Для тех, кто в море

Для тех, кто в море

Наша жизнь резко делится на две крайне различные формы бытия: в море и в базе.

В море — значит на фронте. Только фронт наш своеобразный. Он начинается с выходом из Кольского залива и простирается на сотни миль вокруг — к западу, северу, востоку. Как охотник в лесу выслеживает добычу, так и мы бороздим океан в поисках врага. Мы не видим людских страданий и опаленных сражениями городов. Наоборот, в перископ мы можем рассматривать на норвежском побережье чистенький, уютный Берливог с его покатыми черепичными крышами, высокими белыми кирками — этакий осколок мирного времени, словно бы обойденный войной.

Случается, охота оканчивается ничем. Бывает — и теперь с каждым разом все чаще, — мы встречаем и успешно атакуем врага. Минуты, десятки минут маневрирования, залп, глухой рокот взорвавшихся торпед… Этого порой бывает достаточно, чтобы тактически, материально и морально окупить несколько походов подводных лодок. Затем — и теперь это тоже с каждым разом все чаще — охотник может стать дичью. Лодку атакуют, преследуют иногда несколько десятков минут, иногда много, очень много часов.

Но каким бы результатом ни завершился поход (кроме, разумеется, рокового), лодка с неизменным постоянством стремится к единственному географическому пункту, с которым она связана невидимой, но прочнейшей пуповиной, — в базу, в Полярное.

[85]

Роль базы в подводной войне велика чрезвычайно. И не только как источника, из которого черпаются израсходованное топливо, боеприпасы, продовольствие, не только как места, где люди могут восстановить порядком измотанные силы. База обеспечивает «отдыхом» и «лечением» сам подводный корабль, «здоровье» которого подвергается суровым испытаниям в каждом походе. А это как раз и есть сложнейший вид обеспечения, связанный с заблаговременной, еще довоенной подготовкой, с правильным учетом экономических и индустриальных возможностей района базирования.

С началом войны нашим флотским интересам подчинена вся судоремонтная промышленность Мурманска. Есть, конечно, у нас и свои, искони военно-морские ремонтные предприятия. И среди «их — приданный нашей бригаде плавучий завод «Красный горн», скромно именуемый плавмастерскими. На Север он прибыл из Кронштадта летом 1935 года. Многие кадровые рабочие «Красного горна» пришли сюда вместе со своим судном. Это — люди, душой прикипевшие к флоту, навек связавшие с ним свою судьбу.

Таких рабочих можно встретить на каждом флотском предприятии. Много лет спустя после войны, в 1962 году, я с радостью пожал руку начальнику цеха одного из плавзаводов Василию Никитовичу Новикову; он еще с кронштадтских времен работал на «Красном горне». Тогда же встретил я и заводского диспетчера Николая Лазаревича Тесаловского; он трудился слесарем по ремонту подводных лодок с 1935 года, сразу после срочной службы на эсминце «Куйбышев». С того же года не изменяет профессии слесаря-дизелиста Павел Иванович Сидельников. Этой замечательной рабочей гвардии флот обязан своими победами не меньше, чем морякам, плававшим на кораблях.

Коллектив «Красного горна» был кровно связан с подводниками. Возглавлял его Андрей Трофимович Щур — бывший инженер-механик «Щ-401». В той же должности на «Д-1» служил в прошлом и главный инженер плавмастероких Константин Васильевич Степанов. Были у нас с «Красным горном» и буквально родственные связи — инженером там работала Мария Столбова, жена командира «Щ-402».

[86]

Да и вообще отношение всех членов заводского коллектива к ремонту подводных кораблей было таким, словно там служили их близкие родственники. Ведь ремонт этот — дело очень ответственное. Даже небрежно подогнанный клинкет или плохо притертый клапан может стать причиной того, что лодка, погрузившись, больше никогда не всплывет на поверхность. Особенно если ей пришлось вынести бомбежку. И на «Красном горне» никогда не забывали, что жизнь подводников находится и в их руках. Часто, возвратившись из похода, моряк» приходили на плавмастерские, чтобы пожать рабочим руки, поблагодарить их за высокое качество ремонта, выдержавшего проверку морем и боем.

Щур и Степанов сумели хорошо наладить производство. Кому-кому, а им-то досконально известны все явные и тайные «болезни» лодок и способы их «лечения». Работа на «Красном горне» ведется и днем и ночью, несмотря ни на что, в том числе и на воздушные налеты. Моряки тоже не сидят без дела. У нас уж так заведено: экипажи лодок, находящихся в ремонте, принимают участие в работе. Причем многие краснофлотцы и старшины не уступают в рабочей сноровке специалистам высшей квалификации.

В промежутках между походами мы учимся. Учатся по своим специальностям бойцы, учатся и командиры. Есть у нас тренажер конструкции нашего комбрига Виноградова, который помогает командирам лодок отрабатывать выход в торпедную атаку. Этот кустарный, созданный силами моряков прибор далек от совершенства. Макет корабля, по которому ведется стрельба, передвигается вручную.

Охотно занимаются наши командиры на столе атак — приспособлении для тренировки моряков противолодочных кораблей. Один из командиров выступает в роли подводника, другой — противолодочника. Они не видят и не слышат друг друга, данные о «противнике» поступают к ним, как и на настоящих кораблях, через гидроакустиков. Командиры «маневрируют», меняя курсы и скорости своих «кораблей». И сообразно их командам на стеклянной, покрытой бумагой поверхности стола атак движутся световые стрелки, одна из которых изображает подводную лодку, а другая — противолодочный корабль. Руководитель тренировки находится у стола и следит за маневрами обоих кораблей. Такие занятия

[87]

очень полезны — они развивают тактическое мышление командиров, помогают им лучше понять приемы боевой работы своих врагов — фашистских противолодочников. Ведь в тактике и наших и немецких противолодочных кораблей нет принципиальных различий. Вдобавок ко всему эти тренировки очень увлекательны, насыщены духом соревнования.

Но главная форма учебы, которой не минует ни один экипаж, особенно если возглавляет его молодой командир, — это фактические учебные атаки. Лодки выполняют их на Кильдинском плесе, поблизости от выхода из Кольского залива. Это относительно спокойное место, но и там нередко приходится производить совсем не учебные срочные погружения, спасаясь от неприятельских самолетов.

Всем, что нужно для учебы, для боя, для жизни, нас обеспечивает береговая база. Так называется на флоте служба тыла соединения. Возглавляют бербазу капитал 3 ранга Григорий Морденко и батальонный комиссар Василий Шувалов. Оба они в прошлом плавали на подводных лодках, и обоим хорошо известны нужды кораблей и запросы экипажей.

Хозяйство береговой базы большое, коллектив ее многолюдный. А что касается духа, настроения людей, то об этом красноречивее всего говорит такой пример. Когда летом начали формировать матросские отряды для фронта, на береговой базе четыреста человек записалось добровольцами. Из их числа отобрали двести семьдесят три человека. Всех желающих, конечно, послать на фронт не могли. Ведь кому-го надо готовить корабли к походам. А дело это не простое, не легкое.

Днем и ночью, в любую погоду лодке могут потребоваться топливо и торпеды, продовольствие и дистиллированная вода, смазочные масла и кислород. Все это подается к причалу моряками береговой базы. Есть здесь и дизеля, которые заряжают аккумуляторные батареи лодок. А если на лодке кто-нибудь заболел и не может идти в море, равноценную замену дает опять-таки береговая база, где имеются представители всех лодочных специальностей.

Прозаически-будничный, тяжелый труд, в котором как будто бы нет места для ярких, героических поступков, люди бербазы выполняют поистине самоотверженно.

[88]

Не было случая, чтобы по их вине лодка задержалась с выходом в море. И подводники по справедливости считают их соучастниками своих побед.

Но ведь это не всегда служит хорошим утешением. К примеру, матрос, который ездит на кривом базовском мерине Ваське, не чувствует себя отважным покорителем морских глубин, хотя товарищи и называют его с ехидцей «подводником», имея в виду запряженную подводу. И военкому Шувалову приходится прилагать немало сил, разъясняя людям, сколь велик их вклад в боевые дела бригады, как почетна их работа. Но все же желание «понюхать пороху», ощутить себя настоящим бойцом, утвердиться в самосознании активного участника войны не, покидает матросов. Им все-таки кажется, что они слишком мало делают для победы. Всеобщую зависть вызывает судьба тех, кто попал воевать на сухопутье. Отзывы о них самые лестные, они не посрамили честь подплава. Смертью храбрых пали в боях матросы береговой базы Александров, Долгов, Лизогуб, Тельников…

Во время стоянок мы живем в удобных теплых помещениях, где за каждой лодкой и дивизионом закреплены «кубрики» и «каюты». Все мы находимся на казарменном положении.

В Полярном малолюдно. Сейчас его населяют почти одни военные. Редкий досуг мы коротаем в Доме флота. Там регулярно идут кинокартины. Выступает наш флотский ансамбль под руководством Бориса Боголепова. Ставит спектакли театр Северного флота. Да и вообще в базе постоянно происходят какие-то события, вносящие разнообразие в нашу жизнь.

Летом прошлого года, например, всеобщее любопытство вызвали английские моряки. В августе к нам пришли две британские подводные лодки — «Тайгрис» и «Тридент». Встретили мы их дружелюбно и гостеприимно. В первый же день около помещений береговой базы собирались группы английских и наших матросов. Завязывались очень оживленные беседы, главным образом с помощью жестов. Англичан угощали папиросами и махоркой. Они в свою очередь угощали наших моряков непривычно душистыми сигаретами. Показывали друг другу фотографии родных, деньги, часы.

На следующий день такие группки еще собирались накоротке. Но взаимный интерес был быстро исчерпан.

[89]

Давал себя чувствовать языковой барьер. Англичане не говорили по-русски. А наши краснофлотцы не были сильны в английском. И встречи эти прекратились сами собой. Правда, контакты офицеров продолжались. Изредка устраивались совместные обеды. Командиры какой-нибудь «катюши» приглашали на обед офицеров одной из английских лодок, Потом следовало ответное приглашение.

Все мы вольно или невольно сравнивали порядки на английских кораблях с нашими. В глаза бросалось то, что наши лодки выглядели чище, опрятнее. Да и в смысле дисциплины мы отличались от англичан, выделяясь в лучшую сторону. Подводники наши были подтянуты, соблюдали форму одежды, приветствовали друг друга, отдавая честь, чего нельзя было сказать об англичанах.

Когда «Тайгрис» и «Тридент» добивались успехов в боевых походах, они, возвращаясь с моря, поднимали на фалах небольшие фашистские флаги, перевернутые вверх ногами, по числу потопленных кораблей и салютовали сиреной. И наши моряки прибегали к причалам, чтобы поздравить союзников с победой. Выходили и англичане встречать наши лодки, объявлявшие о своих боевых делах артиллерийскими салютами.

На смену этим лодкам потом пришли две другие — «Сивулф» и «Силайен», Они тоже имели боевые успехи. Базировались английские подводники на Полярное до 1943 года.

Приятное разнообразие в наш будничный быт вносят торжественные обеды с жареным поросенком. Этим роскошным по военным временам блюдом угощают победителей. А началось все с шутки. Как-то Августинович, сохраняя серьезное выражение на лице, сказал Морденко:

— Не вижу со стороны береговой базы ликования по поводу наших побед. Подводники, понимаешь ли, в поте лица корабли топят, салюты в честь этого дают. А вы вроде бы и не замечаете. Поросенка бы, что ли, резали за каждую победу. А то нехорошо получается…

Григорий Павлович отнесся к такому предложению вполне по-деловому. Договорились, что для каждой команды, вернувшейся с победой, будет даваться обед с поросятами по числу потопленных кораблей. И командир базы сдержал свое слово. Новый обычай всем очень

[90]

 понравился. И вскоре Морденко пришлось завести довольно крупный свинарник. Случалось, он сокрушался:

— Ну виданное ли дело? Для одной «малютки» — двух поросят жарить! Команда ведь маленькая — не съедят. Да и свиней этак не напасешься.

Однако опасения рачительного хозяйственника были напрасны. Поросячье стадо имело достаточный приплод. А то, что попадало на праздничный стол, никогда не оставалось недоеденным.

Популярность таких обедов объяснялась отнюдь не преувеличенным интересом подводников к тонкостям гастрономии. Обеды с поросятами стали своеобразной формой сплочения и укрепления нашей морской семьи и даже обмена боевым опытом. На них приглашали командующего флотом, члена Военного совета, командование бригады, командиров дивизионов и лодок, стоявших в базе. В простой и непринужденной обстановке участники минувшего похода с увлечением рассказывали о пережитом в море, приводили бесчисленные подробности боевого столкновения с врагом. Здесь в отличие от официальных разборов их рассказы получали более сочную, эмоциональную окраску.

За некоторыми праздничными столами бывает не принято говорить о повседневных делах, о службе — считается, что интереснее и лучше для отдыха вести общий, «развлекательный» разговор; в этом видят чуть ли не признак хорошего тона. Мы придерживались на это своей точки зрения. Для нас не было ничего, более интересного и увлекательного, чем свежие воспоминания товарищей о поиске и торпедных атаках, артиллерийском бое и уклонении от вражеского преследования. Ведь в этом была вся наша жизнь!

Да и разве не интересно было послушать, к примеру, Виктора Котельникова после его январского похода?! В этом походе все началось с атаки транспорта, стоявшего на якоре в небольшой бухточке у самого берега.

— Дали носовой залп этак кабельтовых с десяти, — рассказывал Виктор Николаевич, — а взрыва никто не слышит. Ну, думаю, промазал. Глянул в перископ — транспорт стоит целехонький. Так и есть, промазал! Обругал я себя предпоследними словами и решил развернуться для кормового залпа. Выпустили две торпеды из кормовых аппаратов. Смотрю в перископ — что за на-

[91]

важдение?! Транспорт как заколдованный. Стоит, и ничего ему не делается. А под килем двенадцать метров. Маневрировать для выхода в третью атаку рискованно, бухточка тесная. Что делать? Остается одно: всплывать и топить фашиста артиллерией.

Всплыли. Сапунов со своими артиллеристами, как полагается, пулей наверх выскочил. Бросились они к орудиям. И тут нашим глазам открывается такая картина: транспорт хотя и медленно, но тонет. Значит, все-таки попали мы в него. А к нему полным ходом идет сторожевик, невесть откуда взявшийся. Погружаться поздно. Надо бой принимать. И Сапунов из обеих «соток» ударил по сторожевику.

Со второго залпа сторожевик загорелся, как свечка. Тогда мы решили помочь транспорту, — он, бедняга, никак потонуть не может. Перенесли огонь на него. А тут около нас всплески начали подниматься — это береговая батарея вступила в бой. Принялись маневрировать, но стрельбу не прекращаем. После четвертого залпа транспорт приказал долго жить. И вдруг — чудо. Глазам своим не верю: стоит транспорт как ни в чем не бывало. Не померещилось ли мне, думаю, как он тонул? Пригляделся получше — а это, оказывается, второй транспорт, поменьше. Он за первым не виден был. Перенесли огонь на него.

Только он успел потонуть, смотрим, сторожевик пожар погасил. Снова по сторожевику пальбу открыли. Тут из-за мыса еще один корабль выскочил. Но как увидел, что его компаньону туго приходится, — развернулся и назад удирать. А на сторожевике опять пожар вспыхнул, больше прежнего, и он с дифферентом на корму быстренько потонул.

Пока мы корабли топили, мне показалось, что один снаряд с батареи нам в корму попал. Поэтому, как только кончили бой, продули главный балласт и пошли под дизелями в море.

— А как лодка вас атаковала? Виктор Николаевич, расскажите!

— Да что тут особенно интересного? — пожимает плечами Котельников. — Вышли мы из бухты, идем, вдруг Кириченко — он сигнальную вахту нес — кричит не своим голосом: «Торпеда слева сорок пять!» Вовремя доложил. Успели уклониться поворотом влево. Только

[92]

 уклонились, снова Кириченко увидел три следа торпед, но уже по корме. Пришлось дать «самый полный» обоими дизелями и повернуть вправо. Напряженный был момент. Если бы не Кириченко, не сидели б мы тут, за столом.

Потом немка подняла перископ и показала рубку. Снова сигнальщики не подвели, сразу заметили. Расчет сорокапятки успел открыть огонь. Лодка быстро погрузилась, а было в нее попадание или нет — сказать трудно. Вот и все. А когда пришли в район зарядки, установили, что корма у нас не повреждена. Неточно била немецкая батарея.

— А знаете, товарищ Котельников, что везли транспорты, которые вы потопили? — опрашивает Головко.

— Нет, товарищ командующий.

— Полушубки они везли для лапландской группировки. Тридцать тысяч полушубков. Сами немцы в газете плакались: русские, мол, воюют не по правилам, бесчеловечно. Горные егеря теперь простудиться могут.

Все дружно хохочут.

— Пусть егеря на морозе попляшут, — смеется Виктор Николаевич. — Мы их в гости не приглашали…

Так проходят торжественные обеды. На них вносятся и деловые предложения, берутся новые обязательства. И вся атмосфера согревает душу теплом, наполняет сердце гордостью за то, что вокруг тебя такие чудесные, верные друзья.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.