Одесса

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Одесса

Прежде всего я подумал, конечно, об облегчении работы самого генерала Алексеева. Я сейчас же поехал к генералу Санникову, который был одесским городским головой, и к генералу Тихменеву, жившему барином на даче на Большом Фонтане. Оба немного поколебались, но затем согласились. Этим с генерала Алексеева снимались уже две важные заботы: по снабжению войск и по военным сообщениям. Нужно было еще найти специалиста по финансовым вопросам, но это оказалось чрезвычайно трудным. Все такого рода специалисты в Одессе были сплошь жиды, но и среди немногих русских не было ни одного сколько-нибудь походившего на патриота. Вероятно, финансисты по самой своей природе не склонны к патриотизму. Недаром банкиры меня уверяли, что капитал аполитичен. Я делал предложения двум, казалось, порядочным людям, но они поблагодарили за честь и отказались под благовидными предлогами.

Следующий вопрос состоял в снабжении армии санитарным имуществом и бельем. В этом деле мне очень помог бывший санитарный уполномоченный на Дунае Черногорчевич, который дал мне прекрасную идею и много способствовал в ее выполнении.

В Одессе были огромные склады санитарного имущества, но немцы наложили на них руку, запечатали и поставили часовых к складам, так что подобраться к ним было чрезвычайно трудно. Черногорчевич надоумил меня попытаться вывезти из Румынии тамошние склады и брался устроить это дело за небольшие взятки, на которые румыны очень падки.

Я отправил Черногорчевича в Яссы, где в то время был Кароль[303] и главная румынская квартира. Ему удалось найти ходы к королеве и через ее могущественное посредничество устроить освобождение из-под секвестра измаильских и болградских складов Красного Креста. Я достал у капитана 1-го ранга Хоматьяно, ликвидирующего дела Дунайской транспортной флотилии, мелкосидящий пароход «Чатырдаг» и отправил его в Измаил за грузом. Документы все были написаны на Одессу, куда он был должен доставить груз в главный склад русского Красного Креста. Хотя разрешение на вывоз и было дано, тем не менее Черногорчевичу еще пришлось повозиться с местным румынским начальством, и без взяток дело не обошлось. Иначе чиновники то были в отпуску, то больны, то бумаги не в порядке, словом, обыкновенная история. Тем не менее через неделю все было готово, склады погружены на «Чатырдаг», и он вышел в море и пошел, конечно, не в Одессу, а в Ейск, куда благополучно и прибыл. Таким образом, Добровольческая армия была снабжена на продолжительный срок санитарным материалом.

После моего возвращения в Одессу деятельность нашего бюро по отправке офицеров в Добровольческую армию значительно сократилась. Видимо, число безработных в городах сильно уменьшилось. Офицеров еще было очень много, они были видны повсюду, но это уже были, по-видимому, устроившиеся на службу или имевшие надежный кров и пропитание. Уехавших из чистого патриотизма вообще было очень мало. Взамен людей мне удавалось зато посылать много материала.

Интересно то, что какими-то судьбами слухи о нашем бюро проникли далеко за пределы Одесского района. К нам приезжали небольшие группы офицеров не только из ближних городов, но даже из Киева и Москвы. Последнее объяснялось тем, что большевики очень строго наблюдали за своей границей, ведущей на Дон, а потому едущие в добровольцы предпочитали кружной путь через Могилев, Чернигов и другие города, ведущие на Украйну. Ко мне в бюро стали являться также и сербы, как офицеры, так и солдаты, которых направлял сербский представитель Шайнович, бывший в Одессе генеральным консулом и теперь находившийся под бдительным надзором у немцев. Эти сербы принадлежали, главным образом, к сербским войскам, формировавшимся в Одессе из австрийских пленных во время войны. Когда немцы и австрийцы заняли Украйну, они все разбежались и попрятались по деревням во избежание расстрела за государственную измену. Они просились, главным образом, переправить их в Румынию, но некоторые шли на Дон и поступали в Добровольческую армию.

В середине августа ко мне явился начальник украинского авиационного отделения в Одессе полковник Руднев[304] и предложил со всем своим отделением перелететь в Екатеринодар. Предложение было заманчивое, так как в Добровольческой армии в это время авиации совсем не было.

Однако предприятие представляло большие чисто технические трудности. Прежде всего наши летчики были почти совсем не натренированные на дальние полеты. Немцы, не доверяя украинскому воинству, не позволяли им совсем летать и, хотя в отряде и были опытные летчики, тем не менее перед тем, как совершить большой перелет, им необходимо было как проверить аппараты, так и потренировать самих себя, но этого сделать было невозможно. Кроме того, совершить весь перелет в Екатеринодар без пополнения бензином было невозможно и потому нужна была промежуточная станция где-нибудь посреди пути. Изучая местность по карте, мы остановились на Арабатской косе в ее северной части. Там не должно было быть никаких помех со стороны немцев или щирых украинцев.

Затем, кроме самих аэропланов, которые должны были перелететь своими средствами, нужно было отправить в Екатеринодар довольно значительное имущество отряда, состоящее из запасных частей, инструментов и некоторых материалов, которые там нельзя было достать.

После продолжительного обсуждения всех вопросов, мы все-таки решили идти на риск в надежде, что хотя бы половина аэропланов достигнет цели. Я командировал немедленно офицера к генералу Алексееву с просьбой послать на парусной шхуне двух моряков на Арабатскую косу с бензином и нужными материалами. Алексеев обрадовался и сейчас же согласился. Я не помню фамилий тех офицеров, которые были посланы, но знаю только, что им пришлось просидеть на пустынном песчаном берегу под видом рыбаков около двух недель, и они уже начали голодать, когда прибыли летчики.

Относительно авиационного имущества я сговорился с донским полковником инженером, приехавшим в Одессу для получения инженерного имущества. Ночью все потребные материалы были вывезены из склада и погружены в вагоны, а сверху прикрыты лопатами, проволокой и прочей дребеденью. Все это благополучно попало в Екатеринодар и дошло по назначению.

Наконец настал момент и самого перелета, но тут уже пошли неудачи: вылет был назначен в 8 часов утра, но, как всегда бывает, оказались неисправности и один аэроплан пришлось отставить. Кто-то пустил утку, что к аэродрому приближался немецкий автомобиль. Началась горячка. Два аэроплана сейчас же при взлете зацепились за проволоки телеграфной линии, и летчики тяжело расшиблись. Семь аппаратов вылетели благополучно, но три из них были вынуждены спуститься, не долетев до промежуточной базы. Два из них попались к немцам, и летчики были посажены в тюрьму, а третий, сам полковник Руднев, оставив аэроплан в поле, пробрался на железную дорогу и благополучно прибыл в Екатеринодар. Четыре аэроплана достигли Арабатской косы, но один был в таком состоянии, что его пришлось уничтожить. Три аэроплана, пополнив запасы и отдохнув, отправились в путь, но непосредственно до Екатеринодара долетели только два, а один был принужден опуститься на Таманском полуострове. Впоследствии он был доставлен своим летчиком на подводах и по железной дороге.

В результате из девяти аппаратов и стольких же летчиков исполнили задачу только два аэроплана и пять летчиков. Все предприятие обошлось около 20 тысяч. Разбившиеся летчики были помещены в больницу и благодаря хорошему уходу, за который я щедро платил, довольно скоро поправились. Я остался в сильном подозрении у немцев и украинцев, но никакого документа о моем участии в этом деле найдено не было.

К тому же в это время немцам было уже не до меня. События сгущались, и над ними повисла черная туча. Первой ласточкой был прорыв Солунского фронта,[305] далее начались события в Сирии, и, наконец, главный фронт также начал трещать под повторными ударами союзников. Среди германцев и австрийцев стало заметно сильное беспокойство. Надлежало предвидеть время, когда они будут вынуждены очистить Украйну, чтобы идти на оборону своих собственных земель. О возможности у них революции, подобной нашей, мы тогда еще не думали. Немцы не позволяли украинцам заводить собственного войска, опасаясь измены. Существовали только штабы восьми будущих украинских корпусов, и в Киеве из хлеборобов-собственников только что начала формироваться Сердюкская дивизия, представлявшая нечто вроде гетманской гвардии.

Если бы немцы ушли из Украйны, то местные большевики легко могли бы захватить власть, а потому надлежало создать какие-нибудь местные силы, чтобы можно было им противостоять. Я переговорил с генералом Леонтовичем, председателем Союза офицеров, и он обещал мне свое содействие, но требовал денег, так как без них ничего нельзя было сделать. Украйна в это время еще не знала, какую линию ей принять, почему на нее надеяться было нельзя, а потому единственным выходом являлось обратиться к французскому и английскому посланникам в Румынии, которые были заинтересованы в сохранении порядка на юге России. Я решил ехать в Яссы и выяснить посланникам положение дел на юге России, причем сильно рассчитывал на активную помощь давно со мной знакомого французского морского агента маркиза Беллуа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.