Глава 4 Гестапо действует по всей Франции

Глава 4

Гестапо действует по всей Франции

В Париже, как и во всей оккупированной Европе, Гиммлер проводил собственную политику. По словам Кнохена, она «была не такой, как политика Риббентропа или Абеца». Политика Абеца в посольстве полностью ориентировалась на Лаваля. А когда всем показалось, что Абец начал отдавать большее предпочтение Деа, с его стороны это был лишь маневр с целью «удержать» Лаваля. Абец прекрасно понимал, что Деа не пользовался во Франции ни малейшей популярностью. Посла вдохновляли долгосрочные перспективы: он рассчитывал с помощью Лаваля на полное сотрудничество со стороны французов.

Цели Гиммлера были более конкретными. Он хотел быстро добиться активного, главным образом военного, сотрудничества. Если не произойдет вступления правительства Виши в антибольшевистский союз, то хотя бы сформировать несколько дивизий войск СС для участия в войне на Восточном фронте. Это намерение учитывало последние события на Востоке, где в зимней кампании вермахт потерял более миллиона солдат. Вербовка новых солдат была настоятельной необходимостью, поскольку положение на фронте вряд ли могло быть восстановлено в результате летней кампании. С другой стороны, получая новые подразделения и ставя их под знамя войск СС, Гиммлер увеличивал их мощь и продвигался к тому, что составляло тайную цель всей своей жизни – стать Верховным командующим действующей армии.

В этом направлении он отдал указание Обергу: максимально поддерживать пронацистские политические движения. Политика Гиммлера впервые достигла успеха, потому что 7 июля 1941 года с подачи Делонкля состоялось совещание руководителей пронацистских партий[34], на котором был создан Антибольшевистский легион, чуть позже названный Легионом французских волонтеров (ЛФВ). Это образование было сформировано без участия посольства, которое в лице советника Вештрика отнеслось по отношению к нему довольно прохладно, поскольку речь шла не об инициативе правительства Виши, которому и без того приходилось навязывать свою волю. Легион был официально признан лишь через девятнадцать месяцев декретом Лаваля от 11 февраля 1943 года.

Оберг следовал политической линии Гиммлера. «Для него, – как потом скажет Кнохен, – Дарнан и Дорио были важнее, чем Лаваль». Ему удастся достичь своей цели летом 1942 года, когда начнется набор в войска СС на территории Франции.

Несмотря на разницу направлений или даже благодаря ей, Оберг и Абец очень хорошо понимали друг друга; каждый из них работал в своей сфере, причем Абец единолично контролировал «высокую политику» на правительственном уровне.

Оберг также сотрудничал и с Штюльпнагелем, работая в 1918 году под его началом. В Париже он был подчинен ему в административном отношении по вопросам вооружения и личного состава. Но в вопросах деятельности полиции он получал директивы только от самого Гиммлера.

Прибыв в Париж, Оберг расположил свою резиденцию на бульваре Ланн, 57, где жил до последних дней. Его штаб состоял из двух адъютантов – Хагена и Бека (последний был заменен в феврале 1943 года Юнгстом), шести младших офицеров, двух секретарей-машинисток и трех телефонисток. Он немедленно начал реорганизацию полицейских служб, поставленных под его руководство.

Верховное руководство по мерам безопасности было сосредоточено в Париже. В случае конфликта с военными властями (Штюльпнагель) и ведомством иностранных дел (Абец) Оберг мог, согласуясь с Гиммлером, опротестовать их решения. В случае серьезных событий у него были все полномочия, чтобы «совладать» любыми средствами с «группами, партиями или отдельными лицами», представляющими опасность.

В качестве верховного руководителя сил СС на оккупированной французской территории он мог использовать для репрессивных операций подразделения СС, а также французов, завербованных эсэсовцами. Он имел также возможность обеспечить участие в операциях коллаборационистских формирований. Не забывая уроков захвата власти в Германии, Оберг старался помогать группам, которые образовывались по образцу СА или СС. Он не понимал, что эти «движения» позволяли бессовестным ловкачам получать огромные субсидии, в обмен на которые они ограничивались созданием полуфиктивных мелких групп.

Гейдрих представил Оберга представителям французского правительства Рене Буске и Жоржу Илэру, вызванным в Париж, чтобы согласовать меры, которые надлежало принять правительству Виши. Речь шла о передаче полномочий полицейских служб руководителям пронацистских партий. В начале мая Рене Буске уже обсудил с Гейдрихом эти меры и добился от него отсрочки. Буске заверил, что французская полиция обязуется поддерживать порядок и пресекать подрывную деятельность, которая, по его мнению, была скорее «антинациональной», нежели антигерманской. Его целью была отмена «Кодекса заложников», принятого 30 сентября 1941 года. Возобновилось обсуждение с Обергом положений совместной декларации, которая составила бы основу отношений между двумя полициями и очертила бы сферы их деятельности.

Переговоры прервались из-за гибели Гейдриха. Он должен был вернуться в Париж и, как надеялись участники переговоров, утвердить условия соглашения, но без него все оказалось под вопросом. В это время коллаборационистские партии, особенно партия Дорио, развязали жесткую кампанию против правительства Виши, обвиняя его в печати и на митингах в мягкости, трусости и даже в сговоре с врагами Европы (то есть нацистов), открыто обвиняя Буске в стремлении защитить евреев, франкмасонов и т. д.

Несмотря на эти атаки, организованные службами СС из Парижа, переговоры все же продолжались. Они завершились 29 июля так называемым «соглашением Оберга– Буске», как окрестил его Кнохен. Речь действительно шла о соглашении, окончательный текст которого был утвержден, по словам самого Буске, после того, как он добился некоторых изменений.

В окончательной редакции соглашение было опубликовано. «На банкете, состоявшемся у меня дома для районных префектов и полицейских чинов, – вспоминал Оберг, – мы, то есть Буске и я, зачитали подготовленный нами документ»[35].

Соглашение выглядело как победа Буске, поскольку в нем отмечалось строгое ограничение функций германской полиции и почти полная независимость французской. Оно включало очень важный пункт, благодаря которому можно было прекратить казни заложников. В нем говорилось, что задержанные фразцузской полицией лица не могут стать объектом репрессивных мер со стороны германских властей. Французские граждане, виновные в совершении политических преступлений, и уголовники будут подвергаться судебным преследованиям и наказаниям по французским законам и по приговору французских судов. Только организаторы покушений, направленных против германской армии и оккупационных властей, могут быть затребованы германской полицией. Но лица, арестованные немцами, также не должны быть объектом внесудебных репрессий или заложниками.

Вполне понятна законная гордость, которую испытал в этот момент генеральный секретарь французской полиции. Соглашение было направлено всем руководителям французских полицейских служб и всем начальникам постов сыскной полиции СД и службы порядка. После захвата южной зоны соглашение было подтверждено, чтобы его можно было применять на вновь оккупированных территориях. Это было второе соглашение Оберга – Буске от 18 апреля 1943 года. Это второй вариант воспроизводил наиболее важные пункты предыдущего и повторял положение, согласно которому французские граждане, арестованные французской полицией, передавались французским судам и судились по французским законам.

Увы, эти многообещающие пункты оказались лишь красивыми словами. Соглашение, торжественно обнародованное 29 июля 1942 года, не дало те результаты, которые от него ожидали, и не смогло помешать казням заложников. Что же происходило в действительности?

С 29 июля 1941 года[36] немцы в соответствии с документом, подписанным Обергом, могли арестовывать или требовать выдачи французского гражданина только в случае, если дело шло о прямых акциях, направленных против оккупационных войск или властей. К тому же требовалось доказать виновность этих граждан и передать их дело в суд. Практически это означало ликвидацию системы заложников.

Вскоре трагические события позволили проверить результат этого соглашения. 5 августа, через семь дней после публикации соглашения Оберга – Буске три человека, укрывшись за живой изгородью стадиона Жан-Буэн в Париже, бросили две гранаты в группу из 50 германских солдат, тренировавшихся на беговой дорожке. 8 человек были убиты, 13 получили ранения. Это было прямое покушение на солдат оккупационных войск, точно оговоренное в соглашении. Гестапо провело расследование и довольно быстро определило имена покушавшихся. Ими оказались венгр Мартунек и румыны Копла и Крациум. Они были арестованы 19 октября 1942 года и расстреляны 11 марта 1943 года после осуждения германским военным трибуналом. Однако уже 11 августа парижские газеты опубликовали обращение к жителям города, где сообщалось, что «93 террориста, сознавшиеся в совершении актов терроризма или в содействии им», были расстреляны сегодня утром. Сообщение было подписано именем Оберг.

Эта казнь заложников грубо нарушала соглашение, подписанное всего тринадцать дней назад.

11 августа, между семью и одиннадцатью часами утра, 88 человек (а не 93) были действительно расстреляны у горы Валерьен. 70 из них были французами, 18 – иностранными гражданами. Только трое были арестованы гестапо, 67 других были схвачены французской полицией, точнее, специальными бригадами полицейской префектуры. Лишь 9 участвовали в акциях против германских войск: трое пытались организовать крушение поезда, в котором ехали отпускники, четверо участвовали в повреждении германской телефонной линии, еще одни стрелял в немецких солдат и последний подложил взрывное устройство в увеселительном заведении, посещавшемся оккупантами. Только один из расстрелянных был осужден германским военным трибуналом. Это был Дирьё, приговоренный к смертной казни 27 июня 1942 года трибуналом города Эпиналь.

Если даже исключить 18 иностранцев, арестованных французской полицией за политическую деятельность и переданных немцам, 3 французов, схваченных гестапо, 9 участников покушений и единственного осужденного, все равно останется 57 французов, не являвшихся участниками никаких прямых акций против немцев. Их расстреляли в тот день в качестве заложников, полностью нарушив соглашение от 29 июля. Все они были арестованы французской полицией по политическим мотивам: за нарушение декрета от 26 сентября 1939 года, объявившего о роспуске коммунистической партии, за изготовление, распространение или просто чтение листовок, за укрывательство коммунистов, работавших в подполье, и т. д. Эти акты были нарушением действующего французского законодательства. К ним французский суд должен был применить французский закон, как и предусматривало соглашение. Некоторые из них совершили незначительные проступки: Этис был арестован как «симпатизирующий коммунистам», потому что покормил бежавших из компьенского лагеря; Филлатр – за то, что одолжил свой велосипед одному коммунисту; Скордиа – по «подозрению» в том, что поддерживал отношения с членом специальной организации компартии. Арестованные задолго до покушения, они никак не могли в нем участвовать. Двое из них были арестованы после заключения соглашения Оберга – Буске: Дешансьё, схваченный 1 августа, и Бретань – 3 августа. Тем не менее они были переданы гестапо. Наконец, пятеро из расстрелянных еще 10 августа находились в руках французской полиции: Боатти, содержавшийся в тюрьме Френ, Жан Компаньон, Анри Добёф и Франсуа Вутер, которые сидели в камере при полицейской префектуре и были выданы немцам 10 августа, чтобы их расстреляли следующим утром, и Рен, арестованный специальной французской бригадой 18 июня и привезенный в форт Роменвиль 10 августа.

Эти люди находились в руках французской администрации. Она могла их осудить в соответствии с французскими законами. Один из них был даже осужден: это был Луи Торез, арестованный в октябре 1940 года и осужденный к десяти годам тюрьмы за распространение листовок. Сначала заключенный в тюрьму, затем интернированный в лагерь Шатобриан, он был передан немцам и направлен в лагерь в Компьене, откуда умудрился сбежать 22 июня 1942 года. Пойманный 10 июля специальной бригадой, он был вновь передан в руки немцев в конце июля.

Таким образом, 57 французов, арестованных за свои убеждения, пали под немецкими пулями в тот момент, когда Рене Буске поверил, что добился отмены «Кодекса заложников».

Последовала ли какая-то реакция правительства Виши на это грубейшее нарушение нового соглашения? Поняло ли оно, что подпись и слово Оберга не имеют никакой цены и гестапо намерено действовать, как ему заблагорассудится, продолжая сеять террор?

Трагедия 11 августа, кажется, не повлияла на позицию правительства, поскольку в 1943 году оно пошло на возобновление соглашения. Этот документ, конечно, следует рассматривать с точки зрения вишистской линии на «французский суверенитет» – на карикатуру власти, которой было достаточно для счастья заседавших в правительстве Виши людей.

Оберг по-прежнему продолжал отдавать приказы о казнях заложников. Немало французов, арестованных специальными бригадами французской полиции, регулярно передавалось гестапо. А 19 сентября, менее чем через два месяца после опубликования соглашения, Оберг поместил в парижской прессе сообщение о том, что в порядке репрессий за покушение, совершенное 17 сентября в кинотеатре «Рекс» в Париже, будут расстреляны 116 заложников. Это была самая массовая казнь во Франции. 21 сентября действительно были расстреляны 116 заложников (46 в Париже и 70 в Бордо). В Париже из 46 расстрелянных заложников только один был осужден германским трибуналом, и ни один не участвовал в покушении.

Генеральный секретарь полиции сделал все, что смог, однако оказалось, что соглашение Оберга – Буске почти не имело желаемого эффекта.

В то время, когда проходили эти бесполезные переговоры, Оберг приступил к реорганизации своего управления. Все полицейские службы были разделены на две большие ветви: полицию порядка (орпо) и сыскную полицию (сипо– СД). Руководитель второй ветви Кнохен разделил ее на две службы, между которыми обязанности распределялись в соответствии с концепцией работы полиции, принятой в Берлине. Первая служба отвечала за обеспечение внутренней безопасности во Франции. Вторая была службой политической разведки и контрразведки и охватывала слежкой Францию, нейтральные страны и Ватикан. Только у первой службы имелось право производить аресты. Ее центральный исполнительный орган размещался на улице Соссэ, а его работники были из гестапо.

Главным органом второй службы для Франции оставался III отдел руководства сипо-СД в Париже. Разделенная на четыре группы, эта служба занималась сбором общей информации о внутреннем положении Франции. Ее четвертая группа, обозначаемая буквой Д, делилась на пять подгрупп, работавших по следующим направлениям:

I – продукты питания и сельское хозяйство;

II – торговля и товарообращение;

III – банки и биржа;

IV – промышленность;

V – трудовые резервы и социальные вопросы.

Руководителем III отдела был Маулац, очень искусный человек. Высокообразованный, элегантный, светский человек, он умело устанавливал полезные связи, посещал салоны и умел превращать в информаторов поразительное количество своих знакомых: крупных промышленников, дельцов, светских львов, банкиров и биржевиков, жен и любовниц политических деятелей и т. д. Например, директор банка осведомлял его о реальном состоянии руководства определенной компании, распределении ее акций и прочности позиции, о возможности установления над ней контроля. Эти услуги предоставляли ему реальное участие в больших делах, которые можно проворачивать, не проявляя щепетильность. А руководитель процветающей отрасли промышленности выкладывал ему подоплеку дел своих конкурентов, объемы их производств, возможности тех, кто пытался избежать реквизиций; при этом он надеялся, что сотрудничество в промышленности после германской победы станет ему полезным. Крупный коммерсант поставлял ему информацию о фирмах– конкурентах, контролируемых евреями, или указывал на спрятанное еврейское имущество, что позволяло ему занять важные посты в управлении конфискованными предприятиями. Любовница политика продавала Маулацу откровения своего любовника и тайные сведения о его политических связях.

Маулацу легко было в этой среде. Он обожал светские развлечения. Добываемые им сведения позволяли его хозяевам увеличивать требования к французской экономике. Когда кто-то утверждал, что поставка каких-то материалов достигла максимума возможного, он мог возразить с фактами в руках, что реальное производство сельскохозяйственной или промышленной продукции может быть больше, что позволяет увеличить размеры реквизиций. Из собственных интересов благовоспитанные друзья элегантного Маулаца стали его сообщниками в разграблении родной страны. В этот странный период часть «высших сфер» парижского общества представляла собой гнусную картину.

Оберг создал в своей резиденции на авеню Фош целый ряд новых служб. Каждая из них знаменовала новый успех полицейских служб в соперничестве с армией, поскольку вторгались они в области, составлявшие до того святая святых военной администрации. Так, у Оберга появилась новая служба политической разведки, созданная и вдохновляемая работниками СД (отдел VI); служба наблюдения за печатью, литературой и искусством; служба контроля католической и протестантской церквей; новая служба по борьбе с коммунистами; служба контрразведки во вражеских странах и служба разведки в нейтральных государствах. Все эти службы были переданы в подчинение второй группе служб Кнохена.

Пользуясь полной поддержкой Гейдриха, Кнохен вел дела без особых трудностей. Смерть Гейдриха изменила ситуацию. Поскольку Кальтенбруннер мало интересовался делами полиции, Мюллер стал практически полным хозяином внутри гестапо. Он рассылал директивы и требовал их неукоснительного исполнения. Кнохен пытался использовать во Франции гибкие методы, применяясь к обстоятельствам. Жесткие приказы Мюллера часто сковывали его; иногда ему приходилось их сознательно игнорировать. Его независимый темперамент, развитое чувство собственного достоинства, внутренняя уверенность в том, что организация германской полицейской службы во Франции была его заслугой (чего нельзя было отрицать), часто толкали его на позицию почти открытого неповиновения Мюллеру.

Мюллер прямо обвинил Кнохена в том, что он «западнофил» и полон опасного снисхождения. Эти нападки, горькую сладость которых могли вполне оценить французы, стали столь яростными, что Гиммлеру, сначала старавшемуся не замечать их, пришлось вмешаться. Кнохен яростно и энергично защищался и был действенно поддержан Обергом, которому предоставилась возможность высоко оценить его качества.

В Париже Кнохен проявлял такую же бесцеремонность и по отношению к военным властям. Формально все дела и заключенные, не выпущенные на свободу после допросов, должны были передаваться военным властям. В действительности же лица, оправданные военными трибуналами, сразу после суда вновь арестовывались гестапо. Были также случаи, когда гестапо казнило заключенных, не передавая их дела в суд. Эта «привычка» не была особенностью только служб Кнохена, она была весьма распространена по всей Германии, так что Кальтенбруннеру пришлось разослать своим службам 12 апреля 1942 года недвусмысленную и строгую инструкцию:

«Часто случается, что суды возбуждают дело против лица, уже казненного гестапо, причем сам факт казни им не сообщается.

По этой причине рейхсфюрер приказывает, чтобы в будущем гестапо предупреждало местные суды о проводимых им казнях. Информация может быть ограничена именем лица и указанием поступка, за который он был казнен. Причины казни не разглашаются».

С прибытием Оберга жестокость оккупантов усилилась. Во-первых, он получал такого рода предписания от самого Гиммлера, а также потому, что весной 1942 года жестокость стала в гестапо правилом. В записке от 10 июня 1942 года, разосланной руководством РСХА всем службам сипо-СД, уточнены правила, которые следовало соблюдать при «усиленных допросах». Нельзя не оценить приданную им внешне ограничительную форму, которая на деле означала, что такие допросы могут быть применены практически к любому заключенному:

«1. Усиленные допросы должны применяться лишь к тем заключенным, которые в ходе предыдущих допросов, обладая важными сведениями о противнике, его связях и планах, отказывались их сообщить.

2. Эти усиленные допросы могут применяться только по отношению к коммунистам, марксистам, свидетелям Иеговы, саботажникам, террористам, участникам Сопротивления, агентам связи, социально опасным людям, беженцам из числа польских или русских рабочих и бродягам.

Во всех остальных случаях для применения усиленных допросов требуется мое предварительное разрешение».

Июль 1942 года ознаменовался переговорами. Одновременно с трудной разработкой соглашения Оберга – Буске в Париже проходили и другие переговоры. Дарлан, главнокомандующий сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами Франции, который был назначен на этот пост 17 апреля, и государственный секретарь по военным делам Бриду предприняли в июне 1942 года действия с целью получить от немцев разрешение увеличить на 50 тысяч численность армии перемирия. Наивное требование, продиктованное, скорее всего, личной гордыней и стремлением поднять свой «престиж» на уровень требований времени. Не отклоняя этой просьбы, которую не собирались удовлетворить, немцы вступили в переговоры. В начале сентября на совещание в отеле «Лютеция», штаб– квартире служб абвера в Париже, были приглашены два французских офицера, представлявшие Дарлана и Бриду на переговорах с немцами.

Тогда в Париже пребывал хозяин абвера адмирал Канарис. Советник посольства Ран, специалист по вопросам разведки, организовал обед, на котором встретились адмирал Канарис и двое французских военных. Затем состоялись два совещания в «Лютеции». На первом Канариса представлял полковник Райли, один из руководителей служб абвера, но на следующий день Канарис пришел сам, чтобы «завершить дело».

В первую очередь представители абвера предложили эффективное сотрудничество их агентов и агентов 2-го французского бюро в Северной Африке. Довольно быстро стороны пришли к соглашению в принципе, и французы уже намеревались передать агентам Канариса свои доклады о движении судов между Дакаром и английским портом Батерст. Однако у Канариса имелись и другие планы, причем легко исполнимые. Речь шла о том, чтобы правительство Виши предоставило немцам разрешение направить в южную, не оккупированную зону страны крупную полицейскую группу, которой будет дано право свободно там действовать, оперируя фальшивыми французскими документами.

Дело в том, что станции радиопеленгации обнаружили значительное число подпольных передатчиков, которые ежедневно общались по радиосвязи с Англией, располагаясь в южной зоне, главным образом в районе Лиона. Германским властям несложно было заставить правительство Виши покончить с деятельностью этих радиостанций, которые имели, очевидно, немаловажное военное значение. Но амбиции абвера и гестапо были гораздо масштабнее. Гестапо хотело само действовать в свободной зоне с максимальной секретностью. Поэтому на данный момент операция представлялась как пример франко-германского сотрудничества в деле ликвидации подпольных передатчиков. Это дружеское сотрудничество могло бы способствовать решению вопроса об увеличении численности французской армии перемирия.

Французские представители, предварительно посовещавшись с правительством Виши, вынуждены были принять это предложение; они добились обещания, что французы, арестованные в ходе этих операций, будут передаваться французскому правосудию. Это единственное, что им удалось сделать для жителей свободной зоны. Договор был подписан, немцы потребовали фальшивые французские документы: удостоверения личности, продуктовые карточки, пропуска и т. п. Догадавшись, что эти документы придется готовить его службам, Рене Буске попробовал торговаться, но, призванный к порядку Лавалем, вынужден был смириться.

28 сентября специальная смешанная команда немцев вступила в южную зону. Она состояла из 280 человек, принадлежавших абверу, гестапо и орпо. Все они собирались действовать под фальшивыми французскими документами. Это было просто невероятное вторжение германских служб в сферу действий Виши, явившееся беспрецедентным нарушением знаменитого «суверенитета», о котором так много шумело правительство Виши. Последствия этой акции вскоре станут исключительно серьезными.

280 членов команды разместились по квартирам, подготовленным для них в Лионе, Марселе и Монпелье. Руководство акцией было поручено Бемельбургу, его заместителю Дернбаху из абвера и Шустеру из орпо. Сама операция получила кодовое название «акция Донар»[37]. Все люди, участвовавшие в ней, хорошо знали французский язык.

После внедрения были уточнены координаты передатчиков, которые выявили из северной зоны. Человеком, которого абвер выделил для этой операции, был Фридрих Дернбах, опытный специалист по подпольным радиосетям, к тому же ветеран политической полиции. Он, как и многие другие старые агенты германских служб, являлся бывшим членом известного корпуса добровольцев «Балтика», из которого вышло немало друзей Рема. Затем он принадлежал к членам подпольного Черного рейхсвера, в 1925 году поступил на службу в политическую полицию Бремена, а в 1929 году вступил в абвер. Он начал заниматься вопросами радиосвязи и в конце концов стал командиром батальона III Ф в Саарбрюккене. Ему не составило труда определить расположение всей подпольной сети радиостанций. В день облавы 15–20 радиостанций, расположенных в Лионском районе, были «накрыты» сразу. Одновременно с этим в Марселе, Тулузе, в районе По были обнаружены еще несколько других радиопередатчиков. Почти везде были арестованы радисты и их помощники.

Именно тогда люди Бемельбурга вышли на сцену. Одной из первых команд, пришедших на помощь маленькой группе Кнохена в Париже в июле 1940 года, была команда Кифера, названная по имени ее руководителя. Он был человеком скромным, спокойным, без больших личных амбиций, живущим лишь ради своей работы. Он был редким специалистом по виртуозным операциям, которые немцы называли радиоигрой. Таким образом, настоящая работа началась лишь после ареста радистов. Радиоигра – это деликатная операция по дезинформации, которая позволяет после захвата подпольного передатчика не прерывать его работу, а вступить в прямую связь с противником. Она связана с огромными трудностями. Существуют прежде всего технические трудности, хотя не самые тяжелые: коды, точное время передач, различные позывные и т. д. Однако длительное предварительное прослушивание сетей позволяет почти полностью преодолеть их еще до прямого вмешательства. Но нужно еще уметь «принимать» и «передавать», как это делал прежний радист. И действительно, между двумя радистами по разные стороны «линии» устанавливался ряд трудноопределимых особенностей, которые позволяют сразу «почувствовать» то, что вдруг изменилось. Каждый радист имеет свою манеру передачи, причем настолько отличную от всех других, что при работе на одном передатчике нескольких операторов опытный специалист сразу отличит того, кто в данный момент работает. Радиоигра состоит в том, чтобы заставить арестованного оператора продолжить работу, не извещая противника о том, что он арестован. И нужен большой опыт, чтобы проследить, не предупреждает ли арестованный радист об опасности чуть заметным изменением почерка. Ведь если противник поймет, что происходит, то радиоигра не только не даст ожидаемых результатов, но может обернуться против ее организаторов, которых в этом случае легко «надуть». Другое решение, более рискованное, состоит в замене оператора и имитации его почерка.

Бемельбург, Кифер и крупный немецкий специалист Копков сумели провести эту радиоигру. Несколько захваченных радиостанций продолжали работать, поддерживая связь с Лондоном, который не догадывался об аресте операторов. Ее результаты стали настоящей катастрофой для французского движения Сопротивления. Немцы приняли множество сброшенных на парашютах посылок с оружием, боеприпасами и деньгами (около 20 тысяч); им удалось перехватить документы, засечь агентов и сети организации, особенно в Нормандии, в районах Орлеана, Анжера и Парижа. Были проведены многочисленные аресты.

Члены команды «Донар» не вернулись в северную зону. 11 ноября, когда германские войска заняли южную зону, они продолжили работать, уже не нуждаясь в прикрытии. В конце 1942-го – начале 1943 года новые радиоигры позволили немцам успешно провернуть дело «Френч секшн». Благодаря терпеливой мозаичной работе из обрывков сведений, полученных на допросах и из радиопередач, гестапо удалось собрать определенные данные, необходимые для вступления в радиосвязь с французской сетью Интеллидженс сервис, известной под именем «Френч секшн». Связь с Лондоном была успешно установлена, сброшенные на парашютах агенты захвачены, произведены массовые аресты, и разгромлены почти все английские организации, действовавшие во Франции. Использование этой аферы продолжалось до мая 1944 года.

Радиоигра закончилась своеобразной шуткой, которой гестапо решило ознаменовать ее конец. В Лондон было передано последнее сообщение с намеком на парашютные посылки: «Спасибо за сотрудничество и оружие, которое вы нам переслали». Однако английский радист ответил им в тон: «Не за что. Это оружие мало что значит для нас. Мы можем позволить себе такую роскошь. И скоро возьмем его обратно». Немцы не поняли, что Лондон уже несколько недель назад установил, что радиостанции в Бретани находятся в руках противника. И нарочно продолжали их «подкармливать». Под этим прикрытием англичанам удалось послать новых агентов и восстановить свою сеть.

Результаты этих радиоигр были очень тяжелыми для французского движения Сопротивления и союзных разведывательных служб. Потребовались месяцы труда и большие жертвы, чтобы ликвидировать причиненный ущерб. Во время этих событий, которые представляют собой одну из самых мрачных страниц в истории движения Сопротивления, многие его участники и союзные агенты попали в руки гестапо и были казнены или высланы.

11 ноября 1942 года, когда госсекретари по вопросам национальной обороны Бриду, Офан и Жаннекейн отдали приказ армии перемирия не оказывать сопротивления оккупантам, а Рене Буске передал тот же приказ полиции, германские войска без единого инцидента вошли в южную зону.

Когда 8 ноября американцы высадились в Алжире, немцы со своей стороны вступили в Тунис. Они опасались высадки союзников на Средиземноморском побережье Франции и не питали никаких иллюзий относительно приема, какой окажет американцам французское население. В ночь с 10 на 11 ноября резкая нота известила правительство Виши о необходимости оккупации Средиземноморского побережья Франции германскими войсками; 11 ноября в семь часов утра части вермахта перешли демаркационную линию и устремились к югу, следуя давно разработанному плану, получившему название операция «Антон». В то же утро Рундштедт прибыл в Виши, чтобы официально поставить в известность Петена об оккупации зоны, до этого называвшейся «свободной». Полки армии перемирия[38], которым 9 ноября был отдан приказ покинуть свои гарнизоны, остались в казармах по контрприказу, пришедшему в последний момент от Бриду, что было для них риском оказаться в плену.

Вместе с войсками, катившими на юг, следовали шесть эйнзацкоманд (оперативных команд), направлявшихся к шести французским городам, где им предстояло разместиться. Это были люди Оберга и Кнохена, которые должны были создать в южной зоне новые «дочерние отделения» своего ведомства.

Гестапо и СД уже давно разместили своих наблюдателей в южной зоне. Под прикрытием комиссии по перемирию, германских консульств, немецкого Красного Креста агенты секретных служб уже многие месяцы вели тайную работу по сбору информации. В феврале 1942 года гауптштурмфюрер Гейслер официально учредил в Виши германское полицейское представительство, которое уже утром 11 ноября приступило к арестам.

С 11 по 13 ноября гестапо официально открыло свои службы в южной зоне. В каждом административном центре военного региона южной зоны была размещена эйнзацкоманда. В начале декабря они преобразуются в команды сипо-СД, то есть в окружные службы, идентичные службам северной зоны, с центрами в Лиможе, Лионе, Марселе, Монпелье, Тулузе и Виши. Эти службы установили вспомогательные посты в основных городах своих округов. Когда эта работа была завершена, немецкая полицейская система сипо-СД покрыла частой сетью всю территорию Франции. К 1 апреля 1943 года центральное управление в Париже контролировало всю Францию, за исключением департаментов Нор и Па-де-Кале, приданных Брюсселю; департаментов Верхний и Нижний Рейн, а также Мозеля, входивших в состав германских округов. Этому управлению подчинялись 17 окружных служб, расположенных в Париже, Анжере, Бордо, Шалон-сюр-Марне, Дижоне, Нанси, Орлеане, Пуатье, Ренне, Руане, Сен– Кантене, Лиможе, Лионе, Марселе, Монпелье, Тулузе и Виши. Эти 17 служб располагали 45 внешними секциями (в 1944 году их стало 55), 18 внешними постами меньшей важности (сократившимися до 15 в июне 1944 года), тремя специальными фронтовыми комиссариатами (в июне 1944 года их станет 6) и 18 пограничными постами. Таким образом, во всей этой системе было 111 единиц, подчиненных парижскому управлению и обеспечивающих к моменту высадки союзников полное господство гестапо во Франции. Если прибавить сюда три региональные службы в Лилле, Меце и Страсбурге и их внешние органы, то общее число элементов системы возрастало до 131 единицы[39].

Существовали бесчисленные вспомогательные службы: группы наемных убийц, всякого рода специализированные службы, различные зондеркоманды, которые повсеместно и постоянно создавались, распространялись, множились. Кроме того, увеличивалась помощь, которую оказывали немцам в 1943 году и в первой половине 1944 года активные коллаборационисты, члены Французской народной партии (ППФ), франкисты, милицейские формирования и т. д.

Каждая служба гестапо постоянно расширяла число своих агентов, внедряя их во все службы, где они могли быть полезными (в комендатуры, бюро и конторы труда, службу пропаганды и т. д.). Также можно напомнить, что эти агенты, в свою очередь, набирали и использовали массу информаторов, сыщиков, добровольных или оплачиваемых доносчиков. Можно невольно испытать чувство страха и представить, какая судьба ждала бы французов, если бы исход войны был иным.

Шел апрель, когда Гиммлер приехал в Париж, чтобы лично проинспектировать центральные службы. Он не мог быть недоволен: его политика начинала приносить плоды. 30 января новым законом была создана служба полицаев, возглавлять которую было поручено Дарлану, на которого Оберг возлагал особые надежды. Необходимо было немного терпения, чтобы дублировать, а затем заменить не внушавшую доверия французскую полицию политически надежными добровольцами, которые будут играть ту же роль, какую в Германии сыграли СА.

Декретом от 11 февраля был официально признан ЛФВ (Легион французских волонтеров), который после девятнадцати месяцев существования объявили «общественно полезным». Добровольцы, набранные во Франции благодаря шумной пропагандистской кампании, подкрепленной приманкой в виде довольно крупных выплат[40], сразу по прибытии на сборный пункт в Версале переходили под контроль германских властей, а потом отправлялись в учебные лагеря в местечке Крузина, расположенном в польских лесах, в 22 километрах от Радома.

И наконец, любимое дитя Гиммлера – войска СС начали набор по всей Франции. Собрание «друзей войск СС» осенью 1942 года утвердило организацию пополнения рядов СС. Оно проходило под председательством секретаря по проблемам информации Поля Мариона с участием Дорио, Деа, Лусто, Дарнана, Книппинга и командира первой французской бригады войск СС Кансе. Собрание обратилось к общественному мнению с просьбой поддержать морально и материально воинов, которые будут «защищать Францию» в форме германской армии.

В самой Германии год 1943-й оказался особенно благоприятным для Гиммлера. В конце года он стал министром внутренних дел, шефом всех германских полицейских сил, главным авторитетом в вопросах расы и германизации, получивших особое значение при нацистском режиме, комиссаром рейха по утверждению германской расы, что давало ему власть над «новыми немцами», проживавшими на завоеванных территориях, ответственным за переселение немцев в рейх и даже министром здравоохранения, поскольку эти обязанности временно возлагались на министра внутренних дел. Как великий магистр ордена СС, он председательствовал во множестве примыкающих к СС организациях и псевдонаучных институтах, влиял на организацию немецкой науки, деятельность университетов и медицинских учреждений. Он стал абсолютным хозяином концентрационных лагерей и обеспечивал получение формированиями СС астрономических доходов, которые пополняли огромные счета СС в рейхсбанке, стыдливо называвшиеся счетом «Макс Хейлигер». Его личная армия – войска СС – выросла только в 1943 году на семь новых дивизий (4 германские и 3 иностранные), так что в целом у него имелось уже 15 боевых дивизий.

Таким образом, карьера Гиммлера шла по кривой, направление которой было противоположно той, которая отражала реальное положение дел в его стране. Этот 1943 год вознес его на вершину могущества, а Германия в этот год потерпела тяжелые военные и политические поражения, от которых уже не смогла оправиться. Это был год Сталинграда, распада Африканского фронта, начала Итальянской кампании союзников и крушения итальянского фашизма. Когда Муссолини пал, Гиммлер был назначен министром внутренних дел и получил все возможные полномочия по управлению рейхом. Когда авиация союзников разрушила Гамбург, а начальник Генерального штаба люфтваффе генерал Йешонек в приступе отчаяния покончил жизнь самоубийством, когда Манштейн, яростно отбиваясь, отошел на Днепр под колоссальным давлением Красной армии, Гиммлер с гордостью представил своему фюреру новые дивизии войск СС, которые будут биться «за спасение Европы». Руины его страны и страдания его народа стали ступеньками в его движении к трону.

Во Франции 1943 год был отмечен полным всевластием гестапо. Ни один город, ни один район не были избавлены от пристальной слежки агентов Кнохена. Вечерами люди тщательно закрывали двери и окна, чтобы послушать голос Би-би-си, который нес им слова ободрения и надежды, слова французов, сражавшихся в Африке, а затем на Сицилии и в Италии. Люди умирали все чаще, но, умирая, они знали, что их палачи доживают последние дни.

Тюрьмы были переполнены (за год было арестовано более 40 тысяч человек), но группы Сопротивления и отряды партизан-маки совершенствовали свою организацию, получали от союзников все больше оружия и быстро пополнялись, поскольку обязательная трудовая повинность вынуждала идти в подполье всех, кто отказывался отправиться в Германию. Гестапо пришлось приспосабливать методы своей работы к новой ситуации.

Чтобы противостоять этому, Оберг ищет сотрудничества с французами, особенно с полицейскими службами, которых он до сих пор находил «слишком мягкими» в репрессиях. Весной он приезжает в Виши в сопровождении Кнохена и его адъютанта Хагена. Петен дал согласие принять его. Почти секретная встреча была тщательно подготовлена. За несколько дней до нее в Париж приезжал доктор Менетрель. Он посетил Оберга, чтобы обсудить с ним все детали церемонии, которой должна была сопровождаться встреча с главой французского государства.

Петен вместе с генералом Буске и доктором Менетрелем приняли Оберга и двух сопровождавших его лиц в отеле «Дю Парк». Беседа длилась восемь минут и была почти целиком посвящена второму варианту соглашения Оберга – Буске, действующему с 18 апреля. Оберг и его сопровождающие вкратце пересказали его содержание. Им показалось, что Петен узнал об этом соглашении лишь в ходе встречи и с горечью попенял генеральному секретарю полиции, что глава государства узнает о важном документе после окружных префектов и интендантов полиции[41]. После чего он обернулся к Обергу и добавил: «Все, что происходит во Франции, меня очень интересует». Потом, провожая своих посетителей до лифта, он заключил: «Я считаю, что главными врагами Франции являются франкмасоны и коммунисты!»

«Я был удивлен его бодростью и живостью ума», – скажет позднее Оберг.

После этой аудиенции Оберга принял Лаваль. В его честь был дан обед в отеле «Мажестик». Там присутствовали с французской стороны Лаваль, Абель Боннар, Менетрель, Жардель, Габоль, Буске, Роша и Жерар; с германской стороны – Оберг, Кнохен, Хаген, генерал Нойброн и консул Кругг фон Нидда.

Эти официальные заверения в верности сотрудничеству ничего не меняли в реальной ситуации. Каждый день окружные службы сообщали Обергу о появлении новых партизанских отрядов маки, о росте подпольного движения Сопротивления и улучшении его организации в городах, о том, что патриоты начали преследовать коллаборационистов. Те в свою очередь потребовали у немцев защиты, обвиняя французскую полицию в сговоре с преступниками. Были, конечно, наемники и изменники, поступившие на службу к оккупантам из-за политических пристрастий, из-за желания выдвинуться или просто поживиться. Однако подавляющее большинство французов, возмущенных варварскими методами гестапо, саботировали меры, проводимые совместно с немцами, предупреждали патриотов, которым грозил арест, с риском для жизни создавали внутри административных органов и даже в самой полиции (включая генеральную дирекцию национальной полиции Виши) группы активного сопротивления. Ни одно государственное формирование не понесло в тот период столько жертв, как полиция. В управлении гестапо был создан даже специальный отдел для наблюдения за французской полицией. Этот отдел, возглавляемый штурмбаннфюрером СС Хорстом Лаубе, стал причиной многочисленных арестов и высылок полицейских, но ему не удалось обезглавить сеть сопротивления, созданную внутри французских служб.

С весны 1943 года гестапо потребовало, чтобы назначения и перемещения всех сотрудников полиции, вплоть до поста главного комиссара, сообщались его II отделу. Однако основная антинацистская деятельность шла на менее высоком иерархическом уровне.

С каждым днем все более интенсивная активность маки очень тревожила гестапо.

В середине ноября 1943 года произошло то, что немцы назвали «разводом Петена с Лавалем». Абец считал, что Лаваль единственный, кто реально управляет страной, но гестапо сообщало, что движение Сопротивления может попытаться похитить Петена, а такая операция произведет серьезное дестабилизирующее воздействие на французскую общественность. По сообщениям других информаторов из окружения главы государства, Петен имел якобы намерение покинуть правительство и Виши, как ему советовали некоторые деятели. Такой поворот событий был нежелателен для немцев, и Оберг приказал принять строжайшие меры «охраны» Петена, получившие кодовое название операция «Лисья нора». Было проведено тщательное «прочесывание» окрестностей Виши, и все сомнительные лица были высланы или арестованы. Вокруг города возник защитный пояс; специальные посты, установленные на всех дорогах, позволяли контролировать въезды и выезды. Наконец, по всей округе были разбросаны посты орпо. Затем из Германии прибыл Скорцени со своей специальной командой. Путешествуя под именем доктора Вольфа с неограниченными полномочиями, он получил задание обеспечить прикрытие Виши и мог принимать любые меры с единственным условием – информировать о них командующего вооруженными силами на Западе фон Рундштедта. Скорцени оценил операцию «Лисья нора» и одобрил ее. Он только добавил мероприятия по прикрытию аэродрома Виши «на случай, если англичане вздумают послать за Петеном самолет»(!). Затем он вернулся в Берлин.

В конце 1943 года Оберг настойчиво проталкивал во французские структуры власти нужного ему человека. Он уже давно остановил свой выбор на Дарнане, тесно связанном с войсками СС. Оберг считал, что служба полицаев «была движением, во многом схожим с движением СС, и могла дать толчок развитию новых сил внутри французской полиции». Поэтому он всегда покровительствовал Дарнану и помогал его организации. В конце лета 1941 года генерал СС Бергер пригласил Дарнана и его секретаря Галле совершить учебную поездку в Германию. После этого Дарнан стал частым гостем Оберга, а осенью был назначен «почетным» оберштурмфюрером французских войск СС. Обергу было поручено сообщить ему об этом назначении.

К тому времени Оберг, Кнохен и военные начали сомневаться в лояльности генерального секретаря Буске. Они уже не раз намекали Лавалю на необходимость заменить его кем-нибудь более лояльным. Разрыв Петена с Лавалем, завершившийся в конце ноября, потребовал определенных перемен в распределении министерских портфелей. Оберг настаивал, чтобы Лаваль воспользовался случаем и отделался от Буске, заменив его Дарнаном, поскольку возглавляемые им силы милиции были уже официально признаны в качестве «вспомогательной полиции».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.