25. Жак Казотт – пророк чести

25. Жак Казотт – пророк чести

Самое уязвимое место в «пророчествах и предсказаниях» – это то, что их зачастую делают после события. Тому много примеров. Но это никак не относится к предсказаниям Жака Казотта, кроткого, с мягкими манерами, скромного поэта, присутствовавшего на приеме в салоне герцогини Де Грамон летним вечером. Дело происходило во Франции в 1788 году. К счастью, предсказания были записаны одним скептиком с единственной целью посмеяться в дальнейшем, когда настанет час, над их источником.

Поэт был фигурой известной в блестящем собрании того вечера, поскольку на протяжении многих лет являлся протеже хозяйки салона и часто читал стихи ее гостям. Сегодня этого человека мы бы назвали чокнутым: Казотт предпочитал держаться в стороне от толпы, сидел одиноко у фонтана, о чем-то мечтая и бормоча себе под нос, – островок одиночества в море веселья.

Тост, предложенный Гильомом де Малербом, министром и доверенным лицом короля Людовика XVI, вывел его из этого состояния:

– Я предлагаю тост за торжество разума в делах и поступках людей, хотя лично я не доживу до того дня!

Когда веселый смех стал стихать и стаканы были подняты, Казотт медленно поднялся со скамьи и подошел, прихрамывая, к министру. Тяжело опираясь на трость скрюченными маленькими ручками, Казотт хрипло произнес:

– Вы ошибаетесь, месье! Вы доживете до того дня! Этот день придет через шесть лет!

Наступила тишина.

Уж не сошел ли с ума этот старик со стеклянным взглядом? А может, это просто шутка?

Повернувшись к маркизу де Кондорсе, Казотт сказал:

– Вы обманете палача тем, что заранее примете яд!

В толпе раздались отдельные нервные смешки, но, прежде чем они улеглись, Казотт повернулся еще к одному великосветскому лицу, Шамфору, фавориту короля:

– Вы, Шамфор, двадцать два раза ударите бритвой по запястью, но не умрете, вам предстоит еще долгая жизнь. А вам, месье Бейли, – обратился он к знаменитому астроному, – несмотря на все ваши добрые дела и ученость, уготована смерть от руки толпы.

Министр де Малерб попытался обратить мрачное предсказание Казотта в шутку. Отвесив ему низкий поклон, он сказал:

– Умоляю вас, ваша милость, поскольку вы так хорошо осведомлены об участи моих несчастных друзей, скажите приговор и моей собственной судьбе. Я выслушаю его, затаив дыхание.

Казотт положил руку на плечо министра и ответил, глядя ему прямо в глаза:

– С сожалением должен сказать вам, месье, что ваша судьба будет противоположной участи вашего друга Шамфора. Вы найдете свой конец на гильотине при огромном стечении народа.

К этому моменту свидетели происходящего оправились от потрясения, и несколько тяжелое настроение сменилось естественным весельем. Но чтобы нанести разящий удар такому безумному представлению, вперед выступил фанатик – атеист Жан Лагарп, презиравший Казотта. Казотт платил ему тем же. Словом, они ненавидели друг друга.

– А как же я? Вы просто меня оскорбляете, щадя мою шею и посылая всех моих друзей на эшафот! С вашего позволения я присоединяюсь к ним, чтобы вместе подразнить толпу! Конечно, вы не откажете мне в этой последней просьбе?

Все так и грохнули от этого едкого сарказма. Но Казотт остался спокоен, каменное выражение его лица ничуть не изменилось.

– Я бы ничего для вас лучшего не пожелал, но парки отказывают мне в этом. Месье Лагарп, для вас они припасли более подходящую участь. Вы избежите топора палача ценой обращения в преданного христианина!

Герцогиня де Грамон подождала, пока уляжется смех, и с деланной обидой обратилась к Казотту с вопросом, почему же топор палача щадит дам.

С минуту он печально и пристально смотрел ей в глаза, а затем взял ее руки в свои:

– Увы, мой друг, палачи низкого мнения о прекрасных дамах. Этот день роковой для благородного сословия и даже для дам. Вы умрете, как и сам король, проехав к месту казни в телеге!

Казнить короля? Какой абсурд!

Спустя пять лет пророчества Жака Казотта сбылись во всех деталях, их подтвердила Французская революция, Жан Лагарп, жаждавший унизить Казотта, записал в тот вечер его пророчества в своем дневнике. Когда Лагарп умер, по его завещанию записи оставили в монастыре, в котором он обрел свою веру, как и предсказал Казотт.