руин и воронок. Каждый шаг вздымал клубы песка, перемолотого фугасами в пыль.

Наконец я добрался до поселка. Солдаты, добровольцы и некоторые из наших сотрудников лихорадочно раскапывали заваленные погреба, расчищали щели, вытаскивали мебель из горящих домов, оттаскивали рухнувшие деревья, балки и другие обломки. Я видел тела мужчин, женщин и детей. На некоторых из них были следы ожогов фосфорной смесью. Я узнал, что многие семьи еще во время налета ушли вдоль берега к Зинновитцу. По прибрежной дороге я торопливо пошел к дому доктора Тиля. Тот был разрушен прямым попаданием. На месте щелей во дворе зияла огромная воронка. Мне сказали, что тело доктора Тиля отнесли в здание школы.

До нее было недалеко. Потрясенный до глубины души, я стоял над останками доктора Тиля, его жены и ребенка. Бедняга, никогда не знавший покоя, он вечно стремился к новым целям, полный неиссякающего энтузиазма, – и какой ему достался печальный конец! Мое сердце было полно благодарности за все, что он сделал для нашего проекта и для меня. Два вечера назад он, бледный и с отсутствующим взглядом, произнес странные пророческие слова: «Пока я жив, никогда больше не расстанусь с женой и ребенком. Они будут со мной в поселке».

Пустившись на поиски кого-нибудь из администрации поселка, я добрался до старого пляжа в Карлсхагене, что тянулся в юго-восточной части побережья. Там мое впечатление о страшных разрушениях лишь усилилось. Пять спальных корпусов для женского персонала, административное здание, дома и сады – все сгорело, превратилось в щебень под ударами бомб; земля буквально встала дыбом. Смерть собрала тут богатую жатву.

Я постарался взять себя в руки. Теперь самым важным было оказать помощь оставшимся в живых. Перебарывая воспоминания о жутких сценах, представших передо мной, я послал первые предварительные сообщения в Свинемюнде, Штеттин и Берлин. К тому времени, когда я вернулся в штабное помещение, стали прибывать первые партии спасателей из Вольгаста, Анклама, Грейфсвалдер и Свинемюнде. Созвав к 11 утра спешное совещание, я совершил с фон Брауном рекогносцировочный облет. Когда в 8.45 мы приземлились, я был до глубины души потрясен масштабом разрушений и мог лишь подавленно пробормотать: «Мое бедное несчастное Пенемюнде!» Но только спустя несколько дней мы смогли в полной мере оценить размах этого воздушного налета и размер причиненного нам урона.

Говорилось, что в этом налете приняло участие 600 четырехмоторных английских бомбардировщиков[2]. По сообщению лондонского радио, было сброшено 1500 тонн мощных бомб и огромное количество зажигалок. На картах и схемах, которые попали к нам в руки, был четко определен план налета. Бомбардировщики встретились над островом Рюген. После отвлекающего маневра первой волны, чтобы увести в сторону прикрытие истребительной авиации, они от Рюгена двинулись прямо на юг, в сторону Пенемюнде. Радары вели вражеские самолеты к их главной цели. Густой туман, висевший над Пенемюнде, не мог его спасти. К счастью, курс от Рюгена к Пенемюнде тянулся вдоль побережья Узедома, так что немалая часть бомб упала на песчаные дюны или в море. Основной удар пришелся по восточной части района. Захваченные в плен показывали, что основными целями были испытательные стенды, промышленные комплексы, опытное производство, жилой поселок и лагерь строительных рабочих в Трассенхайде. В их число не входила испытательная станция «Пенемюнде-Запад», а вот район гавани с его силовой станцией и заводом по производству жидкого кислорода шел пятым пунктом в списке целей.

Больше всего пострадал поселок. По сообщениям лондонского радио, можно было сделать вывод, что удар по нему был нанесен намеренно. Известно, что в нем жили ученые и инженеры.

Зенитным огнем и ночными истребителями было сбито 47 бомбардировщиков. Захваченные в плен летчики не скрывали удивления перед столь слабой обороной. Им старательно внушали и объясняли, что этот налет – едва ли не самый важный во всей войне и что они столкнутся с очень мощной обороной; если даже половина самолетов будет сбита, но другой половине удастся сбросить бомбы, то операцию можно будет считать удачной.

Несмотря на первое впечатление, работа претерпела на удивление мало потерь. Испытательные площадки и такие особые установки, как аэродинамическая труба и измерительный корпус, вообще не пострадали. В результате помощи, которая немедленно и с самым широким размахом была нам оказана, мы убедились, что сможем возобновить работу через четыре – шесть недель. Кроме того, отремонтировав лишь самые важные здания и применив соответствующую маскировку, мы создали впечатление полного разгрома, и в течение девяти месяцев налетов больше не было. Наш проект мог двигаться дальше.

Лишь через несколько недель мы смогли точно подсчитать число жертв. Налет обошелся нам в 735 жизней, включая и 178 погибших из 4000 обитателей поселка. Особенно тяжелые потери понесли иностранные строительные рабочие в лагере Трассенхайде.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.