Лагерь в Коцюнишках Письмо рабочего Ицика Юхникова

Лагерь в Коцюнишках

Письмо рабочего Ицика Юхникова

[345]

Лежу и не сплю. Вдруг слышу – стучат. Смотрю на часы – два часа ночи. «Откройте, полиция». Открываю дверь. Входят двое полицейских. Меня арестовывают и отводят в полицию. В полиции заявляют, что отсылают меня в Ригу. Меня отвели в тюрьму, где я нашел еще восемь товарищей. Недалеко от имения Коцюнишки[346] нас выгружают и гонят пешком: «Быстрей, быстрей, еще быстрей». Мы отстаем. Нас бьют по головам.

Наконец явились в имение. Первый приказ: «Если кто попытается убежать, то расстреляют всех». Нам приказывают снять еврейский знак. И тут же второй приказ: если мы вступим в разговор с кем-нибудь из литовцев или евреев, нас расстреляют.

Нам задают работу. Не успели отработать и двух часов, слышим, кричат: «Все евреи, сюда!» Мы являемся, и тут новый приказ: «Ложиться, вставать, ложиться, бежать». Бежим до реки Нивяза[347]. Опять приказ: «В воду». Мы идем, вода по колено. Приказ идти дальше. А дальше нельзя, сразу глубина в двенадцать-пятнадцать метров. Немец видит, что мы дальше не двигаемся, и приказывает: «Ложиться!» Мы ложимся. Целый час нас продержали в воде. Вдруг крик: «Вылезать!» Мы выскакиваем из реки. «На работу!» Становимся работать, но работа не клеится – нас трясет, зуб на зуб не попадает. Дождались ночи. Нам велят идти в жилище. Получаем по сто граммов хлеба и воды. Отправляемся спать.

В 3 часа слышим пьяный голос: «Всем встать!» Встаем. «Евреи, все тут?» «Все». Немедленно следует приказ: «Ложиться всем на лавку поочередно». Я выступаю первым. Получаю тридцать розог по голому телу. И так все, один за другим. Утром являемся на работу. Издали вижу – едет машина, на машине евреи. Кричу: «Передайте привет гетто!» Немцы услыхали, и тут же я получаю несколько пощечин. Меня отводят в какой-то сарай, приказывают раздеться, и я получаю тридцать розог. Из-за слабости я не в состоянии двигаться, меня снова избивают, пока не уползаю на карачках.

Раз немцы являются в два часа ночи, приказывают всем встать и показать ноги – чисты ли они. Ясно, что в хлеву, где мы содержались вместе со свиньями, нельзя было иметь чистых ног. Немцы осмотрели ноги, и каждый из нас, было нас девять человек, получил по десять розог. Немцы уходят.

Через полчаса являются снова и одному из ребят задают вопрос: «Хороший ли был обед?» «Jawohl[348], господин начальник, обед хороший». Нам приказывают снова ложиться на лавку, и мы получаем по пять розог. Немцы уходят. Доходят до двери, возвращаются, и один как гаркнет: «Кто устроил саботаж моему мотоциклу?» Все молчат, никто ничего сказать не может, никто мотоцикла в глаза не видал. Получаем свежих пятнадцать розог каждый.

Проходит пара дней. Нас оставляют в покое. Наступает воскресенье. Выходим на работу. Часам к десяти является наш начальник, со зверским лицом подбегает ко мне, тащит к печи и задает какой-то вопрос из Талмуда. Не успел я ответить, как он заявляет: «В Талмуде сказано, что еврею разрешается обесчестить трехлетнюю христианскую девочку и затем убить ее». Я не знал, что ему ответить. Немец стал меня бить головой о печь, револьвером по голове, покуда я не свалился. Тогда он накинулся на другого рабочего, с силой ударил его по лицу и пробил щеку насквозь. Парень упал. Затем немец сбросил третьего рабочего с лестницы и стал его избивать. Тот вырвался из рук мучителя и стал убегать. Немцы погнались за ним и выстрелом из автомата ранили его в ногу. Парень остановился и поднял руки вверх. Немцы приблизились и нашего товарища Гирша Зайдберга застрелили. Затем они, кровожадные, приказали нам построиться по двое в ряд и дали в руки лопаты, чтобы зарыть товарища.

Все это случилось между 5 февраля и 20 апреля 1943 года.