6. Великий князь Николай Николаевич как отрицательный персонаж

6. Великий князь Николай Николаевич как отрицательный персонаж

Приведенные факты свидетельствуют о возрастании популярности великого князя Николая Николаевича в 1914 – 1915 годах. Сторонники войны, придерживавшиеся разных политических взглядов, именно с великим князем связывали свои надежды на благоприятный исход грандиозного конфликта.

Однако в то же время великий князь Николай Николаевич предстает во многих слухах и как отрицательный персонаж, это проявляется и в нарастании числа дел по оскорблению великого князя в 1915 году. Ранее всего Верховного главнокомандующего стали оскорблять всевозможные противники войны. Прежде всего это касается тех дел, где в качестве «фигурантов» выступали представители этнических меньшинств и иностранцы, в наибольшей степени пострадавшие после начала военных действий. А именно они в это время нередко привлекались к ответственности за оскорбление великого князя. Так, нам известно 64 случая доносов по поводу оскорбления великого князя в 1915 году. В 13 случаях к ответственности привлекались немцы (преимущественно русские подданные, а также военные и гражданские пленные, подданные Германии и Австро-Венгрии), в 11 случаях – евреи, русские подданные. В то же время, как уже отмечалось, известно лишь 4 случая оскорбления великого князя Николая Николаевича в 1914 году, при этом ни немцы, ни евреи не привлекались в качестве обвиняемых. Можно сделать вывод, что регистрация подобных преступлений в 1915 году служила знаком новой общественной ситуации, новых конфликтов.

Подобное отношение представителей данных этнических групп к великому князю Николаю Николаевичу вполне объяснимо. Депортации еврейского и немецкого населения, производимые в 1915 году по инициативе Ставки Верховного главнокомандующего, другие репрессии не могли прибавить великому князю популярности в этих этнических группах, хотя инициатива подобных мероприятий в действительности принадлежала порой не ему, а начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Янушкевичу1211.

Правда, в некоторых случаях явно имели место оговоры. Можно с уверенностью предположить, что жертвой ложного доноса стал и 68-летний Густав Вильгельмович Нейгауз, известный преподаватель музыки, отец Г.Г. Нейгауза, впоследствии знаменитого пианиста. Он приехал в Россию из Германии еще в 1870 году, был женат на русской подданной, а его сын находился во время войны в рядах действующей армии. Сам Г.В. Нейгауз подал в это время прошение о переходе в русское подданство. Квартирная хозяйка донесла на него властям, она показала, что при чтении газет ее постоялец часто порицал русское высшее военное командование, называл Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича «большой свиньей». Но допрошенная в качестве свидетельницы домашняя прислуга утверждала, что она никогда не слышала этих слов от квартиранта. Она также рассказала, что Нейгауз неоднократно делал замечания владелице квартиры по поводу неряшливости и плохого приготовления обедов в ее доме. Хозяйка приписывала его влиянию уход других своих нахлебников. Лишившись вследствие этого дохода, она, по словам прислуги, решила отомстить Нейгаузу и донести на него: «Ей все поверят, а ему нет, т.к. он немец»1212. Показательно, однако, что доносчица приписывала Нейгаузу такие слова: так, по ее мнению, должен был говорить «настоящий» немец, противник России, – ему следовало оскорблять прежде всего именно великого князя. Несмотря на явные признаки оговора, министр юстиции не счел возможным прекратить расследование даже в тех условиях, когда дела по оскорблению царской семьи в массовом порядке пересматривались в 1916 году, в отличие от большинства подобных случаев, он повелел «дать делу законный ход». Очевидно, национальность обвиняемого повлияла на решение министра.

Более повезло 62-летнему торговцу хлебом еврею Ш.И. Белявскому, который был даже обвинен в том, что высказывал мысль об убийстве Верховного главнокомандующего. Крестьянин П. Редько донес властям, что в марте 1915 года Белявский сказал ему: «Если бы убить верховного главнокомандующего, то и война бы кончилась». Такому обвинению можно было поверить: как уже отмечалось, великий князь Николай Николаевич часто считался «поджигателем войны». Правда, расследование показало, что Редько был должен Белявскому до сотни рублей, других же свидетелей злополучного разговора не было. Начальник Киевского жандармского управления, ознакомившись со сведениями о политической благонадежности подследственного, счел возможным прекратить расследование без всяких для Белявского последствий1213. Однако показательно, что доноситель приписывал ему именно такие слова, очевидно, что-то похожее ему уже доводилось слышать.

Можно предположить, что в некоторых случаях евреи и немцы, упоминаемые в делах по оскорблению великого князя Николая Николаевича, действительно произносили приводившиеся в следственных делах фразы. Обвиняемым в оскорблении Верховного главнокомандующего приписывались следующие слова: Николай Николаевич «только пьянствует, разбойничает и вешает мирных евреев»1214. Он описывается и как неоправданно жестокий военачальник: «Это неправда, что немцы режут наших пленных. Сам Николай Николаевич режет наших солдат»1215.

Великий князь считается главным виновником войны и в высказываниях, зафиксированных в других доносах.

58-летняя еврейка и ее дочь говорили о Верховном главнокомандующем: «Из-за него одного столько народу пропадает». 63-летний еврей так отреагировал на слух о том, что в Петрограде сгорел дворец великого князя Николая Николаевича: «Лучше бы было, если бы Великий Князь сгорел с душою и телом. Скорей бы конец войны был». 51-летней еврейке приписывали слова, сказанные русскому крестьянину: «Наше дело пропащее, – дали власть НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ, сидит Он там, старый черт, только народ кладет». Ее сверстница, еврейка, жившая в другом городе, также считала великого князя виновником войны, она заявила знакомым, купившим портрет Верховного главнокомандующего: «Что вам НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ, вы и без Него можете обойтись, кабы не Он, и войны бы у нас не было. Он самый бунтовщик». 76-летней еврейке приписывали такие слова: «Да, Главнокомандующий хороший человек, только Бог смерти Ему не дает. Если бы Сам Государь воевал, то давно был бы мир, а этот только знает воевать, да людей убивать»1216.

Последние слова весьма показательны: миролюбивый император противопоставляется свирепому и воинственному дяде-военачальнику. Можно предположить, что оскорбительница великого князя, если она действительно произносила эти слова, продолжала сохранять известное уважение к царю. Совершая государственное преступление, оскорбляя Верховного главнокомандующего, старая русская еврейка использует монархический язык, субъективно выступает как верноподданная своего государя.

Лояльный монархизм по отношению к государю присущ и некоторым другим оскорблениям Верховного главнокомандующего. О том же говорил уже в январе и 44-летний немец, поселянин Самарской губернии, противопоставляя воинственного великого князя и предположительно «миролюбивого императора»: «ГОСУДАРЬ хочет мира, а НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ не хочет, за это Его давно следовало бы убить ….. (площадная брань)». Аналогичные слова приписывались и 37-летнему поселянину-немцу той же губернии: «Великого Князя НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА надо убить – так как ваш ГОСУДАРЬ давно бы помирился, а он мучает народ». Похожие мысли высказывал и 61-летний немец, крестьянин Бессарабской губернии: «Это не виноват ГОСУДАРЬ, что война, а виноват ЕГО ГОСУДАРЯ ДЯДЯ, НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Когда немец просил мира, так НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ не хотел, а теперь пускай поцелует его в задницу … (брань)». 30-летней немке, русской потомственной дворянке, приписывались такие слова: «Этого мерзавца Великого Князя НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА следовало бы застрелить, или отравить, и война кончилась бы». Поселянка же Таврической губернии, 41-летняя немка, была настроена критично по отношению к императору, в то же время она, говоря о великом князе, утверждала: «ГОСУДАРЬ ничего не знает, это тот седой черт наставляет». 20-летний немец, поселянин Бессарабской губернии, призванный в армию, сказал при свидетелях, подразумевая Верховного главнокомандующего: «Через эту сволочь … (брань) пропадает много народа и я должен идти на войну»1217.

Показательно, что некоторые лица, оскорблявшие Верховного главнокомандующего, верили слухам, что император-де готов был подписать сепаратный мир, но воинственный великий князь помешал ему. Этот мотив, как мы уже видели, присущ был и германской военной пропаганде. Так же считали и некоторые русские патриоты, подозревавшие Николая II в стремлении заключить сепаратный мир. Однако в отличие от людей, желавших продолжения войны, оскорбители Верховного главнокомандующего положительно оценивали предположительно «миролюбивые» стремления царя и отрицательно – «воинственные» действия великого князя Николая Николаевича.

Очевидно, смерти великому князю желала и киевская мещанка, занимавшаяся торговлей, Б.И. Сокол. Беседуя в мае 1915 года с крестьянами одной из деревень Брацлавского уезда, она заявила, что «в Австрии и Германии живется лучше». Один из ее собеседников заявил, что было бы лучше, если бы Великий Князь НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ избавил Россию от германцев и австрийцев. Очевидно, он имел в виду известную антинемецкую позицию Верховного главнокомандующего. В ответ Сокол произнесла: «Как бы Он пропал, нам бы лучше было»1218. Это и послужило причиной ее привлечения к уголовной ответственности.

Все цитируемые высказывания евреев и немцев относятся к весне – лету 1915 года.

И в некоторых других оскорблениях российских «инородцев» великий князь назывался в числе главных виновников продолжения войны, иногда ему желали смерти. Чуваш П. Яковлев, крестьянин Казанской губернии, полагал, что и император, и Верховный главнокомандующий в равной степени виновны в продолжении войны. Он говорил односельчанам: «ЦАРЮ и НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ пулю надо, тогда и война бы кончилась и кровь человеческая литься перестала»1219.

Но и в некоторых оскорблениях русских крестьян и казаков этого времени великий князь Николай Николаевич порой предстает как отрицательный персонаж. Они адресуют ему схожие обвинения: Верховный главнокомандующий воспринимается как главный виновник возникновения или (и) продолжения кровопролитной войны. Но, в отличие от упоминавшихся выше примеров оскорбления великого князя немцами и евреями, оскорбления Верховного главнокомандующего дополняются пылким обличением непрофессионализма военачальника. Солдатка, крестьянка Владимирской губернии, заявила уже в апреле 1915 года деревенским жителям, ждавшим прибытия свежих газет: «А вы верите, что вам напишет пастух Николай Николаевич. Сам он на войне не бывает, а только пьянствует, войска своего не видит, посылает туда наших мужей, да бьет их». 56-летний крестьянин Пермской губернии в июне 1915 года говорил односельчанам: «… (площадная брань) нашего главнокомандующего НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, давно бы его, пса, надо убить, сколько он народа сварил без толка. Наш ГОСУДАРЬ худая баба, не может оправдать Россию, сколько напустил немцев». В данном случае обвинения в непрофессионализме адресуются и императору, и великому князю. Крестьянка Самарской губернии после последней панихиды, совершенной по убитому мужу в августе 1915 года, сказала священнику, что «наших» бьют на войне по вине великого князя Николая Николаевича, которому «все равно, так как он нанят». В июле 1915 года 54-летний русский крестьянин заявлял: «Надо Николая Николаевича расстрелять, так как он затягивает войну. Если бы не он, то Государь давно бы мир заключил»1220. В последнем случае император и великий князь противопоставляются, можно предположить, что оскорблению предшествовали слухи о поддержке царем планов заключения мира, к которым обвиняемый крестьянин, подобно упоминавшимся немецким и еврейским оскорбителям великого князя, относился, очевидно, сочувственно.

Крестьянин Черниговской губернии, работавший разносчиком писем, услышав, что великий князь Николай Николаевич желает вести войну до победного конца, заявил: «НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ хорошо: где-нибудь сидит и может иметь штук 200 б…й». Показательно, что обвиняемый признал свою вину и принес искреннее раскаяние в сказанной им непристойности, «сорвавшейся у него как-то невольно»1221. То есть в данном случае речь явно не идет об оговоре, подобное преступление действительно было совершено. Характерно, что у обвиняемого «сорвались» именно такие слова: Верховный главнокомандующий изображался им как виновник затягивания войны и развратник.

О предполагаемой половой распущенности и также продажности великого князя говорила в августе 1915 года 32-летняя крестьянка Тургайской области, муж которой находился на фронте. На крыльце своего дома она вела разговор с односельчанками: «Ваш ЦАРЬ дурак, допустил НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА воевать, а ОН, сволочь, с курвами возится, а нашего брата продает, а себе деньги в карман кладет»1222.

Антивоенные высказывания некоторых военнослужащих также порой включали оскорбления великого князя. Солдат, находившийся в отпуске в своей деревне, заявил односельчанке, желавшей узнать у бывалого человека, когда же, наконец, будет завершена война: «Мира не будет, так как мы германца не победим, а хорошо было бы, если бы германцы взяли в плен государя и Николая Николаевича, тогда бы лучше было». Его собеседница, по-видимому, все же верила в победу России, она отметила, что у нас есть «хорошие вояки». Отпускник-солдат не разделял ее воинственные настроения: «А вояк – чтоб черт забрал всех во главе с государем и Николаем Николаевичем»1223.

И в данном случае и император, и Верховный главнокомандующий в равной степени рассматривались как виновники войны (это можно рассматривать как своеобразное отражение культа двух вождей, который сложился к этому времени). Но многие положительные оценки «миролюбивого» Николая II, противопоставлявшегося главнокомандующему, готовому воевать «до конца», могли подтверждать распространявшиеся слухи о стремлении императора заключить сепаратный мир (об этом уже писалось выше). Воинственность же великого князя, осуждавшаяся обвиняемыми, для других современников убедительно подтверждала его патриотизм.

Годовщина войны в 1915 году ознаменовалась новой пропагандистской кампанией, восхваляющей Верховного главнокомандующего. 19 июля великий князь Николай Николаевич отдал приказ по армии и флоту, который был написан высоким, «державным» стилем. В некоторых газетах в этот день печатали портреты Верховного главнокомандующего1224.

Это весьма отличалось от событий годичной давности – тогда объявление войны сопровождалось публикацией портретов императора. И в 1915 году официальная «Летопись войны» сначала опубликовала портрет императора, затем – глав союзных государств, и только потом – портреты великого князя и других русских военачальников. Однако некоторые периодические издания не следовали этому примеру.

Создавалось впечатление, что именно великий князь олицетворяет для немалой части патриотического общественного мнения военные усилия России. Вряд ли это вызвало одобрение царя и особенно царицы.

Поражения русской армии весной и летом 1915 года вызвали волну критики в адрес правительства и командования. Особое политическое и психологическое значение имело оставление русскими войсками Варшавы 22 июля. В августе в правительстве обсуждали планы эвакуации Киева и даже Петрограда.

Правда, современники отмечали, что армия и страна готовы были обвинять кого угодно, но только не Верховного главнокомандующего. Великий князь Андрей Владимирович записал в своем дневнике 24 августа: «…личность Николая Николаевича была известна всей России, и его популярность не была даже поколеблена последним периодом войны, когда нашей армии пришлось все отступать»1225.

Люди нередко возлагали ответственность за поражения на правительство, в особенности на военного министра Сухомлинова. Так, некий житель Саратовской губернии писал 27 июля 1915 года в Петроград: «Падение Варшавы произвело здесь на крестьян большое впечатление. Нет слова, каким они не ругают Сухомлинова; большинство читает газеты и, конечно, по-своему объясняет речи в Думе. Мне постоянно задают вопрос, когда Великий Князь повесит его, и вы понимаете, как мне трудно отвечать на это»1226.

В стратегическом же отношении особое значение имело падение крепости Ковно 4 августа. Дело было не только в том, что десятки тысяч солдат оказались во вражеском плену, а противник захватил более тысячи русских орудий. В отличие от ряда других крепостей, занятых ранее неприятелем, она находилась на линии фронта, сохраняя боевую связь с полевыми войсками. После оставления крепости в руки неприятеля перешли мосты через р. Неман и железнодорожная линия на Вильну, только частично разрушенная гарнизоном1227.

Широкое общественное мнение не было осведомлено о всех аспектах стратегической ситуации, однако падение Ковно также переживалось необычайно остро, вызвав новые волны шпиономании; распространялись слухи о том, что крепость сдана генералами-предателями. Слухи эти не всегда были беспочвенными. Немецкая разведка действительно предлагала коменданту крепости генералу В.Н. Григорьеву миллион марок и политическое убежище в Германии в случае сдачи крепости. Первоначально он, возможно, готов был принять предложение немецкого командования, но затем изменил свое мнение. Григорьев бежал из крепости, оставив своих солдат, ибо боялся быть отрезанным немецкими войсками1228.

Наконец, значительное недовольство общества вызывали и ближайшие сотрудники великого князя, прежде всего начальник его штаба генерал Янушкевич, который в начале войны восхвалялся милитаристской пропагандой как «герой войны» (уже в феврале 1915 года последний стал получать анонимные письма, в которых его упрекали за то, что он «взялся за дело не по уму»1229). И лишь фигуры самого Верховного главнокомандующего острая критика не касалась. К августу эта критика Янушкевича и других чинов Ставки значительно усилилась1230.

Действительно, в некоторых источниках резкая критика генералитета и (или) правительства соседствует с похвалами в адрес популярного великого князя. Некий военнослужащий писал из действующей армии 26 мая 1915 года: «Настроение с падением Перемышля сильно понизилось. С ужасом думаем – неужели с такой напряженностью и трудом придется провести еще зиму – не хватит нервов. <…> Генералы же наши бросают зачастую непроизводительно на убой десятки тысяч солдат; живут они в полном комфорте, в 15 – 20 верстах от боя и получают за храбрость других Георгиевские кресты. <…> А какие мои солдаты молодцы. Вот в них я верю. Как бы хотелось, чтобы все это знал наш Верховный Главнокомандующий. Мы Его любим, верим в него»1231.

Встречались, однако, и другие мнения. С.А. Загрецкий, бывший на момент совершения преступления студентом Новороссийского университета, был обвинен в том, что он неоднократно заявлял: «Наш Гинденбург – гениальный человек, Ваш же Николай Николаевич в сравнении с ним ничтожество»; «Вот наш Гинденбург деятельный человек, культурный молодец; он покажет, где раки зимуют, а ваш Николай Николаевич – ничтожество против него». Мать Загрецкого, немка по происхождению, утверждала, что его намеренно оговорили соседи, с которыми их семья была в ссоре. Показания свидетелей были противоречивы, и расследование в конце концов было прекращено за недостаточностью улик1232. Можно, однако, с уверенностью предположить, что современники нередко сравнивали военное мастерство германского полководца и русского Верховного главнокомандующего (подобное противопоставление было присуще немецкой и австро-венгерской пропаганде). Вероятно, это сравнение далеко не всегда было в пользу великого князя.

Все же, несмотря на поражения, немало жителей России и летом 1915 года продолжало полностью верить великому князю Николаю Николаевичу. Как уже отмечалось, он продолжал восприниматься многими как уникальный вождь-спаситель.

Патриот-одессит, подписавший свое письмо «гражданин русского государства», писал председателю Государственной думы М.В. Родзянко: «Наше счастье и спасение, что во главе войск стоит Верховный Главнокомандующий Императорской крови и человек с твердой волей. Жаль только, что среди командного офицерского состава карьеризм и личные награды довольно часто ставятся выше общего дела, – отчего страдает и само дело… тяжело видеть и сознавать это Верховному Главнокомандующему, а потому всеми силами нужно поддержать Его бодрый дух, – в нем залог наших будущих побед»1233.

Некий житель Нерехты направил свое письмо в редакцию газеты «Русское слово» 21 августа 1915 года, он просил передать свое послание «лучшему депутату Государственной Думы». Вопрос о смещении великого князя был уже решен императором, но автор письма этого еще не знал. Его беспокоило недобросовестное отношение многих врачей к своим обязанностям, он полагал, что в этом случае даже Верховный главнокомандующий в одиночку бессилен навести порядок: «Наш труженик Великий князь всего себя отдал родине, но не может же Он знать о всех мелочах, как, например, о таких врачах, которым не хочется поработать над начавшей гноиться раной, – хватают нож и, как мясники, отрубают руки, ноги». Поэтому содействие великому князю должны оказать члены Думы: «Вам, гг. депутатам, облеченным доверием, следует во все входить, помогать нашему Верховному Главнокомандующему»1234. Автор понимает, что сил «великого труженика» недостаточно, и полагает, что задача депутатов оказать помощь именно великому князю. Такое видение ситуации предполагает, что лишь от великого князя страна может ждать спасения.

О том же избиратели сообщали и другим депутатам. Из Самарской губернии писали члену Государственной думы священнику В.И. Немерцалову: «Вера в Бога и Великого Князя Верховного Главнокомандующего – огромная»1235. Показательно, что особа императора не упоминается автором письма.

Доверие к великому князю Николаю Николаевичу сохранял и некий житель Москвы. По его мнению, Верховный главнокомандующий не только воплощал надежду на победу над внешним врагом, он также был гарантом реформирования страны и уничтожения «врага внутреннего». В августе 1915 года он писал своему знакомому в Америку:

Народ все несет на алтарь отечества: он отдал своих лучших сыновей, он дает деньги, дает пищу, одежду для армии, и все гибнет только потому, что все это проходит чрез руки изменников. Удивительно, что эти антихристы умеют обойти даже нашего Верховного Главнокомандующего, эту надежду всего русского народа, этот единственный для нас якорь спасения, и Ему ничего больше не остается, как отступать, чтобы сохранить армию. <…> Мы ведем сейчас две войны – с немцами и со старым порядком; оба враги для нашей родины, одинаково опасные, так как они тесно переплетаются друг с другом. Победив своего домашнего врага, внутреннего, мы сможем победить и врага внешнего. <…> Чем скорее мы раздавим внутреннего врага, тем скорее будет конец европейской войне1236.

Автор письма, подобно многим другим поклонникам великого князя, считал Верховного главнокомандующего сторонником обновления страны, борцом со «старым порядком».

Однако нельзя утверждать, что фигура главнокомандующего воспринималась исключительно положительно всеми теми жителями империи, которые желали продолжения войны. В некоторых источниках признается, что великий князь Николай Николаевич был необычайно популярен на начальном этапе войны, однако отношение к нему стало меняться летом 1915 года. Некий житель Казани писал 24 июля члену Государственной думы И.В. Годневу, вспоминая невероятные слухи о легендарном Верховном главнокомандующем:

В начале войны проявился острый интерес к газетам, а теперь ничему не верят. Общий отзыв, – что скрывают. Жили и живем своими легендами. В первую половину войны народным героем сделался Великий Князь Верховный Главнокомандующий. Народу нравилось, что в Нем он нашел наконец того носителя русской правды, по которому стосковалась русская душа. Он охотно допускал и верил, что в пылу гнева, праведного гнева, Великий Князь рубил головы ненавистным генералам и головы виноватых летели на сажень. И в то же время ненавистным он был потому, что народ потерял веру в представителей и агентов власти1237.

Хотя Верховный главнокомандующий в целом продолжает пользоваться доверием армии и страны, но критика полководческих качеств великого князя Николая Николаевича нарастает, весной и летом 1915 года она наблюдается в различных слоях общества. Если ранее Верховного главнокомандующего осуждали прежде всего многие противники войны, то теперь его начинают осуждать и некоторые патриоты, желавшие скорейшей победы.

Настроения такого рода можно встретить в аристократических кругах. Граф С.Д. Шереметев писал 14 июля 1915 года А.Г. Булыгину: «Наш Главнокомандующий в неудачах склонен шалеть, и теряется подобно А.П. Ольденбургскому»1238. Сравнение великого князя с его неуравновешенным дядей, получившим прозвище «сумбур-паша», было явно нелестным для полководца. Корреспондент князя Б.А. Куракина писал ему из Петрограда 23 июля 1915 года: «Дела наши очень печальны – результат доверия к Сухомлинову. Это понятно с одной стороны, но Верховный-то чего зевал целый год? Ему следовало проверить количество запасов»1239.

Но еще ранее можно проследить недовольство ведением войны в крестьянской среде. Это можно видеть в делах по оскорблению великого князя. Вновь следует отметить: если раньше Верховного главнокомандующего оскорбляли прежде всего противники войны, то весной – летом 1915 года великого князя осуждают и сторонники ведения войны до победы, которые все чаще ругают его за непрофессионализм, за неэффективное ведение войны.

Уже в мае 1915 года 36-летний русский крестьянин Уфимской губернии, узнав, что русские войска отступают с Карпат, заявил: «Зачем же ГОСУДАРЬ с Его Дядей туда лезли», после чего выругался площадной бранью. Правда, обвиняемый свою вину категорически отрицал, объясняя свое поведение «скверной привычкой» всегда ругаться площадной бранью1240. Однако совершенно ясно, что вину за отступление с территории, завоеванной русской армией большой кровью, он возлагал не только на царя, но и на Верховного главнокомандующего.

В том же месяце 45-летний крестьянин Тверской губернии С.В. Байков, читая газеты вместе с односельчанами, также выразил свое возмущение ведением войны, оскорбив сразу нескольких членов императорского дома. Похоже, его собеседники не очень были шокированы, когда Байков весьма резко отозвался о царе и царице. Один из присутствующих заметил: «Вот дай Бог нашему Великому князю НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ. Надо за него Бога молить. Он за нас старается». Очевидно, этот крестьянин противопоставлял Верховного главнокомандующего другим членам императорской семьи. Но, в отличие от односельчан, у Байкова не нашлось добрых слов и для великого князя: «Что за него Бога молить, какой Он РОМАНОВ: Он перешел из рода РОМАНОВЫХ лет уже пятнадцать, род Байковых и то лучше»1241. Можно, однако, предположить, что причиной доноса было именно оскорбление Верховного главнокомандующего, что свидетельствует косвенно о его популярности среди части крестьян.

Встречаются в это время и оскорбления великого князя казаками. Некий донской казак заявил 27 июля жительнице его станицы: «Туда его, Верховного Главнокомандующего, он живет нашими тысячами»1242. Тема неправедного обогащения великого князя в годы войны, не имевшая, насколько можно судить, под собой оснований, получила затем известное распространение.

В июне 1915 года оскорбил великого князя и цеховой города Шлока П.И. Егерман, десятник на Царицынском оружейном заводе. Национальность Егермана неизвестна, сам он своей «народности» при допросе определить не смог, однако ругал он Верховного главнокомандующего как завзятый русский патриот, осуждая великого князя за поражения армии. В разговоре с другими десятниками, обсуждавшими оставление русскими войсками крепости Перемышль, занятой ранее с большим трудом, Егерман заявил: «За взятие Перемышля Великий Князь НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ был награжден золотым оружием. С какими бельмами он теперь наденет эту шашку …… » После этого последовала крепкая ругань в адрес полководца1243.

Не один цеховой Егерман в то время полагал, что великий князь был награжден царем слишком щедро и преждевременно. Сама императрица о том же писала Николаю II 12 июня 1915 года: «Он получил бесчисленные награды и благодарности за все, но слишком рано. Больно подумать, что он столько получил, а мы почти все опять потеряли»1244.

Как уже отмечалось, в народных крестьянских суждениях под вопрос ставится полководческое мастерство великого князя. Порой это мнение подтверждалось и «экспертной оценкой» – оценочными высказываниями солдат-фронтовиков. Ефрейтору лейб-гвардии Измайловского полка из крестьян Ярославской губернии, находившемуся дома в отпуске после ранения, приписывалось оскорбление Верховного главнокомандующего в конце мая 1915 года. Односельчанин его заметил: «Пока, слава Богу, сейчас на всех фронтах идет ничего, благодаря Верховному Главнокомандующему НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ». На это бравый гвардеец якобы ответил: «А … ли такой Главнокомандующий НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Он сидит верст за 30 – 40 от передовых позиций в бараках и пьет шампанское; побывал бы Он на передовых позициях, узнал бы тогда, что там делается; а мы за них проливаем кровь; счастье Его, что закрыты казенки, а то бы солдату была первая чарка, а Ему первая палка от солдата»1245. Правда, сам факт доноса свидетельствует о том, что слушатели ветерана были шокированы подобными обвинениями в адрес популярного полководца. Весьма вероятно, однако, что в данном случае имел место оговор (свидетели показали, что у доносителя и обвиняемого был имущественный конфликт). Но такой образ великого князя, некомпетентного военачальника, ведущего аморальный образ жизни, создается и в других слухах. Известен еще один случай, когда крестьяне доносили на односельчанина-солдата, которому приписывались критические высказывания в адрес Верховного главнокомандующего1246.

Солдат, находившийся в действующей армии, писал в конце июля 1915 года члену Государственной думы В. Маклакову: «Россия – старшая сестра Турции, да и Турция уже бьет нас, и все будут бить, если не будут дела делать, а только менять Сухомлиновых на Поливановых и т.д., да если Верховный будет придираться к начальникам при малейшей неудаче, не давая никакой самостоятельности»1247. Жестокость грозного Верховного главнокомандующего по отношению к подчиненным ему генералам и офицерам восхищала ранее многих людей, теперь же она оценивается порой отрицательно, свидетельствует о неэффективности его руководства.

И в некоторых других случаях именно чрезмерная жестокость великого князя, одобрявшаяся немалой частью общественного мнения, теперь осуждается, именно ею объясняются поражения российской армии. В июне 1915 года некий мещанин г. Лида утверждал: «Всему виноват Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич – он зверски расправляется со всеми генералами; талантливый генерал Рузский находится в Кисловодске, генерал Артамонов повешен ранее взятия Перемышля … казнены и многие другие генералы, имена которых станут известны лишь после войны… Нельзя так жестоко обращаться с генералами – толку не будет … Генералы разозлились и не стали выполнять планов Главнокомандующего… поэтому нас немцы и бьют»1248.

В крестьянской среде критикуются различные действия великого князя. Иногда эта критика носила оттенок ксенофобии и даже антисемитизма. 15 августа 1915 года 38-летний ярославский крестьянин заявил в трактире: «Верховный Главнокомандующий наш Великий Князь НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ неправильно ведет войну; Он из евреев, боится немцев и находится в их руках; ГОСУДАРЫНИ наши также из евреев». Свидетели описали обвиняемого как человека ненормального, болтуна и хвастуна, страдающего расстройством умственных способностей. Это, однако, не помешало дознавателям избрать мерой пресечения арест, и примерно месяц обвиняемый провел под стражей1249.

Можно предположить, что недовольство полководческим мастерством Верховного главнокомандующего выразили наборщик и редактор виленской «Вечерней газеты». В № 978 этого издания за 10 июня 1915 года в телеграмме «От Штаба Верховного Главнокомандующего» в последнем слове оказалась пропущенной буква «л». Расследование, тщательно изучив готовый набор, установило, что для того, чтобы вынуть букву, необходимо было использовать специальный инструмент, т.е. речь не могла идти о простой опечатке1250. Можно отнестись к этому преступлению как к неуместному озорству, хулиганству молодых печатников. Однако показательно, что оно было совершено как раз в период поражений русской армии.

Все же, как уже отмечалось, Верховный главнокомандующий сохранял свой авторитет. Министр внутренних дел князь Н.Б. Щербатов, который по должности должен был быть хорошо осведомлен о состоянии общественного мнения, говорил на заседании Совета министров 6 августа 1915 года: «…Великий Князь Николай Николаевич, несмотря на все происходящее на фронте, не потерял своей популярности и как в армии, так и в широких кругах населения с его именем связаны надежды на будущее»1251.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.