Глава 1 Армия против гестапо

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

Армия против гестапо

6 июня 1944 года. Ночь на востоке лишь начала окрашиваться первыми лучами зари, когда самая большая в истории армада приблизилась к французским берегам. Через час первые подразделения 21-й группы армий генерала Монтгомери вступят на пляжи Кальвадоса, и начнется битва за Францию, желанная, пугающая и несущая столько надежд.

В том столкновении, которое поставит друг против друга наступающих и «осажденных», гестапо могло играть лишь второстепенную роль. Немецкая армия вернула себе первенство и яростно сражалась, удерживая каждый метр заблаговременно укрепленных ею позиций, так как фюрер запретил любое отступление. Эсэсовцы же непосредственно участвовали в боях, а дивизия «Рейх», действовавшая на юго-западе Франции, выполняла задачу по «прочесыванию» региона с привычной для нее свирепостью. Пересекая Францию от Монтобана до Сен-Ло, чтобы принять участие в боях, она усеяла свой путь сотнями трупов. 99 повешенных в Тюле и жители деревни Орадур-сюр-Глан, расстрелянные или сожженные заживо эсэсовцами в начале июня, прибавились к погибшим в странах Восточной Европы, пополняя нескончаемый список жертв нацизма.

Но господство бесчеловечности подходило к концу. Дивизия «Рейх» потеряла 60 процентов состава в битве при Сен-Ло. А прорыв в районе Авранш и бросок союзных сил в Бретань вынудили германские войска к отступлению.

В Париже службы Оберга и Кнохена начали серьезно беспокоиться. Уже нельзя было отрицать, что союзные армии в ближайшее время достигнут столицы. Необходимы были меры для обеспечения беспрепятственного отступления из города. Население и группы Сопротивления, действовавшие уже почти в открытую, без сомнения, будут стараться помешать отходу последних отступающих подразделений. Оберг приказал провести превентивные аресты всех тех, кто мог возглавить противодействие.

Уже в апреле и мае было организовано первое мероприятие: арестовали 13 префектов, которых сочли враждебными Германии, и некоторых других лиц.

10 августа были арестованы и отправлены в концлагерь 43 человека, в том числе префекты, финансовые инспектора (среди которых присутствовал господин Вильфрид Баумгартнер); высшие чиновники из министерства финансов; ряд генералов, полковников, майоров; банкиров, адвокатов, преподавателей учебных заведений. Так была проведена «антиподрывная» операция.

Парижане эти меры не заметили. Они жили как будто под гипнозом, завороженные перипетиями освободительных боев, разворачивающихся в каких-то 200 километрах от столицы. 14 июля в различных кварталах Парижа состоялись праздничные шествия под трехцветными знаменами. Повсюду готовились к последним боям.

Парижане не подозревали о внутренней драме, которая потрясла 20 июля немецкую администрацию Парижа, в особенности гестапо.

Уже давно антинацистски настроенные деятели пытались в Германии объединиться, чему сильно противодействовали СД и гестапо. Оппозиционные группы сложились и в военных кругах. Действуя самостоятельно, военные имели шансы на успех, но они предпочли, как показали события, без лишних колебаний принять предлагавшиеся режимом льготы и преимущества: быстрое продвижение по служебной лестнице, высокие оклады, не говоря о периодических подарках Гитлера представителям генералитета.

Однако не военные совершили первые храбрые шаги против режима. Во время войны в университетских кругах возникли первые движения оппозиции к режиму: там были люди, совесть которых восставала против попрания нацистами элементарных норм человеческой этики и морали.

Проникновение нацистских шпионских сетей в университеты не могло разрушить в них долгую традицию независимости, свободу и знание своих прав, что особо ценят студенты всех стран мира.

В Мюнхене под сенью университета существовала организация «Белая роза». На протяжении долгих лет деятельность группы, проходившая в университетских кругах, была глубоко секретной. Эта группа печатала и распространяла тексты мужественных проповедей епископа города Мюнстера фон Галена, а начиная с лета 1942 года размножала и распространяла выдержки из законов Ликурга и Солона.

В начале 1943 года члены организации «Белая роза» стали выступать более открыто. Молодые люди не боялись писать большими буквами на городских стенах: «Долой Гитлера!» В наши дни это может показаться безобидным занятием, но тогда это требовало определенного мужества. После Сталинградской битвы 18 февраля листовки с призывом к восстанию были разбросаны в университетских аудиториях. В листовках также содержался призыв к чести и разуму офицерства вермахта. Кальтенбруннер, который лично руководил расследованием этого дела, вызвал в Мюнхен Канариса и одного из начальников отдела контрразведки абвера Лахузена. Они ознакомились с текстами листовок. Это было 22 февраля, в тот день, когда приводили в исполнение смертный приговор авторам листовок. Очевидно, этот тревожный призыв молодых людей, которые еще верили в воинскую честь, нашел отклик в сердцах офицеров армии. Может быть, он подтолкнул заговорщиков из абвера к действию.

Ибо молодые члены «Белой розы» не ограничились распространением своих листовок. 19 февраля они возглавили в Мюнхене студенческую манифестацию, что было неслыханным делом в мире нацизма. Один из блоклейтеров узнал двух студентов – брата и сестру, бросавших листовки через окно университета, и тут же побежал с доносом в гестапо.

Результат не заставил себя долго ждать. В тот же день гестапо арестовало трех студентов: Кристофа Пробста двадцати четырех лет, Ганса Шолля двадцати пяти лет, обучавшихся на медицинском факультете, и Софию Шолль двадцати двух лет, студентку философского факультета. 22 февраля после трех дней допросов и пыток все трое были приговорены к смертной казни и вечером того же дня казнены. Расследование продолжалось. 13 июля настал черед профессора философии Курта Хубера и студента-медика Александра Шморелля. Наконец, 12 октября был взят студент-медик Вилли Граф. После приговора «народного суда» их обезглавили. Имена этих мучеников свободы большинству французов неизвестны. Однако они заплатили высокую цену, поэтому, вспоминая о них на этих страницах, почтим их память.

Разгром под Сталинградом сыграл роль катализатора оппозиционных настроений среди военных. Наиболее прозорливые из них догадались, что война уже проиграна и необратимый процесс, начавшись на морозных просторах СССР, завершится полным крушением. Вместе с нацией чудовищное поражение, соответствующее масштабу конфликта, потерпела армия. Военные стали серьезно рассматривать возможность прямого вмешательства в события, скорее чтобы спасти то, что еще можно было спасти, чем возмущаясь преступлениями нацизма. Преступления нацизма совершались у них на глазах на протяжении многих лет, не вызывая стремления попытаться покончить с ними. Страх перед грозящим поражением, стремление сохранить свои привилегии – вот что выводило военных из привычного равновесия.

С самого начала нацистского режима Гиммлер внимательно следил за настроениями в армии. Службы безопасности догадывались, что военные что-то замышляют в своих штабах в обстановке секретности, иногда с помощью дипломатов. РСХА бросило на это направление своих лучших агентов. Но заговорщики действовали в стенах практически неприступной крепости – абвера. Для Гиммлера абвер издавна являлся предметом вожделенных устремлений: ему не терпелось прибрать к рукам все без исключения службы разведки. Но с февраля 1943 года ту же цель поставил себе Кальтенбруннер. С этого момента началось соревнование на скорость между абвером и гестапо, поскольку заговорщики приняли наконец решение устранить Гитлера. Офицерство могло уже давно покончить с Гитлером законными средствами, но оно не осмелилось действовать в то время, когда это было еще возможно. За принятым решением последовали несколько неудачных попыток. 13 марта была предпринята попытка, у которой было больше всего шансов на успех. Генерал фон Тресков, начальник штаба армейской группы «Центр», действовавшей на Восточном фронте, и генерал Ольбрихт, начальник главной армейской канцелярии, разработали операцию «Вспышка». По ней следовало взорвать в полете личный самолет Гитлера.

13 марта 1943 года, когда Гитлер собирался покинуть свою штаб-квартиру в Смоленске, чтобы вернуться в Берлин, Фабиан фон Шлябрендорф, офицер из штаба Трескова, попросил одного из пассажиров самолета передать две бутылки коньяку своему другу в Берлине. В пакете было взрывное устройство, привезенное полковником абвера Лахузеном. Однако детонатор устройства не сработал, и Гитлер благополучно добрался до Берлина. Заговорщики сумели перехватить пакет в Берлине, и попытка покушения не была раскрыта.

Разрабатывались и другие планы; некоторые из них начинали осуществляться, но все провалились.

Люди Мюллера и Шелленберга без отдыха продолжали свое расследование. 5 апреля 1943 года они пробили первую брешь в защите абвера, арестовав ближайших сотрудников генерал-майора Ганса Остера, начальника отдела «Аусланд-абвер» и одного из руководителей заговорщиков. В сейфе одного из арестованных сотрудников абвера, доктора Догнани, были обнаружены документы, приоткрывшие общую картину заговора. Однако содержавшиеся в них сведения оказались недостаточными для организации широкомасштабной профилактической акции. Еще один момент тормозил действия гестапо: Гиммлер страдал от настоящего комплекса неполноценности перед Канарисом. Он никак не мог решиться атаковать его, и это позволило руководителю абвера «выдержать» еще несколько месяцев.

Собранные в апреле сведения были дополнены в сентябре результатами типичной для гестапо операции под кодовым названием «Чай у фрау Солф». Фрау Солф была обаятельной пожилой дамой из высшего общества, у которой некоторые заговорщики периодически собирались под предлогом чаепития. Они поддерживали, хоть и не без трудностей, регулярные связи с антифашистами-эмигрантами, осевшими в Швейцарии, а через них – с английской и американской агентурой. 10 сентября 1943 года к этому кружку примкнул швейцарский медик доктор Рексе, который своими оценками осудил нацизм. Заговорщики имели большую неосторожность доверить ему ряд письменных сообщений для доставки в Швейцарию: доктор Рексе был агентом гестапо. И снова Гиммлер выжидал, прежде чем начать действовать. Собранных материалов было пока недостаточно, чтобы поразить Канариса наверняка.

Но в декабре в его распоряжении оказалось достаточно улик, чтобы добиться выхода Остера в отставку и арестовать его. В январе было арестовано 75 человек, замешанных в деле «Чай у фрау Солф». Наиболее скомпрометированных за несколько дней осудили и казнили[42].

В начале 1944 года еще раз была выявлена роль абвера, который чаще всего выступал в качестве «прикрытия» для участников заговора. Тогда Гиммлер добился от Гитлера разрешения на то, что уже некоторое время настойчиво просил, подталкиваемый Шелленбергом, у которого не было комплекса неполноценности по отношению к Канарису.

14 февраля появился декрет о расформировании абвера. Центральные службы абвера носили общее название управление разведки и контрразведки и составляли одно из пяти управлений главного командования – Верховного командования германских вооруженных сил. Абвер состоял из двух служб разведки и контрразведки.

Декретом от 14 февраля абвер разделялся на части. Разведка, работавшая с информацией общего характера и тесно контактирующая с министерством иностранных дел, оказалась в ведении оперативного отдела ОКВ. Что касается контрразведки, которая была основной секретной службой армии, то все ее четыре подотдела были поглощены РСХА, слившим их в управление военной контрразведки.

Одновременно указ Гитлера предоставлял «неограниченную свободу действий за рубежом» отделу VI РСХА, то есть службам Шелленберга, который становился полным хозяином всех служб внешней разведки. Канарис сделал единственное, что ему оставалось, – подал в отставку.

Военный отдел РСХА попал под руководство полковника Гансена, ранее бывшего начальником I отдела абвера, наиболее крупного из всех и ведавшего службами разведок сухопутных, военно-морских сил и авиации. Гансен сменил Пикенброка – старого друга Канариса, который основательно себя скомпрометировал. Но Гансен и сам (вместе с Фрейтаг-Лорингофеном) был одним из двух старейших членов подпольного движения в абвере. Удивительно удачное стечение обстоятельств спасло его, и гестапо не имело никаких подозрений на его счет. Став начальником отдела, он продолжал участвовать в заговоре и, как все его друзья, был казнен после покушения 20 июля.

Итак, абвер, выступавший как конкурент РСХА в области внешней разведки, прекратил свое существование. Гиммлер торжествовал победу над Канарисом, завершая укрепление своего могущественного положения. Заговорщики оказались лишенными алиби и убежища. Источник, предоставлявший им поддельные документы, командировочные удостоверения, взрывчатку и прочее, окончательно иссяк. У них не было более возможности переправлять тех, кто слишком «засветился», в Швейцарию. Их контакты с американскими и английскими разведслужбами также становились почти невозможными. Разногласия, которые уже давно начали проявляться среди заговорщиков, из-за возникших сложностей обострились.

Этот удар для заговора мог быть смертельным, если бы незадолго до расформирования абвера среди заговорщиков не появился новый человек – подполковник граф фон Штауффенберг. Штабной офицер, получивший тяжелое ранение в Тунисе[43], затем ставший начальником штаба резервной армии, он был потомком семьи, принадлежавшей – из поколения в поколение – к военной аристократии. Правнук Гнейзенау по матери, он на первых порах уверовал в достоинства нацистского режима, сулившего возрождение величия Германии. Но он понял, что война проиграна и Гитлер в своем падении увлечет за собой Германию и армию в бездну, если его своевременно не обезвредить. И Штауффенберг примкнул к группе заговорщиков, идейными вдохновителями которых были бывший мэр Лейпцига доктор Герделер и бывший начальник Генерального штаба армии генерал Бек.

Причины, побудившие Штауффенберга, были четко обрисованы Гизевиусом: «Штауффенберг не желал, чтобы Гитлер увлек с собой в могилу всю армию. Солдат до кончиков ногтей, он считал, что спасти армию означало спасти родину… Он не был одинок в этом убеждении, будучи типичным представителем группы военных, осуществлявших руководство событиями 20 июля. Начиная с 1942 года с каждым новым поражением на фронте группа все росла, движимая сильным желанием оказывать влияние на события».

Штауффенберг быстро понял, что все разговоры в кулуарах штабов, туманные проекты, памятные записки, направляемые генералам, были абсолютно бесполезны. Он предпочел действовать: впервые один из руководителей заговора взял на себя и роль исполнителя. 26 декабря 1943 года приглашенный в Ставку Гитлера в Растенбург для доклада, он принес туда в портфеле взрывное устройство замедленного действия. Однако по решению Гитлера[44] совещание в последнюю минуту было отменено, и Штауффенбергу пришлось увезти свою бомбу обратно в Берлин.

Энергия и активность Штауффенберга вдохнула новую жизнь в круг заговорщиков. Абвер уничтожен, но он сумел найти новое убежище в самом Верховном командовании и привлечь к участию в заговоре еще несколько генералов, заручившись по меньшей мере их дружественным нейтралитетом.

Сообщников среди сотрудников гестапо и СД было невозможно найти, однако двое высокопоставленных руководителей полиции, нацисты с возникновения движения, перешли в лагерь заговорщиков и оказали им свою помощь. Это были Небе, начальник крипо (уголовная полиция), который ранее командовал эйнзацгруппой в СССР, граф Гелльдорф, префект берлинской полиции, а также его заместитель граф Шуленбург – еще один раскаявшийся нацист. Во время путча они могли бы сыграть очень важную роль в сотрудничестве с генералом фон Газе, военным комендантом Берлина, участником заговора.

Несколько командиров оккупационных войск, расквартированных на западе Европы, также оказывали поддержку движению. Это были фон Штюльпнагель, военный губернатор Франции, фон Фалькенхаузен, военный губернатор Бельгии, Роммель, главнокомандующий группой армий «В», и его начальник штаба генерал Ганс Шпейдель. Возрастающее техническое превосходство армий союзников убедило их в том, что наличные германские силы не смогут долго удерживать фронт в Нормандии. Гитлер же, как обычно, отказался считаться с аргументами, выдвинутыми военными.

Ликвидация абвера создала для заговорщиков значительные трудности. Если в 1943 году было подготовлено по меньшей мере шесть покушений на Гитлера, то за первые шесть месяцев 1944 года ни один такой план не удалось разработать. Штауффенберг понимал, что свержение режима не произойдет, пока не исчезнет сам Гитлер. Его присутствие парализовывало генералов, которые к тому же считали себя связанными присягой верности фюреру, которую они дали после смерти Гинденбурга.

Но высадка войск союзников и их первые успехи во Франции, их продвижение в Италии, где был взят Рим, поражение немецких войск на Восточном фронте и вступление советских войск в Польшу укрепили Штауффенберга в мысли, что далее медлить нельзя, поскольку иначе спасать будет уже нечего.

Стоит отметить, что заговор основывался на уверенности в том, что смерть Гитлера позволит им договориться с западными державами. Они желали скорейшего перемирия, но отметали возможность безусловной капитуляции. Несколько последовательных разработок «мирного урегулирования» Карла Герделера свидетельствуют об удивительном отсутствии понимания реального положения дел. Сепаратный мир с Западом не предполагал прекращения войны на Востоке. Наоборот, после установления новой власти в Германии, полагали заговорщики, американцы и англичане объединят с немцами свои усилия в войне против СССР. Это было полное неприятие Ялтинских соглашений. Можно предположить, что в случае успеха заговора дальнейший ход событий не претерпел бы существенных изменений. Заговорщики встали бы у руководства Германией и столкнулись бы с отказом западных держав согласиться с их предложениями. Трудно представить человека такого склада, каким был Черчилль, отказывающегося от перспективы полной и безусловной капитуляции противника в момент, когда его военное превосходство оказалось полным. В этой ситуации новое германское правительство, действуя под эгидой военных, вероятно, решило бы продолжать войну.

В отличие от Герделера и Бека Штауффенберг со своими ближайшими друзьями, кажется, смотрел на вещи более трезво. Развал всех фронтов показал им, что призыв к отчаянному сопротивлению, брошенный Гитлером, означал бы самоубийство для немецкой нации. Продолжение боев в центре страны привело бы к разрушению всего экономического потенциала Германии, повлекло бы за собой смерть тысяч и тысяч, а может быть, и миллионов немецких граждан, сделав возрождение Германии почти невозможным.

Исходя из этих соображений, Штауффенберг, продолжая поддерживать контакт с руководящей группой Герделера и Бека, разработал план под кодовым названием «Валькирия». Им предусматривалось убийство Гитлера и немедленная организация военного правительства в Берлине, которое должно было с помощью войск вермахта нейтрализовать самые опасные органы нацистского режима: СС, гестапо и СД. Штауффенберг, в конце июня получивший чин полковника и назначенный начальником штаба внутренней армии, получил частый доступ на совещания, проводившиеся в Ставке фюрера. Подготовительные работы были начаты, и 20 июля их результатом стало покушение на Гитлера.

На 20 июля было назначено важное совещание в Ставке для подведения итогов советского наступления в Галиции. Кейтель пригласил Штауффенберга в Растенбург на это совещание, где он должен был сделать доклад о создании первых частей внутренней армии, предназначавшейся для организации обороны каждого населенного пункта в Германии и получившей впоследствии название «фолькс– штурм». Ожидалось прибытие укрывшегося в Германии Муссолини, который должен был в 14.30 осматривать Ставку своего друга. На этот раз расписание выдерживалось с точностью до минуты.

Штауффенберг прибыл в Вольфшанце[45], второй раз неся в портфеле бомбу замедленного действия из экзогена – английской взрывчатки, хранившейся на секретных складах абвера, полный решимости пустить ее в ход.

В 12.30 Кейтель и Штауффенберг вошли в барак, служивший залом заседаний. Штауффенберг несколькими минутами раньше уже привел в действие взрыватель с часовым механизмом; взрыв должен был последовать в 12.40. Совещание уже началось. В 12.36 Штауффенберг поставил свой портфель на пол и подвинул его к массивной ножке стола. Портфель оказался менее чем в двух метрах от Гитлера. После этого он незаметно покинул помещение под предлогом необходимости срочно связаться с Берлином. Тем временем полковник Брандт продолжал свой доклад о положении в Галиции. Наклонившись над картой, он наткнулся на портфель Штауффенберга. Брандт взял и передвинул его, поставив с другой стороны ножки стола, и между портфелем и Гитлером оказалась массивная ножка стола.

В 12.45 мощный взрыв разнес толстые каменные стены барака. Штауффенберг, находившийся в 200 метрах от строения, увидел, как взлетела в воздух крыша, как пламя и дым повалили из выбитых окон и посыпались во все стороны обломки здания. У него не было ни малейшего сомнения, что Гитлер погиб вместе со всеми, кто находился в зале заседаний. Однако, хотя полковник Брандт был действительно убит, два генерала смертельно ранены и все другие участники совещания получили ранения, Гитлер остался практически невредимым благодаря массивной ножке стола, прикрывшей его от взрывной волны.

У Штауффенберга не было времени, чтобы узнать об этом. Уверенный в успехе, он помчался к ближайшему аэродрому и вылетел в Берлин. Там его ждал неприятный сюрприз: вопреки намеченному плану берлинские заговорщики не приступили к действиям. Они хотели удостовериться в смерти Гитлера и не стали, как было условлено, выступать по радио с заявлением о смерти фюрера и создании нового правительства, в котором Беку был уготован пост главы государства, а генералу фон Витцлебену пост главнокомандующего вермахтом.

Штауффенберг заверил всех в том, что Гитлер погиб, и убедил в необходимости действовать. Однако время было потеряно, и эта задержка в гораздо большей степени, чем неудача покушения, помешала успешному осуществлению путча.

Уже шли в гарнизоны первые распоряжения путчистов, когда некоторым из них, в том числе самым высокопоставленным, стало известно, что Гитлер лишь легко ранен. Связь с Растенбургом, отключенная одним из сообщников Штауффенберга, была восстановлена к 15.30. С этого момента паника овладела не слишком мужественными заговорщиками; в надежде спасти свою жизнь, они отреклись от своих друзей и отказались выполнять то, что обещали сделать несколькими днями ранее[46].

Те, кто охотно оказал бы помощь заговорщикам в случае успеха, теперь отвернулись от них, а некоторые, в частности генерал Фромм, бросились их арестовывать. За несколькими редкими исключениями, эти генералы вновь стали такими же, какими были всегда (не считая того времени, когда энергия Штауффенберга на время выбила их из привычного состояния) – трусливыми оппортунистами. Только в 19.30 генерал Витцлебен передал по радио телеграмму, предписывавшую военным брать в свои руки всю полноту власти на местах. Если бы этот приказ пошел в эфир в час пополудни, ситуация могла быть спасена, поскольку Геббельс, информированный о покушении, только в 16 часов получил указание объявить по радио, что фюрер жив и здоров.

В это время Гиммлер, срочно назначенный командующим внутренней армией (его давняя мечта наконец-то осуществилась!), летел в Берлин, чтобы возглавить репрессии. Шелленберг с помощью Скорцени к этому времени уже успел взять под контроль часть армейских формирований, которые должны были выполнять приказы заговорщиков.

В час ночи Гитлер выступил по радио. Путч был провален, и поднялась кровавая волна репрессий.

В Париже, как в Праге и Вене, участники заговора, действовавшие в оккупационных войсках, в 16 часов узнали, что покушение состоялось, как было намечено. Около 19.30 Бек позвонил Штюльпнагелю и подтвердил приказ о выполнении намеченных мероприятий. Штюльпнагель принял приказ к исполнению, хотя с первых же шагов успех операции был поставлен под вопрос изменой, имевшей катастрофические последствия. Фельдмаршал фон Клюге, недавно сменивший фон Рундштедта на посту командующего вооруженными силами на Западе, пообещал ранее свою помощь заговорщикам «в том случае, если покушение будет успешным». Но в 19 часов он узнал из сообщений берлинского правительственного радио, что Гитлер отделался небольшими ранениями, и тут же отступился от своих обещаний. В 19.30 он получил сообщение от Витцлебена, утверждавшего, что Гитлер скончался, и снова проявил желание примкнуть к заговорщикам. В 20.15 прямое сообщение с ОКВ подтвердило ему безрезультатность покушения, и он снова переметнулся на сторону гитлеровцев. Этот отказ сотрудничать с заговорщиками – на сей раз окончательный – грозил им тяжелыми последствиями. Но их парижская группа уже отдала свои приказы и была полна решимости довести дело до конца. Даже в случае провала заговора в Берлине ничто не могло помешать им продолжать начатое во Франции, объявив открыто о своем неповиновении берлинским властям. Конечно, такой шаг мог бы вызвать в Германии чрезвычайно важные последствия. Отданные приказы, таким образом, не отменили.

Около 9 часов вечера подразделения второго батальона первого гвардейского полка, действуя по приказу генерала фон Бойнебурга – военного коменданта Большого Парижа, – вышли из казарм военной школы. Они окружили здания на авеню Фош, резиденцию Оберга, помещения на улице Соссэ, здание на бульваре Ланн, ворвавшись туда с оружием в руках. Эсэсовцы не оказали ни малейшего сопротивления, и уже к 23 часам оказались под арестом почти 1200 эсэсовцев, собранных со всего Парижа: все гестаповцы и сотрудники СД. Сам Оберг был арестован генералом Брехмером в тот момент, когда пытался связаться с абвером по телефону, и сдал оружие без сопротивления. Не хватало одного человека – Кнохена. Он ужинал в посольстве у своего друга Зейтшеля, когда ему позвонил один из подчиненных, попросивший срочно приехать на авеню Фош. Предусмотрительный и недоверчивый Кнохен предпочел заехать предварительно к генералу Обергу. Там он узнал об аресте Оберга и был немедленно арестован. Будучи препровожден на авеню Фош, он застал в своем кабинете генерала Брехмера.

Около полуночи все руководители СС, Оберг, Кнохен и начальники служб гестапо и СД были арестованы и доставлены по приказу генерала Бойнебурга в гостиницу «Континенталь» на улице Кастильоне, где должны были ждать решения своей судьбы.

В военной школе начались приготовления к предстоящему на следующий день расстрелу руководителей гестапо и СД; им военный трибунал заговорщиков ни за что не преминет вынести смертный приговор. А тем временем фон Клюге в очередной раз переметнулся[47] на сторону противников переворота и сообщил о событиях в Берлин, особенно отметив «недопустимое» поведение Штюльпнагеля.

В тот же час Штауффенберг из Берлина связался со Штюльпнагелем, чтобы ввести парижскую группу заговорщиков в курс дела, и рассказал о неудаче покушения и путча. «Мои убийцы, – сказал в заключение он, – уже стучат в дверь».

Однако это не могло поколебать решимость заговорщиков, пока новое, непредвиденное препятствие не встало на их пути. Адмирал Кранке – командующий западной группой военно-морских сил – получил из Берлина соответствующие указания, как только Клюге донес о «недопустимом поведении» Штюльпнагеля. Заговорщики, привыкшие иметь дело исключительно с сухопутными силами, совершенно не учли наличие в Париже военных моряков. Получив из Берлина приказ действовать, Кранке поставил под ружье военных моряков, разбросанных по всему Парижу, и из своей штаб-квартиры, расположенной в квартале Мюэтт, направил армейскому штабу ультиматум, требуя немедленно освободить Оберга и его эсэсовцев. Он угрожал в противном случае применить оружие. Этот удар оказался для заговорщиков последним. Около часа ночи, когда в Берлине уже шли репрессии, в Париже военные власти выпустили всех арестованных и вернули им оружие. На следующее утро все было в порядке, и парижане ничего не узнали о том, какие необычайные события произошли этой ночью в засекреченных немецких штабах Парижа.

В Берлине главные руководители заговора были убиты в ночь с 20 на 21 июля. Непосредственный начальник Штауффенберга генерал Фромм, будучи очень тесно связан с участниками заговора, решил, что сможет спасти свою жизнь ценой подлости. Когда ему стало ясно, что путч безнадежно провалился, он собрал группу младших офицеров, которые, как и он сам, отреклись от заговорщиков. Около 23 часов они арестовали Штауффенберга, Бека, генерала Ольбрихта, полковника Мерца, Хефтена и Гопнера – всех руководителей заговора, находившихся в своих кабинетах в военном министерстве на Бендлерштрассе.

Чтобы избавиться от опасных свидетелей, Фромм объявил им, что некий «военный трибунал» уже осудил на смерть четверых: Штауффенберга, Ольбрихта, Мерца и Хефтена. Беку же дали револьвер, приказав покончить с собой, что он попытался сделать, однако лишь ранил себя. Пока Штауффенберга и троих его товарищей расстреливали во дворе в свете фар военного автомобиля, Бек совершил еще одну неудачную попытку самоубийства. Тогда по приказу Фромма один из сержантов вытащил его в коридор и прикончил выстрелом в затылок.

Несколькими минутами позже Скорцени ввел в помещение министерства взвод эсэсовцев. В час ночи, когда Гитлер смог, наконец, выступить по радио, все уцелевшие заговорщики уже находились в камерах гестаповской тюрьмы на Принц-Альбрехт-штрассе.

За считаные часы армию раздавили Гиммлер и его эсэсовцы. Впервые военные осмелились пойти на прямое противоборство со своими «черными» соперниками, но трусость и подлость товарищей обрекла их на неудачу. Гиммлер торжествовал, гестапо приобретало абсолютный, столь вожделенный контроль и приступало к расследованию обстоятельств путча. Это обещало возможность сведения всех старых счетов.

В Париже Кнохен поручил это дело Штиндту, занявшему место Бемельбурга во главе гестапо. Подполковник Гофакер, обеспечивавший связь между Штюльпнагелем и берлинской группой, был арестован. Та же судьба постигла полковника фон Линстона, подполковника Финка и Фалькенхаузена.

Сам Штюльпнагель на следующий день после путча был срочно вызван в Берлин. Доклад фон Клюге возымел свое действие, и Штюльпнагель сразу понял, что погиб. 21 июля поздним утром он выехал на машине из Парижа в Берлин. В Mo его машина встала из-за какой-то поломки, и лишь в три часа пополудни прибыла вторая машина, чтобы он смог ехать дальше. Перед Верденом Штюльпнагель приказал шоферу изменить маршрут и поехал к Седану через места, где в 1916 году он, молодой капитан, был участником боев Первой мировой войны. У Вашерошвиля он свернул на берег Мааса и вышел из машины, отдав приказание шоферу дожидаться его в ближайшей деревушке, куда он обещал дойти пешком, «чтобы немного размять ноги». Едва машина скрылась из вида, он выстрелил себе в висок и упал в реку.

Шофер вытащил его из воды и отвез в верденский военный госпиталь, где врачи спасли ему жизнь. Но пуля, пробившая черепную коробку, лишила его зрения.

К 29 августа он уже достаточно поправился, чтобы предстать вместе с другими обвиняемыми перед зловещим Фрейслером и его кровавым «народным судом». Все они были осуждены на смерть и повешены во дворе берлинской тюрьмы Плётцензее. С изощренной жестокостью осужденных душили постепенно, подвесив на острые крючья. Гитлер заявил: «Я хочу, чтобы их повесили, как мясные туши в скотобойне». Слепого Штюльпнагеля пришлось вести за руку к месту казни. Репрессии длились несколько месяцев, распространившись на друзей и семьи заговорщиков. Под прикрытием псевдоюридических формулировок эта акция была еще более жестокой, чем известная чистка сторонников Рема в 1934 году.

Гиммлер и Кальтенбруннер предались настоящему разгулу жестокости. Из 7 тысяч арестованных на смерть были отправлены почти 5 тысяч. Канариса арестовали тоже, хотя он не имел ничего общего с организацией заговора. После многомесячного тюремного заключения его повесили 9 апреля 1945 года. Подлый Фромм, убийца Бека, Штауффенберга и их сподвижников, был расстрелян в марте 1945 года. Фалькенхаузена спасло от расстрела наступление американских войск в мае 1945 года. Впоследствии он был осужден как военный преступник. Многие сопричастные офицеры предпочли самоубийство аресту и суду. 14 октября Роммель оказался вынужден покончить жизнь самоубийством.

В Париже Оберг и Кнохен вернулись к руководству своими службами, но развитие событий на фронтах сдерживало расследование. Генерал Бойнебург, который лишь исполнял приказы Штюльпнагеля, отделался переводом в резерв, и комендантом Большого Парижа стал генерал фон Хольтиц.

Союзники, основательно укрепив свои плацдармы и постоянно получая пополнение в живой силе и технике, в конце июля начали свое освободительное наступление во Франции. 28 июля были взяты города Кутанс и Гранвиль, 30 июля – Авранш, 3 августа – Ренн, а 10 августа – Нант и Анже. Все это время Оберг и Кнохен во главе своих служб невозмутимо продолжали свое дело, занимаясь отправкой в Германию последних составов с заключенными и переправляя узников Компьенского лагеря, Роменвильского форта и других тюрем, где еще оставались несколько тысяч заключенных. Перевозка осуществлялась во время боев, под бомбежкой самолетов, в ужаснейших условиях. Людей погибло гораздо больше, чем в предыдущих эшелонах. В эшелоне, отправленном 2 июля из Компьена, произошли ужасающие сцены, когда обезумевшие заключенные начали драться между собой. Невыносимая жара, жажда, отчаяние, овладевавшее людьми, вынужденными ехать в момент, когда освобождение было так близко, заставили этих последних депортированных претерпевать невероятные мучения.

Уже в нескольких километрах от Компьена в каждом вагоне было немало погибших. До прибытия в Дахау в этом поезде скончались около 900 человек.

15 августа, уже после того как Клюге принял 13 августа решение об отступлении, а канадцы готовились штурмовать Фалез, еще один эшелон с 2453 заключенными был отправлен в Германию.

Начиная со второй половины июля представители движения Сопротивления пытались вступить в переговоры с немцами о прекращении депортаций. Шведский консул Рауль Нордлинг согласился взять на себя деликатную миссию посредничества в этом вопросе. Он вступил в контакт с фон Хольтицем, новым комендантом Большого Парижа, и с германским посольством. Нордлинг передал им памятную записку и предложения, подготовленные господином Пароди, представлявшим в Париже генерала Кенига – руководителя французских сил Сопротивления, и графом Александром де Сент-Фалем. Если фон Хольтиц и некоторые другие склонялись к тому, чтобы согласиться, никто из немецкого командования не осмелился взять на себя ответственность подписать такой документ. 17 августа Оберг завершил свою подготовку к эвакуации. Архивы и картотеки гестапо были отправлены из Парижа уже в начале месяца. В ночь с 16 на 17 августа штаб немецких полицейских служб перебрался в Шалон-сюр-Марн. 17 августа все остальные службы выехали из Парижа в Нанси и Прованс. В столице остались лишь Оберг, Кнохен и их приближенные. Они уже укладывали чемоданы.

Этот неминуемый отъезд придал смелости военным и дипломатам. Утром 17 августа фон Хольтиц внезапно решил действовать, но при условии, что договоренность будет визирована военным командованием в отеле «Мажестик». Но в «Мажестике» все офисы оказались пустыми, поскольку еще утром службы военной администрации Парижа уложили свои последние архивы и укатили на Восток. В конце концов отыскали некоего майора Хума[48], согласившегося дать свою подпись в качестве представителя германской военной администрации во Франции.

Посредники поспешили к Александру де Сент-Фалю, где очень быстро составили нужный документ.

Три параграфа протокола, подписанного Раулем Нордлингом и майором Хумом, предусматривали, что «с момента подписания соглашения» господин Нордлинг «возьмет на себя руководство, ответственность и надзор за всеми политическими заключенными», содержащимися в пяти тюрьмах, трех госпиталях и трех концентрационных лагерях, равно как «во всех прочих местах заключения и эвакуационных поездах без исключения, куда бы эти поезда в настоящее время ни направлялись». Германские власти должны были передать все свои полномочия господину Нордлингу.

«Со своей стороны господин Нордлинг обязуется добиться освобождения пяти немецких военнопленных в обмен на освобождение каждого из вышеупомянутых политзаключенных».

Этот последний пункт не был выполнен. Продвижение союзных войск и отступление оккупантов помешали немецким властям потребовать его выполнения.

Очень важно было добиться немедленного освобождения тех арестованных французов, в отношении которых возникали опасения, что немцы попытаются уничтожить их в камерах, как это случилось в тюрьме города Кана. 17 августа открылись двери парижских тюрем, но в Роменвиле и в Компьенском концлагере сложилось иное положение. Здесь эсэсовское начальство, сотрудники гестапо и СД отказались выполнять указания фон Хольтица, сообщив, что подчиняются лишь указаниям Оберга.

В Компьене гауптштурмфюрер Петер Илерс, сотрудник СД, также отказался освободить заключенных вопреки всем просьбам господина Граммонта и господина Лагиша, уполномоченных представителей Международного Красного Креста, и даже потребовал ареста посредников, которые были вынуждены спешно ретироваться.

На следующее утро, 18 августа, исполняя указания Оберга, он отправил в Германию эшелон, увозивший 1600 заключенных. Почти все они в Германии умерли.

Это был последний приказ, отданный Обергом в столице Франции. В тот же день утром Оберг, Кнохен, Шеер, начальник орпо, и последние сотрудники гестапо покинули Париж, устроив в городке Виттеле наподобие своего управления, так как Верховное командование объявило, что на востоке Франции фронт будет стабилизирован.

20 августа Кнохен решил отправить одну из зондеркоманд в Париж с поручением остаться там как можно дольше и регулярно сообщать ему по радиосвязи о развитии событий. Возглавил эту экспедицию Нозек, который в июне 1940 года входил в группу, прибывшую для усиления зондеркоманды Кнохена. 21 августа 11 человек, из которых 5 были французы, взяли курс на Париж, передвигаясь на четырех машинах, одна из которых была передвижной радиостанцией. 23 августа, когда дивизия Леклерка подходила к Рамбуйе, эта зондеркоманда уже двигалась по пригородам Парижа. Однако атмосфера накалилась – парижане были слишком возбуждены ожиданием предстоящего освобождения, и маленькая немецкая группа сильно рисковала оказаться в плену. Нозек решил ограничиться разведкой обстановки в окрестностях города, после чего зондеркоманда развернулась и обосновалась в городке Mo. Нозек оставался там до 28 августа, когда ему пришлось спешно покинуть город, чтобы избежать встречи с американскими танками, готовыми отрезать ему дорогу к отступлению.

Последние гестаповские группы покидали Париж почти в таких же условиях, в которых они в июне 1940 года прибыли в этот город. Кнохен, будучи душою своих служб, единственный устоял у штурвала своего зловещего корабля в течение всего периода с 14 июня 1940-го до 18 августа 1944 года вопреки самым злостным противникам. Но война во Франции для него еще не кончилась.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.