Дело в шляпе

Дело в шляпе

«…Актер предпринял две важные заграничные поездки. В феврале [1987] он отправился в Москву по приглашению советского правительства».

Из биографии Грегори Пека

Глазам не верю: Грегори Пек! Первым из гостей пришел он на симпозиум и стоит, словно памятник самому себе, посреди совершенно пустого зала для приемов в гостинице «Космос». Обошел я образцового киноактера кругом, приблизился к нему и говорю:

– Моя жена влюблена в вас.

Теплой волной, хлынувшей у него из глаз, отвечал мне герой экрана, словно я ему подарок преподнес, будто ни разу в жизни такого подношения он не получал и ничего подобного ни от кого не слышал. Столько восторга было у него в глазах, такая бьющая через край благодарность, что у меня даже некоторое головокружение от успеха собственных слов сделалось. Придя в себя, я еще некоторое время возле великана (и я не карлик) постоял – молча. Чем еще мог я его поразить? Чтобы не ослаблять эффекта от сделанного мной заявления, я уже собрался было удалиться, вдруг из толпы участников симпозиума еще кто-то подходит, и я слышу: «Мистер Пек, моя жена от вас без ума!» Теплая волна ударила меня в спину, оглядываюсь: у артиста в глазах такое же сияние, каким озарил он меня.

На другой день мы оказались с ним за одним «круглым столом» и я решился попросить его об одолжении. У меня есть целых две ковбойские шляпы, а он, вероятно, не захватил с собой символического головного убора, с которым образ его неразлучен (среди других образов). Что если я эти шляпы принесу, нельзя ли будет нам с ним вместе сфотографироваться? Того же восторга я от Пека не получил. «Ковбойская шляпа, – сказал он серьезно и даже сурово, – в наши дни стала политическим символом». Это был намек на его собрата-киноактера, ставшего Президентом США, Рональда Рейгана.

– Давайте лучше сфотографируемся без шляпы, – сказал Грегори Пек, давая понять, что он вне политики, и пошел заниматься политикой, на пленарное заседание, где речь должен был держать Сахаров (однажды, попав в академическую больницу, я оказался в одной палате с прорабом, производившем на даче Сахарова ремонт, мы пролежали друг напротив друга с неделю, как обычно в поезде или больнице бывает, откровенничали; он с восторгом говорил о Сахарове как о святом, и чем восторженнее говорил, тем фальшивее выглядела святость).

Симпозиум, собранный в «Космосе» Горбачевым, был одним из тех международных мероприятий, на которых иностранные эксперты, звезды мирового экрана и вообще международные знаменитости, казалось, решали, кто и как будет нами управлять. У меня вновь возникло ощущение переживаемой цитаты из классики.

«Я прикоснулся к чему-то неизвестному, жуткому и огромному», – пишет Сергей Волконский, вспоминая, как в Америке, на Чикагской выставке (где Россия демонстрировала своих рысаков и верховых орлово-растопчинцев) каким-то неизвестным ему было сказано, что спешить на коронацию Николая II незачем. «Все равно скоро все это кончится», – сказал таинственный незнакомец, приняв Волконского за единомышленника, за масона, однако недоразумение выяснилось, и больше ничего автор интереснейших мемуаров не услышал, а только почувствовал, по его словам, будто дохнула на него неведомая и неимоверная сила.

Едва что-то пугающее и неимоверное миновало меня, я вздохнул с облегчением, вроде того штурмана у Марка Твена, который, будто ничего не случилось, кричит «Полный вперед!». Это после того как его скорлупку чуть было не потопил большущий корабль.