Последняя несбывшаяся надежда: Война в Норвегии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Последняя несбывшаяся надежда: Война в Норвегии

Разочарование Георга Томаса, охватившее его в апреле 1940 года, было еще более усугублено ходом военной кампании в Норвегии, которую Гитлер начал 9 апреля 1940 года. В предшествовавшие ей месяцы обсуждение приближавшейся авантюры на севере Европы занимало больше внимания оппозиции, чем когда–либо. Отношение к ней представляло собой смесь стыда, страха и надежды. На пять малых европейских стран вскоре должен был обрушиться бронированный кулак Гитлера, и не было никаких гарантий, что вскоре та же участь не постигнет также Швецию и Швейцарию. Накануе судьбоносной даты – 4 апреля 1940 года – Хассель подчеркнул, что предстоящая экспедиция в Скандинавию является последней реальной надеждой подтолкнуть генералов к активным действиям и направить их наконец на путь осуществления переворота. Их следовало убедить предпринять необходимые действия либо в ходе, либо сразу после окончания норвежской кампании и до того, как мог бы разгореться серьезный конфликт на Западе.

Наверное, никогда с начала войны не возникала ситуация, в которой как для оппозиции, так и для режима столь остро стояла бы дилемма: или грудь в крестах, или голова в кустах. Вторжение в Скандинавию было следующим после начала самой войны «личным проектом» Гитлера. Сначала он мало уделял внимания этому проекту, но впоследствии его воображение разыгралось, и вкус новой авантюры, который он уже ощущал, раззадорил его и стал руководством к действию. С самого начала командование сухопутных сил относилось к этому начинанию буквально с ужасом – оно противоречило всем канонам военной науки и практическому опыту немецких военных. Последние считали это просто безумием. Мнения среди военных моряков разделились; более консервативно настроенные адмиралы относились к данному проекту с настороженностью, опасаясь за безопасность только что восстановленного флота. Ведь для них вопрос стоял ребром: на карту ставилась судьба всего флота, который мог быть полностью уничтожен. Следует отметить, что их опасения были не напрасны: в ходе этой кампании военно–морские силы Третьего рейха понесли такой урон, от которого не смогли оправиться до самого окончания войны. С другой стороны, успех могла принести лишь серия рискованных шагов, каждый из которых просто обязан был быть успешным; права на ошибку в данном случае не было.

Считая данный проект самой настоящей дикостью, ОКХ, рискуя навлечь на себя ярость Гитлера, решило «умыть руки» и не принимать никакого участия в данной операции. Вся разработка операции «Везер», как называлось вторжение в Норвегию, осуществлялась возглавляемой самим Гитлером ОКВ, а сухопутным силам отводилась роль поставщика необходимой живой силы и техники. Можно представить, какие расчеты и предположения в связи с этой операцией делались в эти дни фактически «в частном порядке» Гальдером и Браухичем, однако никаких документальных свидетельств этих расчетов не сохранилось. Они навряд ли изменили свою точку зрения относительно того, что данная операция обречена на неудачу; случись же она, были бы все основания надеяться на то, что этот провал подтолкнет Гальдера вернуться к рассмотрению возможности переворота. Но останется ли время на такое рассмотрение? В то время как Гальдер изучал «доклад Х», уже были готовы приказы Гитлера о наступлении на Западе «возможно, 14 апреля» 1940 года, а 10 апреля срок наступления был перенесен на один день, причем было изъято слово «возможно».

Еще до того, как был бы закончен анализ происходящего на севере Европы, наступление на Западе могло уже идти полным ходом. Все внимание в мире было бы приковано к этому судьбоносному событию, а следовательно, отвлечено от вторжения в Норвегию и от того провала, которым могла бы закончиться скандинавская авантюра Гитлера.

В течение нескольких недель оппозиционная «группа действия» в абвере изучала вопрос о том, как скажется на ее целях и планах предстоящая военная экспедиция Гитлера. Главная озабоченность оппозиции состояла в том, чтобы не дать угаснуть тем контактам с Англией, которые еще пока «тлели» в Риме и в ходе которых англичане только что подтвердили данные ранее обязательства, используя в этих целях происходящее на севере Европы. Вторая проблема состояла в координации тех многочисленных шагов, которые предпринимались для того, чтобы предупредить Бельгию и Голландию о грозящей им полномасштабной опасности. Самым же важным был вопрос о том, как воздействовать на ход военных операций после их начала, если подобное вообще окажется возможным.

В дискуссии затрагивались вопросы военно–морской мощи Германии и ее возможностей вести войну на море, а также политические последствия распространения войны на север Европы. Обсуждения часто были в самом разгаре, когда уже переваливало за полночь; роль первой скрипки в них играл единственный военный моряк в оппозиционой группе абвера капитан Лидиг. Первая мировая война показала, что на военно–морские операции Германии естественные ограничения, причем очень существенные, оказывает «водный треугольник» – Гельголандская бухта, Кильский канал и устья Эльбы и Везера. В 1917 году, когда началось и потерпело провал неограниченное использование в боевых действиях подводных лодок, адмирал Вагнер подготовил докладную записку, в которой подчеркивал, что для ведения военно–морских операций на просторах Мирового океана необходимо обеспечить неограниченный свободный маневр германских кораблей вдоль побережья Норвегии, примерно до уровня Бергена. Хотя это исследование оказало лишь ограниченное воздействие на военно–морские силы Германии, оно помогло убедить гросс–адмирала Редера, что крайне желательно обладать Норвегией в качестве базы для военно–морских операций. Гитлер имел очень поверхностное понимание военно–морской проблематики, однако на него произвели впечатление высказываемые опасения по поводу того, что союзники перережут снабжение Германии железной рудой, идущей из Швеции, а также что вблизи Германии будет создана база для военно–воздушных операций противника.

Остера беспокоила возможность того, что война выйдет на просторы Мирового океана.

Такой поворот событий только бы усилил намерение Англии воевать до победного конца, а также увеличил бы опасность вступления в войну Америки в ближайшее время, поскольку театр военных действий в этом случае приближался бы к ее территории. Поэтому следовало употребить все возможности, включая крайние шаги, находящиеся на грани или за ней традиционных понятий относительно национальной измены, чтобы пресечь возможность подобного развития событий на корню.

Конечно, было бы желательно, отмечали в рядах оппозиции, чтобы вообще удалось не допустить осуществления планов Гитлера совершить вторжение на севере Европы, коль скоро такое было бы возможным. Поскольку оппозиция внутри страны не может остановить его, в том числе и потому, что армия не готова оказать ей в этом поддержку, следует сделать акцент на том, чтобы продемонстрировать ему неопровержимые свидетельства готовности как союзников, так и намеченных Гитлером жертв оказать ему максимально серьезное сопротивление. В январе 1940 года убедительные свидетельства того, что Бельгия осведомлена о планах нападения и занята самыми серьезными военными приготовлениями, стали одним из важных факторов, способствовавших откладыванию реализации планов наступления на Западе. Однако Бельгия, Голландия и Люксембург, традиционно влекущие к себе завоевателей, хорошо понимали, что они слишком уязвимы для того, чтобы тешить себя иллюзиями, что их военные приготовления могут оказать сдерживающее влияние на Гитлера сверх определенного предела. В случае с Данией данные соображения проявились еще более рельефно. Но с Норвегией все получилось совсем по–другому. Само географическое положение страны создавало поистине титанические возможности для оказания сопротивления. В дополнение к этому, с учетом того, что уже на ранней стадии операции немцам пришлось бы действовать на военном театре протяженностью около двух с половиной тысяч километров вдоль норвежского побережья, англичане могли бы перехватить немцев при помощи заблаговременно оповещенного, поднятого по тревоге и направленного к берегам Норвегии своего флота. Таким образом, размещенные на германских кораблях войска не смогли бы быть доставлены в пункты назначения для высадки на побережье, если бы немецкую операцию удалось предугадать заранее либо же своевременно оповестить о ней англичан.

Аргументы Остера относительно того, какой психологической реакции со стороны Гитлера можно ожидать, казались его друзьям убедительными. Для человека, психика которого была подвижнее ртути, что проявилось особенно наглядно 25 августа 1939 года, когда в один день Гитлер дал и отменил приказ о нападении на Польшу, нетрудно изменить уже отданный им приказ об операции на том театре военных действий, который он сам же считал второстепенным. Гитлер вообще с небывалой легкостью то давал, то отменял приказы, в результате чего приказы наслаивались на контрприказы, и все это приводило не к порядку, а к беспорядку. К тому же он имел весьма специфическое, если не сказать дилетантское отношение к военно–морской проблематике, в которой мало что понимал. Даже чисто внешняя демонстрация со стороны Норвегии ее готовности оказать сопротивление планируемому вторжению могла оказаться достаточной, чтобы заставить Гитлера отказаться от своих планов. Если же Гитлер, продолжая упорствовать, добился бы проведения операции, несмотря ни на что, то неудачный ход ее с самого начала был бы достаточным для того, чтобы заставить диктатора вообще прекратить ее. Оценка Остером психологических особенностей Гитлера оказалась верной: когда в самом начале операции Гитлеру передали преувеличенные донесения о неудачах местного характера, это вызвало у диктатора чуть ли не нервный припадок, в результате которого он был близок к тому, чтобы вообще отменить намеченное вторжение.

Логика Остера противоречила общепринятым взглядам, однако он в своих действиях руководствовался благом Германии. Если бы Гитлера удалось заставить отказаться от вторжения в Скандинавию, его престиж пошатнулся бы, а с Германии было бы смыто пятно, которое в очередной раз могло бы появиться и остаться на ее репутации; таким образом увеличивался бы и стимул бороться за новую Германию. Если бы вместо этого Гитлер привел свои планы в исполнение и отступил бы лишь после более или менее значительного поражения, это привело бы к всплеску разочарования в обществе и ощущению национального позора. В результате тот психологический подъем, который наблюдался в войсках после победы в Польше, сошел бы на нет, армия ощутила бы свое унижение и у нее возникло бы желание восстановить свою репутацию и права в целом, и, таким образом, перспективы переворота сделались бы более радужными. Отступление из Норвегии привело бы к меньшим жертвам, чем война там до победного конца; и в любом случае количество жертв было бы неисчислимо меньше, чем при затяжной войне.

С самого начала, как стало известно о планах высадки в Скандинавии, Остер и его коллеги лелеяли надежду, что «демонстрации» в этих районах английского флота будет достаточно для того, чтобы показать Гитлеру, что путь в Норвегию закрыт. Для того чтобы осуществить передвижение английского флота в восточном направлении в психологически подходящий для этого момент, нужно было, конечно, своевременно оповестить англичан, и Остер сделал все от него зависящее, чтобы нужная информация была срочно передана по соответствующим каналам. 2 апреля 1940 года у Остера еще не было четкой и точной информации. Однако он испытывал «глубокое ощущение», что акция в Скандинавии, судя по всему, состоится 15 апреля, а через три–четыре дня вслед за этим начнется общее наступление на Западе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.