Жизнеописание профессора-консультанта при М.[едико]-С.[анитарном] У.[правлении] Днепростроя Владимира Николаевича Деревенко
Жизнеописание профессора-консультанта при М.[едико]-С.[анитарном] У.[правлении] Днепростроя Владимира Николаевича Деревенко
Я – уроженец Бессарабской губ. Белецкого уезда, служащего агронома, родился в 1879 году (15/VII). Курс средней школы закончил в Кишинёвской 1-й классической гимназии и в том же году был принят по конкурсу аттестатов на 1-й курс Военно-Медицинской Академии в Ленинграде (Санкт-Петербурге. – Ю. Ж.). С 3-го курса Академии получал стипендию им. Тучемежага (?), обязывающую отслуживать по окончании Академии врачом на военной службе. Окончил Академию в Мае 1904 года первым с занесением имени на мраморную доску в конференц-зале Академии и награждением премией Академика Буша. По окончании Академии был оставлен при ней по конкурсу на 3 года для дальнейшего усовершенствования в избранной специальности за счёт казны. Своей специальностью избрал хирургию. Ввиду того, что срок прикомандирования начинался, фактически, с Декабря 1904 года, я был командирован на этот срок (с мая по декабрь) в Керчь на должность врача Керченской Крепостной Артиллерии. В Августе того же года я был откомандирован из Керчи в Бендеры в 55-й пехотный полк, в составе которого отправлен на театр военных действий в Маньчжурию. В Мае 1905 года был откомандирован из Армии в Академию, где начал работать в качестве ординатора в Госпитальной хирургической клинике. В Мед. [ицинской] Академии (Зав. клин. [икой] проф. [ессор] С. П. Фёдоров, недавно награждённый орденом Ленина и премированный автомобилем). В 1908 году защитил диссертацию на степень доктора медицины. С 29/III 1908 нёс обязанности ассистента Клиники вплоть до Декабря того же года, когда был командирован за счёт казны за границу для усовершенствования и подготовки в профессорской деятельности. За границей работал по преимуществу в Германии, Австрии, Швейцарии и Франции, изучал постановку хирургии, преподавал и патологическую анатомию. В декабре 1910 года вернулся в Ленинград, в Академию, где продолжал работать в клинике проф. [ессора] Фёдорова.
В 1912 году получил звание приват-доцента по кафедре Госпитальной Хирургии. В Октябре того же года был командирован в Спалу (Царство Польское) на помощь к профессору Фёдорову, Боткину, Острогорскому, Раухфусу, которые были вызваны для лечения захворавшего припадками кровоточивости б. Наследника Алексея Романова. Ввиду того, что Алексей хворал тяжёлой формой кровоточивости, требующей постоянного надзора хирурга, я был оставлен и прикомандирован к нему вплоть до 1917 года, оставаясь в то же время в штате Академии. С начала Империалистической войны и до Августа 1917 года я в то же время заведовал Лазаретом для раненых, открытым в Большом Царскосельском Дворце, состоял консультантом других лазаретов Царского Села, время от времени выезжал в Ставку в Могилёв для замены проф. [ессора] Фёдорова, уезжавшего в Ленинград для чтения лекций. В Августе 1917 года я был командирован Главным Санитарным Управлением (возглавляемым проф. [ессором] Бурденко, ныне заслуж. [енным] деятелем науки и проф. [ессором] 1-го Московского Мединститута) в Тобольск в качестве врача Отряда особого назначения. Помимо обязанностей врача отряда, безвозмездно нёс обязанности врача-хирурга Общины Красного Креста в Тобольске. В Мае 1918 года сопровождал из Тобольска в Екатеринбург б. Наследника и его сестёр, согласно приказа нач. [альника] отряда Красных войск тов. Хохрякова и Яковлева. По прибытии в Свердловск (Екатеринбург. – Ю. Ж.), Алексей и его сёстры были помещены вместе с отцом и матерью в Доме особого назначения, вся прислуга б. Царя, за исключением нескольких лиц, были отправлены назад в Тобольск, а мне было объявлено, что я совершенно свободен и могу собой располагать, как хочу. Я пожелал остаться в Свердловске. Для оформления этого я обратился к тов. Белобородову, председателю Уральского Совета, который и сделал на моём паспорте надпись о том, что мне разрешается проживание в Свердловске (в Перми этот паспорт был обменен на паспорт, выданный мне Пермской Губмилицией).
На следующий день, согласно ходатайству тов. Авдеева, коменданта дома Особого назначения, мне было разрешено посещать больного Алексея в доме Особого назначения, и на этот предмет мне был выдан специальный мандат, в котором было сказано, что могу посещать Алексея с разрешения каждый раз и в присутствии коменданта тов. Авдеева. Посещал я Алексея раза 2 в неделю, причём каждый раз тов. Авдеев вводил меня к нему и провожал обратно, не говоря уже о том, что он присутствовал во время моих визитов, не разрешая никаких передач и никаких разговоров, кроме чисто врачебных. Помимо тов. Авдеева в доме Особого назначения дежурили комиссары от заводов, в присутствии которых я приходил, уходил, вёл переговоры с Авдеевым и консультировал с д-[окто]ром Е. С. Боткиным, находившемся в заключении в том же доме. Рецепты писались в комнате тов. Авдеева и передавались последнему. Из вышеизложенного ясно само собой, что не могло быть и речи о приватных разговорах с членами б. Царской Семьи или же кем-либо из заключённых и о передаче им или получении от них писем и записок. Нарушение строгих правил, о которых я был поставлен в известность, грозило смертью и я, имея на руках жену, мать и ребёнка, не смог и думать, да и не желал нарушать приказа и я с большим удивлением прочитал в произведении П. Быкова, напечатавшего в «Красном Урале» о том, что я в Екатеринбурге познакомился с генералом Сидоровым и от него передавал письма б. Царской Семье. Что касается Сидорова, то ко мне действительно явился крестьянин (или человек, одетый под крестьянина), назвавший себя Ив. Ив. Сидоровым, который узнав от меня о том, что Алексей болен и что он нуждается в усиленном питании, взялся организовать доставку молока и прочих пищевых продуктов в Дом особого назначения, что он и выполнил, но на этом наше знакомство с ним и кончилось, и лишь много позднее от сестры милосердия < неразб.> лазарета, в котором я < неразб.> в Екатеринбурге, я узнал, что Сидоров не обыватель, а генерал. Недели за 3 до расстрела б. Царя тов. Авдеев был заменён другим, а мой мандат таким образом потерял силу. Я продолжал жить и работать в Свердловске совершенно спокойно, никем не тревожимый. Работал я в Военном местном лазарете, который обслуживал части расквартированной в Свердловске и его окрестностях Красной Армии. Принят я был на службу, согласно распоряжению тов. Голощёкина, Военного комиссара Уральской области. Я был принят на должность старшего ординатора-хирурга, взамен ушедшего доктора Н. А. Синакевича (он ныне профессор Иркутского Мединститута). В случае необходимости он мог бы осветить мою деятельность в Свердловске за этот период времени и за период занятия Свердловска войсками Чехов. Он мог бы подтвердить, что слухи о моём аресте в связи с Сидоровым (см. выше) – это миф и литературная фальсификация. О моей работе за этот период времени могли бы дать сведения доктор Одинцов и проф. [ессор] Шамарин; оба они живут в Свердловске и пользуются там вполне заслуженным уважением и известностью. После эвакуации Свердловска частями Красной Армии лазарет, в котором я работал, был оставлен со всем имуществом и персоналом. Через несколько дней чехи нас из лазарета выгнали, буквально выгнали, и мы открыли лазарет для раненых в здании б. мужской гимназии. Я был мобилизован белыми и продолжал работать в качестве хирурга, наотрез отказавшись от предложения быть главным врачом гарнизона. Работал я в Свердловске до эвакуации его белыми. Белые нас эвакуировали в Томск. Попал я в Томск осенью 1919 года. Госпиталь был развёрнут в здании Городского Театра, и в ряде других зданий число коек достигало 1200 (т. н. 10-й госпиталь). Главный врач В. К. Шамарин вскоре захворал сыпным тифом. Захворали тифом почти все врачи и почти все сёстры. Тиф пощадил меня и ещё одного врача, и нам двоим пришлось нести на своих плечах и лечение, и административное дело: мне исполнять обязанности главврача, а ему (его фамилию не помню) – обязанности хирурга. Мою деятельность за этот период мог бы осветить врач Берман Михаил Соломонович, ныне член партии и глава военного госпиталя в Н. Сибирске. Я забыл отметить, что мою деятельность в Тобольске мог бы осветить доктор Варнаков и ныне там живущий, член партии, а в моё время председатель совета Рабочих и Крестьянских депутатов. В Томске я, кроме того, читал лекции студентам 5-го курса по урологии и был избран приват-доцентом Томского Университета. После того, как 10-й госпиталь был расформирован, я был переведён в госпиталь № 3. В Томск белыми были переведены Казанский и Пермский У-[ниверсите]ты. После занятия Томска частями Красной Армии, указанные выше У-[ниверсите]ты были реэвакуированы, а том числе и я с семьёй (я был избран профессором Пермского Университета в 1919 году в Мае месяце, удостоверение у меня на руках). Согласно Удостоверения, выданного мне Коллегией по Управлению Высш. [ими] Уч. [ебными] Зав. [едениями] г. Томска от 17 Августа 1920 г., я отправляюсь в г. Пермь (Сентябрь 25, 1920, № 2463). Соответствующее распоряжение, согласно телеграммы Нач[альника] Сан[итарного] Окр[уга] Вос[точной] Сиб[ири] дал на мой счёт и Сводно-хирургический Лазарет № 3 27 Сентября 1920 года (за № 5458) и начальник Эвакуационного пункта г. Томска (за № 1435). Прибыл я с семьёй в Пермь к месту постоянной службы в Ноябре 1920 г. и я тотчас же приступил к организации клиники для целей лечения и образования, т. к. Факультет поручил мне вести Факультетскую Хирургическую и (временно) < неразб.> Хирургическую Клинику. В Октябре 1923 года я переехал из Перми в Екатеринослав (ныне Днепропетровск). Мою деятельность в Перми может охарактеризовать та телеграмма, которую я получил в [19]25 году, в день 5-летия основания и открытия клиник Пермского Государственного Ун-[иверсите]та, ныне Мединститута. Телеграмма гласит: «Президиум торжественного заседания в день пятилетия факультетской хирургической клиники приветствует Вас как первого директора-основателя. Шлёт горячие пожелания плодотворной деятельности». В Перми жилось нелегко, но нашлись и средства, и люди, и удалось создать клиники, которыми могли бы гордиться и столичные города. Переехал я в Днепропетровск, т. к. желал дать образование своему сыну в Горном Институте, но, кроме того, и моё здо-ровье, и здоровье жены требовали более южного климата и более спокойной обстановки. В Днепропетровске мне были обещаны и клиника вполне оборудованная, и квартира, но ни того ни другого не оказалось. Квартиру пришлось ждать несколько месяцев, а для клиники мне отвели хирургическое отделение в больнице завода Петровского на другом конце города (от моей квартиры 7 километров). Ездил я в клинику ежедневно, а в иные дни и по два раза в день. С 35 коек хирургическое отделение было доведено до 50 и наконец до 85. Через 3 года больница оказалась тесной и её надстроили, доведя количество хирургических коек до 120. В Декабре 1930 года (28/XII) я был арестован органами ГПУ. Мне было предъявлено обвинение в участии в контрреволюционной организации и в Августе [19]31 года я был приговорён Суд[ебной] Тройкой Харьковского ГПУ к пяти годам лишения свободы без поражения и без высылки. 3 Сентября я через Харьков был переведён на Днепрострой в 5-ю Стройколонию, где работал в качестве врача вплоть до 28 Июля [19]33 года. 28 июля я был освобождён Секретариатом ВЦИКа, постановившего считать мой приговор условным с 3-летним испытательным сроком. Работая в колонии в качестве соматического и санитарного врача, я неоднократно премировался; Администрация колонии 3 раза возбуждала ходатайство о моём досрочном освобождении. И она и М.С.У. Днепростроя выдали мне удостоверения, характеризующие мою деятельность с самой наилучшей стороны. Получив возможность располагать собой, я тотчас же по освобождении обратился к нач. М.С.У. тов. Славину с заявлением, что предоставляю себя в его распоряжение и, если я ему нужен, я охотно постараюсь быть полезным здесь на стройке, как я был полезен там, где я раньше работал. Я был приглашён на должность консультанта-хирурга Соматической больницы и 3-х поликлиник (10, 14 и 7).
Я забыл упомянуть, что в Перми я был арестован ГПУ, но через несколько часов освобождён (следователем товарищем Майоровым, который мне заявил, что я арестован по недоразумению).
16/XI [19]33
Профессор В. Деревенко. [591]
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКДанный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
Рассказ профессора истории В. И. Дашичева
Рассказ профессора истории В. И. Дашичева Этими воспоминаниями Вячеслав Иванович Дашичев поделился со мной при обсуждении моей гипотезы о начале войны. Я не могу сказать, как он ее оценил, но с тем, что до сих пор ситуация 22 июня 1941 г. неясна, он согласился и даже подтвердил
Открытое письмо Государыни Императрицы Александры Фёдоровны В. Н. Деревенко
Открытое письмо Государыни Императрицы Александры Фёдоровны В. Н. Деревенко 19 Апреля/2 Мая 1918 г.Екатеринбург.В. Н. ДеревенкоТобольск.Христос Воскресе!Мы все сердечно поздравляем Вас и Всю Вашу семью Cветлым праздником. Надеемся, что Колобов к Вам приходил. Уже 4 дня ничего
В. Н. Деревенко в материалах Следственного Производства 1918–1920 г.г
В. Н. Деревенко в материалах Следственного Производства 1918–1920 г.г Документ № 1 ПРОТОКОЛ1919 года, 11 Сентября, в г. Томске, я, Обер-Офицер для поручений Отдела Контрразведки и Военного Контроля Управления Второго Генерал-Квартирмейстера Штаба Верховного
Литература о докторе В. Н. Деревенко
Литература о докторе В. Н. Деревенко 1. Наука и научные работники СССР: справочник. Л., 1928. Часть 6. Научные работники СССР без Москвы и Ленинграда.2. Непеин И. Г. Перед расстрелом. Последние письма царской семьи (Тобольск, 1917 – Екатеринбург, 1918). Омск, 1992.3. Профессора Пермского
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА РАБОТНОВА
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА РАБОТНОВА «Во время начала мятежа я был в городе Ярославле, и когда начался мятеж, то я записался в белую гвардию по протекции Некрасова, полковника, который меня записал и взял к себе в отряд особого назначения, или, как он еще
ПОКАЗАНИЯ АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВИЧА ПОПОВА (БАРАНОВСКОГО)
ПОКАЗАНИЯ АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВИЧА ПОПОВА (БАРАНОВСКОГО) 1Взрыв в Леонтьевском переулке был произведен анархистами подполья. В нем участвовали 5 человек: я, Петр Соболев (он бросал бомбу), Миша Гречаников, Федя Николаев и один, который убит на даче в Краскове, фамилии его я не
ПОКАЗАНИЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА НИКОЛАЕВА
ПОКАЗАНИЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА НИКОЛАЕВА 1Мое имя на самом деле не Николай, а Федор. Во взрыве на Леонтьевском переулке участвовали шесть человек – я, ПетрСоболев, Барановский, Миша Гречаников, Яша Глагзон и Черепанов. Черепанов указал место, откуда можно было бросить
Немецко-фашистские профессора и врачи – убийцы пленников Освенцима
Немецко-фашистские профессора и врачи – убийцы пленников Освенцима В освенцимском лагере немецко-фашистские профессора и врачи широко проводили «медицинские» опыты над живыми людьми, проявляя при этом чудовищную изобретательность.Бывшие заключенные, спасенные
Переписка императора Александра II и великого князя Константина Николаевича 1857–1861 гг.[14]
Переписка императора Александра II и великого князя Константина Николаевича 1857–1861 гг.[14] Переписка Александра II с братом и ближайшим помощником великим князем Константином Николаевичем охватывает период с 1835 г. до 1880 г. и находится на хранении в Государственном архиве
Мученическая кончина императора Александра Николаевича
Мученическая кончина императора Александра Николаевича (подробное изложение преступления 1 марта, а также и последовавших за оным событий) Составлено по русским и заграничным источникам Д. А. Столыпиным Марта 1, в 3 часа 45 минут пополудни, Господу Богу угодно было принять
Отчёт профессора Коссара Эварта
Отчёт профессора Коссара Эварта Во время плавания на «Дисковери» доктор Уилсон был сильно разочарован тем, что экспедиции так и не удалось получить эмбрионы императорского пингвина. Но не следует забывать, что хотя яйца, доставленные Национальной антарктической
Анализ профессора Домби
Анализ профессора Домби 9.90 Давая устное свидетельство, профессор Домби выдвинул идею, одновременно простую и, в случае, если она правильна, исключительно важную для настоящего дела.9.91 В общих чертах, идея заключается в том, что:a. полоний-210, использованный для убийства
У профессора
У профессора Я заболела весной, в апреле 1981-го. Любимый человек уехал – я пыталась его материализовать. Мне нужен был двойник: с «оригиналом» я жить не могла – он был женат, у него дочка училась в четвертом классе.В процессе «материализации» я мысленно столкнулась с одним
Глубокомыслие профессора Баби
Глубокомыслие профессора Баби Профессор политических наук, член компартии Баби, дает свои показания. Он комбатант, резистант, потерял на войне сына. Он доказывает, что Кравченко не мог написать свою книгу, так как в ней чувствуется совершенно не русский дух.Председатель:
Политики, христиане и профессора
Политики, христиане и профессора Мэтр Гейцман поделил свидетелей ответчиков на нисколько групп. О каждой из них он нашел слова убийственные, уничтожающие. Отличительная черта этих свидетелей — их принадлежность к коммунистической партии.«Почему среди них не было