Глава 2 ТЕОРИЯ СРЕДСТВ – СТРОЕНИЕ ФЛОТА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 2

ТЕОРИЯ СРЕДСТВ – СТРОЕНИЕ ФЛОТА

Во все эпохи ведения войны на море военные корабли демонстрировали тенденцию дифференцирования в соответствии со своими главными функциями. Такие группировки, или классы, и есть то, что мы понимаем под составом флота. Тройная дифференциация на линейные корабли, крейсера и флотилии (мелких судов) так долго доминировала в военно-морском мышлении, что мы стали считать ее нормальной и даже основной. Возможно, это и так, но такая классификация ни в коем случае не была постоянной. Другие идеи состава флота не только существовали, но и выдержали испытание войнами, и игнорировать такие факты было бы неразумно, поскольку в таком случае мы не сможем прийти к надежной, обоснованной доктрине.

Истина заключается в том, что классы судов, составляющих флот, являются или должны являться материальным выражением стратегических и тактических идей, которые преобладают в данное время, и следовательно, они менялись не только с внедрением идей, но и с внедрением актуальных материалов. Если принять более широкую точку зрения, они изменялись вместе с теорией войны, которая более или менее осознанно доминировала на флоте. Конечно, немногие исторические периоды могут характеризоваться тем, что дали миру формулировку военной теории или ясно осознали ее влияние, но тем не менее такие теории всегда существовали и даже в самых смутных и непостижимых формах оказывали влияние на состав флота разных стран.

Вернувшись назад, к началу современной эпохи, мы замечаем, что первая половина XVI века, когда морские просторы бороздили галеры, флот делился на три группы, и эта классификация имела внешнюю аналогию с той, которую мы считали нормальной. В те времена существовали галеасы и тяжелые галеры, соответствующие нашим линейным кораблям, легкие галеры, соответствующие нашим крейсерам, и флотилию представляли маленькие фрегаты, бригантины и другие небольшие корабли, на которых не было рабов – гребцы были из состава команды. Вооруженные парусные суда того времени считались вспомогательными и образовывали отдельную категорию, такую как брандеры и бомбардирские суда в эпоху парусного флота и минные заградители сейчас. Но параллель не следует искажать. Разница функций между двумя классами галер не была так отчетливо обозначена, как между более легкими кораблями и галерами. Иными словами, научная дифференциация линейных кораблей и крейсеров еще не была так четко определена, как ей было суждено позднее, и галеры меньших размеров обычно занимали их место в строю.

С развитием парусных военных кораблей изменился и состав флота. Корабли теперь подразделялись на два класса: парусные, то есть зависящие от направления ветра, и гребные, не зависящие от него. В соответствии с этим и был создан английский королевский военно-морской флот. Его создателем стал Генрих VIII – признанный эксперт военного дела, с которым мог сравниться мало кто из европейских монархов. В составе флота даже меньше, чем в период галер, проявлялась разница между линейными кораблями и крейсерами. По своему первоначальному замыслу флот Генриха практически полностью состоял из парусных линейных кораблей, хотя, когда французы привели со Средиземного моря галеры, он оснастил веслами лучшие из своих парусников. Фактически флот состоял из линейных кораблей и флотилии. Крейсеров в нашем понимании еще не было. Разведку выполняли «гребные баржи» и только что появившиеся пинасы флотилии. Что же касается защиты торговли, торговые суда обычно защищались сами, причем самые крупные из них обычно имели вооружение.

Влияние этой классификации длилось намного больше после того, как прекратили свое существование условия, которые способствовали ее возникновению. Можно сказать, что такой состав флота просуществовал около двух столетий. В период голландских войн XVII столетия, которые в конце концов и утвердили доминирующий статус парусного военного корабля, практически все чисто парусные корабли, то есть корабли, не имеющие вспомогательных весел, получили широкое распространение. Фрегат того времени практически не отличался по функциям от «великого корабля» – разве что по конструкции. К началу XVIII века стал возвращаться прежний состав флота из трех групп, но процесс завершился только в середине столетия.

Вплоть до конца Войны за австрийское наследство – этот период обычно характеризуют заметным спадом в военно-морском искусстве – классификация крупных британских кораблей была чисто произвольной. Классы военных кораблей, появившиеся во время голландских войн, не имели никакого отношения к какой-либо философской концепции сложных функций флота. В первый класс входили 100-пушечные корабли, во второй – 90-пушечные. Все они были трехпалубными. Пока классификация представляется достаточно обоснованной. Но, дойдя до третьего класса, мы обнаруживаем, что в него входят 80-пушечные корабли, которые тоже являются трехпалубными, в то время как подавляющее большинство остальных – 70-пушечные двухпалубные корабли. Четвертый класс также состоял из двухпалубных судов – слабых боевых единиц с 60 и 50 пушками. Это был самый крупный класс. Все четыре класса считались линейными. Далее шел пятый класс, куда входили корабли, которые хоть и использовались как крейсера, но не имели общего названия. Они лишь немногим отличались от линейных кораблей и являлись небольшими двухпалубниками с 44–40 пушками. Их можно рассматривать как предшественников «переходного класса», в последующие эпохи представленного 50-пушечными кораблями, а в наше время – бронепалубными крейсерами. Единственный настоящий крейсер попал в шестой класс, в который входили маленькие и слабо вооруженные 20-пушечные корабли, а между ними и 40-пушечными кораблями не было ничего общего. После них, опять-таки без выраженной дифференциации, следовали не вошедшие ни в один из классов шлюпы, представлявшие флотилию.

При такой системе разбивки на классы нет логического разграничения между большими и маленькими линейными кораблями, между линейными кораблями и крейсерами, а также между крейсерами и флотилией. Единственный выраженный разрыв – в постепенном понижении между 40-пушечными двухпалубниками и 20-пушечными крейсерами. Поскольку на последних использовались гребцы для дополнительной движущей силы, мы вынуждены сделать вывод, что единственной основой для классификации является классификация, принятая Генрихом VIII, которая, хотя и была надежной, давно утратила связь с реалиями войны на море.

Только благодаря Энсону на флоте снова появилась научная система разделения судов на классы и флот, наконец, обрел разумный состав, который сохраняется до настоящего времени. Два первых класса – это флагманы флота, трехпалубные корабли, имеющие соответственно 100 и 90 пушек. Все менее крупные трехпалубники исключены. В двух следующих классах – «рядовой и сержантский состав» флота, а именно двухпалубники увеличенного размера, имеющие 74 орудия в третьем классе и 64 – в четвертом. Здесь имеется небольшой сбой, демонстрирующий несовершенство системы, поскольку в четвертый класс также включены 50-пушечные суда с двумя палубами, которые уже во время Семилетней войны перестали считаться линейными. Военный опыт исключал использование небольших линейных кораблей и одновременно требовал появления переходного класса между линейными кораблями и крейсерами, функции которых мы будем дальше рассматривать. На практике эти боевые единицы вскоре сами сформировали класс, в который спустя полвека попали 60-пушечные корабли.

Но самой плодотворной из всех реформ Энсона было введение настоящего крейсера, который представлял собой не маленький линейный корабль, а корабль, специально созданный для выполнения своих функций, отличающийся по конструкции от линейных кораблей и от флотилии. И 40-пушечные, и 20-пушечные корабли были ликвидированы, а вместо них появилось два класса крейсеров – пятый, куда входили 32-пушечные фрегаты, и шестой из 28-пушечных фрегатов, не предназначенных для выполнения линейных функций. И в заключение, после очень большого промежутка, шли шлюпы и мелкие суда, представлявшие флотилию, выполнявшие каботажные и всевозможные прибрежные перевозки.

Реформы великого первого лорда, по сути, выражали тройственный состав флота, в котором разные группы специализировались в соответствии с функциями, которые они должны были выполнять. Специализация, как известно, является признаком развития. Больше нет необходимости пытаться адаптировать флот к его разнообразным функциям, умножая число боевых кораблей, которые могут действовать как линейные и к тому же иметься в достаточном количестве, чтобы защитить торговлю, но которые не приспособлены для выполнения других функций. Вместо этого мы признаем принцип, заключающийся в том, что линейные корабли должны быть как можно более мощными, и для того, чтобы позволить им должным образом развиваться, их следует освободить от крейсерских функций, создав для этого специальный класс кораблей. Следует только рассмотреть вопрос: отражает ли такая специализация, дожившая до наших дней, истинное направление развития? Была ли она действительно правильным выражением нужд, обозначенных теорией войны на море?

Необходимо повторить, что под военной морской теорией мы понимаем формулировку фундаментальных принципов, которые лежат в основе войны на море. Эти принципы, если мы их правильно определили, должны влиять не только на стратегию и тактику, но и на материальную составляющую вопроса, какие бы способы и средства ни использовались в военных действиях на море в данное время. И наоборот, если мы видим, что стратегия, тактика или организация демонстрируют тенденцию воспроизводить одни и те же формы при самых разных условиях, можно показать, что эти формы всегда имеют определенное отношение к принципам, которые выражает наша теория.

В случае тройственной организации Энсона связь не приходится долго искать, хотя она стала довольно расплывчатой благодаря двум максимам. Первая заключается в том, что «господство на море зависит от линейных кораблей». Вторая – «крейсера – это глаза флота». К сожалению, максимам свойственно выходить за пределы своего первоначального значения. Они обе выражают истину, но ни одна не выражает ее в полной мере. Ни одна теория войны на море не предусматривает установления господства на море с помощью линкоров, и ни одна теория коммуникаций не считает изначальной функцией крейсеров разведку для боевого флота. Разумеется, господство в конечном счете зависит от боевого линейного флота, если оно оспаривается враждебным линейным флотом, как это обычно происходит. Также верно то, что, поскольку необходимо дать возможность боевому флоту установить господство, ему необходимы глаза, которыми явятся крейсера. Но из этого вовсе не следует, что быть этими глазами – главная и первоначальная функция крейсеров. Истина заключается в том, что их приходится отвлекать от основных функций, чтобы выполнить для линейного флота работу, которую он не в состоянии выполнить сам.

Хотя максима относительно «глаз флота» стала привычной, будет очень сложно доказать, что высочайшие авторитеты когда-либо считали разведку главной функцией крейсеров. В практике Нельсона, по крайней мере, их первоочередной задачей было осуществление господства, установленного линейными эскадрами. История войны на море помнит его беспрестанные требования прислать на Средиземноморье больше крейсеров, но значение этих требований со временем позабылось. Причем нельзя сказать, что численность крейсеров на Средиземном море не соответствовала числу линейных кораблей, – обычно их было почти вдвое больше. Просто адмирал был абсолютно убежден в их истинном предназначении и использовал их для осуществления господства на море в такой степени, что нередко численность его крейсеров опускалась ниже необходимого уровня. Результатом стало памятное спасение вражеского флота, но другой результат не менее важен. Он заключался в том, что уход вражеского флота не лишил адмирала господства на море, которое он должен был поддерживать. Нельсон мог ошибаться, но стратегическое распределение имеющихся в его распоряжении сил оставалось последовательным и неизменным на протяжении всего периода его пребывания на Средиземноморье. Судя по оставшимся записям, никто лучше Нельсона не понимал, что целью войны на море является контроль над коммуникациями, и, если он обнаруживал, что у него не было достаточного количества крейсеров, чтобы осуществить этот контроль и одновременно обеспечить глаза для линейного флота, страдать приходилось именно боевому флоту. Если бы французы были готовы пойти на риск и урегулировать вопрос господства в столкновении между флотами, все было бы иначе. Тогда Нельсон был бы прав, пожертвовав на время поддержанием господства ради обеспечения успеха акции. Но только он знал, что они не готовы пойти на такой большой риск, и не позволил чисто оборонительной позиции, занятой противником, ввести себя в заблуждение и отвлечь от своих конкретных задач.

Если цель военных действий на море – контроль над коммуникациями, необходимы средства для осуществления этого контроля. Если противник воздерживается от боевых действий, представляется логичным перевести линейный флот на вспомогательную позицию, поскольку крейсера являются средством осуществления контроля, а боевой флот – средством обеспечения невмешательства в их деятельность. Тезис можно проверить на практике. Невозможно обеспечить контроль с помощью только линейных кораблей. Они попросту не приспособлены к такой работе, да и слишком дороги, чтобы быть достаточно многочисленными. Поэтому, даже если у противника нет флота линкоров, мы не можем эффективно осуществлять контроль с помощью одних только линейных кораблей. Нам потребуются крейсера, приспособленные для такой работы, причем в достаточном количестве, чтобы действовать на всей необходимой территории. Обратное утверждение неверно. Мы можем осуществлять контроль с помощью одних только крейсеров, если у противника нет линкоров, которые могли бы им помешать.

Если мы хотим вывести формулу, которая выразила бы практические результаты нашей теории, она будет примерно следующей: от крейсеров зависит осуществление контроля, а от линейных кораблей – безопасность контроля. Такова логическая последовательность идей, и она показывает, что данная максима в действительности есть итоговое заключение логического аргумента, в котором нельзя игнорировать первоначальные шаги. Тогда максима о том, что господство на море зависит от линейного флота, представляется вполне правильной, пока она включает все остальные факты, на которых основывается. Истинная функция линейного флота – защищать крейсера и флотилию, которые выполняют свою особую работу. Лучший способ это сделать – уничтожить саму возможность вмешательства противника. Доктрина уничтожения вражеских вооруженных сил как главной цели вновь заявляет о себе, причем настолько уверенно, что позволяет в практических целях сделать грубое обобщение и заявить, что господство на море зависит от линейного флота.

Можно спросить: зачем же тогда нужно такое буквоедство? Какой практической цели оно может служить? Почему бы не оставить в покое убеждение, что наша первая и главная задача – разбить вражеский флот и что для этого следует сосредоточить все усилия? Ответом станет дилемма Нельсона, которую во время золотого века войны на море приходилось решать для себя каждому адмиралу. Она же всегда являлась одной из самых сложных деталей каждого плана военных действий на море. Если мы желаем обеспечить эффективные действия боевого флота, придав ему большое число крейсеров, настолько же мы ослабим реальный и продолжительный контроль. Если мы хотим сделать контроль над коммуникациями противника эффективным, придав ему большое число крейсеров, в такой же степени мы поставим под сомнение наш шанс установить контакт с вражеским флотом и разгромить его, что является единственным средством установления контроля.

Правильное решение дилеммы, конечно, зависит от условий каждого конкретного случая – главным образом от сравнительной силы и активности линейного флота противника и его вероятных намерений. Но независимо от того, насколько четко мы уяснили все значимые факторы, нельзя надеяться на нахождение надежного решения по ним, не оценив все элементы, необходимые для установления господства, и не сопоставив их относительную важность. Только это в конечном счете будет способствовать решению жизненно важного вопроса – какую часть крейсеров следует придать линейному флоту.

Если доктрина крейсерского контроля правильна, тогда каждый крейсер, действующий в составе боевого флота, отклоняется от своего истинного предназначения. Это неизбежно. Эскадра линейных кораблей является несовершенным организмом, неспособным выполнить свою задачу без поддержки крейсеров, и, поскольку выполнение ею поставленной задачи является жизненно важным условием обеспечения свободы крейсеров, частью крейсеров приходится жертвовать. Но какой именно частью? Если ограничиться точкой зрения, по которой господство зависит от боевого флота, тогда мы придадим ему столько крейсеров, сколько посчитает необходимым его командир, чтобы установить уверенный контакт с противником и окружить себя плотным экраном. Если мы знаем, что противник так же решительно настроен, как и мы, такой курс может считаться оправданным. Но обычно если мы рвемся в бой, то лишь потому, что имеем обоснованные надежды на успех, а значит, что противник, вероятнее всего, постарается уклониться от него, во всяком случае на наших условиях. На практике это означает, что, если мы ведем подготовку к уничтожению вражеского флота, противник откажется подвергнуть его опасности и будет ждать более благоприятной возможности. Каким же будет результат? Противник останется в обороне, и теоретически весь последующий период бездействия будет работать на него. Не покидая порта, его флот будет делать свою работу. Чем активнее противник вынуждает нас сконцентрировать наши крейсера перед своим боевым флотом, тем больше он освобождает морские просторы для осуществления своей торговли и подвергает нашу торговлю опасности нападения крейсеров.

Итак, и опыт, и теория диктуют, что, в качестве общего принципа, крейсера следует рассматривать как главным образом занимающиеся активным захватом коммуникаций противника, и отвлечение их для работы на флот необходимо свести к минимуму, определяемому как оправданный риск. Каков должен быть этот минимум, можно решить, только ознакомившись с обстоятельствами каждого случая и имея в виду личностные качества офицеров. Нельсон уменьшал число флотских крейсеров активнее, чем любой другой командир. Он оставлял их так мало, что в средиземноморской кампании, о которой уже шла речь, когда его суждения были зрелыми, свидетельствующими об огромном опыте, одна небольшая неудача – случайное предательство его позиций нейтралами – нарушила все планы и позволила флоту противника уйти.

Таким образом, мы приходим к общему выводу. Цель военных действий на море – контроль над морскими коммуникациями. Чтобы выполнять этот контроль эффективно, необходимо иметь разные суда, специально предназначенные для преследования. Но их возможность осуществлять контроль пропорциональна степени нашего господства, иначе говоря, способности предотвратить вмешательство противника в их действия. Их собственная сила сопротивления обратно пропорциональна возможности осуществления контроля, то есть чем они более многочисленны и лучше приспособлены для преследования торговых судов, тем слабее их огневая мощь. Мы не можем дать им силу противостоять нападению, одновременно не уменьшив их возможности осуществления контроля. Приемлемым решением проблемы в период существования школы Энсона стало обеспечение таких судов прикрытием из боевых кораблей. Но здесь возникает аналогичная сложность. Давая нашим боевым кораблям боевую мощь, мы снижаем их разведывательные возможности, а разведка жизненно необходима для эффективных операций. Боевой флот должен иметь глаза. Суда, адаптированные для контроля над коммуникациями, также хорошо приспособлены для выполнения функции «глаз». Поэтому становится распространенной практикой отвлечение от операций контроля достаточного числа таких судов, чтобы позволить боевому флоту осуществлять эффективное прикрытие оставшихся кораблей.

Таковы были принципы, опираясь на которые решалась неизбежная дилемма и на которых основывалась организация Энсона. Они органично вытекали из коммуникационной теории морской войны, а именно эта теория тогда доминировала в военно-морской мысли, что следует из формального использования таких фраз, как «линии прохода и связи». Военные планы величайших стратегов от Энсона до Бархама всегда можно разделить на эти простые элементы, а там, где мы обнаруживаем ослабление влияния адмиралтейства, возникает путаница и совершенно ненужные провалы американской Войны за независимость. В этом плохо управляемом состязании англичане допустили большую ошибку, позволив боевому флоту противника занять жизненно важные пути «прохода и связи», не вынудив его вступить в бой. Причиной ошибки стало частично слабое управление, а частично – недостаточное число и неправильное распределение крейсеров для обеспечения контакта в нужных местах.

Пока принципы, на которых основано превосходство англичан на море, ясны. Для врагов, с которыми англичанам приходилось иметь дело, система Энсона вовсе не была тайной. И Испания, и Франция так твердо верили в теорию коммуникаций, что были рады считать успехом возможность постоянно причинять беспокойство англичанам, даже не делая серьезных попыток отобрать у них контроль и обеспечить его для себя. Состав флота и стратегия Энсона были хорошо приспособлены для нанесения поражения такой политики. Но это никоим образом не означает, что его доктрина является истиной в последней инстанции. Даже в его время начали появляться трудности, имевшие тенденцию нарушать точность его системы. К началу кульминационного года Трафальгара появились признаки того, что доктрина изжила себя, а новые методы, использованные американцами в 1812 году, заявили о себе во весь голос. Нарушения установившегося порядка, появившиеся в этот период, продолжали расти и развиваться, и необходимо рассмотреть, насколько серьезно они отразились на проблеме состава флота.

Во-первых, всеми, в том числе и англичанами, признано, что самый решительный, экономичный и эффективный способ обеспечения контроля на море – уничтожение имеющихся в распоряжении противника средств вмешательства. У англичан эта идея всегда заявляла о себе столь решительно, что подчас средства приобретали большую важность, чем цель. Иначе говоря, обстоятельства складывались так, что временами считалось предпочтительным пожертвовать на время осуществлением контроля, чтобы быстро и надолго лишить противника всех средств вмешательства. Когда имелась обоснованная надежда на то, что противник не боится решительных действий, это соображение обычно перевешивало все остальные. Когда же, как у Нельсона на Средиземном море, эта надежда была невелика, осуществление контроля становилось первостепенной задачей.

Вторая причина сложности возникала из-за того, что, каким бы сильным ни было боевое прикрытие, оно не может полностью исключить риск вмешательства – спорадических атак. Отдельные тяжелые корабли могли проскользнуть даже сквозь самую суровую блокаду, а один такой корабль, достигнув торгового пути или линии связи, мог парализовать действия нескольких мелких судов. Им приходилось или уходить, или концентрироваться, и в любом случае контроль оказывался нарушенным. Если же речь заходила об эскадре тяжелых кораблей, существовала практика отправки против нее дивизиона боевого флота прикрытия. Ясно, что было чрезвычайно неудобно, да и противоречило идее, на которой основывался состав флота, позволить каждой опасности для крейсерского контроля нарушать целостность основных сил военно-морского флота.

Следовательно, существовала необходимость обеспечить крейсерам возможность сопротивляться. Когда такая необходимость признана, нет определенной точки, в которой нужно остановиться, наращивая боевую мощь крейсеров, и рано или поздно, если, конечно, не будет найдено некое сдерживающее средство, разница между крейсерами и линейными кораблями практически исчезнет. Такое средство может быть найдено в том, что называется «промежуточным» судном. Фрегаты действительно продолжали наращивать свою огневую мощь и увеличиваться в объеме до самого конца эры парусного флота, но сопротивление увеличивалось не только посредством этого. Отрицательные последствия тенденции сдерживались введением корабля поддержки, явившегося чем-то средним между фрегатом и боевым линейным кораблем. Иногда относимый к классу боевых линейных кораблей и занимающий их места на линии 50-пушечный корабль стал прекрасным средством укрепления эскадр крейсеров. Такие суда обычно становились флагманскими кораблями командиров эскадр крейсеров или помещались в самых опасных участках, где спорадические рейды флота противника были наиболее вероятны и могли оказаться самыми разрушительными. Присутствие такого корабля в составе соединения крейсеров должно было в какой-то степени усилить их позиции, потому что любому крейсеру противника, рискнувшему вмешаться, пришлось бы иметь дело с промежуточным кораблем, а фрегат и 50-пушечный корабль вместе были эквивалентны небольшому линейному кораблю.

В эпоху парусного флота корабль поддержки оставался достаточно слабым из-за несовершенства средств дальней связи между кораблями в море и отсутствия таких средств при нахождении кораблей вне пределов прямой видимости. Но с развитием беспроволочного телеграфа было бы разумно ожидать, что стратегическое значение корабля поддержки или промежуточного корабля стало больше, чем на заре парусной эры, а для отражения спорадических атак возможности сопротивления линии крейсеров будут все больше приближаться к возможностям самых сильных ее кораблей.

Для основных сил флота сила сопротивления крейсеров была ничуть не менее важна. Ведь хотя мы говорим о крейсерах как о глазах флота, их целью является одновременное ослепление противника. Они обязаны не только обнаружить перемещения противника, но и скрыть свои. Это стало очевидно в блокадах, где старые 50-пушечные корабли почти всегда обнаруживались вместе с прибрежными крейсерскими эскадрами, не позволяя атаковать их фрегатам. Сила сопротивления была в высшей степени важна и в те дни, а в наше время стала стократ важнее, и, как следствие, стало намного сложнее сохранить разницу между крейсерами и линейными кораблями. Чтобы понять, чем это вызвано, необходимо рассмотреть третью и самую серьезную причину сложности.

Речь идет о приобретении флотилией боевой мощи. Эта черта войны на море является совершенно новой[18]. Она практически не была известна до полного развития мобильной торпеды. Правда, брандер первоначально задумывался как нечто похожее. В период голландских войн их предназначение иногда реализовывалось, как, например, при сожжении флагманского корабля лорда Сэндвича во время Солесбейского сражения и уничтожении испанско-голландского флота в Палермо Дюкенем. Но с увеличением «проворства» больших кораблей, ставшего следствием совершенствования архитектуры корабля и искусства мореплавания, брандер как боевое оружие практически прекратил свое существование. Корабли, стоящие на якоре, защищались кораблями охранения. К середине XVIII века пропала возможность использовать брандеры по прямому назначению, и, хотя такой тип судна сохранился до конца столетия, его функции не отличались от функций остальных судов, составляющих флотилию.

Эти функции выражали идею крейсирования в самом прямом смысле слова. Типы кораблей, составляющие флотилию, определялись численностью и мобильностью, а вовсе не вооружением и мореходными качествами. Их первая и основная цель – контроль над коммуникациями в территориальных водах своей страны и колониями, их защита от слабо вооруженных каперов. Тип судна, определенный этими функциями, идеально подходил и для выполнения некоторых второстепенных работ для флота (посыльные суда и т. д.). Из-за универсальности подобных судов, которую им дает большая численность, а также их способности справиться с невооруженными и легко вооруженными судами им доверяли даже первую линию обороны против вторжения. Последнее, конечно, являлось скорее исключением, чем правилом, и в перечне кораблей ВМФ в основном не имелось достаточного количества судов для этой цели. Но особое значение этого класса заключается в том, что он может очень быстро и почти неограниченно расшириться за счет торгового флота. Всему, на что можно установить орудие, находилось применение, и в период наполеоновской угрозы оборонная флотилия Англии превышала 1000 единиц.

Флотилия такого типа была мощным и эффективным оружием для достижения поставленной цели, но она ни в коей мере не влияла на безопасность боевого флота. С приобретением боевой мощи ситуация изменилась, и старые принципы конструкции для крейсирования и распространения прекратили свое существование. Боевой флот стал куда более несовершенным организмом, чем прежде. Раньше добавления требовала только его наступательная мощь. Новые условия означали, что без помощи боевой флот не сможет обеспечить даже свою собственную безопасность. Ему требовалось прикрытие не только от наблюдателей, но и от нападений флотилии. Теоретическая слабость задержанного наступления получила практическую и конкретную иллюстрацию, причем в такой степени, какой война еще не знала. Самые незыблемые, глубоко почитаемые стратегические принципы, веками хранимые англичанами, оказались поколебленными. «Правильным» местом для английского боевого флота всегда считалось нахождение «у вражеских берегов», но теперь именно там противник был бы очень рад его увидеть. Что же было делать? От столь древней традиции было не так легко отказаться, но попытка ее сохранить привела к еще более глубокому увязанию в ереси. Самой насущной, сложной и всепоглощающей проблемой стало не увеличение могущества боевого флота для атаки, что, в общем, сравнительно несложно, а его защита. С ростом наступательной мощи флотилии проблема все громче заявляла о себе, приводя в замешательство лучшие умы. С ростом скорости и оснащенности носителей торпед проблема прикрытия становилась все острее. Чтобы удержать вражескую флотилию на расстоянии, не давая ей приблизиться ночью, кораблям прикрытия приходилось расходиться шире, а это означало увеличение числа крейсеров, отвлекаемых от своих первоочередных функций. Кроме того, прикрытию следовало быть не только достаточно широким – оно должно было стать непроницаемым. Иными словами, его собственная сила сопротивления должна была увеличиться на всем протяжении линии. Целые эскадры бронепалубных крейсеров придавались боевому флоту для поддержки кораблей прикрытия. Острая необходимость в кораблях такого типа определила тенденцию к росту их боевой мощи, одновременно шло увеличение численности.

Неизбежным результатом стала попытка вернуть флотилии некоторые старые крейсерские возможности, дав ей вооружение, большую дальность плавания и оборудование для дальней связи, но все это – за счет специализации и ценой больших затрат. Судя по прошлому опыту, некоторые возможности увеличения количества – жизненная необходимость, правда, не ясно, как обеспечить ее для настоящих крейсеров. Не была найдена некая точка, в которой следовало остановить тенденцию судов этого класса увеличиваться в размерах и цене или вернуть их на стратегическую позицию, которую они занимали раньше. Боевая эскадра стала ненадежной, ранее она была автономным оружием, способным на совершенно самостоятельные действия, но теперь практически утратила это качество. Поэтому ее потребности отвергли старый порядок вещей, и главной функцией крейсерского судна постепенно перестало быть осуществление контроля под прикрытием боевого флота. Теперь боевому флоту потребовалась защита крейсерских судов, а то, что необходимо боевому флоту, является самым важным.

Если судить по меркам старой военно-морской практики, создалось аномальное положение. Но только все военно-морское искусство подверглось воистину революционным изменениям, и, возможно, былой опыт изжил себя. Под давлением аналогичных потребностей все военно-морские державы следовали примерно тем же курсом. Возможно, он был верным, хотя не исключено, что и нет. Никто, кроме глупцов и невежд, не спешил с категоричным суждением. Самое лучшее, что можно сделать, – это тщательно проанализировать ситуацию, в которой мы, несмотря на все опасения, оказались, и установить ее связь с событиями прошлого.

Не приходится сомневаться, что это нелегкая задача. Как мы уже видели, в составе флота в разные времена преобладало несколько методов выражения требований войны на море. Сегодняшняя система отличается от них всех. С одной стороны, мы признаем факт, что последние события в области повышения боевой мощи крейсеров в конце концов уничтожили все логические различия между крейсерами и линкорами, и мы оказались рука об руку с составом флота времен старых голландских войн. С другой стороны, существуют бронепалубные крейсера, организованные в эскадры и присоединенные к боевому флоту не только в стратегических целях, но также для выполнения тактических функций в бою, пока не слишком четко изложенных. Мы близко подходим к последним разработкам эпохи парусного флота, когда в составе боевых флотов начали появляться «продвинутые» или «легкие» эскадры.

Система возникла в конце XVIII века на Средиземноморье, где условия контроля требовали такого широкого рассеивания крейсеров и столь большого их количества, что боевой эскадре в море приходилось заниматься разведкой для себя. Конечно, для этой цели выделялись самые легкие и быстроходные суда. Они собирались в отдельные подразделения, первоначально получившие название «эскадры наблюдения». Нельсон сделал попытку наделить их тактическими функциями, но его идея осталась не понятой современниками, и даже он сам ее не вполне четко осознавал.

Помимо этого нового элемента в организации боевого флота, который, возможно, все же лучше назвать «легким дивизионом», мы имеем еще один важный факт. Он не только не всегда формировался из линейных кораблей, особенно на французской службе, но в 1805 году, то есть в году своего полного развития, сэр Ричард Стрэчен использовал в качестве «легкого дивизиона» приданные его боевой эскадре тяжелые фрегаты, наделив их определенными тактическими функциями. Коллапс французского флота не позволил развить эти идеи дальше. К чему бы они привели, сказать трудно. Но невозможно закрывать глаза на отчетливые признаки увеличивающейся тенденции к системе, существующей в настоящее время. Во всяком случае, сложно игнорировать тот факт, что и Нельсон, и Стрэчен в тот кульминационный год пришли к выводу, что существующие условия войны требуют чего-то, пока отсутствующего в составе флота того времени. Нельсон думал о линейном корабле с крейсерской скоростью. Стрэчен мечтал о крейсере, пригодном для тактического участия в действиях боевого флота. Сегодня у нас есть и то и другое, но каков результат? Специализация Энсона по типам практически исчезла, и сегодняшний состав флота почти не отличается от существовавшего в XVII веке. Мы сохраняем тройственную номенклатуру, но самой системы уже нет. Линкоры классифицируются как бронепалубные крейсера, бронепалубные крейсера – как броненосные крейсера. Мы вряд ли сможем найти разницу, за исключением того, что есть корабли, чьим главным вооружением является пушка, и корабли, вооруженные торпедами. Но и здесь существование типа крейсера, специально предназначенного для действий с флотилиями, затуманивает схему, и одновременно мы имеем самые крупные корабли флотилии, вышедшие на крейсерский уровень.

Так мы оказались перед лицом ситуации, которая имеет ближайший аналог в бессистемных флотах XVII столетия. Тот факт, что военная мысль так планомерно вернулась назад по своим же следам, представляется достаточно любопытным, но он становится еще более удивительным, если мы рассмотрим, насколько различны в каждом случае лежащие в его основе причины. Давление, создавшее современную ситуацию, очевидно, вызвано двумя причинами. Первая – это чрезмерное развитие «промежуточного» корабля, первоначально предназначенного для защиты торговли, что было вызвано угрозой, которую опыт американской войны заставил британцев уважать. Вторая – это появление торпеды, а следовательно, и повышение уязвимости боевых эскадр, не имеющих надежного прикрытия. Ничего подобного не оказывало влияние на состав флота XVII века. Но если копнуть глубже, можно обнаружить менее явную деталь, которая слишком удивительна, чтобы ее можно было игнорировать.

Выше уже говорилось о том, что состав флотов имеет более или менее отчетливо выраженную связь с господствующей военной теорией. Несмотря на множество неопределенностей, мы можем с уверенностью заявить, что современная теория чрезвычайно напоминает ту, что владела умами главнокомандующих голландских войн. Это была теория «уничтожения», твердая вера в решительные действия, как ключ всех стратегических проблем. Они принесли ее с собой с полей сражений на море, на встречу с голландцами, которые ответили вполне адекватно. По крайней мере, в первой войне торговля оказалась жертвой во имя возможности бросить в бой абсолютно все, что могло оказать хотя бы какое-то влияние на исход сражения. Конечно, нельзя утверждать, что такое отношение было вызвано правильным пониманием теории абсолютной войны. Скорее оно обуславливалось тем, что из-за соответствующих географических условий все попытки защитить торговлю были бесполезными при отсутствии господства в своих водах Северного моря, и истина была еще сильнее подчеркнута британскими претензиями на господство в проливе Ла-Манш и Ирландском море. Это была война, больше напоминавшая континентальные условия территориального завоевания, чем военно-морские операции, которые были характерны для соперничества Британии и Франции.

Тогда возможно ли, как бы мы ни противились этому выводу, сохраняя верность обычаям XVIII века, что подъем новой военно-морской державы на территории Голландии должен вернуть нас к решительным, хотя и незрелым методам голландских войн и заставить подавить изобретательность системы Энсона? Не такой ли подход искушает нас не доверять всем типам судов, которые нельзя бросить в бой? Возврат жестокого соперничества в Северном море не был, конечно, первой причиной реакции. Она началась до того, как возникла угроза. И все же оно, несомненно, форсировало события и, даже не являясь причиной, может послужить оправданием.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.