От любви до ненависти…

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

От любви до ненависти…

К этому времени Красная Армия и войска союзников подошли к границам Германии. 7 сентября 1944 г. «Фёлькишер беобахтер» опубликовала передовицу, в которой говорилось: «Ни одного германского колоска, чтобы питать врага, ни одного немецкого рта, из которого враг получил бы информацию, ни одной руки немца, протянутой ему ради помощи. Враг найдет каждый мостик уничтоженным, каждую дорогу заблокированной – ничего, кроме смерти, уничтожения и ненависти». Нацистское руководство намеревалось осуществить политику «выжженной земли».

Однако владельцы заводов и фабрик решительно выступали против этой программы. Они вовсе не собирались «выжигать» свои предприятия до основания. Шпеер стал проводником настроений деловых кругов Германии, приведших к молчаливому саботажу программы «выжженной земли». Еще 5 сентября он в своем письме гаулейтеру Мозеля Симону писал: «Следует разработать планы на тот случай, если район Минетт и другие промышленные районы попадут в руки неприятеля, фабрики будут лишь временно выведены из строя. Этого можно будет достичь, удалив различные элементы оборудования и взяв их с собой, не повреждая сами фабрики. Мы должны исходить из того, что мы вернем район Минетт, так как без него мы не сможем продолжать войну».

В дальнейшем Шпеер продолжал прибегать к этим аргументам. Он говорил, что полное уничтожение фабрик и заводов означает неверие в окончательную победу Германии. Став мастером политической интриги, Шпеер постарался заручиться санкцией Гитлера. Поэтому, прежде чем направлять подготовленную им инструкцию о выводе из строя предприятий военного производства для восьми гаулейтеров в западной части Германии, Шпеер послал ее на утверждение Гитлеру. Инструкция открывалась словами: «Фюрер заявил, что он скоро вернет утраченные территории. Так как западные области жизненно необходимы для продолжения борьбы, надо принять меры в связи с эвакуацией, чтобы сохранялась возможность полного восстановления функционирования промышленности в этих районах… Энергетические установки в горнодобывающих районах должны сохраняться, чтобы вода в шахтах удерживалась на допустимом уровне. Если выйдут из строя насосы, то выйдут из строя и шахты, и потребуется целые месяцы, чтобы они были восстановлены». Гитлер полностью одобрил текст инструкции, изменив лишь первую фразу, которая теперь звучала так: «Возвращение части территории, которая потеряна сейчас на Западе, отнюдь не исключается».

Шпеер возражал и против планов тотального призыва всех рабочих Германии в армию. Когда в начале января Геббельс на совещании с участием Гитлера выдвинул такую программу, Шпеер энергично выступил против нее, говоря, что такой призыв парализует экономику страны. В ответ Геббельс торжественно заявил: «Тогда на вас, господин Шпеер, ляжет ответственность за проигрыш в этой войне. Из-за вас нам не хватило нескольких сотен тысяч солдат!.. Вина ваша!» В ходе последовавшей дискуссии относительно военной промышленности Гитлер подчеркнуто игнорировал Шпеера и обращался лишь к его заместителю Зауру.

В свою очередь Шпеер вновь обратился к Герингу в попытках найти альтернативу Гитлеру. Однако, как и 1943 г., из этого ничего не вышло. Не получилось у Шпеера ничего и из его попыток начать откровенный разговор с Дёницем относительно судеб Германии. В беседе с помощником Геббельса Науманом Шпеер изложил план обращения Гитлера о готовности капитуляции, если победители гарантируют немецкому народу сносные условия существования.

Гудериан вспоминал, что в конце января 1945 г. Шпеер представил Гитлеру очередной меморандум, который начинался словами: «Война проиграна». Гудериан писал: «Прежде чем передать ее Гитлеру, он дал прочесть ее мне. С ее содержанием пришлось, к сожалению, согласиться. Гитлер, прочтя первое предложение этой докладной записки, запер ее в свой сейф вместе с другими бумагами такого же содержания».

Гудериан продолжал: «В эти мрачные дни я был свидетелем того, как однажды ночью после моего доклада о положении на фронтах Шпеер лично пытался попасть на беседу к фюреру. Гитлер отказался его принять: «Он снова будет мне говорить, что война уже проиграна и что я должен кончать ее». Шпеер не хотел уступать и снова послал адъютанта со своей докладной запиской к Гитлеру. Гитлер приказал молодому офицеру-эсэсовцу: «Положите эту бумажку в мой сейф». Обернувшись ко мне, он сказал: «Теперь вы понимаете, почему я не хочу никого не принимать для беседы с глазу на глаз. Тот, кто хочет говорить со мной с глазу на глаз, всегда намеревается сказать мне что-нибудь неприятное. Этого я не могу переносить».

По словам Шпеера, с начала 1945 г. Гитлер был особенно близок к Борману, Геббельсу и Лею. Лейтмотивом их речей стала фраза: «Мы ничего не оставим американцам, англичанам и русским, кроме пустыни». Тем временем к Шпееру в поисках поддержки продолжали обращаться представители деловых кругов Германии. Так, руководитель германской электротехнической промышленности доктор Люшен принес Шпееру два высказывания Гитлера из «Майн кампф», сказав, что они стали наиболее цитируемыми. В них говорилось: «Задача дипломатии состоит в том, чтобы нация не шла героически к разрушению, а сберегалась на деле. Следует использовать всякий способ, который ведет к такой цели, а неспособность следовать такому пути должен считаться преступным забвением долга… Государственная власть не может быть самоцелью. В противном случае любая тирания на Земле считалась бы священной и неприкосновенной. Если расовое сообщество ведут к своему року с помощью государственной власти, то восстание каждого отдельного представителя народа – это не только его право, но и его долг». Ни сказав больше ни слова, Люшнер покинул Шпеера.

Не раскрывая всех обстоятельств, которые вызвали его решение, Шпеер сообщал в мемуарах, что он «пришел к выводу о необходимости убрать Гитлера». Он признавал, что «его решение не пошло дальше первоначальных стадий и поэтому в нем было нечто смешное». Шпеер решил использовать систему вентиляции бункера рейхсканцелярии для того, чтобы пропустить через нее табун. Шпеер знал, что ни один фильтр не сможет задержать табун.

С этой целью Шпеер вступил в контакт с руководителем отдела военных поставок доктором Шталем. Он откровенно ему сказал о намерении использовать табун для пуска его в бункер рейхсканцелярии. Шталь узнал, что табун действует лишь после взрыва. Тогда Шпеер решил отказаться от табуна.

Шпеер вспоминал: «Было начало марта. Но я продолжал осуществлять свой план, потому что это был единственный путь, как можно было уничтожить не только Гитлера, но также Бормана, Геббельса и Лея одновременно во время их ночных бесед. Шталь заверил меня, что он скоро сможет достать мне один из обычных видов ядовитых газов». Одновременно Шпеер обратился к своему хорошему знакомому Хеншелю, главному инженеру здания рейхсканцелярии. Шпеер сказал ему, что фильтры в вентиляционной системе слишком долго были в употреблении и их надо обновить. Шпеер сказал, что Гитлер не раз жаловался на дурной воздух в бункере. Шпеер писал: «Быстро, слишком быстро, чтобы я успел что-то предпринять, Хеншель удалил фильтры и бункер остался без защиты».

Однако прежде чем Шпеер достал ядовитый газ, около вентиляционных труб была выставлена охрана из эсэсовцев. План Шпеера был сорван. Тогда он решил еще более активно действовать, чтобы сорвать программу превращения Германии в «выжженную землю», которую отстаивал Гитлер и его окружение. Шпеер вместе с Гудерианом разработал программу вывода из строя промышленных предприятий, что предусматривало сохранение значительной части транспортной инфраструктуры Германии. Однако как только Гудериан изложил это предложение, он был подвергнут уничтожающей критике со стороны Гитлера.

И все же Шпеер продолжал усиленно пропагандировать свои идеи среди членов правительства. 15 марта Геббельс записал в дневнике содержание беседы со Шпеером, вернувшемся из поездки по Западной Германии: «Он рисует мне… мрачную картину, считая, что в экономическом отношении война, так сказать, проиграна. Германская экономика сможет продержаться на нынешнем уровне производства еще четыре недели, а потом постепенно развалится. Шпеер весьма сожалеет, что от фюрера невозможно добиться решения по важнейшим вопросам. Он думает, что из-за физического недуга работоспособность фюрера сильно упала. Мысль Шпеера относительно сохранения жизненного баланса германского народа верна. Он резко критикует концепцию выжженной земли. Он заявляет, что в нашу задачу не может входить разрушение жизненных артерий германского народа в снабжении продовольствием и в экономике, что это должно входить в задачу врага. Он возражает и против подготовленных взрывов мостов и виадуков в Берлине. Если их осуществят, то, считает он, столица рейха погибнет от голода в очень короткое время. Я уже давно энергично выступаю против этих запланированных взрывов и дал указание военным сотрудникам в Берлине подготовить по этому вопросу еще один, более подробный доклад с тем, чтобы я мог при возможности принять необходимые меры».

Однако, соглашаясь во многом со Шпеером, Геббельс обвинял его в узости кругозора. Он писал, что Шпеер «смотрит на вещи… сквозь призму чистейшего хозяйственника и инженера» и утверждал, что у него нет «государственного подхода к нынешнему военному положению». Геббельс заявлял, что он не позволит «вводить себя в заблуждение свидетельствами так называемых очевидцев».

Отвергал мысли Шпеера и Гитлер. Отвечая Шпееру на его призывы сохранять материальную основу экономики Германии, Гитлер отвечал: «Если мы проиграем войну, народ тоже будет проигран. Нет необходимости беспокоится о том, в чем будет нуждаться немецкий народ для элементарного выживания. Напротив, лучше будет, если мы уничтожим даже эти вещи. Потому что нация оказалась слабой и будущее принадлежит лишь более сильной восточной нации. Во всяком случае, после борьбы уцелеют только те, кто был более низким, так как лучшие уже убиты».

На меморандумы Шпеера Гитлер ответил 19 марта своим приказом, в котором была изложена программа «выжженной земли». В приказе говорилось: «Все предприятия и сооружения, относящиеся к военной, транспортной, промышленной сфере, а также к сферам связи или снабжения, должны быть уничтожены». Шпеер писал: «Это был смертный приговор для немецкого народа. Он требовал применения принципа «выжженной земли» в самой своей крайней форме». Кроме того, исполнение этого приказа поручалось не Шпееру, а гаулейтерам.

В конце марта Шпеер выехал в Рур, чтобы обсудить с представителями делового мира Германии сложившуюся ситуацию. Вместе с руководителем промышленников Рура Роландом Шпеер провел совещание руководителей горнорудных компаний. На нем было решено собрать все взрывчатые вещества и выбросить их в болота. Шпеер выделил промышленникам 50 автоматов для охраны энергетических установок от подрывников, которые могут быть направлены гаулейтерами.

Затем Шпеер провел встречу с гаулейтерами Рура, уговаривая их не осуществлять действия по подрыву предприятий. Хотя он говорил о возможности вернуть потерянные территории, он снова и снова объяснял им, что «секретного оружия», которое спасет Германию в последнюю минуту от поражения, не существует. Он уговаривал гаулейтера Дюссельдорфа Флориана не подписывать его приказ о поджоге всех зданий в городе. Некоторые гаулейтеры прислушивались к его аргументам, другие говорили о необходимости выполнять приказ Гитлера.

Когда 28 марта 1945 г. Шпеер вернулся из поездки в Берлин, он узнал про отставку Гудериана. Одновременно он ознакомился с распоряжением командующего войсками связи, сделанном на основе приказа Гитлера. Было приказано уничтожить все провода и установки почтовых учреждений, железнодорожных и водных путей, линий электропередач. С помощью взрывов, огня или размонтирования должны были быть уничтожены все телефонные, телеграфные и телетайпные линии, мачты, антенны, передающие и приемные устройства. Чтобы помешать противнику предпринять хотя бы временные ремонтные работы в системах связи, все склады с запасными частями, проволокой, а также диаграммы систем и их описания должны были быть полностью уничтожены. Правда, ответственный за исполнение распоряжения генерал Альберт Праун дал понять Шпееру, что он будет «с умом» осуществлять этот приказ.

Через два дня Шпеер узнал о приказе командующего по транспорту. В нем говорилось: «Задача состоит в том, чтобы создать транспортную пустыню в оставляемой территории». Приказывалось уничтожать все мосты, пути, железнодорожные депо, ремонтные мастерские и их оборудование, шлюзы каналов, все паровозы, пассажирские и товарные вагоны, баржи. Каналы и реки должны были быть перегорожены затопленными судами. Для уничтожения оборудования предполагалось использовать взрывчатые вещества. В случае их отсутствия предлагалось прибегать к поджогам или механическому уничтожению оборудования.

Шпеер узнал и о том, что его собираются заменить Зауром на посту министра вооружений. Теперь Шпеера винили в военно-техническом отставании Германии. Констатируя то, что немецким летчикам «пришлось летать на немыслимо плохих машинах», Геббельс 28 марта записал в своем дневнике: «Часть вины за то, что мы все еще производим эти старые, никому не нужные машины, уступающие в тактико-техническом отношении самолетам противникам и не приносящие нам никакой пользы, несет также Шпеер. Фюрер противопоставляет его Зауру как более сильной личности. Заур – твердый человек, который выполнит данный ему приказ, применив для этого даже насилие, если будет нужно. В известном смысле он антипод Шпееру. Шпеер в большой мере художественная натура. У него, конечно, большой организаторский талант, но политически он слишком неопытен, чтобы в это кризисное время на него можно было целиком положиться».

Особое раздражение у Геббельса и Гитлера вызывало сопротивление Шпеера приказам о «превращении Германии в пустыню». В тот же день Геббельс писал: «Фюрер страшно негодует по поводу последних соображений, которые представил ему Шпеер. Шпеер поддался уговорам своих промышленников и теперь постоянно утверждает, что у него просто руки не поднимутся, чтобы перерезать пуповину, питающую немецкий народ. Это могут сделать только наши противники. Он же, по его словам, такую ответственность на себя не возьмет. Фюрер объяснял ему, что мы, так или иначе, должны нести ответственность и что теперь речь идет о том, чтобы довести борьбу нашего народа за свою жизнь до успешного завершения, а тактические вопросы играют сугубо подчиненную роль».

Геббельс утверждал, что «фюрер намерен вызвать к себе Шпеера сегодня пополудни и поставить его перед очень серьезной альтернативой: либо он должен приспособиться к принципам ведения современной войны, либо фюрер откажется от сотрудничества с ним. С большой горечью он говорит, что лучше бы ему сидеть в доме призрения или уползти под землю, чем поручать строить себе дворцы сотруднику, который подводит его в критическую минуту. Фюрер готов обрушиться на Шпеера с невероятным гневом. Я думаю, что в ближайшие дни Шпееру от него не поздоровится. Более всего фюрер хотел бы, чтобы Шпеер прекратил свои откровенно пораженческие разглагольствования».

Причины разногласий со Шпеером Геббельс видел в том, что он стал проводником идей видных промышленных кругов, которые искали быстрого и максимально безболезненного выхода из войны. Геббельс подчеркивал: «Во всяком случае, правильно, что фюрер хочет любым способом вырвать Шпеера из рук дурно влияющих на него промышленников. Нельзя более допускать, чтобы окружающие его промышленники играли им как мячиком».

Оправдывая курс на «выжженную землю», Геббельс писал: «Правильно и то, что фюрер решил не отдавать противнику ничего из нашего военно-промышленного потенциала, ибо иначе это будет в кратчайшее время использовано против нас. Утверждение, что мы не имеем права брать на себя ответственность за разрушение нашего военно-промышленного потенциала, – чистейшая чепуха. История нас оправдает, если мы выиграем войну, но откажет нам в оправдании, если мы ее проиграем, причем безразлично, по какой причине случится то или иное. Мы должны нести ответственность и обязаны быть достойными ее».

Когда, наконец, Шпеер прибыл к Гитлеру, последний встретил его словами: «Борман представил мне доклад о вашем совещании с гаулейтерами Рура. Вы пытались заставить не выполнять мой приказ и объявили, что война проиграна. Вы соображаете, что из этого следует?.. Если бы вы не были моим архитектором, я бы принял меры, которые необходимо принимать в подобном случае».

Гитлер предложил ограничиться отправлением Шпеера в отпуск для лечения. Шпеер возражал, что он здоров и готов уйти в отставку. Тогда Гитлер объявил: «Шпеер, если вы сможете убедить себя, что война не проиграна, я оставлю вас на прежнем посту». Шпеер отвечал: «Вы знаете, что я не могу быть в этом убежден. Война проиграна».

Чтобы переубедить Шпеера, Гитлер стал приводить примеры того, как он прежде выходил из казалось бы безвыходных положений. Он говорил о тяжелых для Гитлера временах борьбы нацистов за приход к власти, о разгроме войск под Москвой зимой 1941–1942 гг. Гитлер напоминал Шпееру о его собственных достижениях в преодолении кризиса с транспортом в России, успехах в развитии военной промышленности после того, как он стал министром.

Так как Шпеер не признал возможности победы Германии, то Гитлер дал ему 24 часа на размышление. Это время Шпеер потратил на размышления и подготовку письма Гитлеру. В нем он говорил о своем несогласии с приказом Гитлера от 19 марта о тотальном уничтожении оборудования, но выражал готовность оставаться на посту министра.

28 марта Гитлер встретил Шпеера вопросом: «Ну и что?» Шпеер вспоминал: «Некоторое мгновение я был в смятении. У меня не было готового ответа. Но, потом, просто потому, что мне надо было что-то сказать, я, не думая и не контролируя себя, произнес: «Мой фюрер, я безоговорочно стою с вами».

По словам Шпеера, «Гитлер не отвечал, но он был тронут. После некоторого колебания он пожал мне руки, как он никогда прежде не делал. Его глаза заполнили слезы, что бывало с ним редко последнее время. «Тогда всё – хорошо, – сказал он. Гитлер показал, что он ощутил облегчение. Снова создавалось впечатление, что мы вернулись к прежним отношениям».

После этого Шпеер подготовил документ о том, что реализация приказа Гитлера от 19 марта поручалась не гаулейтерам, а Шпееру. Гитлер подписал это распоряжение.

Получив такие полномочия, Шпеер стал предпринимать усилия по сохранению экономического потенциала Германии. Вскоре он узнал, что гаулейтер Гамбурга Кауфманн молчаливо саботировал приказ о взрыве дамб, шлюзов и мостов через каналы города. Отказался взрывать дамбы Голландии и Зейсс-Инкварт. Узнав об этих действиях, Шпеер отдал приказ, запретив уничтожение шлюзов, дамб и мостов через каналы.

В своих действиях по срыву программы тотального уничтожения хозяйственных ценностей Германии Шпеер опирался на поддержку ряда военных, включая нового начальника штаба сухопутных сил Кребса. Даже некоторые люди из аппарата Бормана, такие как Герхард Клопфер поддерживали Шпеера. Позже глава СД Оллендорф сообщил Шпееру, что он мешал отправке доносов с обвинениями министра в срыве политики «выжженной земли».

Шпеер вспоминал: «Я знал, что, если бы Гитлер узнал, что я делаю, он бы расценил мои действия как свидетельство измены. Я должен был представить себе, что я заслужил бы кару по полной мере. В те месяцы, когда я вел двойную игру, я следовал принципу: я старался быть как можно ближе к Гитлеру. Всякий случай моего отсутствия был бы причиной подозрений, но возникшее подозрение могло быть устранено только тем лицом, которое постоянно находится рядом. Я не был склонен к самоубийству. Я уже построил простой охотничий дом в 120 км от Берлина. Кроме того, Роланд содержал мне другой охотничий дом из тех многочисленных домов, принадлежавших князю Фюрстенбергу». Совершенно очевидно, что влиятельные и богатые люди Германии были готовы придти на помощь министру, который старался спасти их собственность от полного уничтожения.

Шпеер сообщал и о плане бегства в Гренландию. По его распоряжению был готов гидроплан с запасом еды, одежды и множеством книг. Гидроплан должен был доставить Шпеера и его семью в один из пустынных заливов этого ледяного острова. Там Шпеер собирался пережить какое-то время после неизбежного крушения рейха.

6 апреля Шпеер перевез свою семью в Голштинию в город Каппелн, подальше от крупных городов на Балтийском море. Однако в это время в бункере разразился скандал вокруг личного врача Гитлера доктора Брандта, который перевез свою семью в Тюрингию, а не в Оберзальцберг, куда ему полагалось эвакуироваться. Считалось, что Брандт сознательно направил своих родных в область, которую скоро должны были занять американцы. Началось расследование, которое лично вел Гитлер. Шпеер понял, что и его действия по спасению своей семьи могут расценить как изменнические.

Тем не менее, Шпеер стал разрабатывать план по захвату видных деятелей рейха, чтобы не позволить им покончить с собой и уйти от ответственности. Шпеер вспоминал: «В последние дни войны два из наиболее видных военно-воздушных офицеров, Бомбах и Галланд, вместе со мной разрабатывали сложный план… Мы установили, что каждый вечер Борман, Лей и Гиммлер уезжали за пределы Берлина в разные пригороды, которые щадили бомбардировки. Наш план был прост. Когда противник бросал сигнальную ракету на парашюте, все машины останавливались и все пассажиры покидали их, бросаясь в поля. Ракеты, выпущенные из сигнальных пистолетов, без сомнения произвели бы такой же эффект. Тогда группа солдат, вооруженная автоматами, могла легко одолеть отряд охраны из шести человек».

«Сигнальные ракеты были собраны у меня дома. Мы обсудили, каких солдат отобрать. Все детали были взвешены. В общем смятении было бы возможно привезти арестованных людей в надежное место. К моему удивлению, доктор Хупфауэр, бывший главный помощник Лея, настаивал на том, чтобы удар по Борману нанесли бы члены партии, которые долго были на фронте. Никого в партии так не ненавидели, как Бормана. Хупфауэр говорил, что гаулейтер Кауфманн лично жаждет лично убить «Мефистофеля Гитлера».

«Однако, услышав про эти наши фантастические планы, начальник штаба бронетанковых сил генерал Томас убедил меня в ходе ночного разговора, состоявшегося на отрытой дороге, чтобы мы не вмешивались в суд Божий». Трудно сказать, насколько точен был Шпеер в своих воспоминаниях, но приводимые им фамилии других свидетелей говорят, по крайней мере, о том, что под конец существования Третьего рейха грызня в его верхушке обострялась и принимала крайние формы.

Тем временем Борман продолжал расследовать «дело Брандта», считая, что именно через него Шпеер оказывал влияние на Гитлера. Распространились слухи, что коллега Шпеера Карл Хеттлаге – на грани ареста. В это время швейцарская газета опубликовала материал о том, что, по мнению союзников, единственные люди, с которыми можно договориться – это Шпеер и фон Браухич.

Положение Шпеера стало чрезвычайно шатким. Однако вооруженные силы его поддерживали. На всякий случай, Шпееру была выделена охрана из бывших фронтовиков-офицеров, вооруженных автоматами. У дома Шпеера постоянно находилась бронированная машина, готовая для вывоза его из Берлина.

16 апреля Шпеер с подполковником фон Позером отправились наблюдать с высоты начавшееся наступление советских войск на Берлин. В этот день Шпеер решил обратиться по радио с призывом запретить уничтожение хозяйственной инфраструктуры Германии, прибегая к вооруженному отражению отрядов подрывников. Одновременно он хотел призвать к оставлению городов без боя, выдаче политических заключенных и евреев, иностранных рабочих и военнопленных наступающим войскам противника. Он собирался также запретить отряды «Вервольф» – законспирированные вооруженные отряды, остававшиеся в тылу Красной Армии и союзников. В конце предполагаемой речи Шпеер собирался выразить уверенность в будущее германского народа.

Шпеер связался с главным управляющим Берлинской электросистемы доктором Фишером, который заверил его в возможности обеспечить током самую мощную радиостанцию в Кёнигвурстерхаузене. Оттуда Шпеер собирался произнести свою речь. Однако генерал Хейнрици заверил Шпеера, что радиостанция окажется в руках советских войск прежде, чем тот закончит речь. Он посоветовал Шпееру записать речь.

Однако нужной аппаратуры для записи не оказалось. Съездив в Берлин на день рождения Гитлера, Шпеер выехал в Гамбург. По предложению гауляйтера Гамбурга Кауфманна Шпеер записал свою речь на пластинки в радиостанции этого города. Шпеер поставил три условия для передачи своей речи: 1) убийство его людьми Бормана); 2) решение Гитлера расстрелять Шпеера; 3) смерть Гитлера. (Выступление Шпеера прозвучало по гамбургскому радио лишь в начале мая после самоубийства Гитлера.)

К этому времени, признавал Шпеер, «у меня не было работы. Производство вооружений перестало существовать». Хотя он уже мог принять меры для обеспечения собственной безопасности, он писал, что им овладело «непреодолимое желание увидеть» Гитлера еще раз. Вылетев на самолете из Мекленбурга, Шпеер приземлился у Бранденбургских ворот.

Борман, которого встретил Шпеер, спрашивал его: «Вы сумеете уговорить его вылететь в Берхтесгаден? Ему пора принимать командование в Южной Германии». Однако Шпеер посоветовал Гитлеру оставаться в Берлине. Он сказал: «Если Берлин падет, война будет проиграна… Мне кажется, что лучше, если вы кончите жизнь здесь в Берлине как фюрер, а не в вашем загородном доме».

Гитлер ответил, что он принял такое же решение. Вскоре Шпеер стал свидетелем бурной сцены в связи с телеграммами Геринга из Оберзальцберга и ответа Гитлера ему. В 3 часа ночи 24 апреля Шпеер попрощался с Гитлером. Прощание было холодным. Но, когда через несколько дней Шпеер узнал о самоубийстве Гитлера, он разрыдался.

В последнее правительство гитлеровской Германии Шпеер не был включен. Министром вооружений был назначен Карл Заур. Это прежде всего свидетельствовало о том, что на Шпеера возложили вину за провал попыток обеспечить Германии количественное и качественное превосходство в области вооружений. Хотя Шпеер не нес единоличной ответственности за это, было очевидно, что перед своим концом Гитлер уже не верил, что его личный архитектор был способен руководить военным производством. Легенда о необыкновенных талантах менеджера Шпеера, якобы способного преодолеть объективные условия общественного развития, рухнула.

Непосредственной же причиной для отставки Шпеера стал конфликт между гитлеровской верхушкой и деловыми кругами Германии. Предприниматели поняли смертельную угрозу, исходившую для их интересов в случае осуществления гитлеровского плана «выжженной земли». Хотя проводник их интересов Шпеер до последних дней рейха умело саботировал гитлеровскую программу, Гитлер решил убрать его из правительства и тем самым выступил против экономических хозяев Германии, которые привели его к власти.

Падение личного архитектора Гитлера символизировало также крушение нацистской культуры. Ведь в ней столь важное место занимали помпезные мероприятия, оформлением которых занимался Шпеер, и помпезные здания, которые он проектировал. Шпеер стал ненужным еще до того, как солдаты Красной Армии и войск союзников стали уничтожать гигантские изображения орлов на стадионах и здании рейхсканцелярии, созданных по его проектам. Его отставка подвела черту под планами Гитлера по созданию новых городов Германии, которые должны были стать величественными материальными воплощениями идеи «тысячелетнего рейха».

Наконец, то обстоятельство, что бывший долго близким человеком к Гитлеру Шпеер участвовал в интригах, направленных на отстранение его от власти, а затем планировал убийство некогда обожаемого им фюрера и уничтожение его ближайших сподвижников, демонстрировало глубину кризиса Третьего рейха.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.