Путь к истине

Путь к истине

В тот день был хозяйственный актив райкома, на который пригласили и меня. Планировали закончить его к обеду, но заседание затянулось. Воспользовавшись перерывом, я позвонил к себе в прокуратуру: нет ли чего нового и срочного. Секретарь, Вероника Савельевна, сказала, что со мной настойчиво добивается встречи какая-то гражданка из Рощино. Село Рощино — на отшибе, человек проделал немалый путь. Поэтому сразу по окончании хозяйственного актива я решил заглянуть на работу.

Гражданка из Рощино была крепкой молодой женщиной. Плечи — что у мужика. Угрюмые, глубоко посаженные глаза. Поначалу она вела себя несмело. При ее коренастой, могучей фигуре это выглядело довольно неестественно.

— Может, мне, гражданин прокурор, все в заявлении изложить? — сказала она низким, чуть хрипловатым голосом.

— Раз уж вы сами приехали, рассказывайте, — попросил я.

— Не знаю, с чего и начать…

— С фамилии.

— Парабук, — произнесла поспешно посетительница. — Анна Прохоровна… До сих пор величали товарищем, а теперь — гражданкой.

Она расправила на коленях широкопалыми руками юбку из толстого сукна, потом провела ладонью по губам.

— Так какая же у вас просьба? — спросил я.

— Десять лет работала в магазине, одни только благодарности имела. И между прочим, от милиции. За охрану социалистического имущества. Нынче же милиция записала меня в воровки. А я ведь сама побежала к участковому. Как увидела кражу, ни секунды не медлила. Не побоялась, что подумают.

— Где произошла кража?

— Как где? В моем магазине.

Парабук смотрела на меня в упор. Взгляд сердитый, тяжелый взгляд.

— Что похищено?

— Деньги. Пятьсот шестьдесят восемь рублей.

— Откуда их похитили?

— Из магазина.

— Где они лежали? Как это случилось?

— В ящике лежали. Железном. Утром пришла открывать магазин, отперла ключом ящик, а денег нет. Всю выручку взяли.

— Вы должны были сдать ее инкассатору.

— Не приехал инкассатор, — буркнула Парабук.

— Сейф накануне не заперли?

— Свой ящик я непременно закрываю перед закрытием. Накладные держу, часто мелочь какая остается… Все-таки деньги…

— Замок не был взломан?

— Не был. Ваш Бутов говорит, что ключом открывали. Я не знаю, чем открывали, но факт налицо — выручки не было.

Так, значит, этим делом занимается Сергей Сергеевич Бутов, совсем еще молодой человек, который недавно закончил заочно Высшую школу милиции и месяца два назад был назначен следователем районного отдела внутренних дел.

— Только одна угроза и лежала.

— Какая угроза?

— Смотри, мол, в милицию не жалуйся. Худо сделаем. Вот такими буквами написано. А я не побоялась. Сразу к участковому. Он кому-то позвонил. Ваш Бутов приехал. Особенно и осматривать не стал. Говорит: сознавайся, гражданка Парабук, что выручку взяла ты сама. Как же так, гражданин прокурор, не разобравшись, с бухты-барахты и такое повесить на честного человека?

— Когда это случилось?

— Третьего дня, в понедельник… Сказал, значит, мне такое гражданин следователь, а я сразу и сробела. Словно обухом по голове. Что мне за выгода у себя же из ящика красть?

— Не у вас, а у государства, — поправил я.

— За выручку же я отвечаю… А угроза? Зачем же я себе буду писать угрозу? Вон весной клуб наш обокрали. Тоже угрозу подкинули, — сказала она сердито.

— Какие вы имеете претензии? — спросил я.

— Я не брала выручку. — Парабук сдвинула брови. — А гражданин Бутов и слушать ничего не хочет. Признавайся, и все. Как же мне признаваться в том, чего я не делала? Он и мужика моего подбивает. Или, говорит, ты, или твоя жена. Это, значит, я…

— Ключ от сейфа вы никогда мужу не доверяли?

— Ну что вы, гражданин прокурор! Держу всегда при себе. К ящику моему никто не подходит. Это я и вашему Бутову твердила…

Она упорно не признавала слова «сейф», и следователя именовала «ваш Бутов».

Я пообещал посетительнице из Рощино разобраться в жалобе и, как только она ушла, позвонил в райотдел внутренних дел. Сергея Сергеевича в городе не было, и увиделся я с ним только в пятницу.

Я уже говорил, что лейтенант Бутов был молод. Опыта ему еще недоставало. Может, он действительно вел себя с рощинской продавщицей не совсем тактично. Как иногда кажется: все просто, а потом выясняется, что за видимой простотой скрыта коварная штука. Да и Парабук могла наводить тень на плетень. Случались в моей практике дела, когда обвиняемый хотел во что бы то ни стало оболгать следователя, думая, что это поможет скрыть истину.

— По-моему, тут мудрить нечего, — сказал лейтенант, когда я попросил ознакомить меня с делом о хищении в Рощино. — Посудите сами: дверь в магазин не взломана, а открыта ключом. Сейф был открыт тоже ключом.

— Не отмычкой?

— Нет, именно ключом.

— Выезжали на место происшествия со служебно-розыскной собакой?

— А как же!

— Ну и что?

Бутов махнул рукой:

— Никакого следа не взяла. Повертелась в магазине, торкнулась во двор к Парабук и назад…

— Как во двор к Парабукам?

— Они живут сзади магазина. Так что собака ничего не дала.

— А отпечатки пальцев?

— На замке магазина — самой Парабук и ее мужа. Он иногда помогает ей открывать и закрывать магазин.

— Кто у них еще есть в семье?

— Сын. Тринадцати лет. Учится в седьмом классе.

— Хулиганистый?

— Да вроде бы нет. Ничем не выделяется паренек.

— А муж продавщицы где работает?

— В совхозе. Разнорабочим.

— Выпивает?

Лейтенант неопределенно пожал плечами.

— Но почему вы так категорически считаете, что деньги похитила Парабук или ее муж? Ведь ключи могли подделать, — сказал я.

— Верно, — согласился Бутов. — Но в данном случае идти на такое дело, в маленьком селе… — Он улыбнулся. — Я понимаю, шла бы речь о ювелирном магазине…

— Кстати, какие товары продает Парабук?

— Разные. Всего понемногу. Хлеб, конфеты, консервы, спиртное, галантерея. Кое-какие хозяйственные товары — кастрюли, сковородки, лопаты…

— Помимо денег, еще что-нибудь похитили?

— Ревизия заканчивается. На днях будут результаты. Кстати, еще соображение: Парабук ожидала ревизию. Давно ее не проверяли.

— Она не заявляла, пропало ли что-нибудь еще?

— Утверждает, что пропали трое плавок. Японских.

— Почему именно трое?

— Говорит, помнит, они якобы лежали на прилавке.

— И все?

Бутов улыбнулся.

— Набор зубочисток.

— Что-что? — переспросил я.

— Набор зубочисток. В красивом пластмассовом футляре. Почему она запомнила: два года лежат они у нее, никто никогда не интересовался. А сейчас исчезли.

— Странно, плавки и зубочистки.

— Яркие вещи. На них мог польститься кто-нибудь из случайных посетителей магазина. Лежит на прилавке… Что их украли, я могу поверить. Но, конечно, днем, когда продавщица отвернулась…

— А деньги?

— Вполне возможно, что их вообще не крали, — ответил Бутов.

— То есть?

— Просто-напросто их в сейфе не было. А вызов участкового и так далее — инсценировка, — стоял на своем следователь.

— С какой целью?

Сергей Сергеевич посмотрел на меня, как на приготовишку.

— Скрыть недостачу. Ревизия может показать, что хищение больше, чем на пятьсот шестьдесят рублей.

— Кто-нибудь видел, как Парабук вечером запирала деньги в свой железный ящик? — спросил я. — Кто еще в штате магазина?

— Больше никого.

— Значит, свидетелей нету?

— Нет, Захар Петрович.

Следователь был убежден в своей версии. Я это видел.

— А вдруг деньги все-таки исчезли? — спросил я.

Бутов с большим сомнением покачал головой. Конечно, я пока не знал всех тонкостей. Ему было видней. Но все-таки Сергей Сергеевич, по-моему, спешил с окончательными выводами, так как часто свойственно молодости.

— Странный тогда способ избрала Парабук. Согласитесь, очень сомнительный. Никаких следов кражи, а выручка исчезла. Ну, хотя бы инсценировать взлом… Есть и другие варианты. Например, поджог.

Следователь опять усмехнулся.

— Поджог исключается: магазин и дом Парабук под одной крышей. Кому охота поджигать свое же имущество?

— Что же, это резонно. Обстановка у них приличная?

— Достаток есть. Имеют цветной телевизор, холодильник. Мебель, правда, не новая, собиралась, вероятно, по частям. Но вполне добротная.

— Раз поджог исключается, почему же она не инсценировала хотя бы кражу со взломом? Во всяком случае, было бы правдоподобнее.

— Э-э! — протянул следователь. — Она мне на допросе целую речь произнесла. В наш век техники, говорит, подобрать ключ или проникнуть в магазин незаметно — раз плюнуть. Недавно у них в клубе заграничный фильм крутили. Там преступник с помощью аппаратуры разгадал шифр сейфа на расстоянии. Да вы, наверное, сами видели этот фильм…

— Что-то припоминаю. Кажется, французский?

— Вот-вот. С Жаном Габеном в заглавной роли… Не такая уж простушка эта Парабук. Пожалуй, поджог или инсценировка взлома — прием избитый. И она, скорее всего, это знает. Действительно, что может быть примитивнее?

— Возможно, возможно… А что там за угроза, о которой говорила продавщица?

Сергей Сергеевич раскрыл папку с делом и положил передо мной. В ней был подшит листок бумаги, вырванный из школьной тетради в клетку. Текст, выполненный крупными буквами от руки, гласил: «Если сообщишь в милицию, будет плохо».

Писали шариковой ручкой. Буквы ровные, по клеткам.

— Эту записку якобы оставили в сейфе, — пояснил Бутов.

— Вы ее обнаружили?

— В том-то и дело, что Парабук с самого начала твердила о ней, как только я приехал в Рощино.

— Когда вы осматривали сейф, записка лежала в нем? Продавщица ее трогала?

— Парабук говорит, что трогала. Но положила так, как она лежала… Между прочим, эта самая угроза служит еще одним доказательством, что кража инсценирована.

— Парабук говорила о каком-то хищении в клубе… — поинтересовался я.

— Вот именно. Летом из клуба был похищен фотоаппарат. Из кабинета заведующего. Клубное имущество. Вор оставил в шкафу на месте аппарата записку, тоже содержащую угрозу.

— А вы не связываете эти два события?

— Связываю. Но вот каким образом. Кража фотоаппарата осталась нераскрытой. Но о записке, содержащей угрозу, знают в Рощино все. Помнит об этом случае и продавщица. Вот ее и осенило: почему бы не воспользоваться прекрасной возможностью кинуть следствию приманку. В клубе оставили записку, в сейфе магазина тоже — выходит, действует один и тот же человек. Или одна и та же группа… Но, — Сергей Сергеевич хитро прищурил глаза, — но продавщица не знала точный текст в первой записке.

— А какой? — спросил я.

Следователь положил передо мной другую папку.

— Вот. Я специально захватил и это дело.

Завклубом оставили так же листок из школьной тетради. В клетку. Только буквы более крупные и растянутые, чем в «угрозе» из магазина.

— «Не вздумай сообщить в милицию, не то сделаем плохо».

— Смысл, в общем-то, один, — сказал я. — Все-таки две записки и похожего содержания…

— Но похож только смысл! — горячо произнес следователь. — Если бы в первом и втором случае записку писал один и тот же человек, он, скорее всего, исполнил бы идентичный текст. Элементарная психология преступника! Заметьте, Захар Петрович, в первой записке — «не вздумай сообщить» и «сделаем плохо». А во втором случае — «если сообщишь» и «будет плохо».

— Расхождение не очень большое.

— Но все-таки есть. И это, на мой взгляд, существенно. Я рассуждаю так: записка в магазине предназначалась следователю. Прочтя ее, следователь, по замыслу Парабук, задумается и, скорее всего, придет к выводу, что автор — тот самый преступник, который украл фотоаппарат.

— В ваших словах есть логика. Но я бы все же более тщательно исследовал обе записки. Да, еще о краже фотоаппарата. Тоже без взлома?

— Трудно сказать, как ее квалифицировать. Обыкновенный канцелярский шкаф. Маленькие стандартные врезные замки. Потянешь дверцы, открывается без всяких усилий.

— Аппарат стащили без ключа? — уточнил я.

— Вот именно. Дернули, створки и разошлись.

— Конечно, железный ящик так не откроешь.

— И входную дверь в магазин тоже, — кивнул лейтенант. — Я все-таки склонен думать, а точнее сказать, почти уверен: в магазине инсценировка.

— С участковым вы, конечно, говорили? — спросил я.

— Разумеется. Если еще в краже фотоаппарата кое-кого и подозревает, то о хищении выручки он сказать ничего не может.

— А кого участковый инспектор подозревает в первом случае?

— Есть несколько парней. Выпивают, устраивают драки… А может, даже кто из удальства забрался в кабинет завклубом и, грубо говоря, пошутил.

— Дорогой фотоаппарат?

— «Зоркий».

— Вы сами не проверяли подозреваемых?

— Присмотрелся к ним. В клуб специально пару вечеров ходил. Говорил с совхозным кадровиком, еще кое с кем. Не похоже, чтобы кто-нибудь из них мог пойти на такое преступление…

Я попросил Бутова оставить мне на вечер дело о хищении в рощинском магазине. И, знакомясь с ним, еще раз обратил внимание, что в показаниях продавщицы промелькнуло сообщение о ее благодарности, полученной от органов милиции. Это было несколько лет назад, когда Сергей Сергеевич еще не жил в наших местах. Я решил уточнить по телефону у начальника РОВДа обстоятельства.

— Припоминаю, — ответил майор, когда я рассказал ему о своей просьбе. — К этой самой продавщице ввалились в магазин двое здоровенных подвыпивших мужиков. С автобуса. А она как раз была одна, покупателей никого. Они что-то взяли с прилавка, стали угрожать и требовать водки и что-нибудь закусить.

— Среди бела дня?

— Да.

— Ну-ну, и что же дальше?

— Она не долго думая схватила гирю и запустила в хулиганов. Те бросились бежать. Она за лопату, выскочила из-за прилавка и кинулась вдогонку. Одного-таки свалила. Второго схватили совхозные ребята. Задержанные оказались рецидивистами. Парабук объявили благодарность, кажется, даже наградили каким-то подарком.

Я вспомнил коренастую, крепко сбитую фигуру рощинской продавщицы и подумал о том, что она вполне могла нагнать страху на двух мужиков. Выходит, Парабук не робкого десятка.

Однако как в таком случае сопоставить ее поступок, за который получена благодарность от милиции, с тем, в чем подозревает продавщицу следователь милиции?

Этот вопрос я задал Сергею Сергеевичу в нашу следующую встречу. Бутов и этому дал свое объяснение.

— Вы правильно сказали, Захар Петрович, Парабук не из трусливых. Я тоже поинтересовался той историей. Во-первых, не забывайте, что ей угрожали. Два мужика, да еще во хмелю, могли просто стукнуть ее хорошенько, а то и прибить совсем. Не растерялась, постояла за себя. Типичная самооборона.

— Не всякий на это решится. Другая бы отдала и деньги, и водку, лишь бы не тронули.

— Верно, Парабук решилась. Женщина она, сами видели, здоровая, сильная. Но я еще раз подчеркиваю — продавщица оборонялась. Я еще понимаю, прояви она такую гражданскую сознательность, когда угрожали бы другому…

— И все-таки это факт, который характеризует ее с определенной стороны.

— Вы хотите сказать, с положительной?

— Разумеется.

Следователь неопределенно пожал плечами.

— Это не укладывается в вашу версию, — сказал я, усмехнувшись.

— Почему же? Для совершения преступления тоже нужна в своем роде смелость. А я не могу отказать в ней Парабук. — Было видно, что Бутов не хотел распространяться на эту тему. — Есть же результаты ревизии, — перевел он разговор на другое. — Недостача в магазине приблизительно на ту сумму, которая якобы исчезла из сейфа.

— А именно?

— На одиннадцать рублей больше.

— Японские плавки, — сказал я.

— Возможно, — туманно произнес следователь. — Если же говорить о том, каким образом возникла эта недостача, то имеются следующие соображения. Я говорил с некоторыми жителями Рощино. Оказывается, муж Парабук имеет привычку частенько заходить в магазин за спиртным. Вот и накопилось. Подсчитала она: кругленькая сумма получилась. Погашать надо, ревизия на носу. Что делать? Вот и мелькнула мысль: почему бы не воспользоваться случаем? Вспомнила про подметную записку в клубе, состряпала «угрозу», положила в сейф… Дальше вам известно.

— То, что муж приходил вечером за бутылкой с черного хода, объяснить можно. Водку продавать уже не положено, а приятели просят.

— Все замечали, — махнул рукой Бутов.

— Замечать-то замечали. Но в открытую ей тоже нельзя. Значит, и других уважить надо. Подойдите после семи в магазин. Как только ни умоляют, чтобы продали водку…

— Видел я такую картину. И не раз, — кивнул следователь. — Как только продавцы выдерживают.

— Не все… Но мы, кажется, отвлеклись… Я вот что хотел спросить у вас, Сергей Сергеевич. За это время в Рощино много побывало приезжих?

— Участковый инспектор говорит, что мало. Всех знают наперечет.

— Понятно. Когда думаете заканчивать дело о хищении в магазине?

Бутов помолчал. Улыбнулся:

— Да я хоть завтра. Вы же сами не утвердите обвинительное заключение.

— Не подпишу, — сказал я серьезно. — И никакой судья не примет в таком виде.

Лейтенант вздохнул.

— Постараюсь, Захар Петрович…

…На несколько дней я совершенно отошел от рощинского дела. Отвлекали другие дела, новые заботы. Следователь не беспокоил ни звонками, ни посещениями.

Как-то я заехал по делам в райотдел милиции и, встретив Бутова, поинтересовался делом о хищении в рощинском магазине.

— Не знаю, Захар Петрович, кажется, на той же стадии. Впрочем, появился на примете один работник совхоза. Проверяю. Вот прояснится, доложу.

— Вы будете у себя? — спросил я. Меня заинтересовало это сообщение.

— Буду, — отозвался лейтенант.

— Через полчаса я загляну.

Уточнив с майором вопросы, ради которых я был в милиции, я зашел в кабинет следователя. Бутов беседовал с какой-то женщиной. Он тут же ее отпустил, и мы остались одни.

— У супруга продавщицы, — начал Бутов, — есть приятель не приятель, собутыльник не собутыльник, короче — знакомый. Работает в совхозе слесарем. Кропотин его фамилия. Золотые руки. Кому мясорубку починит, кому чайник запаяет, деталь от мотоцикла выточит. Брался и ключи делать. У него целая связка разных. Остается подобрать подходящий. Ну, и подпилить немного, подправить…

— Давно он живет в Рощино?

— Года три. Одинокий. Точнее, разведенный. Семья у него в другом районе, платит алименты на двоих детей. Ни с кем особенно не сходится.

Бутов замолчал, задумчиво чиркая что-то на листочке бумаги.

— Делает ключи, говорите? Ну и что?

— Был он у Парабуков накануне. В воскресенье. Муж продавщицы вместе с ним печь перекладывал в доме. Управились к вечеру. Как в таких случаях водится — надо посидеть. А хозяйка задерживается. Раз муж пошел в магазин. Она говорит, что ждет инкассатора. Второй раз позвал ее. Она заперла магазин и пришла, организовала стол. Парабук говорит, что он сказал Кропотину насчет инкассатора. Подожди, мол, Аня сдаст деньги и придет, потому что Кропотин якобы уже хотел уйти. Но Кропотин уверяет, что об инкассаторе и речи не было.

— Вы, значит, говорили с ним?

— Беседовал.

— Ну и какое впечатление?

— Путается или молчит.

— А как супруги считают?

— Продавщица прямо заявила: у нее ни на кого подозрений нет. Говорит, не хочет понапраслину возводить. А муж ее дал странную характеристику слесарю: приглашают его, мол, в селе для разных домашних поделок, подносят за труд, а в общем, недолюбливают.

— За что?

— Недолюбливают, и все. Деревенским не нравится, что Кропотин сам сторонится людей. Таким образом, что получается: Кропотин умеет подделывать ключи, стеснен из-за алиментов в средствах…

— А левые заработки?

— Что в деревне заработаешь? Выставят выпивку, да и то не всегда покупную… И последнее — слесарь знал, что в тот вечер инкассатор не приехал и выручка осталась в магазине.

— Будем выражаться точнее — мог знать.

— Хорошо, — улыбнулся Бутов, — мог знать.

— Как поздно он ушел от Парабуков?

— Засветло.

— А как с ключами?

— Тут два варианта: или заготовил их заранее, или сделал в тот же вечер…

— Сложно, Сергей Сергеевич. Он раньше бывал у продавщицы дома?

— Был. Чинил насос для колодца.

— Задолго до хищения денег?

— Весной.

— Давненько.

— Я сам чувствую, что с ключами сложно, — кивнул Бутов. — Но вполне возможно. Я интересовался: для того чтобы подобрать и выточить ключ, хорошему слесарю времени нужно немного. С полчаса. Для этого надо иметь только образец или слепок.

— Вы думаете, он снял слепок?

— Не знаю.

— Вы говорите, Кропотин утверждает, что не слышал об инкассаторе?

— Да.

— А Парабук уверяет, что говорил об этом?

— Вот именно. И сынишка их помнит разговор об инкассаторе. Он тоже находился в комнате.

— Странная забывчивость у Кропотина.

— Подозрительная.

— Насколько я понимаю, вы сейчас занимаетесь этой версией?

— Да. Но все равно я больше склонен думать, что инсценировка…

— Есть основания? — спросил я.

— Интуиция. Но чтобы совесть была спокойна, проверю и Кропотина. Если уж не он, то одна дорожка — Парабук. Я ведь, кажется, все село перешерстил.

— В том числе и сына продавщицы?

— Конечно, Захар Петрович. В школе даже был.

— Ну и?

— Учится он не очень хорошо, но грешков вроде воровства или сомнительных товарищей за ним не имеется. Хотя у них в школе не все благополучно. Несколько учеников восьмого класса летом занимались мелкими кражами на дачах. И еще одна деталь: он ходит в школу в соседний поселок Житный, в десятилетку. Километров шесть от Рощино. При школе буфет. Но мать денег не дает, чтобы не приучать к ним, так он стреляет пятаки на булочки у одноклассников. Укради он деньги в магазине, уж наверняка не удержался бы от кутежа. Как вы считаете?

— Ну что ж, хорошо, что вы побывали и в школе…

Я поднялся, чтобы уйти. На прощание попросил Сергея Сергеевича все-таки держать меня в курсе дела. Новые обстоятельства, вскрытые им, могли повлечь за собой неожиданности в расследовании.

Новость в рощинском деле я узнал не от Бутова. Через три дня после разговора со следователем в райотделе внутренних дел ко мне в прокуратуру пришел взволнованный посетитель. Это был муж продавщицы. Рыжеволосый, высокий, несколько рыхлый, он отчаянно шепелявил. И я с трудом разобрался, что до этого Парабук уже побывал в милиции, но Бутова там не нашел и поэтому решил обратиться ко мне.

— Так все же что случилось? — спросил я у него.

— Пашу нашего того… — проговорил он с клекотом и зажал рукой дряблые щеки.

На него было больно смотреть.

— Понимаете, товарищ прокурор, Нюся волосы на себе рвет, места себе найти не может. Пропади пропадом эти деньги! Зря мы с милицией связались. Собрали бы как-нибудь… Пашенька ведь у нас один был… Помогите, товарищ прокурор, найти подлюгу… Своими руками задушу.

— Ваш сын пропал? — разобрался я наконец в его нескладном рассказе.

Парабук всхлипнул, вытер пятерней лицо и обреченно произнес:

— Убили мальчонку… За какие-то пятьсот шестьдесят рублей, пропади они пропадом.

Я вспомнил об «угрозе», подброшенной в несгораемый ящик рощинского магазина.

— Когда убили, кто, где? — сдерживая волнение, спросил я.

— Вчера… В лесу… Если бы знать этого гада!

— Почему же вы только сегодня сообщаете об этом?

— Да все не верили, ждали, что придет Пашенька. Всю ночь просидели. Утром уж невмоготу стало. Весь лес обшарили. Не нашли. В Житном был. Как узнали, что он вчера в школу не приходил, с Нюсей припадок случился… Исполнили угрозу…

— Значит, сына вы не нашли? — спросил я, несколько успокаиваясь.

— Наверное, здорово спрятали, гады…

— Ну вот что, товарищ Парабук. Пока еще неизвестно, что с ним. Мы примем меры к розыску. Будьте мужчиной, возьмите себя в руки.

Мои слова, кажется, возымели действие. Парабук перестал бормотать и сидел тихо, пока я связывался с милицией. По моему заданию дежурный разыскал Бутова, и я попросил следователя срочно приехать ко мне.

Парабук, видя, что за дело взялись всерьез и безотлагательно, немного успокоился и стал рассказывать связнее.

Выяснилось следующее.

Вчера утром Павел, как всегда, ушел в школу. Обычно их собирается несколько ребят. Дорога в Житный не близкая. Иногда ученики едут попутной машиной, но чаще дуют прямиком через лес. В хорошую погоду, конечно. В этот раз Павел дожидаться товарищей не стал — спешил. Он был дежурным по классу. В школу младший Парабук не явился. Его больше никто не видел.

После того как были выяснены все обстоятельства, и выполнены соответствующие формальности, муж продавщицы ушел.

— Что вы скажете? — задал я вопрос Бутову.

— Ума не приложу, — признался следователь. — Это совсем спутало мне карты. Неужели реализована «угроза»?..

— Как убивается мужик, — сказал я, вспомнив Парабука. — Представляю, в каком отчаянии мать.

— Мне кажется, она более сдержанна. В Рощине так и говорят, что у них в семье за мужика Нюся. Действительно, та — кремень.

— А с другой стороны, единственный сын. Дело-то, оказывается, не шуточное.

— Я поеду, Захар Петрович?

— Конечно. Я, наверное, тоже буду в Рощине. Надо быть в Житном, так я подскочу.

В поселок Житный я наезжал регулярно по депутатским делам. Меня выдвинули в райсовет рабочие местного льнокомбината. Назавтра я поехал к своим избирателям и пробыл в поселке до обеда. Мой шофер Слава с неохотой на обратном пути завернул в Рощино. Дело в том, что накануне зарядил дождь и дорогу развезло.

Сергея Сергеевича я нашел в сельисполкоме, в комнате участкового инспектора. Следователь отогревался возле печки. Тут же висел его плащ, грязный и мокрый насквозь.

— Ну и погодка, — сказал Бутов. — Как назло.

— Грибы пойдут, — откликнулся участковый инспектор. — Бабы жаловались: сухо, поганки и те не вылазят.

— Шут с ними, с грибами. Кому развлечение, а кому мука, — проворчал Сергей Сергеевич.

— Без грибочков зимой плохо, — не унимался участковый. — Люблю солененькие.

По нахмуренному лицу следователя я понял, что он недоволен. Видимо, никаких проблесков. А тут еще дождь.

— Весь лес обшарили, — пояснил Бутов.

Я невольно взглянул на его мокрые туфли. Представляю, каково пришлось Сергею Сергеевичу. Инспектор был в резиновых сапогах. В них все нипочем. Вот и бодрится.

— Ничем обрадовать не можем, товарищ прокурор, — развел руками Бутов.

— Вижу, — сказал я. — Вы останетесь или поедем домой?

— Если разрешите, то я с вами.

— Конечно.

Сергей Сергеевич, поеживаясь, залез в мокрый плащ. Мы вышли к машине.

— Взглянем на магазин, — предложил я, мне хотелось самому посмотреть на место происшествия.

— Парабук работает? — спросил я по дороге у следователя.

— Работает, — ответил он, кутаясь в свою промокшую одежду.

На первых порах Сергей Сергеевич хотел было отстранить продавщицу от работы. Я ему посоветовал повременить с решительными мерами.

— Сейчас направо, — сказал Бутов водителю. Слава завернул в переулок, и показался небольшой каменный дом с деревянной пристройкой. — Приехали.

В темном помещении тускло светилась лампочка. Было тесно, пахло хозяйственным мылом и дешевым одеколоном. У прилавка стояли два покупателя — старуха в мужском плаще и девочка лет десяти.

Анна Парабук что-то взвешивала на весах и, увидев нас, как мне показалось, на мгновенье растерялась. На ней был чистый белый халат, темная косынка повязана узлом на затылке.

Сунув старухе кулек и приняв деньги, Парабук тихо сказала девочке:

— Поди, Татьяна, придешь попозже…

— Мамка стирает, за мылом послала. — Девочка протянула продавщице руку с несколькими монетами.

Парабук, не глядя, сгребла деньги, автоматически протянула куда-то руку и подала кусок мыла. Проводив покупательницу до порога, с лязгом закрыла тяжелую щеколду.

— Опять осматривать будете? — обратилась она почему-то к одному Бутову.

Лицо у Парабук было мрачное, под глазами заметны жгучие тени. Она двинулась впереди нас походкой тяжеловеса. Мне стало жаль ее. Я почти физически ощутил горе этой женщины.

За основным помещением следовала небольшая подсобка, заставленная коробками, ящиками, мешками. На простом столе стоял ящик, обитый цинковым железом. Тот самый, который фигурировал в деле как сейф. Окошко едва пропускало свет сквозь грубые, толстые металлические прутья. Из подсобки дверь выходила во двор, усыпанный мокрыми, прибитыми к земле опавшими листьями.

— Здесь мы живем, — просто сказала Парабук.

В глубине дворика темнел деревянный сарай. К нему прилепилась оштукатуренная беленькая пристройка.

— Всякий инструмент держим, — указала хозяйка на сарай. — А это флигелек. Паша летом спит.

Парабук с трудом подавила вздох. И я еще раз подумал: велико же ее горе, если сын действительно погиб.

— Дома обыск будете делать? — спросила продавщица.

— Нет, — сказал Бутов и спросил, видимо, чтобы несколько разрядить обстановку: — А супруг ваш где?

— На почту побежал, с родственниками телефонный разговор заказан. Пашу все спрашиваем… А, пустое все это, — горестно махнула она рукой…

Распрощавшись с Парабук, мы поехали вдоль села. Слава поминутно чертыхался. Машина перелезала через колдобины, буксовала. Из-под колес летели фонтаны грязи.

— Вон просеку видите? — показал рукой следователь.

Рощинские дома дугой опоясывали поле. Дорожка отрывалась от последней избы и прошивала стену темного леса, застывшего вокруг села.

— По ней школьники ходят в Житный. Этим путем ушел последний раз и Павел.

— А какое настроение было у мальчика накануне исчезновения? — спросил я следователя.

— Какое настроение? Весь вечер просидел над гербарием. Хотел на следующий день удивить учительницу. Вот и удивил… — с грустью в голосе ответил Бутов.

Наша машина выбралась наконец на шоссе, и шофер перестал костерить дорогу. Под шинами зашелестел асфальт.

— В глухом закуточке расположен магазин, — сказал я. Мысли мои перескакивали с одного на другое.

Действительно, путаное было дело. Странная кража, записка, подброшенная в железный ящик, пропавший паренек.

— Сергей Сергеевич, может, мы подключим к этому делу и нашего следователя? — спросил я. Если это убийство, делом должна заниматься прокуратура. Я не хотел, чтобы Бутов истолковал мое предложение, как недоверие. Однако порядок есть порядок.

— Это уж как вы считаете нужным, — отозвался Бутов. И я не понял: ему было все равно или он скрывает обиду.

Некоторое время мы ехали молча.

— Ладно, пока продолжайте расследовать сами, — сказал я, будучи убежден, что с мальчишкой просто какое-то недоразумение или несчастный случай.

Меня вызвали в областную прокуратуру, и я, намереваясь пробыть в командировке день-два, задержался на целую неделю. А когда вернулся домой, узнал, что Сергей Сергеевич почти не вылазит из Рощино. Вскоре следователь был у меня.

— Картина вырисовывается следующая, — начал он свой доклад. — В тот день, когда Павел Парабук исчез, его видели утром направляющимся в сторону леса двое свидетелей. Пенсионерка и совхозный бухгалтер. Он прошел мимо их дома с портфелем и удалился по просеке.

— Это, кажется, было известно и раньше.

— Подождите, Захар Петрович. Я заостряю ваше внимание. Итак, Павел проследовал по дороге в лес. Помните, когда мы были в Рощино, я вам показывал эту просеку. Минут через десять — пятнадцать по той же дороге и в том же направлении проехал на велосипеде слесарь Кропотин…

Сергей Сергеевич сделал паузу.

— Тот самый, что был накануне хищения в доме Парабуков? — уточнил я.

— Вот именно. Проезд Кропотина подтвердили еще несколько человек. Это понятно. Велосипед всегда будоражит собак. Поэтому слесаря и заметили. Кропотин тоже въехал по просеке в лес и, естественно, скрылся за деревьями. На работу он явился с большим опозданием. Был злым и раздраженным.

— Вы его допрашивали?

— Неоднократно. Он говорит, что поехал в Житный пораньше к открытию хозяйственного магазина за рубероидом, залатать прохудившуюся крышу. Сначала Кропотин показал, что магазин якобы был закрыт. Потом сказал, что магазин был открыт, но рубероида не было.

— Вы проверили?

— Конечно. Ложь. Самая отъявленная. Магазин был открыт — это раз, рубероид продавали до обеда — это два.

— Постойте, он не привез рубероид?

— Вот именно. Никакого рубероида он не привозил.

— В хозяйственном магазине помнят, что он приезжал? Ну, интересовался нужным ему товаром?

— Продавец говорит, что к открытию магазина приезжает много народа. И вообще осень у них — горячая пора. Люди готовятся к дождям и холодам, чинятся, ремонтируются. Короче, продавец его не помнит.

— Но это еще не доказательство. Кропотин в тех краях, как вы говорите, человек сравнительно новый. Хозмагазин — место бойкое, народу много.

— Я понимаю, — кивнул Бутов. — Однако слесарь сам сказал, что поехал в Житный за рубероидом. Он мог назвать что угодно. К теще, к знакомой, к приятелю. Но Кропотин упорно твердит: хотел купить рубероид. А этот самый рубероид он не привез, хотя хозмаг в то время был открыт и нужный товар имелся. Я правильно рассуждаю?

— В принципе — да. Как же Кропотин объясняет несоответствие его показаний с действительным положением вещей?

— Никак. Молчит. Далее. Я спрашиваю: ты Павла Парабука обогнал в лесу? По логике, на сколько тот мог уйти за десять — пятнадцать минут, что их разделяли по времени? Дорога там, по существу, одна. А так — бурелом, запутанные тропинки. Но Кропотин утверждает, что мальчика он не видел.

— Может быть, парнишка свернул на более короткий путь? Он был пеший, а Кропотин на велосипеде.

— Я проделал такой эксперимент. Попросил нескольких товарищей Павла по отдельности показать, как они обычно идут в школу. Маршрут, показанный всеми, совпадал с тем, по которому якобы ехал до Житного и обратно слесарь на велосипеде.

— Мальчишка же! Какой-нибудь птичкой заинтересовался или за белкой погнался. Свернул в сторону…

— Павел спешил. Он был в тот день дежурный, а дежурные приходят раньше всех из класса. Я узнавал, их учительница очень строго относится к дисциплине. Представляете, мальчик думает об одном — скорее прийти в школу. Главное, он несет в портфеле замечательный гербарий!

Я невольно улыбнулся.

— Разноречивые и путаные показания слесаря Кропотина позволяют сделать определенные выводы. — Следователь посмотрел на меня и поправился: — Могло быть так. Он видел из своего дома, что Павел прошел по дороге в лес. Один, без товарищей. И тут же отправился вслед на велосипеде, чтобы осуществить свою страшную угрозу. Это в том случае, если Кропотин заранее обдумывал преступление. А возможно, что Кропотин действительно собрался приобрести рубероид и встретил мальчика случайно. У них возникла перебранка, и в порыве гнева Кропотин ударил Павла или совершил другое действие, повлекшее за собой смерть мальчика. Но дело сделано. Надо надежно спрятать труп. О намерении ехать в магазин Кропотин и думать забыл…

— Одну минуточку, Сергей Сергеевич, — перебил я Бутова. — Вы хотите сказать, что Кропотин, по вашему мнению, возможно, и не является похитителем денег из магазина Парабук?

— Да.

— Так для чего же ему совершать нелепое убийство?

— Объясню. Когда я допрашивал Кропотина до исчезновения Павла, Кропотина возмутило то, что мальчик дал показания против него. Помните, я вам говорил, что Павел присутствовал при том, когда отец сказал в присутствии Кропотина об инкассаторе?

— Вы предъявили Кропотину показания Павла и его отца?

— Да. Слесарь был прямо сам не свой. Кричал, что мы верим какому-то сопляку, а ему нет. И затаил на парнишку злобу. Может быть, с этого и начался у них в лесу разговор, который кончился трагически.

— Теперь я понял вас. Кропотин мог иметь основания напасть на мальчика, даже не будучи вором?

— Вот именно.

— Я надеюсь, что вы предъявили ему обвинения в убийстве.

— Кропотин свою вину отрицает полностью. Так же, как и кражу. Но мне кажется, что у нас есть основания для взятия его под стражу. Посидит, будет давать более правдивые показания.

— А не рано?

— Все нити ведут к нему! — горячо воскликнул Бутов.

— Раньше вы так же были уверены в виновности продавщицы, — заметил я.

Бутов развел руками, но ничего не сказал.

— Личность Кропотина выяснили? — спросил я.

— Конечно. Знаете, почему он ушел от жены? Вернее, она забрала детей и ушла от него? Он ее избил. Причем жестоко.

— На какой почве?

— Якобы из-за ревности.

— У него есть судимость?

— Нету. Ее родственники хотели подать заявление, но жена Кропотина воспротивилась.

— Посчитала, что у мужа были основания?

— Трудно сказать. Все-таки отдать отца своих детей под суд… Опять же и кормить их надо. Алименты. Она ушла. А он переехал в Рощино.

— Короче, хотите сказать, что Кропотин — натура вспыльчивая, мстительная.

— А история с женой?

— Жена — одно дело. А постороннего мальчишку… Он все-таки отец.

— Мало ли отцов, избивающих своих детей.

— А Кропотин избивал?

Следователь смутился.

— Это мы не устанавливали.

— При всем том, что вы рассказали мне о личности Кропотина, санкцию на арест я вам дать не могу. — Бутов хотел что-то сказать, но я продолжал: — У вас нет убедительных улик. И потом, пока не найдено тело мальчика, нельзя сделать окончательных выводов о наличии убийства.

— Прошло слишком много времени, — задумчиво проговорил следователь. — Потом, в Рощино ходят разные разговоры.

— Какие, например?

— Многие уверены, что убийство — дело рук Кропотина.

— Факты, где факты? Где улики, подтверждающие это?

— Мы их ищем, — сказал спокойно Бутов. — Признаться, я боюсь, как бы продавщица не натворила бед. Хоть она и молчит, держит свое горе при себе, но человек она ой-ё-ёй.

— Ну, Сергей Сергеевич, вы бы ей объяснили, что все на самом деле не так просто.

Бутов мотнул головой.

— Прямо скажем, в сложном я положении. С одной стороны, подозревал ее в преступлении…

— А сейчас?

— В общем-то, я не отказался совсем от своей точки зрения. А с другой стороны, должен как-то поддерживать в горе.

— Вот видите, какие закавыки иногда подсовывает жизнь?

— Вижу, Захар Петрович, — вздохнул следователь.

— И еще, Сергей Сергеевич, — сказал я серьезно, — подумайте о том, что, помимо ваших предложений, о которых мы говорили, возможно, истина совершенно не там, где вы ищете. — Бутов посмотрел на меня с недоумением. — Да-да.

— Но ведь не случайно Кропотин был в доме Парабуков накануне похищения денег? Не случайно он оказался на лесной дороге в тот момент, когда по ней шагал Павел? А зачем ему лгать, юлить?

— Слишком много совпадений тоже опасно для поиска истины…

Следователь ушел от меня, кажется, удрученный. Работа, проделанная им совместно с сотрудником угрозыска, была если не опровергнута, то, во всяком случае, поставлена под сомнение. И когда он приехал ко мне через день торжественный и сосредоточенный, я понял, что произошло нечто важное. В мою комнату был внесен портфель. В потеках грязи, с прилипшими хвоинками и листьями.

— Портфель опознали родители Павла Парабука, — сказал Бутов.

Он вынул из него стопку тетрадей, исписанных неустоявшимся детским почерком, учебники, альбом с гербарием. Все пахло сыростью, прелыми листьями и землей.

— Где обнаружили портфель? — спросил я, машинально листая дневник.

— В лесу. Был зарыт под ворохом ветвей и листьев.

— Кто нашел?

— Старушка из Рощино. Грибы пошли. Верно участковый инспектор говорил: пойдут дожди, грибы появятся, а где грибы, там и грибники. Они ведь каждый кустик, каждую кочку обшаривают. У каждого свое заветное местечко припасено. Старушка говорит, что там, где нашла портфель, груздей всегда полно.

— Находка важная, — сказал я. — Обследовали место вокруг?

— Прощупали каждый метр. Рядом небольшое озерцо. Какое озерцо — лужа, затянутая ряской, заросшая камышом. А дальше — болото.

— Это далеко от просеки?

— С километр будет. Я думаю, Захар Петрович, что вопрос более или менее проясняется.

— В отношении чего?

— Кого… Кропотина.

— Но ведь труп вы не нашли.

Бутов выдержал мой взгляд и сказал:

— Если бы вы видели те болота. Там слон увязнет, не отыщешь.

— Поиски ведутся?

— Все Рощино принимает участие. Но это может и не дать результата. И не потому, что в болоте ничего нет. А потому, что это болото. — Бутов помолчал. И добавил: — Захар Петрович, я считаю, что теперь мы имеем все основания взять Кропотина под стражу.

На моем столе зазвонил телефон. И пока я разговаривал с секретарем райкома, Бутов сложил в портфель тетради, учебники, дневник и альбом с гербарием.

— Вот что, Сергей Сергеевич, — сказал я, окончив телефонный разговор, — мы вернемся к этому вопросу завтра. Сейчас меня срочно вызывают в райком.

По дороге я подбросил следователя в РОВД, договорился встретиться утром.

Сейчас трудно сказать, как бы разворачивались события рощинского дела дальше. Не стану гадать. Но, вспоминая этот случай, я еще и еще раз убеждаюсь, как нелегок путь к истине. Сколько подводных камней, всяких неожиданностей, своеобразных ловушек… для следователя. Окажись он в плену первой версии — жертвой могла стать Анна Парабук, еще более трагической могла оказаться вторая версия — об убийстве. Только объективность и еще раз объективность — гарантия успеха следствия. И неуклонное соблюдение норм закона, охраняющего права, интересы гражданина. Каждого гражданина!

По данному делу произошло то, что должно было рано или поздно произойти. Но чем раньше, тем лучше. Клубок рощинского дела стал стремительно распутываться именно в то самое время, когда Сергей Сергеевич Бутов привез из леса портфель Павла Парабука.

За много километров от наших мест, на берегу Черного моря, под Ялтой, на пустом пляже милиционер задержал двух подростков. Голодных и озябших под ночным южным небом. Они оказались теми самыми пареньками, что, пообедав плотно два дня назад в ресторане, не могли расплатиться и предложили в залог фотоаппарат «Зоркий», пообещав принести деньги и забрать его. Но они не пришли. У них не было денег. Пятьсот шестьдесят восемь рублей растаяли как дым.

Владик Борский, которому было от роду чуть больше шестнадцати лет, наезжал в Рощино скорее по несчастью. Здесь жила его тетка. Мать, после развода с отцом, осталась в Лосиногорске, что в двух часах езды на поезде от села, а отец укатил в далекую Пермь. Оба родителя давно обзавелись своими семьями, в которых их совместный сын был одинаково лишним. Парень ездил от отца к матери и обратно. Отдушиной была тетка. Все бы хорошо, но Владик любил жить в городе. И что удивительно, все трое — мать, отец и тетка — никогда точно не знали, у кого в настоящее время находится паренек.

Первое свое воровство Борский совершил в Перми. Стащил у новых родственников по линии мачехи транзисторный приемник и продал его. Вторая кража — фотоаппарат в клубе Рощино. План ограбления сейфа магазина он разработал очень тщательно.

Вот что рассказал об этом Павел Парабук, осунувшийся, растрепанный, чем-то похожий и на мать и на отца — коренастый, с рыжими волосами.

— Владька говорит: давай махнем, как люди. Махнем на юг. Там всегда тепло и можно хорошо погулять. Ты, говорит, возьми у мамки ключи, возьми выручку и спрячь где-нибудь. Только, говорит, не трать ни копейки, а то зацапают. Все утрясется, говорит, тогда мотай ко мне. Он уехал в Лосиногорск, а я так и сделал. Когда батя с дядей клали печку, мамка пришла и говорит, что инкассатор не приехал.

— А ты знаешь, кто такой инкассатор? — спросил я.

— Знаю. Это кто деньги у мамки забирает каждый раз. Ну, они посидели за столом. Выпивали. Я знаю, мамка ключи всегда держит в халате. А халат вешает на вешалку. Я спал во дворе, в пристройке. Ну, дождался, пока они заснули, взял в халате ключ, пошел в магазин, открыл сейф, выручку положил за пазуху, а ключ снова сунул в карман халата.

— Скажи, Павел, а ты не подумал о своей маме?

— Жалко. Но Владька сказал, что ей ничего не будет. По той записке будут искать других. Ведь заведующему клубом ничего не было за фотоаппарат. Деньги и плавки я держал в лесу. А в тот день, когда мы уехали в Ялту, Владик встретил меня на дороге в школу. Всю ночь просидел в шалаше.

Сергей Сергеевич был сильно удручен. Но проявил достаточно упорства и настойчивости, чтобы выяснить, почему им была допущена ошибка. Бутов провел по своей инициативе проверку в поселке Житном и установил, что в тот день, когда Кропотин ездил за рубероидом, хозяйственный магазин открылся на час позже. А рубероид, поступивший с базы, был распродан, как говорят, налево. В чем, разумеется, продавец побоялся признаться на первых допросах и тем самым бросил тень на Кропотина.

Владислав Борский был взят под стражу еще во время предварительного следствия: ведь за каких-то пять месяцев он совершил три преступления. Не учился и не работал, хотя в инспекции по делам несовершеннолетних его предупреждали, предлагали помощь. В суде адвокат просил не лишать Борского свободы, ссылаясь на его трудное детство… Но суд не согласился с доводом защитника. Приговор гласил: признать Владислава Семеновича Борского виновным в предъявленном обвинении и определить ему наказание два года лишения свободы с направлением его для отбытия наказания в воспитательно-трудовую колонию.

Владислав Борский приговор суда не обжаловал. Почему? Я не знаю. Возможно, он, находясь на скамье подсудимых, понял, что, несмотря на все трудности, сложности его воспитания, главным архитектором своей судьбы был он сам. И если построенный им карточный домик счастья так быстро рухнул, виноват в этом прежде всего он.

Да, фундаментом счастья может быть только труд. Хочется верить, что Владислав это поймет. Впереди были два года — для работы, учебы, размышлений.

Помимо приговора, суд по моему ходатайству вынес частное определение, в котором говорилось о том, что родители Владислава Борского плохо воспитывали сына. Это определение направили по месту работы отца и матери Владислава. Может возникнуть вопрос: зачем, ведь через два года сыну будет почти девятнадцать, и вряд ли они займутся его воспитанием? Все это так. Но, во-первых, общественность должна знать о моральной вине родителей и спросить с них, а во-вторых, у каждого из них были еще дети. Суд не хотел, чтобы история старшего сына повторилась.

Паша Парабук с берега Черного моря был доставлен в Рощино. В семье Парабуков смешались чувства радости встречи и горечи позора.

Мать Паши очень боялась, что сына тоже арестуют. Но этого не произошло прежде всего потому, что ему было всего тринадцать лет, а по закону уголовная ответственность наступает с шестнадцати лет, а за отдельные, наиболее тяжкие преступления — с четырнадцати.

Но следователь Бутов объявил, что материал по делу ее сына направлен в комиссию по делам несовершеннолетних при райисполкоме. Комиссия, в свою очередь, решила рассмотреть это дело в сельском клубе, пригласив туда учителей, школьников, их родителей…

Следователю Бутову предстояло рассказать все как было. А Павлу Парабуку, его матери и отцу предстояло держать ответ — почему это произошло…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.