Глава 23 Призраки в сумраке

Глава 23

Призраки в сумраке

О личном враче Гитлера, докторе Отто Лемане, известно мало. Его имя может с равным успехом быть и подлинным, и вымышленным. На основе имеющихся скудных документальных данных можно заключить, что он состоял в НСДАП с первых лет создания партии, но в военной иерархии не занимал какого-либо важного поста. В последние годы войны он, по всей видимости, был вовлечен в реорганизацию медицинской службы вермахта. Сам он говорил, что был взят в плен Союзниками сразу после войны, но после того, как бумаги на его арест были подписаны советскими властями, ему удалось бежать. По «крысиной тропе», контролируемой Ватиканом, в 1947 году Леман прибыл на эстансию «Иналько», где сразу же был назначен главным медиком «Долины Адольфа Гитлера». Леман был неразговорчивым человеком и, живя в «Центре», воздерживался от политических дискуссий, а досуг предпочитал проводить за чтением.

Мемуары, предположительно принадлежащие перу Отто Лемана[660] и описывающие его жизнь как врача фюрера, сохранил моряк с крейсера «Адмирал граф Шпее» Генрих Бете, с которым они вместе заботились о больном и престарелом Гитлере. Считается, что Бете передал «бумаги Лемана» капитану Мигелю Монастерьо, с которым подружился в конце 1970-х годов. Сам капитан с сожалением утверждает, что документы потерялись в одном из переездов, которых в его долгой жизни было немало. В вышедшей в 1987 году книге Монастерьо «Hitler muri? en la Argentina» («Гитлер умер в Аргентине») изложена как информация из мемуаров Лемана, так и воспоминания Бете, которыми он поделился с капитаном (см. главу 18).

Мемуары Лемана в том виде, в каком они представлены в книге Монастерьо, не являются повествованием в строгом смысле слова. Они полны мистицизма, оккультизма и отсылок к радикальным мыслителям, стоявшим у истоков национал-социализма в Германии в 1920-х годах; судя по всему, Леман был хорошо знаком с многими из этих людей. Его странные отступления, в которых Гитлер предстает кем-то вроде медиума, посредника для оккультных сил, стремившихся уничтожить Землю, производят впечатление абсурдной апологии зла холокоста, за которым стояли конкретные люди из плоти и крови. (В одном месте Леман даже предполагает, что между Гитлером и британскими оккультистами состоялась «магическая битва»,[661] в результате которой последние сумели защитить свою страну от вторжения Германии в 1940 году.)

В книге «Hitler muri? en la Argentina» содержатся и наблюдения Лемана за ухудшающимся здоровьем Гитлера, в чем сам Леман видел вину доктора Теодора Моррелля, практикующего врача и специалиста по лечению венерических заболеваний, которого в 1936 году фюреру представили его фотограф Генрих Гофман и Ева Браун, работавшая в то время ассистенткой Гофмана. Леман обвинял Моррелля в «рискованном применении наркотиков и других веществ сомнительного действия». Он отдавал должное своему коллеге за видимый успех в лечении желудка фюрера, но вместе с тем утверждал, что нервная система Гитлера, и без того уже достаточно расшатанная, после лечения Моррелля осталась «пораженной хронической болезнью», и что Моррель «серьезно отравил эту тонкую материю, которую нелегко восстановить». Леман также обвинял Моррелля в использовании галлюциногенных препаратов с целью усилить свое влияние на пациента.

Заметки Лемана о физическом состоянии Гитлера в книге Монастерьо становятся более подробными с момента переезда на эстансию «Ла-Клара» в 1955 году. Адольфу Гитлеру исполнилось 66 лет, и его здоровье, окрепшее после приезда в Аргентину, теперь стало снова слабеть. Многие историки от медицины предполагают у фюрера болезнь Паркинсона, первые признаки которой, возможно, появились еще в 1930-х гг.; после 1950 года симптомы стали быстро развиваться и большую часть времени он проводил в покое и задумчивости. Политика интересовала его все меньше. Борман, которому Гитлер по-прежнему доверял, рассказал ему, в какой серьезной опасности оказалась «Организация» после падения режима Перона, но у Гитлера уже не было ни сил, ни средств, чтобы что-то изменить. Лишившись общения с внешним миром и не возглавляя больше никакой хоть сколько-нибудь влиятельной структуры, престарелый диктатор оказался брошенным в одиночестве и забвении.

Опираясь на заметки доктора Лемана, капитан Монастерьо пишет о рутинности повседневной жизни Гитлера. Как правило, он появлялся незадолго перед полуднем. Поприветствовав Лемана и Бете, он шел на прогулку со своей собакой, которая была той же породы, что и прежняя любимица фюрера, Блонди, и имела ту же кличку. Остаток дня он отдыхал, разговаривал с двумя своими компаньонами или снова отправлялся гулять. После Гитлер проводил с Бете так называемые «рабочие совещания», бессвязно и путанно болтая обо всем подряд, на которых бывший моряк задерживался порой до 3–4 часов утра. По словам Лемана, временами бывший фюрер «вновь расцветал», однако ненадолго. Его нервная система оставалась надорванной, и по мере того, как в унынии проходили год за годом, меланхолия стала его обычным состоянием.

Разговаривали эти трое много. Леман называл их компанию «чудаками» и «изгнанниками», полностью оторванными от внешнего мира и происходящих в нем событий. Отношение доктора к Гитлеру, как можно заключить из его записей, было сложным. К своему пациенту он проявлял обычное для врача участие, однако время от времени обзывал его «чудовищным диктатором, который ныне потерял и лицо, и мундир». С презрением он говорил и о Генрихе Бете, называя его «человеком, который, похоже, умер много лет назад». Собственное незавидное положение вызывало у него приступы жалости к себе: он считал себя «старым забытым доктором, который на закате жизни оказался в слишком тяжелых условиях, которые он не в силах вынести».

20 апреля 1956 г., в свой 68-й день рожденья, Гитлер ожидал прибытия четверых важных гостей (Леман не упомянул, кем они были). Ему пообещали представить подробный доклад о текущей обстановке в нацистской партии, однако никто из гостей так и не появился. Именно тогда Гитлер впервые заподозрил, что Борман окончательно предал его. В сентябре того же года он слег в постель из-за сердечного недуга. Доктор Леман запретил ему беспокоиться даже по малейшему поводу, и Гитлер навсегда оставил все мысли о политике.

По воспоминаниям Лемана, в начале ноября 1956 года Борман, который до этого ездил в Чили, посетил ранчо «Ла-Клара». Поначалу Гитлер принял его холодно. Они проговорили больше трех часов, но к концу этой встречи к Гитлеру опять вернулся оптимизм. Его старый помощник заверил его, что «Организация» уверенно растет и развивается. Борман пробыл в поместье два дня и на утро своего отъезда подозвал Бете к себе. Поблагодарив бывшего моряка за службу и неоценимые услуги, он попросил его не тревожить Гитлера по какому бы то ни было поводу и постараться сделать его жизнь как можно более спокойной. Борман сказал, что однажды придет день, когда Гитлера снова услышит весь мир, но на текущий момент его здоровье было важнее всего.

Свой оптимизм Гитлер сохранил ненадолго; его неоднократно посещали мысли о самоубийстве, от которого его отговаривали Бете с Леманом, ставшие ему самыми близкими товарищами. В отличие от тех свидетелей, которые были с Гитлером в бункере до 28 апреля 1945 г. и утверждали, что тогда он был усталым, но полностью владел собой, Леман полагал, что суицидальные настроения присутствовали у Гитлера уже тогда: «Такая же мания самоубийства обуяла его и в бункере в 1945 году, но на том этапе Борман все еще отводил Гитлеру ключевую роль в своих послевоенных планах и поэтому предотвратил то, что жестоко ударило бы по его замыслам о возрождении организованного нацизма». Впрочем, не следует забывать, что сам Леман в бункере не присутствовал.

Заточение, в котором волею судьбы оказался Гитлер – да еще в столь неудачно подобравшейся компании двоих товарищей по несчастью – подтолкнуло и его самого к некоторым неожиданным признаниям. Так, он поведал Бете о любовной интриге с «истинной представительницей арийской расы», спортсменкой Тилли Флейшер. На печально известных Олимпийских играх в Мюнхене в 1936 году она завоевала золото в метании копья, и Йозеф Геббельс представил ее фюреру. Влюбившись в Тилли с первого взгляда, Гитлер поселил ее в загородном доме в пригороде Берлина. Их романтическая связь продолжалась 8 месяцев, но когда Гитлер узнал, что Тилли ждет ребенка, то попросил своего друга доктора Фрица Хойзера жениться на ней. Хойзер повиновался и, когда Тилли была на 5-м месяце беременности, получил изрядную компенсацию за выполнение «патриотического долга»: он был назначен главным инспектором медицинской службы Франкфурта. Когда в 1945 году Третий рейх рухнул, доктор Хойзер добился развода, упаковал чемоданы и покинул Германию. Гитлер видел свою внебрачную дочь, которую назвали Гизелой, лишь однажды.[662]

Бете, почитавший Гитлера как бога и всю жизнь посвятивший нацизму, был поражен этим признанием. Он вспомнил другую историю, произошедшую в октябре 1946 года. Жена бывшего руководителя президентской рейхсканцелярии Отто Мейснера удивила тогда весь мир заявлением о том, что в 1935 году Магда Геббельс родила от Гитлера сына – ребенок стал результатом бурного романа, случившегося между ними летом 1934 года, когда они отдыхали на Балтийском море. Как утверждала фрау Мейснер, Магда сама сказала ей, что настоящим отцом маленького Гельмута Геббельса[663] был Гитлер. Этого ребенка вместе со своими пятью дочерями Магда убила в бункере, перед тем как покончить жизнь самоубийством вместе со своим мужем.

Гитлер пытался навестить свою прежнюю любовь, чтобы написать портрет, однако болезнь Паркинсона почти не позволяла держать ему кисть. Доктор Леман описывал его состояние как близкое к критическому; бывший диктатор жаловался на «острые невралгические боли лица», вызванные небрежно проведенной операцией по удалению осколков от взрыва бомбы Штауффенберга. Страдал Гитлер и от приступов мигрени, которые со временем становились сильнее и продолжительнее. Если верить книге Монастерьо, Леман, выражавшийся старомодным слогом, писал: «Боже, помоги мне! Временами меня охватывает странная радость при виде ужасных страданий этого человека. Мне казалось, что вся без счета пролитая кровь вопиет из жил Земли об отмщении Гитлеру».

Время между 1957 и 1961 годами тянулось мрачно и однообразно; в этот период Леман делает записи о постепенном физическом и умственном угасании Гитлера. Однажды ночью, в конце января 1962 г., незадолго до рассвета они с Бете услышали «ужасающие стенания» и поспешили в спальню к Гитлеру. Тот сидел на краю постели «в состоянии полнейшего нервного расстройства». Рядом с ним на кровати валялись фотографии, на которых были запечатлены последствия войны. На одной из них, по словам Лемана, была «группа казненных еврейских детей». Гитлер плакал монотонно, раскачиваясь взад-вперед на краю своей кровати, и даже не заметил вошедших.

Нигде в мемуарах Лемана не содержится и намека на то, что Гитлер, возможно, не знал о холокосте или не занимал центрального места в его подготовке. Напротив, дневник доктора сохранил многочисленные свидетельства крайней ненависти Гитлера к еврейскому народу – эти взгляды, кстати, разделял и сам Леман, однако он излагал их эзотерическим, псевдоинтеллектуальным языком.

На протяжении января 1962 г. физическое и психическое здоровье Гитлера таяло все быстрее и в конце концов часть его лица оказалась парализованной. Часами напролет он сидел, вглядываясь в озеро и горы на горизонте «будто одержимый». Леман чувствовал, что ему остается только ждать, пока «призраки Освенцима, Бухенвальда, Треблинки и многих других мест наконец утащат его из этой жизни. Теперь осталось совсем недолго». Несколько ночей подряд Гитлера одолевали видения «искаженных лиц, полей, усеянных трупами, которые восставали, чтобы обвинить его, и тянули к нему трясущиеся руки». Гитлер едва мог уснуть, несмотря на общие усилия Лемана и Бете, отказывался от еды, и бо?льшую часть времени проводил «чередуя рыдания с воспоминаниями о детстве».

В полдень 12 февраля 1962 года Гитлер, которому было 72 года, упал без чувств в тот момент, когда двое его опекунов помогали ему в ванной. Три часа спустя у него случился инсульт, в результате чего левая сторона его тела оказалась парализованной. На рассвете следующего дня диктатор впал в кому. 13 февраля 1962 г. в три часа дня доктор Леман констатировал отсутствие всяких признаков жизни.

После смерти Гитлера Отто Леман и Генрих Бете стали больше не нужны «Организации»; теперь они были всего лишь двумя свидетелями, которым следовало заткнуть рот. Осознавая это, Леман уговорил Бете на побег. Захватив с собой записи Лемана и некоторые другие второстепенные документы, бывший моряк сумел скрыться от организации шпионов и убийц Мюллера и Бормана. Он поменял имя, став Хуаном Павловски, и умер в 1977 году[664] на окраине патагонского приморского городка Калета-Оливия. Доктор Леман, судя по всему, был не столь удачлив: вскоре после смерти Гитлера он исчез – возможно, был убит по приказу Бормана. Это событие стало последним актом, связанным с жизнью и смертью Гитлера в Аргентине.

След Бормана и Мюллера прервался позже.[665] 26 июля 1971 г. газета Boston Globe процитировала слова Цви Алдуби, бывшего офицера израильской разведки и соавтора вышедшей в 1960 году книги «Minister of Death» («Орудие смерти»), который заявил, что Мартин Борман живет на ранчо в Парагвае. Писатель Ладислас Фараго также утверждал, что видел Бормана – одряхлевшего и потерявшего интерес к жизни – в том же году в отдаленном уголке Боливии. С возвращением к власти Хуана Доминго Перона 20 июня 1973 г. Борман, по словам Фараго, снова перебрался в Аргентину и поселился в отдельном доме в Сан-Исидро, престижном районе Буэнос-Айреса. Когда в июне 1974 года Фараго писал свою книгу, рейхсляйтер все еще жил там.

Пол Мэннинг сообщал, что Мюллер и его прежний начальник Борман – оба родились в 1900 году – в 1980 году все еще жили в Аргентине. О точной дате смерти этих двух нацистских иерархов нет никаких данных.

Альберт Шпеер в своих мемуарах вспоминал об одном разговоре с Адольфом Гитлером, состоявшемся в ноябре 1936 года; говорили тогда о Тысячелетнем рейхе. Гитлер стоял перед огромным панорамным окном в своей резиденции в Берхтесгадене и вглядывался в свой любимый баварский горный пейзаж – который окажется так похож на вид из его патагонской усадьбы «Иналько». Тогда Гитлер объявил: «Для меня существуют лишь две возможности. Выиграть и привести в исполнение все мои планы, или проиграть. Если я выиграю, то стану одним из величайших людей в истории. Если я проиграю, я буду осужден, отвергнут и проклят».[666] Мир осуждает, отвергает и проклинает Адольфа Гитлера и его режим абсолютного зла по сей день.

Да, поверженный фюрер умер в Аргентине – в агонии, безумии и забвении, через 17 лет после побега из бункера, где, как поверил весь мир, он покончил жизнь самоубийством. Это лишний раз подтверждает ставшие известными слова, его и Йозефа Геббельса: «Пусть ложь будет большой, пусть она будет простой, постоянно повторяйте ее, и в конечном итоге в нее поверят». Мир верит, что Гитлер погиб в Берлине.

Уинстон Черчилль, заклятый враг Гитлера, однажды произнес не менее знаменитые слова: «История будет добра ко мне, ведь я сам буду ее писать». Но его противник предвидел такую возможность и, прежде чем Черчилль написал свою историю, Адольф Гитлер, один из величайших злодеев в истории человечества, первым выдвинул эту идею, сказав: «Никто не спросит победителя, правду он говорил или нет».

В конце Второй мировой войны никто не задавал вопросов победителям. Эти вопросы мы задаем им сейчас.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.