Глава 25. На развалинах Локарно. Англо-французское соглашение
Глава 25. На развалинах Локарно. Англо-французское соглашение
No sanctions… no sanctions[46]… – Твердость, осторожность, но не безрассудство. – Благодарю вас за благоразумие. – В два часа ночи в салоне П.-Э. Фландена. – Ланкастер-хауз и последняя ночь Карла I. – Свист огнетушителя. – По-гитлеровски. – Да, нет, да. – Французы хотят жить спокойно. – На борту пакетбота линии Дувр – Кале.
Лондон. Отель «Савой», 12 марта, за шесть дней до заседания Совета Лиги Наций. Проходит обычный вечер, устраиваемый раз в неделю: лакеи в коротких штанах и кружевных жабо, фраки и декольтированные платья резких тонов.
В холле, где один за другим появляются делегаты Франции и другие участники Локарно, из гула голосов выделяются все те же обрывки фраз: «Нарушение Локарно… After all[47]… войны не последовало!.. Ну что же, not so bad!!![48] Конечно, конечно… это не носит сколько-нибудь серьезного характера… В конце концов, не так уж плоха эта германская нота, она не смогла бы вызвать применение санкций… no sanctions!»
С любым французом, кто бы он ни был, непременно заговаривает англичанин или англичанка, объясняя: «Поймите, если ваша страна сама не реагировала на действия Германии, непосредственно затрагивающие ваши интересы, то как же вы хотите, чтобы Великобритания вмешивалась и действовала в интересах Франции!»
Один за другим прибывают «великие жрецы» Женевы. У всех удрученный вид. Заметив Бонкура, румынский министр иностранных дел Титулеску всплескивает руками и без конца повторяет: «Ах, дорогой мой, дорогой мой». Входя в лифт, он высказывает свою мысль:
– Но каким же образом Франция будет защищать своих отдаленных союзников… Она не может защитить сама себя!
Краснобай Пьетри, наш министр морского флота, безмятежно изрекает в стиле учебника по истории дипломатии:
– Французская делегация должна сочетать твердость с осторожностью и воздерживаться от безрассудства. Она должна стоять на равном расстоянии между слабостью и непреклонностью.
Прибывают Фланден и Бонкур, все еще, каждый по-своему, взволнованные приемом, который оказал им на вокзале Виктория представитель английского правительства. Горячо пожимая им руки, он заявил:
– Ах, благодарю вас за благоразумие! Если бы Франция бросилась в контратаку, мы, конечно, были бы вынуждены последовать за ней. Спасибо!
* * *
Часом раньше на заседании английского кабинета министров Иден выступил в поддержку французской позиции. Но его точку зрения одобрил один лишь Чемберлен.
– А как же вы отнесетесь в таком случае к мнению дельцов из Сити, у которых немало общих интересов с немецкими промышленниками? – спрашивают другие министры и хором твердят: – И потом, разве Гитлер не заявлял, что предлагает Европе план сохранения мира на двадцать пять лет? Чего же еще желать?
* * *
Проезжая в машине французского посольства из отеля «Савой» через Стрэнд и Трафальгар-сквер на Даунинг-стрит, П.-Э. Фланден замечает, что на задних стеклах большинства автомашин вывешены плакаты. «Германия хочет мира, – гласят они, – пусть же Франция договаривается. А что касается нас, то и мы хотим мира!»
Принимая Фландена, Болдуин говорит ему:
– Англия не готова! До тех пор, пока мы полностью не завершим перевооружения, мы не желаем подвергать себя ни малейшему риску войны. Не удивляйтесь поэтому, что английский кабинет будет «осторожен»!
В заключение Болдуин дипломатически дает понять Фландену, что министры английского кабинета не проявляют большого энтузиазма в том, что касается выполнения обязательств по Уставу Лиги Наций и что они явно ставят в упрек Франции пренебрежительное отношение к этим обязательствам во время итало-эфиопского конфликта.
– Впрочем, – добавляет он, – основная масса англичан довольно основательно забыла обязательства, вытекающие из Локарнского договора.
* * *
У нового короля был более теплый прием.
Эдуард VIII встречает П.-Э. Фландена в своем кабинете в Букингемском дворце крепким рукопожатием.
Однако рядом с Букингемским дворцом, в Вестминстере, все члены парламента и даже лейбористы настроены антифранцузски!
– Позиция, занятая вашим Пьером Лавалем во время итало-эфиопского конфликта, определяет сейчас нашу позицию. Is not that right?[49] – говорит краснолицый Ландсбери, старый лидер лейбористской партии.
Многие члены парламента показывают французам письма, которые они получают от своих избирателей.
Все они похожи одно на другое.
«Гитлер предлагает мир на двадцать пять лет, так не упускайте же случая! Поговорите с ним, установите в Европе прочный мир… Это даст нам возможность улучшить свои дела!»
Некоторые английские депутаты ведут себя так вызывающе, что французские делегаты отказываются от приглашений на прием, где они могли бы встретиться с ними.
* * *
В отеле «Савой» эксперты ожидают возвращения Фландена. «Договоры, пакты, торжественные обязательства – в Лондоне все это мало значит», – считают они. «И однако, мы ведем переговоры с теми же самыми англичанами, – не могут не заметить эксперты, – которые всего несколько дней назад требовали от нас во имя великих международных принципов применения санкций против Италии».
Утомленный и подавленный, появляется Фланден:
– Господа, английское правительство несомненно желает срочно сменить роль «гаранта Локарно» на роль «арбитра» между Парижем и Берлином! И если для этого потребуется закрыть глаза на совершенное рейхом насилие, то Болдуину ничего не стоит это сделать!
Один из наших экспертов добавляет:
– Между прочим, здесь утверждают, что, когда три недели назад бывший английский министр воздушного флота лорд Лондондерри совершил поездку в Германию, то Гитлер и Геринг консультировались с ним по вопросу о реоккупации Рейнской области, и он ободрил их, убедив в том, что английское общественное мнение по меньшей мере «молчаливо» одобрит эти действия.
Оба французских министра уже поспешно поднялись на второй этаж, в апартаменты Фландена, и прошли в маленький салон с видом на Темзу.
Во время скромной трапезы завязывается разговор.
– У нас остался выбор только между двумя решениями, – излагает свою точку зрения Фланден. – Или Франция, дезавуированная английским общественным мнением, будет действовать в Рейнской зоне в одиночку, и, как во времена Пуанкаре и Рура, это будет Франция, использующая все средства, чтобы добиться цели, или же на развалинах Локарно Франция постарается создать новый союз с Англией. В конце концов, не это ли второе решение должны мы принять?
Фланден поясняет:
– Во всяком случае, нам нужно найти новую формулу, способную вызвать психологический шок, с целью снова привлечь к себе симпатии.
* * *
И вот начинаются переговоры о заключении нового франко-английского союза. Мучительные переговоры!
Вечером среди толпящейся элегантной публики отеля «Савой» можно видеть, как появляются с озабоченным видом Фланден, Поль-Бонкур и их сотрудники.
– Боже мой, как далеки те времена, – вздыхает Поль-Бонкур, – когда Францию окружали друзья.
Бельгийцы во всем следуют за Англией. Ван Зееланд пытается найти новые «компромиссные формулировки».
Озабоченная фламандским вопросом, Бельгия желает вернуться к довоенной политике нейтралитета.
Министр иностранных дел Польши полковник Бек устанавливает все более тесный контакт с Берлином.
– Мы не можем защищать Локарнский пакт, – объясняет он Поль-Бонкуру, – поскольку Франция вела переговоры о нем без нашего участия.
Что же касается Италии, то от нее не следует ничего ожидать. Но Гранди корректен:
– Мы не можем помочь вам, так как во исполнение Устава Лиги Наций вы применяете санкции против Италии. И тем не менее морально мы вас поддерживаем.
Короче говоря, за исключением Литвинова, усилия Франции не поддерживает ни один из ее союзников.
Все они полагают, что отказ Франции от своих обязательств в районе Средиземного моря в связи с итальянской агрессией в Эфиопии, а в настоящее время несостоятельность французской политики в Рейнской зоне перед лицом германской агрессии могут лишь побудить как тех, так и других к поискам путей сближения с Германией.
В конце концов Фланден и Бонкур предлагают английскому кабинету вместо военных действий взять на себя обязательство защищать французскую территорию «в случае неспровоцированной агрессии» всеми имеющимися в его распоряжении наземными, морскими и воздушными силами.
На основе взаимности Франция согласилась бы взять на себя такое же обязательство в отношении Англии.
Но тотчас же обоим становится ясно, что добиться распространения обязательств Англии за пределы Франции будет невозможно.
Следовательно, подобное предложение навсегда оставит в силе сомнения относительно английской позиции в случае любого конфликта, кроме прямой и неспровоцированной агрессии против Франции. А такие сомнения будут поощрять экспансионистскую политику Германии! Но чего же можно добиться лучшего в данный момент?
* * *
Восемнадцатое марта, 2 часа ночи. Фланден пригласил представителей печати в свой маленький салон.
После полного драматизма заседания кабинета Англия в конце концов приняла французский проект, получивший название «нового Локарно с участием английского правительства».
«Я решил, – разъясняет Фланден, – заменить гарантии Локарнского пакта, которые даны в отношении одной лишь Франции, двусторонними франко-английскими гарантиями, что в иное время можно было бы назвать оборонительным военным союзом. В английских кругах я встретил, – признается он, – весьма мало понимания нашей точки зрения и, чтобы добиться сотрудничества генеральных штабов, которое, по моему мнению, необходимо совершенно определенно закрепить в тексте соглашений, я был вынужден дать большое сражение. Соглашение опубликовано в Белой книге.
Запомните, господа, что в сущности это первое официальное обязательство, взятое на себя Англией после войны».
С восторгом Фланден добавляет: «Английское правительство обещало мне оказать завтра в Совете Лиги Наций всю необходимую поддержку, чтобы констатировать факт реоккупации Рейнской области и осудить его. Оно обязалось также признать это соглашение в качестве «начала» нового Локарно!»
* * *
Заседание Совета Лиги Наций состоялось на следующий день в большом и строгом зале Ланкастер-хауза, где провел ночь накануне своей казни король Карл I.
– Теперь уже не только король, а все государственные деятели мира вот-вот потеряют голову, – меланхолически говорит Титулеску, в то время как министры торжественно занимают свои места вокруг стола, отдаленная часть которого отведена для германских делегатов, принимающих участие в заседании – впервые за последние три года не в качестве членов Совета, а в качестве обвиняемых.
Энтони Иден начинает свою речь: «Будущее всего мира зависит от мудрости решений Совета…»
Но вместо тишины, в которой должны были бы прозвучать эти проникновенные слова, раздается сначала тихий, а затем все усиливающийся нелепый свист, похожий на гудок игрушечного паровоза. Оказывается, это один из ста восьмидесяти присутствующих журналистов нечаянно коснулся головки огнетушителя и – о ужас! – струя жидкости бьет через дверь в зал, где заседает Совет, обрушивается на делегатов, которые с шумом вскакивают со своих мест, бормоча: «Какое неприятное предзнаменование!»
Когда волнение улеглось, Риббентроп ринулся в «атаку по-гитлеровски»: «Именно сама Франция нарушила Локарно, заключив договор с СССР!» И в заключение он говорит напыщенным тоном: «Сегодня Германия предлагает Европе мирный договор на двадцать пять лет!»
Совет приступает к голосованию, которое – тринадцать дней спустя после совершившейся агрессии – должно решить, нарушила ли Германия границы Рейнской зоны!
В неестественной позе, с закрытыми глазами, Риббентроп продолжает неподвижно сидеть за столом.
Начинается голосование.
«Нет» – говорит Эквадор, ведущий в данный момент переговоры с Германией о торговом договоре. «Нет» – повторяет Чили (которое продает рейху всю свою селитру). «Нет» – говорит Риббентроп… «Да» – утверждают другие десять членов Совета Лиги Наций, уточняя по очереди, что их ответ не означает «порицания» или «осуждения» Германии, а является лишь «констатацией факта».
После десятка речей, полных взаимных поздравлений по поводу мудрости, проявленной членами Лиги Наций, 24 марта Совет откладывает свои работы sine die.[50]
* * *
На этот раз кажется весьма серьезным падение авторитета женевской организации, которая непрерывно подвергалась изнуряющим ее ударам вследствие постоянных препирательств между Францией и Англией.
Прежде всего создается впечатление, что отныне Франция будет рассматриваться на международной арене как маловлиятельная держава. Франция постепенно сошла со сцены, на которой ныне ее место вот-вот займет Германия.
Германские делегаты ликуют. Они тотчас же начинают пропагандировать во всех странах Центральной Европы новый гитлеровский лозунг:
«Любой ценой французы хотят спокойно жить у себя дома! Следовательно, гарантии, которые они дали всем своим не имеющим с ними общей границы союзникам, являются иллюзорными».
* * *
Спокойно проходит на следующий день переезд из Дувра в Кале.
В то время как члены французской делегации с меланхоличным видом рассматривают исчезающие за горизонтом английские берега, Фланден и Поль-Бонкур беседуют в маленьком салоне нижней палубы. Слышно, как Фланден вполголоса говорит Бонкуру:
– Действительно, в конечном итоге седьмого марта ради такой реальности, какой является сегодня поддержание более тесного союза с Англией, мы пожертвовали Уставом Лиги Наций, существо которого мы подорвали уже во время эфиопского инцидента.
– Да, но переходя от следствий к причинам, – отвечает Бонкур, – можно констатировать, что если наша позиция седьмого марта была определена сдержанной позицией английской дипломатии, то, в свою очередь, эта сдержанная позиция была лишь прямым следствием наших собственных оговорок во время итало-эфиопского конфликта относительно действенности положений Устава Лиги Наций! Ну что же, друг мой, Ришелье говорил: «Снести оскорбление, не потребовав удовлетворения, значит вызвать новое оскорбление». Жестокая действительность заключается в том, что, хотя Франция и была в состоянии защитить свои жизненные интересы, она проявила свою неспособность сделать это, и отныне ничто более не воспрепятствует осуществлению плана Гитлера!
* * *
Тем временем устрашенные нейтральные страны признают в Адольфе Гитлере хозяина Европы.
Будущее должно было доказать нам, что из всех проявлений нашей интеллектуальной и моральной слабости в период между двумя войнами эта проявленная слабость была наиболее губительной. Предоставив Гитлеру возможность произвести военную оккупацию Рейнской области, французское правительство позволило ему воздвигнуть линию Зигфрида – иными словами, создать подлинный занавес между Францией и Европой.
Наконец, из всех проявлений нашей слабости это было самым непростительным, поскольку, если бы мы оказали сопротивление в Рейнской области, Германия, будучи не готова к войне, конечно, не пошла бы на вооруженное столкновение, а ее отступление оказалось бы роковым для ее престижа и, несомненно, даже для самого гитлеровского режима.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.