Декабрьские страсти

Декабрьские страсти

Почти сразу же после кемеровского процесса открыл работу декабрьский пленум ЦК ВКП(б). На нем уже всерьез взялись за Бухарина с Рыковым. В своем докладе Ежов ознакомил участников пленума с показаниями Радека, Пятакова, Сокольникова, которые свидетельствовали о том, что в «левой», троцкистской оппозиции были замешаны и «правые» — Бухарин с Рыковым.

Насколько такие утверждения имели под собой основу? Трудно сказать. Тем более что речь может идти о самых разных видах участия. Возможно, что «правые» только знали о каких-то действиях троцкистов, но молчали о них. И этого было вполне достаточно, чтобы настроить против себя самые разные силы в партийном руководстве.

Могли быть и попытки нащупать контакты с Троцким — с твердым намерением сотрудничать или же без него. Николаевский сообщает, что Бухарин во время своей последней заграничной поездки изъявлял желание тайно навестить Троцкого в Норвегии: «А не поехать ли нам на денек-другой в Норвегию, чтобы повидать Льва Давидовича?.. Конечно, между нами были большие конфликты, но это не мешает мне относиться к нему с большим уважением». Однако историк-эмигрант так и не обмолвился о том, предпринял ли Бухарин какие-либо практические шаги в этом направлении. Опять-таки, само желание встретиться с «демоном революции» могло вызвать бурю негодования у ЦК.

Тревогу участников пленума нагнетало и то, что в начале декабря Троцкий готовился уже выйти из домашней изоляции, в которую его поместили норвежские власти. Правда, решение мексиканского правительства предоставить Троцкому убежище, было озвучено лишь в середине декабря, но очевидно, что такие решения сразу не возникают. Какие-то шевеления на международном уровне, связанные с изменением места пребывания Троцкого, начались еще до середины декабря. И о них явно знала советская разведка, которая наконец-то стала серьезно бороться с «демоном революции». Ягода в течение многих лет не мог внедрить агентов ОГПУ-НКВД в окружение Троцкого. А Ежов справился с этим за несколько месяцев, подкинув Льву Давидовичу «провокатора» Зборовского.

Как бы то ни было, но Бухарин и Рыков очутились в заведомо враждебной обстановке. Масла в огонь подлило еще и то, что они весьма неумело защищались. Николай Иванович напирал на свои «чудесные» качества, на то, что он, в отличие от Зиновьева и Каменева, якобы никогда не хотел власти. А Рыков даже вынужден был согласиться (!) с тем, что троцкисты прочили его на пост председателя Совнаркома (спрашивается, за какие такие коврижки?).

Правда, разные участники пленума проявили разную степень усердия. Жестче всех Бухарина и Рыкова критиковали регионалы. Особенно отличился секретарь Донецкого обкома Саркисов. Он вспомнил о том, что Бухарин призывал в 1918 году, в разгар борьбы вокруг Брестского мира, арестовать Ленина. В той обстановке это было равнозначно политическому обвинению. И вполне логичным было требование Саркисова предать «правых» суду. По сути, он озвучил требование группы «левых консерваторов», которые уже тогда были настроены на долгожданный террор, видевшийся им в качестве панацеи от всех бед.

Усердствовал по части обвинения и Эйхе, который, очевидно, решил стяжать лавры главного обличителя троцкизма и «правого уклона». Он, не чинясь, предложил расстрелять обвиняемых по делу «пятаковского центра», а «правым» выразил недоверие, кратко, но ясно: «Бухарин нам правды не говорил. Я скажу резче — Бухарин врет нам!»

Почти так же резок был Косиор, который пристегнул «правых» к Троцкому и Зиновьеву, родив тем самым концепцию «троцкистско-бухаринского блока».

Комическим было поведение Кагановича. «Железный нарком» так пытался загладить свою вину перед Сталиным, что довольно сильно пережал в деле поиска улик. Так, им было проведено расследование о связях Томского с Зиновьевым. В качестве главного доказательства Каганович привлек смехотворный аргумент. Это творение напуганного наркома заслуживает того, чтобы быть процитированным, хотя бы отчасти: «…Зиновьев приглашает Томского к нему на дачу на чаепитие… После чаепития Томский и Зиновьев на машине Томского едут выбирать собаку для Зиновьева. Видите, какая дружба, даже собаку едет выбирать, помогает. (Сталин: «Что за собака — охотничья или сторожевая»). Это установить не удалось… (Сталин: «Собаку достали все-таки»). Достали. Они искали себе четвероногого компаньона, так как ничуть не отличались от него, были такими же собаками. (Сталин: «Хорошая собака была или плохая, неизвестно?» Смех). Это при очной ставке было трудно установить… Томский должен был признать, что он с Зиновьевым был связан, что помогал Зиновьеву вплоть до того, что ездил с ним за собакой».

Из сталинских реплик, вызвавших в конце концов смех в зале, было видно, что он пытался высмеять Кагановича, указать на всю несерьезность его аргументации. Сам Иосиф Виссарионович вовсе не был настроен кровожадно. Он, безусловно, вел себя с «правыми» холодно, рассуждая о том, какое это неблагодарное дело верить оппозиционерам. Однако и с конкретными обвинениями Сталин не торопился. Он вынес предложение — продолжить дальнейшую проверку по делу «правых» и отложить решение до следующего пленума.

Возникает вопрос — зачем же Сталину было миндальничать с Бухариным, симпатизировать которому он не имел ни малейших оснований? Тем более что всплыли факты, свидетельствующие о неискренности их прежнего покаяния и о ведении ими оппозиционной деятельности. Ведь и регионалы были настроены на крутые меры. Чего, спрашивается, ждать?

Сталин не хотел репрессий. И не только потому, что они ему были не по нраву. Как прагматик, он понимал, что развертывание террора может ударить по кому угодно. Начнется кровавый кадровый хаос, который сделает ситуацию неуправляемой. Сталин хаос страшно не любил и, будучи знатоком истории, отлично знал, насколько может быть абсурдным массовый террор. Бесспорно, вождь выступал за политическую изоляцию Бухарина и Рыкова, но уничтожать их он не желал. Это явно продемонстрирует его поведение на следующем, февральско-мартовском пленуме, о котором речь пойдет впереди.

Единственный из членов ЦК, кто хоть как-то вступился за Бухарина, был Орджоникидзе. Бухарин пытался убедить собрание, что он лично высказывался о Пятакове очень плохо. Подтвердить данный факт Бухарин попросил Орджоникидзе, что тот и сделал. Надо сказать, что это была очень неуклюжая попытка выкрутиться. Мало ли что мог говорить Бухарин о Пятакове, может быть, это было в целях маскировки? Но все равно, поведение Орджоникидзе характерно. Он явно симпатизировал Бухарину. Однако и с открытой поддержкой бывшего «любимца партии» не выступал. Слишком уж было рыльце в пушку у самого Орджоникидзе. Сталин и регионалы своей умелой кампанией против вредителей отбили у Серго всякое желание качать права на пленуме и уж тем более заступаться за кого-либо.

Не пройду мимо и одного показательного факта, связанного с вопросами внешней политики. Во время доклада Ежова Сталин бросил реплику о том, что разоблаченные троцкисты были связаны со странами западной демократии — Англией, Францией и США. И лишь после этой реплики Ежов заговорил о переговорах, которые оппозиционеры вели с «американским правительством» и «французским послом». Дальше возникла конфузная ситуация. Ежов сказал: о заговорщиках, что они «пытались вести переговоры с английскими правительственными кругами». Молотов поправил его — оказывается, переговоры велись с французскими кругами. Ежов извинился за оговорку, но было очевидно — произошел некий конфуз.

Историк Роговин объясняет произошедшее тем, что «вожди» еще не сговорились даже между собой, в чем следует обвинять подсудимых будущего процесса». Очень сомнительно, вряд ли Сталин и Молотов были такими разгильдяями. Тут, скорее всего, произошло иное. Оговорка Ежова явно свидетельствует о том, что его слова о связях троцкистов с западными демократиями были не заготовкой, а импровизацией. Ежов и не думал, что ему придется кивать на Запад, но Сталин вынудил его к этому. Наркомвнудел сказал о французах, но сталинцам нужно было приложить, в первую очередь, англичан. Вот Ежов и был вынужден срочно перестраиваться. Очевидно, что ранее, при обсуждении этого доклада между сталинистами и регионалами, о западных демократиях и речи не было. Левые консерваторы все тянули именно к Германии. Однако Сталин решил все-таки связать троцкистов и Запад в сознании участников пленума. Сделано это было очень тонко, по-византийски.

Указанный «конфуз» свидетельствует о том, что Ежов не был фигурой, абсолютно послушной Сталину. Он вынужден также и учитывать интересы регионалов. Еще будучи председателем Комитета партийного контроля, Ежов пытался оказать некоторые услуги региональным «вождям» — без ведома Сталина. Так, в начале 1936 года была арестована жена брата Косиора — Владимира Викентьевича. Последний некогда был активным участником троцкистской оппозиции и в указанное время находился в ссылке вместе с супругой. Владимир направил брату гневное письмо, в котором потребовал ее освобождения. Интересно, что Косиор поспешил помочь братцу-троцкисту и попросил Ежова «привести это дело в порядок». И тот уже начал «приводить», когда обо всем этом междусобойчике разузнал Сталин. Разгневанный вождь потребовал прекратить «наведение порядка» по-косиоровски. Получается, что Ежов не был до конца человеком Сталина и в некоторых случаях вел свою игру.

Понятно, почему Сталин опасался вступить с Ежовым в предварительный сговор о поправках в его докладе, связанных с прозападной ориентацией троцкистов. Показательно, что на московском процессе 1937 года подсудимым все же припишут связь с Германией. Очевидно, Сталин был еще слишком слаб, чтобы успешно гнуть свою «антиантантовскую» линию.

Декабрьский пленум ЦК продемонстрировал обострение политической обстановки. Правые своей действительно двурушнической позицией озлобили руководство, особенно регионалов. Последние, по старой привычке, стали нагнетать революционно-карательные настроения, предлагая репрессии в качестве наиважнейшего метода решения всех проблем. Показательно, что о новой конституции, которую тогда принимал последний, VIII Всесоюзный съезд Советов, на пленуме почти никто не говорил, хотя Сталин и пытался навязать активное обсуждение. Однако членам ЦК было не до конституции, их сердца снова наполняло упоение от грядущих классовых битв. Что ж, скоро они их получат…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.