ДОРОЖИТЬ ДОВЕРИЕМ
ДОРОЖИТЬ ДОВЕРИЕМ
Появление в колхозе районных руководителей, которые в течение целого дня осматривали артельное хозяйство, возбудило любопытство колхозников. Многие обратили внимание на коренастого подвижного человека, который по-хозяйски заботливо присматривался ко всему, что встречалось на его пути. Колхоз был явно не из богатых. Об этом говорила крыша коровника, с которой колхозники сгребали остатки соломы. Да и конный двор был не лучше. До посевных работ оставалось немного, а из-под снега торчали плуги и бороны.
В районной сводке по надою молока и продаже животноводческих продуктов колхоз «Луч» прочно «удерживал» первое место с конца. Да и с трудовой дисциплиной не ладилось. Появились люди, которые, прикрываясь членством в колхозе, больше думали не об артельном хозяйстве, а о личном благополучии. Они выращивали на своих приусадебных участках ранний картофель и овощи, которые вместе с молоком сбывали в городе, расположенном за два десятка километров от села… Было ясно, что дальше так вести хозяйство нельзя. Колхоз нуждался в умелом организаторе, способном руководить крупным хозяйством и сплотить людей для подъема общественного производства.
Это было ранней весной 1954 года, в период, когда партия во исполнение решений сентябрьского Пленума ЦК начала борьбу за крутой подъем сельского хозяйства.
Внимание всей страны, всех советских людей было приковано к деревне. На клич партии отозвались тысячи коммунистов и беспартийных, изъявивших желание отдать свои силы и знания делу укрепления колхозного строя.
Из города в район стали прибывать десятки специалистов сельского хозяйства, работники промышленных предприятий.
Прибыл из города в колхоз и А. С. Чернов. Идя навстречу его желанию, районные организации рекомендовали Чернова на пост председателя колхоза «Луч».
В день приезда Чернова в сельском клубе собрались почти все колхозники. Обсудив рекомендованного кандидата, они единогласно избрали его председателем артели. Сам родом из этого села, Чернов еще до войны окончил сельскохозяйственный техникум, работал директором МТС в дальнем районе, а позднее перебрался в город.
И вот прошло пять лет, как стал он председателем колхоза. Изменилось лицо коллективного хозяйства: на артельной земле возникли новый животноводческий городок, хозяйственные постройки, электростанция, появился породистый сытый скот, заколосились богатые хлеба, а главное — выросли замечательные кадры.
Артель приобрела добрую славу, стала одной из лучших в районе. Сюда за опытом стали приезжать делегации из других колхозов, кафедры сельскохозяйственного и ветеринарного институтов проводили на фермах заседания ученых советов, в колхозе собирались районные совещания и активы.
Имя Чернова не сходило со страниц республиканских газет, его можно было видеть в президиумах больших республиканских собраний, читал он даже лекции об экономике колхоза в аудиториях вузов.
Рос колхоз, и крепло его хозяйство, менялись облик села и доходы крестьянских семей, 11 деревень и сел влились в этот колхоз.
Многие местные жители, ранее отправившиеся в город на заработки, стали возвращаться в родные села: и для всех, кто пожелал вернуться, находилась работа.
Правда, как-то на четвертом году работы Чернова в райисполком поступил сигнал, которому вначале никто не поверил, — дескать, в нарушение Устава сельхозартели он обменял свою старую корову на стельную телку с фермы. При проверке это подтвердилось.
В районе расценили так: случайно споткнулся хороший председатель, надо поправить. Обсудили его поведение и обязали устранить нарушение Устава.
Вскоре случай этот забыли.
По-прежнему хорошо шли дела в колхозе. Рядовые труженики верили своему председателю, честно и, добросовестно работали на благо артельного хозяйства.
Но что-то изменилось в поведении самого председателя. И колхозники это тотчас подметили.
Ведь народ все видит, все знает, а руководитель живет под взглядами сотен внимательных глаз.
Не случайно поэтому на одном из собраний колхозник Крылов заявил, что не узнают люди прежнего Чернова.
— Уж больно добренький стали вы за последнее время, — сказал Крылов, обращаясь к председателю. — Окружили себя угодниками. Вы скажите людям, зачем продавцу Тимохину бесплатно выдали 50 листов колхозного шифера, а бухгалтеру Шагову лес, что на строительство коровника завезен. Доброту свою показываете?
В том же духе высказались и другие.
Не по душе пришелся этот разговор Чернову. Не признав своих ошибок, он заявил, что кто-то хочет подорвать его авторитет, возводит на него напраслину.
Возомнив себя человеком непогрешимым, Чернов не пожелал понять, что члены артели искренне желали видеть в нем хорошего руководителя и справедливо, от чистого сердца, указывали ему на ошибки.
* * *
В начале рабочего дня к прокурору района Давыдову пришла председатель Черниговского сельского Совета Мария Ивановна Веселова и взволнованно проговорила:
— За помощью к тебе приехала. Неладное творится у нас в колхозе. Запил бухгалтер Шагов, да не один, а на пару с председателем.
Перехватив недоверчивый взгляд Давыдова, она утвердительно кивнула головой.
— Да, да, не удивляйся, с самим Черновым. Как приедут откуда-нибудь, так уж непременно под хмельком. С обоими беседовала — отмалчиваются. На днях приходила ко мне жена Шагова, жаловалась, что сладу с ним не находит. Скандалит, ее и детей обижает. Хвастает в пьяном виде, что они теперь с Черновым самые лучшие друзья и вся республика их знает.
А вчера, говорят, их снова привезли пьянехоньких. Вылезли из «победы» и на четвереньках — в дом к председателю. Вот я и решила с тобой посоветоваться. Приезжай-ка сегодня к нам!
Направляясь в Черниговку, районный прокурор раздумывал об этом разговоре. Если уж Веселова пришла за помощью, а ее-то он хорошо узнал за годы работы в районе, значит, помощь эта должна быть неотложной.
Впереди показалась Черниговка — большой поселок, центральная усадьба колхоза.
Когда-то, еще в первые грозные годы Октября, бедняки организовали здесь сельскохозяйственную коммуну. Лишили кулаков прав на землю. Потом пришла коллективизация. Люди жили все лучше и лучше.
А лично прокурору этот колхоз был особенно дорог. В то трудное время, когда вновь начинало подниматься хозяйство в гору, работал он инструктором райкома партии по зоне МТС. На его глазах рос Чернов, становился неплохим руководителем.
Что же с Черновым случилось, почему такой опытный руководитель, как Веселова, потребовал вмешательства прокуратуры?
Настроение у Давыдова было неважное. Не хотелось верить, что запил Чернов.
Автомобиль свернул с шоссе на проселок, обогнул крайние дома и по боковой улице подъехал к двухэтажному кирпичному дому, в котором размещалось правление..
В правлении никого не оказалось.
— Все в клубе, наверху, — пояснила колхозная сторожиха тетя Нюра. — Обсуждают Сашку Ветрова и его дружков за пьянку. — Она вдруг ехидно улыбнулась и добавила: — Степан Якимыч, старый бригадир, сейчас выступает, иди-ка послушай его, товарищ прокурор. Он и самого не боится, всю правду скажет.
С трудом пробравшись сквозь толпу в зале, прокурор прошел вперед, поближе к президиуму. С трибуны выступал бригадир Степан Якимович Катков — пожилой плотный мужчина, похожий немного на Тараса Бульбу.
Тихо, но внятно бригадир говорил:
— Как случилось, что Ветров и его дружки продали и пропили колхозную солому? А все потому, что нынче есть с кого брать пример таким пропивохам, — старик укоризненно поглядел в сторону президиума.
По тому, как низко опустил голову над протоколом бухгалтер колхоза Леонид Шагов, как тяжело заскрипел стул под грузной фигурой председателя, прокурор понял, что Степан Якимович попал в цель.
Да и из выступлений других ораторов прокурору становилось ясным, как своевременно обратилась к нему Веселова за помощью. Трудовая дисциплина в колхозе упала, председатель по нескольку дней не бывал на работе, не вникал в дела артели. Успехи колхоза, все, что было достигнуто трудом многих людей, вскружили голову руководителю. Стал он не критичен к своим поступкам, к тому же еще и запил… Вот о чем с горечью думал районный прокурор, слушая людей.
В заключение выступил сам Чернов. Как не похожа была его речь, полная казенных фраз, на убедительное и живое слово прежнего Чернова, так часто слышанное прокурором! Как изменился этот человек! И внешне осунулся: лицо распухшее, мешки под глазами…
Вспомнил прокурор, что в последнее время Чернова не раз критиковали на заседаниях в райкоме партии за грубость и зазнайство; терпеливо и настойчиво разъясняли ему члены бюро, что он уже мало похож на прежнего Чернова, всеми уважаемого и ценимого. Но тот упрямо не замечал критики, не желал изменить свое поведение.
Дальнейшая проверка, которую провел Давыдов, показала, что в колхозе «Луч» грубо нарушается Устав, разбазаривается колхозное добро, среди честных людей появились жучки, подтачивающие экономику хозяйства. А сам председатель не вскрывает безобразий — то ли умышленно, то ли просто утратил чувство ответственности перед народом.
— Без тщательной документальной ревизии не обойтись, — решил прокурор.
…Вскоре к районному прокурору был вызван инструктор-бухгалтер, пожилой, но подвижный человек, лет пятнадцать работающий в районе.
— Не могу понять, почему вы настаиваете на ревизии, — недоуменно сказал он Давыдову. — Они проводятся в колхозе ежеквартально, и никаких особых замечаний мы не имеем. Передовое хозяйство в полном смысле слова.
— Я знакомился вчера с актами ревизии, качество их невысокое, — заметил прокурор.
— Согласен, но у нас до сих пор нет толкового бухгалтера; к тому же касса колхоза всегда в порядке: ни недостач, ни излишков.
— Касса — еще не показатель. Известны случаи, когда излишки вуалируются. На пьянство нужны деньги, и очень большие. Так что спор наш бесполезен. В комиссию надо включить бухгалтеров из районных учреждений.
К концу рабочего дня прокурор успел уже побеседовать с двумя бухгалтерами, подобранными для производства ревизии в колхозе.
Поздним вечером на квартиру к нему позвонил Чернов.
— Значит, в колхозе ревизию назначил? — хрипло сказал он в трубку. — Не думал, что ты считаешь меня вором. Я столько труда вложил в мой колхоз…
— Колхоз не твой, а общественный. Бухгалтер Шагов постоянно пьет, да и сам ты не брезгуешь. Вот и приходится.
— Отмени ревизию, — сказал Чернов. — Я с подлецом Шаговым сам рассчитаюсь. Пойми, авторитет ты мой подрываешь, вроде недоверие ко мне какое-то, — в голосе Чернова слышалась тяжелая обида.
— Ревизия уже назначена. Поздно.
— Тогда я завтра же сдаю печать, ищите нового председателя.
Прокурор пожал плечами.
— Мне кажется, пока еще ты член партии. Так что давай без анархии. Не грози. А авторитет свой ты давно уже сам подорвал, с тех пор, как повелся с Шаговым.
Документальная ревизия продолжалась две недели. Внимательно изучали ревизоры каждый счет, каждую проводку. Раза три наведывался в колхоз и райпрокурор. Просматривая вместе с бухгалтером Ардатовым лицевые счета колхозников, он обратил внимание, на несколько фамилий людей, никогда не работавших в колхозе.
Как выяснилось потом, колхоз направил в город пять своих лошадей для работы на предприятиях. Лошади были переданы Черновым частным лицам, которые обязывались ухаживать за ними и чинить сбрую. Предприятия, использовавшие лошадей, перечисляли через Госбанк деньги колхозу, а частники ежемесячно получали в артели заработную плату.
— Что-то не нравятся мне эти операции с частниками, — сказал бухгалтер Ардатов прокурору. — Большие суммы денег выплачивались. По документам выходит, что каждый из частников получал в месяц по три — три с половиной тысячи рублей. Да и колхоз никакой экономической выгоды не имеет. Зачем это понадобилось Чернову?
— Согласен. И еще обратите внимание, — заметил районный прокурор, — что деньги эти люди получали по предъявительским чекам. Между тем вы сами мне говорили, что в кассе отсутствует учет чековых книжек, а у Шагова обнаружены чистые бланки чеков, заверенные печатью и подписью председателя. Это надо внимательно изучить.
…Все последние дни Чернов ходил хмурый, дважды ездил в район. По всему чувствовалось, что он намерен подать в отставку. Шагов, как обычно, сидел за своим столом, но в глазах его застыл затаенный страх, движения стали какими-то настороженными. От былого высокомерия не осталось и следа.
Ревизия приближалась к концу. Вызванные на допрос к прокурору частники, работающие на колхозных лошадях в городе, сразу же заявили, что сумм, указанных в корешках предъявительских чеков, не получали, больше одной тысячи в месяц не зарабатывали. Выяснилось также, что большинство подписей в корешках чеков, подтверждающих получение денег, принадлежит не этим лицам.
— Чьи же это подписи? — раздумывал прокурор. — Кассира колхоза Суриной, бухгалтера Шагова или кого-то третьего?
Ответ могла дать только графическая экспертиза.
Допросы продолжались. Колхозники, бригадиры, доярки с горечью рассказывали прокурору о том, как в пьяном угаре Шагов и Чернов уничтожали, разбазаривали все лучшее, что возникло за последние годы в артели.
Скот считать перестали, расчеты с колхозниками затянули, хлеб засыпали без веса. Вместо теплого слова поддержки колхозники нередко слышали от Чернова грубые окрики.
Результаты графической экспертизы изобличили Шагова. Оказалось, что подписи «разных лиц» в корешках предъявительских чеков выполнены им.
Ознакомившись с постановлением на арест, Шагов дрожащей рукой подписал этот документ. Однако лицо его оставалось спокойным, всем своим видом он говорил, что-произошла какая-то глупая ошибка и он, Леонид Иванович Шагов, известный бухгалтер известного колхоза, терпит незаслуженную обиду. Но прокурор видел, что за внешним спокойствием в душе Шагова царит, смятение.
Вот один из допросов Шагова.
— Почему лично вы получали деньги для колхоза в Госбанке?
— Бухгалтерам не запрещено получать деньги в банке. Для этого и существуют предъявительские чеки, разрешенные законом. Я часто бывал в банке по делам и не видел ничего предосудительного в том, что сам получаю деньги. Это лучше, чем всякий раз отрывать от работы кассира.
— Но следствием установлено, что из полученных вами за год денег не сданы в кассу 32 тысячи рублей.
— Так уж и подсчитали, что 32 тысячи… — Шагов спрятал глаза. — А почему кассир не потребовал от меня всех денег?
— Да потому, что чековые книжки и банковские выписки вы хранили в своем столе, а не в сейфе кассира, К тому же часть расходов производили лично вы, минуя кассу, а туда сдавали лишь одни расходные документы, по которым кассир и учитывал поступление денег.
Прокурор напомнил Шагову, что тот присваивал колхозные деньги, списывая их как заработную плату частников.
— Позвольте, гражданин прокурор, это еще надо доказать, — заявил бухгалтер. — Слышал я во время ревизии объяснения этих людей. Пусть докажут, что я им не платил деньги. Все до копеечки они получили от меня, посмотрите лицевые счета.
— Тогда объясните, почему в корешках предъявительских чеков, изъятых у вас, оказались подделанными подписи этих людей.
— Вы считаете, что я подделал эти подписи? — пожал плечами Шагов.
— Познакомьтесь с актом графической экспертизы.
Шагов внимательно прочитал акт. Потом тихо произнес:
— Виноват я, судите.
Долго еще продолжался допрос Шагова. Прокурор узнал многое. Воровать колхозные деньги Шагов начал с полгода назад. В артель постоянно наезжали его дружки, которых надо было кормить и поить. Часто выезжал Шагов с председателем Черновым в район и в город на совещания, выставки, смотры. Там заходили в рестораны, выпивали в компаниях. За все расплачивался Шагов.
Пили они с Черновым и просто без повода. Хмельная жизнь затянула Шагова, он уже не видел грани между своими и колхозными деньгами.
После допроса Давыдов еще раз убедился, что Чернов в силу своего безразличного отношения к вопросам сохранности колхозной собственности объективно выступает в роли покровителя Шагова.
Через день состоялось заседание бюро райкома партии. Никогда еще за всю свою жизнь не слышал Чернов такой критики, страстной и беспощадной. Каждое слово, брошенное в его адрес, вызывало в нем острую боль.
Слушая горькую правду, вспомнил он, как еще пастухом гнул спину на князей Баратынских в родных краях, как в двадцатом году с вилами шел против местных богатеев, создавал свое батрацкое счастье — коммуну, а в пятьдесят четвертом до утренних петухов обсуждал с членами правления, коммунистами, как учесть и сохранить каждый килограмм скудных кормов.
Счастье первых лишних граммов надоенного молока, первого робкого перевыполнения обязательств — все это позади.
Сейчас Чернову так хотелось, чтобы вновь вернулись эти времена!
А что осталось в его памяти от последнего года? Попойки с Шаговым, угодливые ужимки подхалимов? Да, только это.
— Не сумел я отстать от этого слизняка Шагова вовремя, растерял себя в пьяном угаре, — тихо сказал Чернов, когда секретарь райкома предоставил ему слово. — Виноват я, не оправдал доверия…
В горле у Чернова что-то захрипело, и он, махнув рукой, опустился на стул.
— Да, вряд ли после всего этого колхозники доверят тебе колхоз. Пойдем к народу, пусть сами люди скажут, как быть дальше с тобой, — вздохнул секретарь райкома.
Судьба Чернова решилась скоро. Колхозники прокатили его на вороных, они не могли больше терпеть на высоком посту человека, не оправдавшего их доверия.
Доверием народа надо дорожить.