Николай Троицкий. Спасибо, доктор!
Николай Троицкий. Спасибо, доктор!
Впервые к военной судьбе известного в Кузбассе хирурга Степана Васильевича Беляева я прикоснулся много лет назад. Тогда он, ровесник века, по возрасту годился мне в отцы. А поводом для журналистского знакомства с Беляевым стал орден Красной Звезды, которым он был награжден как… партизанский разведчик. Для всех это было неожиданным.
Давно уже нет Степана Васильевича, и теперь автор очерка о докторе старше своего героя. Мне, раненному в сорок первом, спасенному, как и многие мои побратимы-воины, врачом-тружеником, хочется рассказать о человеке, поднявшем на ноги тысячи.
Помнят Беляева фронтовые и партизанские товарищи, раненые, которых он спас, жители деревень в фашистском тылу, которых лечил. Добрым словом вспоминают и в Кузбассе. Здесь его стараниями создана больница, мединститут, где он был первым ректором…
…Сформированная в Томске 166-я стрелковая дивизия, в медсанбате которой служил Беляев, в июле 1941 года прибыла под Ельню и влилась в девятнадцатую армию.
Только развернули медсанбат, как привезли раненых. Первым на стол к Беляеву попал летчик с перебитыми ногами. Беляев сам видел, как он на своем тупоносом «ястребке» вступил в бой с семью немецкими самолетами. Два из них сбил, а самому пришлось выпрыгнуть из горящей машины. Немцы устроили «карусель», расстреливая беззащитного парашютиста.
Многие сотни раненых за годы войны прооперировал Беляев. Но первые запомнились на всю жизнь: этот летчик с перебитыми ногами; потом майор Войцеховский — тот, что вызвал огонь артиллерии на себя, когда его командный пункт окружили немцы; комсомолец Ваня Портянкин, вступивший в единоборство с фашистским танком. Спасти Ваню не удалось, но на том рубеже, где встали насмерть он и его товарищи, немецкие танки не прошли…
В августе в дивизию приезжали Михаил Шолохов, Александр Фадеев; был с ними корреспондент армейской газеты. Он и написал о Беляеве, в частности, о том, как врач вместе с санитаром задержал двух немецких диверсантов-парашютистов. Перед строем личного состава медсанбата был зачитан приказ командира дивизии о представлении военврача Беляева к ордену Красной Звезды. Но награду он не получил…
Девятнадцатая армия вела тяжелые бои в окружении, сковала большие силы врага, что позволило развернуть свежие части на подступах к столице. Но вражеское кольцо вокруг армии сжималось все туже. Остатки 166-й дивизии пытались прорваться с боем…
Ко всему готовил себя Беляев. Только не к плену. И когда там, в осеннем лесочке, понял, что не вырваться, первой была мысль о смерти. Но он тут же взял себя в руки: «Не спеши, доктор, ты еще раненым да и здоровым нужен…»
В Смоленске немцы отправили раненых в госпиталь, а остальных погрузили в эшелон. Везли больше трех суток. В набитых битком товарных вагонах людям приходилось стоять. Наконец эшелон остановился, началась разгрузка. На уцелевшем здании маленького вокзальчика Беляев прочитал: «Боровуха-1».
Всех выстроили на плацу. Обыскали, отобрали все, что представляло какую-то ценность. Немец что-то буркнул через плечо и ушел. Обращаясь к пленным, переводчик спросил:
— Есть среди вас хирурги?
Беляев подтолкнул молодого врача из Томска Костю Шадурского, и они вместе шагнули вперед.
Пленный военврач, оказавшийся старшим врачом лагерной санчасти, назвался Сергеем Мельником. С ним был переводчик — доктор Ага…
И непосвященные люди с первых дней пребывания в «Боровухе-1» поняли, что здесь, в лагере, немцы организовали массовое истребление военнопленных. Опытный врач Беляев увидел это тем более отчетливо. Санчасть регистрировала сотни умерших от голода, тифа, дизентерии и других болезней. Холод, ужасная антисанитария увеличивали смертность.
В конце октября Беляев был назначен заместителем старшего врача санчасти. Старался сделать все, чтобы сократить смертность. До изнеможения работал в операционной. За территорией лагеря, в помещении бывшей школы, организовал тифозный барак. В начале ноября и сам туда угодил: упал без сознания во время операции. Пролежал в бараке недолго. Как только спала температура, поднялся и, хотя от слабости темнело в глазах, сказал себе: «Раз на своих ногах стоим, значит, еще повоюем…» Весил тогда всего 46 килограммов.
В тот день, когда Беляев вернулся в санчасть, исчез из лагеря доктор Мельник. Куда — никто не знал. Старшим врачом-обер-артцем был назначен Беляев.
И вот первый рапорт врачу комендатуры Хорсту Фельгенхауэру. По заведенному порядку Беляев и переводчик санчасти доктор Ага стояли у порога, а немец сидел в глубине комнаты. Мальчишка, вероятно только что окончивший курс, он и этим хотел подчеркнуть свое превосходство.
Перелистав тетрадь, где регистрировались умершие, Фельгенхауэр вскочил и швырнул ее Беляеву в лицо:
— Пневмония, тиф, дизентерия! Это ложь! Что вы пишете? Русские свиньи поголовно заражены туберкулезом и мрут как мухи. К тому же вы плохо лечите своих соотечественников, обер-артц!
Сдерживая возмущение, Беляев попросил перевести, что долг врача требует от него писать правду и только правду. Что же касается лечения, то он, Беляев, имеет следующие предложения: во-первых, организовать санобработку — шинели на людях живые от вшей; во-вторых, утеплить помещения; в-третьих, улучшить питание.
Через день было получено разрешение восстановить банно-прачечный комбинат. За это взялись пленные инженеры Химикус и Заботин. Врачи начали наводить порядок в санчасти, бараках и казармах. Многие пленные, измученные голодом, болезнями, потерявшие всякую надежду на спасение, отказывались убирать и чистить помещения. Как тяжелый удар кнута, приходилось Беляеву не раз слышать за спиной злобный шепоток:
— Выслуживаешься, гад!
Но он делал вид, что ничего не замечает. И еще пуще бранился, кричал, грозил доложить самому господину коменданту, если не будут заделаны выбитые окна, не сделана уборка и дезинфекция. И была какая-то неведомая сила в этом донельзя истощенном человеке. Так энергично, по-хозяйски он распоряжался, что люди брались за работу, и в сердцах многих загоралась слабая искорка надежды: а может, еще не конец?
К зиме кое-что удалось сделать. Заработала котельная, банно-прачечный комбинат, в казармах стало теплее, чище. Начали кипятить воду, по предложению Шадурского витаминизировали ее хвоей. В санчасти тайком от немцев подкармливали тех, кто вовсе обессилел, оказывали больным всю возможную помощь. Усилия медиков не могли, конечно, остановить фашистскую машину истребления, но многим военнопленным сохранили жизнь. Смертность в лагере снизилась. Это доставляло Беляеву удовлетворение.
Он жил надеждой вырваться из лагеря. И мог это сделать, так как имел пропуск в комендатуру, аптеку, тифозный барак. А остальные? Беляев присматривался к товарищам, чувствовал, что и они его изучают. В конце концов пришел к убеждению, что это надежные люди. И если не все пойдут на прямой риск, то и не выдадут. Под видом проверки готовности помещения к зиме Беляев собрал на чердаке санчасти тех, кому доверял, сказал то, чего все ждали и что кто-то должен был сказать:
— Предлагаю открыть карты. Я человек русский, советский, коммунист и никогда не примирюсь с тем, что творят на нашей земле изверги-немцы!
Заулыбался, закивал головой доктор Ага. С восхищением смотрел на своего старшего товарища Костя Шадурский. Врачи Матюха и Симанский были немногословны:
— Наше мнение не расходится с вашим, Степан Васильевич.
«Доктор Ага» открыл свое настоящее имя: Александр Яковлевич Мильцман, член партии с 1917 года, батальонный комиссар.
Решили искать надежных людей в поселке. Беляев верил, что такие люди должны быть. Но как связаться с ними?
Сославшись на обострение язвенной болезни, Беляев попросил у Фельгенхауэра разрешение покупать в поселке продукты. Тот не возражал, намекнув, что коллега не должен забывать и его.
Теперь можно было действовать увереннее. В поселке Беляев не раз встречал ничем не приметного парнишку. Казалось, что он хочет заговорить, но не решается. На этот раз, заметив паренька у аптеки, Беляев подозвал его и спросил:
— Ты не знаешь, мальчик, у кого можно купить молока и яиц?
— Не знаю, дяденька, сами все голодные. Но я у мамы спрошу, а завтра, когда в тифозный барак пойдете, вам скажу.
Беляев отметил про себя, что мальчишка знает, когда и куда ходит обер-артц, и сказал:
— И на этом спасибо. Давай знакомиться. Меня зовут Степан Васильевич. А тебя?
— Меня Дима.
В сердце кольнуло: Дима! Так и его сынишку зовут. Как-то они там?
На другой день Дима Потапенко отвел Беляева и Мильцмана в дом Войткевичей. Приняли их сдержанно, но вежливо, хозяйка дала немного яиц и масла. Осторожные попытки завязать разговор о положении на фронте ни к чему не привели. Хозяин ответил:
— Мы с вами одно радио слушаем.
Назначили день следующей встречи, обещали раздобыть свиного сала.
А когда эта встреча состоялась, вспомнили про сало только в самый последний момент. Да и какое тут сало! У Войткевичей оказались бывший заведующий местной школой Трукшин, учитель Дорожкин.
— Мы знаем, Степан Васильевич, — сказал Трукшин, — что вы советский патриот. На нас вы тоже можете положиться.
И, как доказательство, протянул Беляеву «Правду» с сообщением о торжественном заседании в Москве и военном параде на Красной площади 7 ноября 1941 года да несколько листовок.
Трукшин передал указание подпольного Полоцкого райкома партии: препятствовать вербовке военнопленных в особые команды, организовать побеги из лагеря, поднимать дух людей.
Эта встреча окрылила Беляева и его товарищей, придала им новые силы.
Наиболее удобным способом агитации было… гадание на картах. Когда подпольщики узнали о наступлении наших войск под Москвой, они заранее выбрали военнопленного-москвича, узнали, кто у него дома. Потом один из них разложил карты:
— Супруга твоя и дети живы-здоровы, ждут тебя. Дом твой цел. Ломились в него бандиты, но запор не по зубам оказался. Поломали зубы да и ноги еле унесли… Так что не вешай голову, друг!..
В конце декабря с лагеря был снят карантин, и немцы начали вербовать пленных в «особые команды». Как правило, эти попытки проваливались. Но на работы в Германию направляли насильно — лишь бы человек был здоров. Как помешать этому? Беляев во время первого осмотра одного за другим браковал кандидатов на отправку по болезни.
Но это было не очень надежно. В конце концов немцы могли проверить и обнаружить обман. Тогда Беляев написал рапорт старшему врачу комендатуры о новой вспышке тифа. На лагерь вновь был наложен карантин, и всякая вербовка прекратилась.
А тем временем подпольщики вывозили из лагеря бойцов и командиров под видом тифозных больных, а то и с трупами умерших. Поселковые патриоты-подпольщики направляли беглецов в партизанские отряды, созданные Полоцким и Россонским райкомами партии. Не раз уводил пленных к партизанам связной комсомолец Дима Потапенко. По доносу юношу схватили немцы, жестоко били, пытали. Юный герой, любимец партизан, погиб, но никого не выдал… Сейчас в Боровухе-1 три памятника: воинам, павшим при освобождении поселка от гитлеровцев, замученным в лагере военнопленным и Диме Потапенко.
Пришло время, когда добрые люди помогли и самому Беляеву. Вот что об этом сообщила мне в письме Диана Егоровна Шанько из города Солигорска в Белоруссии:
«Мать моя была связной у партизан. От подпольщиков матери было задание связаться с лагерем военнопленных в Боровухе-1, найти там врачей. Все сложилось удачно. Встреча матери и Степана Васильевича была организована. Мать вернулась, у нее были все данные о Беляеве. Она пошла в немецкую комендатуру местечка Борковичи и предложила свои услуги. Мол, столько тифа вокруг, умирают люди, а некому работать. А муж моей двоюродной сестры — врач, сидит без дела в лагере в Боровухе. Там его одна моя односельчанка видела. Если это правда, то мать за него ручается головой, и немцы могут его под расписку выпустить на лечение больных тифом.
Степана Васильевича мать привезла в деревню Рожевщина. Моя первая встреча с ним. Я, босоногая и голодная, слезла с русской печи посмотреть на пленного. Худой, немного сутулый, небритый. А глаза? Сколько горя и тоски, смешанной с радостью свободы.
Степан Васильевич жил несколько дней с нами в Рожевщине, в доме материной сестры Дарьи Павловны Борисенок. Немного окреп. Потом переезд в Борковичи. Там по распоряжению бургомистра отвели дом под медпункт. Люди шли туда лавиной. Они обязаны Степану Васильевичу тем, что живут и сегодня. Народ его помнит. Много добрых слов говорят о нем…»
Борковичи — небольшое местечко на железной дороге между Полоцком и Верхнедвинском. Перебравшись туда, Беляев явился к коменданту. Тот, как и лагерное начальство, оставил врача стоять у порога, а сам развалился в кресле. Переводила полная пожилая женщина с лицом много потрудившегося на своем веку человека. Эта женщина чем-то располагала к себе. Держалась с немцами свободно, с достоинством. Кто она? Почему служит немцам?
В конце января позвали к переводчице. Жила она в доме сестры. Встретили Беляева приветливо, представились: Мария Васильевна и Анна Васильевна Мартиновские. Переводчицей была старшая из сестер, Мария. Она лежала с тяжелым приступом.
Беляев оказал необходимую помощь и собрался уходить. На прощанье Мария Васильевна негромко заметила:
— Остерегайтесь Гончарка, Степан Васильевич. Он передал немцам список коммунистов местечка. Вам назову надежных людей… К нам с сестрой — всегда милости просим!
Беляев долго думал об этом разговоре. Что это? Провокация? Но искренность этой женщины не вызывала сомнений. Вскоре удалось перевести сюда из лагеря доктора Шадурского. С врачами связался руководитель патриотической группы Попковский. Надо было получить хоть какую-то свободу действий. Помог случай. Как-то ночью врачей разбудил громкий стук в дверь. Встревоженный полицейский просил принять у жены роды. Беляев ответил, что, как врач, он готов это сделать, но имеет запрещение господина коменданта выходить ночью из амбулатории. Пойти согласен, если свидетелем будет бургомистр. Вскоре полицейский привел заспанного Гончарка…
После этого комендант разрешил Беляеву ходить на срочные вызовы и ночью, стали сообщать ему пароль. Кроме того, врачи получили пропуска в восемнадцать окрестных деревень для организации борьбы с тифом. Это открывало широкие возможности.
Беляев начал с того, что составил записку для населения о том, как беречься от тифа. Комендант одобрил текст. В деревнях начались собрания. Полицейские сгоняли на них всех жителей. Беляев обращался к гражданам:
— Страшная беда обрушилась на нашу Родину. Война принесла смерть, горе, страдания, тиф. Как отвести эту беду? Надо действовать, действовать организованно. Помните, какой лозунг был в первые годы Советской власти? «Если мы не победим вошь, то вошь победит социализм!» Так и теперь, но мы победим, обязательно победим!
Притихшие, настороженные люди переглядывались, кое-кто понимающе улыбался, беспокойно крутили головами полицейские. А доктор, как ни в чем не бывало, уже рассказывал, как ухаживать за тифозным больным, как избежать заражения.
Беляев и Шадурский с нетерпением ждали человека от партизан. И вот однажды в дверь сначала просунулась корзинка с яйцами, а потом протиснулся тот, кто нес ее в вытянутых руках. Осторожно поставив корзинку на пол, молодой мужчина вопросительно посмотрел на Беляева, потом на Шадурского:
— Мне нужен доктор Беляев.
— Я Беляев. На что жалуетесь?
Парень продолжал в нерешительности топтаться у двери. Беляев понял, что гость опасается Шадурского, и сказал:
— А это мой товарищ. Все, что вы хотите сказать мне, можете говорить при нем.
— Я от Попковского…
Человек с корзиной яиц был Сергей Казаченок, один из организаторов подпольной группы. Договорились, что для связи врачи будут приезжать в деревню Залесье, в дом отца Сергея, в деревню Переки — к его дяде, в Дерновичи — к Жене Бобченок…
К тому времени местные подпольщики объединились с чекистским спецотрядом «Боевой», сформированным из московских студентов-спортсменов.
Беляев и Шадурский стали разведчиками отряда.
Станция Борковичи расположена на очень важном участке железной дороги Витебск — Двинск, и в отряде требовали постоянной информации об интенсивности движения поездов, о характере грузов. Интересовались также настроениями в немецком гарнизоне и среди населения, просили достать побольше медикаментов и питание для радиоприемника.
Каждые три дня Беляев в условленных местах передавал информацию, получал листовки.
Сложнее было с медикаментами. Поехал в Верхнедвинск. С бумагой явился в городскую управу к чиновнику, ведавшему медициной. Еще с порога понял, что где-то раньше встречал этого человека. Тот тоже узнал Беляева:
— Какими судьбами, доктор? Помните, я у вас в Кемерове, в Рудничной больнице практику проходил?
Беляев согласно кивнул головой, а сам напряженно думал, как вести себя дальше, что за человек перед ним — свой или предатель? Ответил осторожно:
— Судьба забросила меня в Борковичи, людей лечу, а лечить нечем. Если можете, помогите.
Помог тот щедро. Потом Беляев еще два раза ездил к нему и привозил лекарства, термометры, шприцы, стерилизаторы, перевязочный материал. Драгоценные медикаменты Анна Шанько и Фаина Железнова переправили партизанам.
Как-то утром Беляев отнес батареи для рации в Залесье Сергею Казаченку. У него получил листовки и собрался уходить. На пороге столкнулся с Сашей, младшим братом Сергея:
— Полицаи! К нам!
Батареи сунули за печку, листовки — в медицинскую сумку. Беляев быстро надел халат, скомандовал хозяйке:
— Быстро в постель, стоните!
В дом ввалилось пятеро полицаев:
— Чужой кто есть?
Беляев вышел из комнаты, откуда доносились стоны «больной», строго спросил:
— Что за люди, почему мешаете работать?
Видимо, докторский халат и строгость произвели впечатление. Полицаи переглянулись, полезли за документами. Беляев тоже показал им свое удостоверение и пригрозил, что, если они сейчас же не уберутся, он пожалуется коменданту.
Полицаи ушли, теснясь в дверях.
Беляев и братья Казаченки несколько минут просидели молча. Доктор чувствовал себя, как после нескольких трудных часов у операционного стола.
Когда в Борковичи и окрестные деревни прибыла очередная карательная экспедиция, Беляев получил из отряда задание: любой ценой помешать карателям.
Доктор попросил коменданта принять его по неотложному делу. Внимательно выслушав информацию о том, что в районе расположения прибывшей части есть новые очаги тифа, комендант закричал:
— Почему раньше не докладывали об этом?
— Не хотел вас беспокоить, господин комендант, — ответил Беляев. — Полагал, что достаточно информировать господина бургомистра.
Он, действительно, оставлял бургомистру список больных, где почти против каждой фамилии было написано: тиф.
Комендант тут же вызвал Гончарка:
— Вам докладывал врач о новой вспышке тифа?
— Так точно, господин комендант!
Комендант выскочил из-за стола и влепил бургомистру пощечину. Потом, немного поколебавшись, протянул Беляеву руку — в знак особого расположения — и поблагодарил за службу.
Но на другой день в Борковичи приехали два немецких врача — проверять. Беляев показал им длинный список больных, для начала сводил немцев в два дома, где действительно были больные сыпняком. Спросил: «Будем ли смотреть еще?» — лихорадочно соображая, куда вести немцев. Ведь многие больные, против фамилий которых стояло слово «тиф», на самом деле болели вовсе не тифом. Немцы, тщательно протирая руки ваткой со спиртом, заявили, что больше больных смотреть не будут.
Вскоре каратели ушли из района. На марше они попали в партизанскую засаду и понесли большие потери.
Врачи ни на минуту не забывали о своих товарищах в лагере. Матюха, оставшийся за старшего в санчасти, и Мильцман продолжали устраивать побеги военнопленных, а потом под предлогом посещения аптеки бежали и сами.
Все тревожнее становились сводки Совинформбюро, все тяжелее было у Беляева на сердце: он, опытный хирург, так нужный сейчас в бою, на переднем крае, стал настойчиво проситься в отряд. Но ему дали задание — всячески препятствовать отправке мужчин в Германию. А потом эти люди уходили в партизанские отряды.
Беляев бдительно следил, чтобы в отряд не проникли немецкие агенты. Не раз немцы пытались это сделать, но не удалось. Однажды на приеме незнакомый мужчина, назвавшийся Яворским, стал расспрашивать доктора, не знает ли он, как установить связь с партизанами. Он, мол, много натерпелся от немцев. Но «больной» вызвал подозрения. Беляев тут же сообщил в отряд об этом. И вскоре немецкий агент был разоблачен.
Наконец Беляев получил разрешение уйти в отряд. Он запасся распоряжением коменданта открыть медпункт в Дерновичах. И вот рано утром, захватив медикаменты и инструмент, Беляев с двумя партизанами перебрались через речку и ушли в лес.
Партизаны вели бои с немцами и привозили немало раненых. Оперировать их приходилось в очень сложных условиях. Но другого выхода не было, и Беляев шел на риск, чтобы спасти людей. И спасал!
В августе из Центра поступил приказ направить врачей-хирургов на Большую землю. Беляев уходил с большой группой. Через линию фронта шли «окруженцы», шли мужчины призывного возраста из местного населения, чтобы влиться в ряды армии.
Врачом в отряде остался Константин Шадурский, после войны — известный профессор.
После перехода линии фронта Беляева назначили ведущим хирургом полевого госпиталя танковой армии. Во время боев на Курской дуге он был отмечен орденом Отечественной войны. Осенью 1943 года получил тяжелую контузию. На лечение направили его в Кемерово. После излечения — опять хирургом, главным врачом областной больницы. И так тринадцать лет, как один день: операции, операции…
Но не выдержало сердце, на несколько месяцев свалил тяжелый инфаркт. Врачи настоятельно рекомендовали отдых, а он без работы не мог, остался доцентом на кафедре хирургии. Занятия вел с удовольствием. Нравились они и студентам — учителю было что показать, ученикам — чему поучиться.
В архиве Степана Васильевича есть блокнот, который называют «голубым». Но со временем он пожелтел. На обложке написано: «Беляев С. В.» Немало в нем глубоких мыслей. Вот одна запись, приоткрывающая его внутренний мир:
«Наивысшее удовлетворение человеку приносят плоды его труда. Работа с любовью, охотой, интересом доставляет радость, такая работа не скучная. Одержимые полезной созидательной страстью движут человечество вперед. И след после себя оставляют. А какая у тебя страсть и что ты сделал?.. Человек без страсти похож на печь без огня: и сама холодна, и других не греет. И заводится нечисть… Кто сам горит, он и других зажигает».
* * *
Идут годы, вот уж и 50-летие Победы. Рядом с нами все меньше тех, кто добывал ее на поле боя. Наступит время, когда уйдет последний из участников Великой Отечественной. Но останется память.