Владимир Рабинович Спасибо, что поверил!

Владимир Рабинович

Спасибо, что поверил!

Что оставляет после себя человек? Рожденных детей, построенные дома, посаженные деревья, воздвигнутые плотины, проложенные трубы, пошитую одежду, написанные песни… Но самое важное, что оставляет человек, – это частичку своей души. Мы можем не помнить имя того, кто родил, построил, написал, но его душа видна, если она там есть. Мы можем не помнить, откуда в нас именно то, что мы имеем, почему мы такие, кто нас такими сделал, но частичка души того человека, который повлиял на нас, в нашем подсознании, внутри… и она определяет нашу жизнь и поступки.

Окончив восьмой класс, я собрался пойти в девятый. Производственные трехлетки тогда только начали организовывать. Но меня не хотели принимать из-за плохого поведения. Никого из учителей не прельщала перспектива возни с трудным подростком. Однако на педсовете, куда меня пригласили вместе с родителями, я поклялся не нарушать дисциплину. Последнее слово оставалось за директором, Петром Васильевичем Бурнашевым. Он принял меня в школу, несмотря на сомнения учителей, за что до я до конца своих дней буду ему благодарен.

В девятом классе у меня появился друг – Вовка Устинов. Мать Вовки умерла, и отец воспитывал его один. Отец – фронтовик, подполковник, начальник медсанчасти крупного ракетного соединения, находящегося километрах в десяти от города. Вовка частенько бывал у отца в части. А отец его еще с войны увлекался стрелковым оружием. Дома он держал карабин, малокалиберку и пистолеты разных марок. Доступ у Вовки к этим вещам, очень привлекательным для каждого мальчишки, был свободным. Мы с трепетом рассматривали оружие, и, конечно, у нас чесались руки проверить его в действии. В городе это было невозможно.

– А не пойти ли нам в лес на охоту? – как-то предложил я.

Эта идея Вовке понравилась.

– Надо только придумать, чем объяснить свое отсутствие на уроках, – осторожно заметил он.

– Ха, тут и думать нечего: зря, что ли, твой «папахен» главным доктором служит, – моментально сориентировался я. – Вот ты бланки с печатями и стяни, когда его в кабинете не будет. А мы их потом заполним. Родителям скажем, что пошли в поход с классом.

Вовка достал бланки, и мы, дождавшись, пока его отец остался ночевать в части, отправились на охоту.

В то время уральская тайга на севере Свердловской области была еще нехоженой. Доехали мы на поезде до глухой станции и поняли, что без лыж нам далеко уйти не удастся. Шли по снежной целине и скоро выдохлись. Хорошо, что в лесной чаще наткнулись на небольшую хижину – зимовье охотников. Мы несказанно обрадовались, потому что там были дрова, чай, сахар и запас продуктов – консервов и круп. А также водка.

Растопили печку, вскипятили чай, разлили в жестяные кружки понемногу водки и открыли консервы. В тепле от выпитого нас разморило, и мы уснули на широких лавках, стоящих вдоль стен, крепким сном праведников.

Потом, через много лет, я удивлялся, как нам повезло. Не заблудились в лесу, не замерзли, не перестреляли друг друга, нашли зимовье охотников. Даже выпив водки, не опьянели сильно с непривычки и ничего не натворили.

Мы смело принесли справки о нашем отсутствии в школе по болезни, которые сами и заполнили, применив при этом свои детские познания в медицине. Однако на классного руководителя наша липа не произвела никакого впечатления. Сразу два ученика заболели одной болезнью и принесли справки, где стояла печать воинской части? Поднялся скандал, родителей вызвали в школу, нас вынудили признаться во всем. Вовкин отец тут же отвез оружие в часть.

Мне, как злостному хулигану «со стажем», грозило исключение из школы. О том, что ничего в жизни не бывает случайного, дошло до меня значительно позднее, но, конечно, не тогда, когда я сидел напротив учителя математики Бориса Соломоновича Гельруда в одном из пустых классов.

Занятия уже закончились, и в школе наступила непривычная тишина.

Математик учил еще мою старшую сестру и никак не мог поверить в то, что я такой непутевый.

– Владимир, давай поговорим по-мужски. Хочу, чтобы ты понял: дело весьма серьезное. У тебя есть два пути: первый – тебя исключают из школы, на работу по малолетству никуда не принимают, и ты сидишь на шее родителей, у которых на тебя нет миллионов. Твоим домом становится улица. Чем это грозит, ты знаешь лучше меня.

Второй – ты оканчиваешь школу и поступаешь в институт, я готов помочь тебе в учебе. Смогу договориться о переводе тебя в свой класс. Не хочу давить и заставлять выбирать то, что тебе не по нраву. Ты должен решить все сам. И еще: я не стал бы разговаривать с тобой, если бы не был уверен, что ты умный и способный человек.

Последняя фраза оказалась тем самым ключиком, который открыл мою душу, прежде наглухо закрытую болезненным подростковым самолюбием и боязнью унижения.

– Мне не нужно помогать в учебе, сам справлюсь.

Этим заявлением, похожим на вызов, я безотчетно убивал двух зайцев: демонстрировал свою независимость и гордость, с одной стороны, и согласие на устраивающий меня второй вариант – с другой.

– Ну вот и прекрасно, я не ошибся в тебе.

– Но у меня есть условие.

– Ух, ты даже способен поставить условие. И в чем же оно заключается?

– У меня есть друг Вова Устинов, я хотел бы учиться с ним в одном классе.

– Понимаю тебя, это сложнее выполнить, но я это условие принимаю.

Через два дня нас с Вовкой перевели в класс Бориса Соломоновича.

Этот класс считался лучшим из десяти девятых классов трехлетки – в него со всего города собрали одаренных ребят, завоевавших на конкурсах и олимпиадах по математике призовые места. Из них должны были готовить программистов вычислительных машин (компьютеров тогда еще не было). Я такой математической одаренностью не отличался, но для Б.С., по-видимому, это не имело большого значения.

Уровень мотивации к учебе в классе был действительно высоким, особенно на фоне всеобщей ученической безалаберности. В этой атмосфере я быстро перековался. Ребята подобрались дружные, умные, все за одного. Мероприятия проводили вместе: вылазки за город, походы, викторины, вечера отдыха, поездки в далекие города. Эту атмосферу мы сохранили на долгие годы, когда школа осталась уже далеко позади.

На летних каникулах я работал в геологоразведке и заработал первые деньги. Купил подарки всем членам семьи и часть заработанного оставил про запас.

Деньги пригодились уже через несколько месяцев. Во время зимних каникул «Соломон», как звали Бориса Соломоновича за глаза ученики, решил свозить класс в Москву. Там он договорился с директором одной из московских школ, бывшим своим сокурсником по Московскому педагогическому институту, о проживании учеников в пустой школе во время каникул. Все запаслись спальными мешками, потому что спать предстояло на полу.

«Соломон» зачитал список учеников, которые едут в Москву; меня и Вовки Устинова в этом списке не оказалось.

– Борис Соломонович, почему нас не берут в Москву? – спросил я.

Мой прямой вопрос требовал такого же прямого ответа, который Б.С. дать не мог.

– Видишь ли, билеты приобретены в вагон для некурящих, а вы курите, – отшутился он.

Я, конечно, не был удовлетворен таким ответом, но из-за своей гипертрофированной гордости переспрашивать не стал. Лишь значительно позже узнал причину.

Зимой уроки физкультуры проводились на лыжах в недалеком хвойном лесу. Лыжами все увлекались тогда на Урале повально, инвентарь закупала школа. Ботинок специальных еще не изобрели, крепление состояло из сыромятного ремешка, вдетого в сквозное отверстие в лыже. И уже в него вставляли ногу в валенке и привязывали веревкой.

Нужно было бежать на лыжах дистанцию в пять километров по накатанной трассе. Мы с Вовкой пробегали треть дистанции, садились на пенек и курили, ждали, пока все ученики пробегут мимо. Потом, не торопясь, вставали на лыжи и бежали не по трассе, а напрямик, срезая ее чуть ли не наполовину. Наст, если погода была морозная, держал хорошо. Мы рассчитывали приходить с основной группой, не отставая, но и не забегая вперед, чтобы не заметили. Но, видимо, кто-то выдал. Всегда находится такой человек – из зависти ли, или для того, чтобы выслужиться…

Нас вызвали «на ковер» к директору, где мы писали объяснительные записки. По итогам четверти нам поставили четверки по поведению.

Б.С. не мог включить нас, с четверкой по поведению, в список для поездки в Москву, ведь она была как поощрение и частично оплачивалась Городским управлением образования.

Однако я с детства был мальчиком решительным и упрямым.

– Слушай, Устин, а что, если мы поедем в Москву сами?

– Как это сами? – Вовка непонимающе смотрел на меня.

– Да так: сядем в поезд и поедем.

– А деньги, а родители, а…

– У меня есть немного денег, на поездку хватит, будем экономить. А ты возьмешь у отца. Скажем предкам, что едем в Москву всем классом. Проверять они не будут: мы уже взрослые.

Такой дерзости от меня никто не ожидал. Вовку я позвал с собой потому, что вдвоем казалось менее страшно, все-таки первый раз уезжаем так далеко от дома сами, да еще тайно. Родителям мы, конечно, сказали, что едет весь класс с Борисом Соломоновичем.

Встретили мы наших ребят на Красной площади. Они были очень удивлены, а Б.С. спросил, что мы здесь делаем. Мы ответили, что в Москве проездом. Это было, конечно, натуральное вранье, и Б.С. это понял. Но, как мудрый педагог, не стал сдавать нас родителям, когда возвратились из поездки.

Хорошо, что билеты были куплены заранее и гостиница оплачена. К концу нашего путешествия денег не осталось вовсе. В поезде, в целях экономии, мы взяли одну постель на двоих. Купили на последние деньги две банки кукурузы и растянули их на все время возвращения. За двое с половиной суток, которые поезд шел от Москвы до Урала, похудели изрядно.

Благодаря Борису Соломоновичу я сумел успешно окончить школу, хотя учился на троечки. Из всех предметов выделял только литературу и немецкий. Учительница русского языка и литературы меня обожала, и я этим пользовался без тени смущения. Мне одному дозволялось писать сочинения на любые темы. На уроках частенько кропал учительнице стихи, она знала об этом и редко спрашивала меня по учебной программе. На перемене отдавал ей свои стихотворные наброски. Учительница отнекивалась, но листочки, вырванные из ученической тетради, брала. То, что было положено по программе, я учил небрежно, писал только на свободную тему, и это сослужило мне позже плохую службу.

При поступлении в институт пронесся слух, что свободной темы на вступительных экзаменах не будет. Мне это грозило «завалом» экзамена, но тема свободная, к счастью, была.

Перед школьными выпускными экзаменами Б.С. собрал класс и рассказал, что нужно постараться сдать экзамены как можно лучше, тогда в аттестате будут хорошие оценки. Мы активно обсуждали: кто и в какой вуз хочет поступать, где какой конкурс и как учитываются оценки аттестата зрелости.

Я возразил Б.С., что у меня тройки по большинству предметов, и результаты выпускных экзаменов не повлияют на оценки в аттестате. Тогда он сказал:

– Ты неправ, Володя. Если сдашь экзамены хорошо, то оценки значительно улучшатся.

– Значит, если у меня по истории была все годы тройка, а сдам этот предмет на пятерку, то…

– Если сдашь на «отлично», то есть вероятность, что будет пятерка в аттестате.

– Этого не может быть! – возразил я.

– Я тебе обещаю.

Из принципа я решил сдать все предметы на «отлично». Никуда не выходил из дому весь экзаменационный месяц, спал по четыре-пять часов. Учил, учил, учил. Получил «пятерки» на всех экзаменах, кроме одного.

Борис Соломонович сдержал слово: оценки в моем аттестате значительно повысились.

Я с успехом окончил школу, поступил в институт, а потом и во второй. Три года с Учителем – вот так, с большой буквы! – были одним из самых ярких периодов моей жизни.

Последний раз видел его в 1989 году, когда прилетал на двадцатипятилетие окончания школы. Мы пили в компании повзрослевших и постаревших одноклассников, многих я едва вспомнил, и он все время подначивал меня насчет кооператива, который я к тому времени создал. Он был такой же живой и энергичный, но какая-то печать потусторонности уже лежала на его лице.

Через десятки лет, с грустью разглядывая мутноватое черно-белое коллективное фото, я с трудом вспоминал имена и фамилии одноклассников.

Минуло еще четверть века. Я уехал в другую страну. О том, что Учитель умер, узнал случайно.

Остались у меня только старые черно-белые фото. Да и их я смотрю редко…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.