«Знаток России»
«Знаток России»
После своего прихода в Белый дом Билл Клинтон сумел воспользоваться уникальной возможностью кардинально изменить ландшафт американо-российских взаимоотношений. Эта перестройка стала одним из лейтмотивов восьмилетнего президентства Клинтона, и хотя двусторонние отношения постоянно наталкивались на препятствия и разногласия, был достигнут существенный прогресс. Как пишет Тэлботт, президент быстро стал «главным знатоком России в правительстве США» и оставался таковым все свои президентские годы{43}. Клинтон учредил группу советников-специалистов по России во главе со своим однокашником, также стипендиатом Родса[12] Строубом Тэлботтом, много знавшим о России и ее культуре. Будущий президент Клинтон подливал ему чаю в их комнате в оксфордском общежитии, пока сам Тэлботт корпел над переводом мемуаров генсека Никиты Хрущева[13]. Именно Тэлботт надоумил Уоррена Кристофера, тогда исполнявшего обязанности госсекретаря, создать отдельное подразделение по делам постсоветских государств (за исключением прибалтийских), чтобы им уделялось надлежащее внимание во внешней политике США. Тэлботт был назначен первым послом по особым поручениям в так называемые новые независимые государства{44}. До этого делами Советского Союза ведало Европейское бюро Государственного департамента.
Кроме того, новая администрация принесла в Белый дом либерально-интернационалистские воззрения на внешнюю политику, согласно которым чем больше демократии, тем более безопасным будет мир. Отсюда следовало, что США должны активно влиять на трансформацию внутреннего облика России. Администрация Клинтона избрала политику гораздо более активного вмешательства в дела России, чем администрация Джорджа Буша-старшего. В команде Клинтона искренне верили, что демократическое преобразование России является предпосылкой для более доброкачественной внешней политики. В 1993 году, выступая в Военно-морской академии США в Аннаполисе, Клинтон обозначил исходное условие отношений с Россией. Он призвал к «стратегическому союзу с российскими реформаторами» и предостерег, что «опасность определенно возникнет, если российские реформы сойдут на нет – если страна вернется к авторитаризму или рассыплется, погрузится в хаос. Мир не может допустить, чтобы югославские раздоры повторились в такой огромной стране, как Россия, раскинувшейся на одиннадцать часовых поясов и обладающей арсеналом ядерного оружия»{45}.
Основополагающая идея политики Клинтона состояла в том, что демократии не воюют друг с другом. Отсюда вытекало непреложное требование для США – прикладывать все усилия, чтобы способствовать развитию российской демократии. Кроме того, учитывая, что экономическая и политическая свобода неразрывно связаны, рыночное общество, основанное на частной собственности, в конечном счете должно было создать более демократический общественный строй. Третье предположение команды Клинтона состояло в том, что Запад должен продвигать американскую, ориентированную на рынок экономическую модель в противовес европейской социально-демократической модели (это мнение находило полное понимание у экономистов-либералов в правительстве Ельцина). То есть России следует немедленно начать приватизацию и как можно больше сократить роль государства. Как считали в администрации Клинтона, главная угроза успешной трансформации России – возвращение к власти коммунистов. Этим и объясняется безоговорочная поддержка Бориса Ельцина при всех особенностях его характера.
Была одна проблема, которая по важности превосходила все прочие. В Белом доме понимали, какую великую опасность представляют гигантские запасы российских ядерных вооружений и материалов для изготовления ОМП, которые не находились под полным контролем центральной власти, могли быть похищены и проданы государствам-изгоям. Поэтому первостепенной задачей Вашингтона было усиление начатых администрацией Буша программ по ядерному нераспространению, а также инициатив Нанна – Лугара. Администрация Клинтона была исполнена решимости поддерживать суверенитет и независимость постсоветских государств и стимулировать постепенный переход России к постимперской внешней политике. Наконец, в администрации Клинтона понимали, что утрата былой роли сверхдержавы болезненна для России и нужно чем-нибудь подсластить эту горькую пилюлю – признание своего ослабшего влияния в международных делах. США уговорили другие страны Запада предложить России некоторые атрибуты великой державы, в том числе ассоциацию с «Большой семеркой» – группой ведущих индустриальных стран мира, – а позже и членство в этой группе, что сделало ее «Большой восьмеркой» (G8), а кроме того, партнерство с НАТО.
И все же не исключено, что Вашингтон переоценил силу влияния США на экономическое развитие России. Экономическая команда Клинтона поддерживала идею, что Россия должна добиться макроэкономической стабилизации посредством шоковой терапии. Такого мнения придерживался также главный советник Ельцина по экономическим вопросам Егор Гайдар и его небольшая команда либералов-реформаторов. Они считали, что в России, где практически все принадлежит государству, поэтапный переход к капитализму невозможен{46}. «У нас не было ни денег, ни золота, ни зерна, чтобы дотянуть до следующего урожая, – объяснял Гайдар. – Это было такое время, когда делаешь все, что в твоих силах, и в самом спешном порядке. Времени на размышления не было»{47}. Но оказалось, что капитализм на российский лад мало чем походит на то, что рассчитывали увидеть американские экономические советники{48}. Пока тянулись 1990-е, становилось все очевиднее, что Россия строит своего рода «Дикий Восток» – уникальную разновидность капитализма, непрозрачную, с таким уровнем коррупции и сращивания бизнеса и власти, какого Вашингтон и предположить не мог. В США некоторые критики винили администрацию Клинтона в том, что она умышленно подталкивала Россию к развитию именно этой формы капитализма, которая довела большинство россиян до нищеты и позволила невероятно обогатиться кучке коррумпированных олигархов{49}. Однако эти обвинения сильно переоценивают силу внешнего влияния на выбор того уникального пути, по которому пошла российская экономика.
В основе философии команды Клинтона лежала вера в возможность крупномасштабной трансформации российского общества. Но сама эта вера противоречила всему ходу российской, а затем советской истории. На протяжении тысячелетия Россией правили не законы, а личности. И личности всегда значили больше, чем институты, а неформальные механизмы – больше, чем официальные структуры. Историки России – как российские, так и иностранные – не зря отмечают, что на протяжении столетий в России существовало авторитарное правление, противоборствующие кланы сменяли друг друга у кормила власти и по традиции смиренно почитали всемогущего властителя – будь то царь или генеральный секретарь, – даже если временами власть правителя была скорее номинальной, чем реальной, и приближенная к нему группировка пользовалась большим влиянием{50}. Царизм – потомственная монархия, где общественное и имущественное положение аристократии находилось в зависимости от благорасположения царя, – сменило советское государство, столь же патримониальное, только теперь роль покровителя взяла на себя КПСС. Ни при одной системе правления в России не только не практиковались, но даже и не признавались уважение к собственности и верховенство закона.
Специалисты по России в команде Клинтона, разумеется, ясно осознавали последствия этих извечных факторов в истории России. Но при этом они полагали, что крах Советского Союза впервые за историю страны открывает возможность для слома этих вековых традиций и модернизации России в демократическом духе. В то же время, если учитывать американские политические циклы, у команды Клинтона был ограниченный временной горизонт – особенно на фоне многовековой российской истории. У них было в лучшем случае восемь лет, чтобы стимулировать начало радикальной трансформации России. Даже если они и понимали, что это наисложнейший вызов, без их дерзости мышления и чрезвычайного упорства они, скорее всего, смогли бы сделать гораздо меньше.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.